Когда все расставили на столе, подали большое блюдо солонины с серебряным половником и три пары палочек из слоновой кости.
Появился Симэнь и сел рядом с друзьями.
Потом подали три тарелки лапши, и все принялись за солонину, подливая к ней чесночный соус и специи. Ин Боцзюэ и Се Сида, вооружившись палочками, вмиг опорожнили по чашке лапши, а немного погодя уплели по семь чашек, тогда как Симэнь доедал вторую.
- Ну и глотка же у вас, дети мои! - воскликнул он.
- Скажи, брат, какая сестрица готовила лапшу, а? - спросил Боцзюэ. - Вот мастерица! Пальчики оближешь!
- А соусы с подливками чем плохи?! - подхватил Се Сида. - Жаль, я только что дома пообедал, а то бы еще с удовольствием чашку пропустил.
Оба раскраснелись и сняли халаты, повесив их на спинки своих стульев. Циньтун убирал пустую посуду.
- Принеси-ка воды, - попросил Боцзюэ. - Рот прополоскать не мешает.
- А можно и чаю, - уточнил Сида. - Горячий чай чесночный запах отбивает.
Немного погодя Хуатун подал чай. После чаю они вышли на сосновую аллею и прошлись до цветочных клумб. Тем временем Хуан Четвертый прислал четыре коробки с подарками. Их внес Пинъань и показал Симэню. В одной коробке были водяные орехи, в другой - каштаны, в третьей - четыре крупных мороженых пузанка и в четвертой - мушмула.
- Какая прелесть! - воскликнул Боцзюэ, заглядывая в коробки. - И где только такие редкости откопали? Дай-ка хоть орешек попробовать.
Боцзюэ загреб целую пригоршню каштанов и протянул несколько штук Се Сида.
- Другой ведь до седых волос доживет, а то и на тот свет уйдет, да так и не отведает таких вот яств, - говорил он.
- Будде, сукин сын, не поднес, а уж сам хватаешь, - заметил Симэнь.
- А к чему Будде-то, когда они мне по вкусу? - возразил Боцзюэ.
Симэнь распорядился отнести подарки в дальние покои.
- Попроси матушку выдать три цяня, - наказал он слуге.
- А кто же принес-то, Ли Цзинь или Хуан Нин? - спросил Боцзюэ.
- Хуан Нин, - ответил Пинъань.
- Повезло сукину сыну, - заметил Боцзюэ. - Еще и три цяня получит.
Но не будем говорить, как Симэнь наблюдал за игрою Боцзюэ и Се Сида. Перейдем пока в покои Юэнян.
После обеда она с Гуйцзе, Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр и падчерицей вышла из залы. Они сидели в галерее, когда из-за ширмы показалась голова цирюльника Чжоу.
- А, Чжоу! - воскликнула Пинъэр. - Кстати явился. Заходи. У малыша волосы отросли. Постричь надо.
Чжоу поспешно отвесил земной поклон.
- Мне и батюшка наказывал постричь наследника, - сказал он.
- Сестрица! - обратилась к Пинъэр хозяйка. - Принеси календарь. Погляди, подходящий ли нынче день.
- Сяоюй! - крикнула Цзиньлянь. - Ступай, принеси календарь.
Цзиньлянь раскрыла календарь и сказала:
- Сегодня у нас двадцать первое число четвертой луны. День под знаками гэн-сюй. Металл водворился в созвездии Лоу. Сторожит металлический пес в День молитв, служебных выездов, шитья, купания, стрижки и закладки постройки. Наиболее благоприятное время - полдень.
- Раз счастливый день, - заключила Юэнян, - пусть нагревают воду. Надо будет потом ему голову вымыть. - Юэнян обернулась к цирюльнику; - А ты стриги потихоньку да забавляй его пока чем-нибудь.
Сяоюй встала рядом с платком, куда собирала волосы. Не успел цирюльник начать стрижку, как Гуаньгэ разразился громким плачем. Чжоу спешил стричь, а младенец тем временем так закатился, что и голоса лишился. Личико его налилось кровью. Перепуганная Пинъэр не знала, что и делать.
- Брось! - крикнула она. - Хватит!
Цирюльник с испугу бросил инструменты и опрометью выбежал наружу.
- Я же говорила: ребенок слабый, - заметила Юэнян. - Самим надо стричь, а не звать кого-то - Одно беспокойство.
На счастье, Гуаньгэ наконец успокоился, и у Пинъэр будто камень от сердца отвалило. Она обняла сына.
- Ишь какой нехороший Чжоу! - приговаривала она. - Ворвался и давай стричь мальчика. Только обкорнал головку да сыночка моего напугал. Вот мы ему зададим!
Она с Гуаньгэ на руках подошла к Юэнян.
- Эх ты, пугливый ты мой! - говорила Юэнян. - Тебя постричь хотели, а ты вон как расплакался. Обкорнали тебя, на арестанта теперь похож.
Она немного поиграла с малышом, и Пинъэр передала его кормилице.
- Грудь пока не давай, - наказала ей хозяйка. - Пусть сперва успокоится и поспит.
Жуи унесла младенца в покои Пинъэр.
Прибыл Лайань и стал собирать инструменты цирюльника Чжоу.
- Чжоу от страха побледнел, у ворот стоит, - сказал он.
- А покормили его? - спросила Юэнян.
- Покормили, - отвечал Лайань. - Батюшка ему пять цяней дал.
- Ступай, налей ему чарочку вина, - распорядилась хозяйка. - Напугали человека. Нелегко ему деньги достаются.
Сяоюй быстро подогрела вина и вынесла с блюдом копченой свинины. Лайань накормил цирюльника, и тот ушел.
- Загляни, пожалуйста, в календарь, - попросила хозяйка Цзиньлянь. - Скажи, когда будет день жэнь-цзы.
- Двадцать третьего, в преддверии дня Колошения хлебов, - глядя в календарь, сказала Цзиньлянь. - А зачем это тебе понадобилось, сестрица?
- Да так просто, - отвечала Юэнян.
Календарь взяла Гуйцзе.
- Двадцать четвертого у нашей матушки день рождения, - говорила она, - как жаль, я не смогу быть дома.
- Десятого в прошлом месяце у твоей сестры день рождения справляли, - заметила Юэнян, - а тут уж и мамашин подоспел. Вам в веселых домах день-деньской приходится голову ломать, как деньги заработать, а по ночам - как чужого мужа заполучить. Утром у вас мамашин день рождения, в обед - сестрин, а к вечеру - свой собственный. Одни рождения, когда их по три на день, изведут. А какого захожего оберете, всем заодно рождение можно справлять.
Гуйцзе ничего не сказала, только засмеялась. Тут вошел Хуатун и позвал ее к хозяину. Она поспешила в спальню Юэнян, поправила наряды, попудрилась и, пройдя через сад, направилась к крытой галерее, где за ширмами и занавесками стоял квадратный стол, ломившийся от яств. Были тут два больших блюда жареного мяса, два блюда жареной утятины, два блюда вареных пузанков, четыре тарелки печенья-розочек, две тарелки жареной курятины с ростками бамбука под белым соусом и две тарелки жареных голубят.
Потом подали четыре тарелки потрохов, вареную кровь, свиной рубец и прочие кушанья.
Все принялись за еду, а Гуйцзе стала обносить вином.
- Я тебе и при батюшке вот что скажу, - обратился к ней Ин Боцзюэ. - Не подумай только, будто я чего-то требую, нет. Батюшка насчет тебя в управе разговаривал и все уладил. За тобой теперь никто не придет. А кого ты благодарить должна, а? Мне должна спасибо говорить. Это я батюшку насилу уговорил. Думаешь, стал бы он ни за что ни про что хлопотать? Так что спой, что тебе по душе, а я выпью чарку. Этим ты и меня за старание отблагодаришь.
- Вот Попрошайка-вымогатель! - в шутку заругалась Гуйцзе. - Сам-то блоха, а гонору хоть отбавляй! Так батюшка тебя и послушался!
- Ах ты, потаскушка проклятая! - закричал Боцзюэ. - Молитву не сотворила, а уж на монаха с кулаками лезешь? Не плюй в колодец, пригодится напиться. Не смейся над монахом, что он тещей не обзавелся. Да будь я один, я бы с тобой расправился. Брось надо мной смеяться, потаскушка! Ты на меня не гляди, у меня еще силы хватит.
Гуйцзе что было мочи хлопнула его веером по плечу.
- Сукин ты сын! - ругался шутя Симэнь. - Чтоб сыновья твои в разбойники пошли, а дочери - в певички! Да и этого мало будет за все твои проделки.
Симэнь рассмеялся, а за ним и все остальные.
Гуйцзе взяла не спеша в руки лютню, положила ее на колени, приоткрыла алые уста, в обрамлении которых показались белые, как жемчужины, зубы, и запела на мотив «Три террасы в Ичжоу»:
Лицемер, предатель гадкий,
Ветренный ты мой дружок!
Деву - утренний цветок
Повстречал и без оглядки
К ней сбежал весенним днем -
Я осталась одинокой
Изнывать в тоске глубокой,
Плакать и мечтать о нем,
Ждать, вернется ли опять,
Проклинать свой жребий жалкий
И наперсницу к гадалке
За ответом посылать.
На мотив «Иволги желтый птенец»:
Милый в дальнем далеке,…
Ин Боцзюэ вставляет:
… В обмелевшем ручейке
Лодка тонет на песке -
Да, мой друг, такое чудо
Не приходит ниоткуда.
Гуйцзе продолжает:
Хмурю брови я в тоске,
Зеркала лежат без дела,
Я от горя похудела,
Разве знала, дорогой,…
Боцзюэ:
… Что мой милый, ой-ой-ой,
Тю-тю-тю - уж под водой.
Гуйцзе:
Светозарною порой,
Что на солнце тень обмана
Упадёт… Теперь румяна,
Пудра - боле ни к чему,…
Боцзюэ:
- Да, недаром говорят:
Хоть десятки тысяч я приму,
Но любовь отдам лишь одному!
Сидишь теперь перед зеркалом, вздыхаешь тяжко, страдаешь, упрекаешь его. А ведь когда-то любились так пылко. Что ж, нечего роптать! Теперь и пострадай.
Гуйцзе:
- Чтоб тебе провалиться! Не болтай чепуху!
Серьги, кольца я сниму…
Боцзюэ:
- Пока вроде все на месте!
Гуйцзе:
Городской рожок певучий
Сердце в клочья рвет и мучит!
Боцзюэ:
- Как-то незаметно, чтобы разорвало. Скажи - меж вами связь порвалась.
Гуйцзе что было силы ударила Боцзюэ и заругалась:
- Ты, видать совсем из ума выжил, негодник! Хватит приставать! Сгинь совсем, разбойник!
Она запела на мотив «Встреча мудрых гостей»:
Полнолуньем серебрятся
занавески спальни,
Полога шелка струятся,
помыслы печальны.
Гуся дикого далёкий
вдруг раздался крик,
Горестным своим полётом
в уши мне проник.
Не сомкнуть опухших век мне
в заключенье душном,
Свечка, растекаясь, блекнет
сумраком послушным.
Стражи кружатся неспешно,
ночь, как день, ясна,
Где-то спит он безмятежно,
мне же нету сна.
Ин Боцзюэ:
- Вот глупая-то! А кто ж ему мешает спать безмятежным сном? Его никто забирать не собирается. Он спит себе спокойно. Это ты в чужом доме скрываешься и дрожишь день-деньской как овечка. Вот уж из столицы привезут вести, тогда и успокоишься.
Гуйцзе не выдержала и обратилась к Симэню:
- Батюшка, ну что он ко мне пристал? Покою не дает Попрошайка.
- Что? Батюшку пришлось вспомнить? - издевался Боцзюэ.
Гуйцзе, не обращая на него внимания, опять заиграла на лютне и запела парные строфы:
Зардеет весна,
Зардеет весна,
И сердце мое затрепещет…
Боцзюэ:
- Заденешь тебя за живое, так хочешь или нет - затрепещет.
Гуйцзе:
Останусь одна,
Останусь одна -
И жемчуг на веках заблещет.
Боцзюэ:
- Один во сне мочился. Умирает у него матушка. Он, как полагается, постилает постель у ее гроба. Во сне и на этот раз случился с ним грех. Пришел народ, глядят: подстилка мокрая, хоть выжимай. «Это отчего?» - спрашивают. Он не растерялся. «Всю ночь, - говорит, - проплакал. Слезы желудком и вышли». Так вот и ты. Перед ним ломалась, а теперь втихомолку слезы проливаешь.
Гуйцзе:
- А ты знаешь? Ты видал? Эх, ты, юнец бесстыжий, чтоб тебе провалиться на этом месте.
Его не виню,
Его не виню,
Не сетую в горе безмерном…
Боцзюэ:
- Что ж ты не винишь судьбу? Скажи откровенно: много у него серебра выманила, а? Да, а теперь скрываться приходится, заработки упускать. «В горе безмерном!» Ты уж духов небесных обманывай. Они ведь все равно ничего не соображают.
Гуйцзе:
В слезах утоплю,…
Боцзюэ:
- Я же говорю, поймала, да из рук и выпустила.
Гуйцзе:
В слезах утоплю
Я память о друге неверном.
Боцзюэ:
- Глупышка! В наше время юнца желторотого не проведешь, а ты захотела посетителя своего надуть. Была, говоришь, ему верна? Постой! Послушай, что в «Южной ветке» говорится. Как о твоих похождениях идет речь:
В наш век кто честен, кто фальшив
В хитросплетениях не видно,
Всяк внешне предан и правдив,
А сердце - сущая ехидна.
В любовь - как в омут с головой!
Сочтет доходы мамка-сводня…
Красотка славилась весной,
Но где краса ее сегодня?
Жизнь вьючного осла иль клячи
Уютней, право, и богаче.
Гуйцзе расплакалась. Симэнь ударил Боцзюэ веером по голове.
- Чтоб тебе, сукин сын, подавиться! - засмеялся Симэнь. - Поедом ест. Этак и человека погубить можно. - Он обернулся к Гуйцзе: - А ты пой, не обращай на него внимания.
- Брат Ин, ты сегодня уж совсем разошелся, - заговорил Се Сида. - Зачем мою дочку обижаешь, а? Типун тебе на язык!
Гуйцзе немного погодя опять взяла лютню и запела на мотив «Бамбуковой рощи»:
Глаза горели, говорил - влюблен,
Ин Боцзюэ хотел что-то вставить, но Се Сида вовремя закрыл ему рот.
- Пой, Гуйцзе, - сказал Сида. - Не гляди на него.
Гуйцзе продолжала:
Но жил в душе его порок.
Мне говорили, честен он…
Но ложью он меня увлек,
Только Сида отнял руку, Боцзюэ опять стал перебивать:
- Если б ты говорила то, о чем думаешь, ничего бы с тобой не случилось. Только в пасти тигра ты откровенничаешь, да и то больше намеками.
- Откуда ж ты знаешь, красные твои глаза?! - спросила Гуйцзе.
- Да, как же мне не знать! - отвечал Боцзюэ. - В «Звездах радости» бывать приходилось.
Все вместе с Симэнем рассмеялись.
Гуйцзе:
Чирикали мы парой пташек,
Но обманул меня, подлец.
Небесным воспареньям нашим
Пришел безрадостный конец…
Боцзюэ:
- Тоже мне! Ты других опутывать горазда, а себя в обиду не дашь. Таких, как ты, тоска не иссушит!
Гуйцзе:
Прошедшее - притворства полотно,
А как о будущем ты врал цветно!
Боцзюэ:
- Да, насчет будущего трудно загадывать. Впрочем, он на днях, может, и полководцем станет.
Гуйцзе запела на мотив «Янтарной кошечки»:
Чем дальше от тебя, тем холодней,
Желанье встречи все сильней.
Одной томиться сколько дней?
Боцзюэ:
- Обожди денек, другой. Небось не опоздаешь. Вот в столице уладят, и вернешься к себе в кромешный ад.
Гуйцзе:
Не будет свиданья на Уской горе,
Растаяло облаком алым.
Оставив подругу свою на заре,
Умчался мой феникс бывалый.
Заключительная ария:
Любовь и ласки - все забыто,
И притупилась боль страданья,
Но сердце навсегда разбито,
Остались лишь воспоминанья.
- Чудесно! - воскликнул Се Сида и позвал Хуатуна. - Возьми лютню, а я поднесу чарочку Гуйцзе.
- А я закусочками ее попотчую, - подхватил Боцзюэ. - Не в моем это, правда, обыкновении, ну да ладно уж! За твое усердие потружусь.
- Убирайся, Попрошайка! - крикнула Гуйцзе. - Не нуждаюсь я в твоем внимании! Сначала изобьет, потом синяки разглаживать начинает.
Сида поднес Гуйцзе три чарки подряд.
- Нам еще партию в двойную шестерку доигрывать надо, - сказал он Боцзюэ.
Они сели за игру, а Симэнь, подмигнув Гуйцзе, вышел.
- Брат! - крикнул Боцзюэ. - Принеси ароматного чайку. А то после чесноку изо рта больно несет.
- Откуда я тебе ароматного чаю возьму?! - воскликнул Симэнь.
- Меня, брат, не обманешь! - не унимался Боцзюэ. - Тебе ж экзаменатор Лю из Ханчжоу вон сколько прислал. Хочешь один наслаждаться? Нехорошо так, брат.
Симэнь засмеялся и пошел в дальние покои. За ним последовала и Гуйцзе. Она нарочно остановилась у причудливого камня, делая вид, будто срывает цветок, и исчезла.
Между тем Боцзюэ и Сида сыграли три партии, но Симэнь все не возвращался.
- Что там батюшка в дальних покоях делает? - спрашивали они Хуатуна.
- Сейчас придет, - отвечал слуга.
- Придет? А где он все-таки? - не унимался Боцзюэ и обратился к Сида. - Ты здесь побудь, а я пойду поищу.
Сида с Хуатуном сели играть в шашки. Надобно сказать, что Симэнь зашел на короткое время к Пинъэр, а когда вышел, у аллеи вьющихся роз заметил Гуйцзе и повел ее прямо в грот Весны. Они закрыли дверь и, усевшись на постель, принялись весело болтать. Надобно сказать, что Симэнь заходил к Пинъэр принять снадобье. Он обнял Гуйцзе и показал свои доспехи.
- Это отчего? - спросила она, устрашенная.
Он рассказал о снадобье чужеземного монаха и попросил ее наклонить голову и поиграть на свирели. Потом осторожно взял то, что любят тысячи, чем наслаждаются десятки тысяч, - ее маленькие, как раз в полшпильки, в три вершка золотые лотосы-ножки, остроносые, как шило или нежные ростки лотоса, ступающие по ароматной пыльце и танцующие на рассыпанной бирюзе. - Она была обута в ярко-красные атласные туфельки на толстой белой подошве. Повыше виднелись подвязанные шелковым шнурком узорные штаны с золотою бахромой. Симэнь посадил Гуйцзе на стул, и они принялись за дело.
Тем временем Ин Боцзюэ обыскал все беседки и павильоны, но Симэня нигде не было видно. Миновав небольшой грот в бирюзовой горе, он вошел в аллею вьющихся роз, а когда обогнул виноградную беседку, очутился в густых зарослях бамбука, укрывавших грот Весны. Откуда-то доносились едва уловимый смех и шепот. Боцзюэ подкрался ближе, отдернул занавес, скрывавший дверь в грот, и стал прислушиваться.
Из грота слышался дрожащий голос Гуйцзе, во всем потрафлявшей Симэню.
- Дорогой мой! - шептала она. - Кончай быстрей, а то еще увидят.
Тут Боцзюэ с оглушительным криком распахнул дверь и предстал перед любовниками.
- А!.. - кричал он. - Воды скорее! Сцепились, водой не разольешь!
- У, ворвался, как разбойник! - заругалась Гуйцзе. - До чего же напугал!
- Быстрее, говоришь, кончай, да? - начал Боцзюэ. - Легко сказать, да нелегко сделать. Боишься, значит, как бы не увидали? А я вот и увидал. Ладно, кончайте. Я подожду. Я с тобой потом займусь.
- Убирайся сейчас же, сукин сын! - крикнул Симэнь. - Брось дурачиться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210