Тебе счастье на роду написано, а моя бабья доля на кухне возиться. Меня кухаркой у котлов называешь, ко мне и за чаем посылаешь? Как я, так и ты - обе рис варим. Кто ты есть такая? Сверчок жабу есть не станет. Что ты, что я - из одного теста сляпаны. Ты пока что в женах батюшки не состоишь и нечего зазнаваться! Да если б и состояла, я б тебя не испугалась.
- Что ты болтаешь! - отвечала Хуэйлянь. - Сама кое-как заварила, а я причем? Чего ты на мне-то зло срываешь?
Хуэйсян разозлилась пуще прежнего.
- Потаскуха проклятая! - заругалась она. - Избить меня подстрекала, да не вышло. У Цаев хахаля завела, тоже не удалось. Так теперь сюда заявилась воду мутить?
- Завела? А ты видала? Ну и заткни свой поганый рот! А ведь и тебя, сестрица, девицей непорочной не назовешь.
- Это почему ж? - возразила Хуэйсян. - Ты меня своей меркой не меряй. О тебе и говорить не приходится. Горстью стольких зерен не зачерпнуть, скольких ты мужиков приваживала. Думаешь, никто о твоих тайных проделках не знает? У тебя и к хозяйкам нет никакого почтения, что ж о нас говорить?!
- О каких таких проделках ты болтаешь? Чем я непочтительна к хозяйкам, а? Как ни запугивай, я тебя все равно не боюсь.
- У тебя заступник есть, вот ты и храбришься, - продолжала упрекать Хуэйсян.
Пока они ругались, Сяоюй позвала Юэнян.
- Вот ничтожества проклятые! - разнимая их, кричала Юэнян. - Нет, чтобы делами своими заниматься, так они сцепились! Хотите, чтоб хозяин услыхал? Он вам покажет. Не били вас раньше, изобьют на этот раз.
- Если изобьют, - заявила Хуэйлянь, - то, не будь я Хуэйлянь, если не выпущу тебе кишки, потаскуха. Своей жизнью поплачусь, а с тобой расправлюсь. Вместе отсюда уйдем!
С этими угрозами Хуэйлянь ушла в передние покои. Потом она стала еще надменней. Полагаясь на Симэня, на близкие с ним отношения, Хуэйлянь никого в доме не замечала. Целыми днями просиживала она рядом с Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр, дочерью Симэня и Чуньмэй.
Тетушка Фэн привела служанку. Девушку лет тринадцати сначала провели к Пинъэр, а потом отдали Цзяоэр в служанки. Цзяоэр уплатила за нее пять лянов серебром, но не о том пойдет речь.
Да,
Зимней сливы цветы самовольно весну возвещают,
Феи ветра Фэнъи настойчивый зов отвергают.
Тому свидетельством стихи:
Снаружи ликуют бесы, а душу сжигают страсти;
Утех ожидает тело, их сладостной жаждет власти.
В красивом седле прогулку с утра совершать не худо,
А вечером, воротившись, забыться в притоне блуда.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
СЮЭЭ РАСКРЫВАЕТ ИНТРИГУ БАБОЧКИ И ШМЕЛЯ
ЗАХМЕЛЕВШИЙ ЛАЙВАН ПОНОСИТ СИМЭНЬ ЦИНА
Красавицы в саду - букет цветов,
благоуханный, пестрый, свежий,
Порхают на качелях вверх и вниз,
так обольстительны, нарядны.
Добавлены здесь к утренней красе
парчи рисунчатой узоры,
Весенняя истома разлита
и веет ветерок прохладный,
Взошли ростки красавиц-орхидей
у светлых яшмовых ступней;
Как веточка душистая цветет
за занавеской чаровница…
Кто сам растит губительный побег,
тот осмеяния достоин.
В покоях женских нравов чистота,
хоть расшибись, никак не сохранится.
Так вот. Прошел Праздник фонарей и настал День поминовения усопших. К Симэню с утра прибыл Ин Боцзюэ с приглашением поехать за город. Угощал Сунь Молчун.
Хозяин отбыл на пир, а Юэнян велела устроить в саду качели и сопровождаемая остальными женами вышла развеяться и стряхнуть с себя весеннюю истому. Первыми качались Юэнян и Юйлоу. Потом пригласили Цзяоэр и Цзиньлянь, но Цзяоэр, сославшись на дурное самочувствие, отказалась. Предложили Пинъэр, и она села рядом с Цзиньлянь.
- Сестрица, - крикнула ей немного погодя Юйлоу, - давай стоя покачаемся, а? Только не смейся, ладно?
Своими нежными, будто выточенными из нефрита, руками они крепко ухватились за цветастые шелковые шнуры, встали на разрисованную доску, и Юэнян велела Хуэйлянь с Чуньмэй подтолкнуть качели.
Да,
Редко встречают друг друга
такие румяные лица,
Не часто видятся вместе
столь белоснежные плечи,
Точеные, будто из яшмы,
четыре тончайшие пясти,
И над землею паренье
двух пар, как лотосы, ножек!
Когда качели взметнулись ввысь, Цзиньлянь громко рассмеялась.
- Не шути, сестрица, - предупреждала ее Юэнян. - Смотри, упадешь, будет не до смеху.
Не успела она сказать, как Цзиньлянь поскользнулась. Туфельки на высокой подошве начали сползать с доски. Она не удержалась и повисла на шнурах. Если б вовремя не остановили качели, упала б она и увлекла за собой Юйлоу.
- Я тебе говорила, сестрица, нельзя смеяться. - Юэнян обернулась к Цзяоэр и продолжала: - На качелях никак нельзя смеяться. Добром не кончится. Ноги ослабнут и свалишься. Помню, в детстве по соседству с нами жил цензор Чжоу. Был тоже весенний праздник. Мы, девочки, пошли к ним в сад с барышней Чжоу на качелях качаться. Она вот так же расхохоталась, поскользнулась и плюх! - верхом на доску. Потом ее замуж выдали, да обратно к родителям прогнали: чистоты, говорили, в девичестве не сберегла. Так что на качелях смех забыть надо.
- Не умеешь ты, сестрица Мэн, - сказала Цзиньлянь. - Погоди, мы с сестрицей Ли покачаемся.
- Будьте осторожней, - предупредила их Юэнян и велела Юйсяо с Чуньмэй подтолкнуть качели.
Появился Чэнь Цзинцзи.
- А-а, вы, оказывается, на качелях, - протянул он.
- Как ты, зятюшка, вовремя пришел! - сказала Юэнян. - Покачай, будь добр, а то у служанки сил не хватает.
- Сейчас покачаю, - охотно отозвался Цзинцзи и, подобрав полы халата, вмиг подлетел к качелям - точно так же, как, едва заслышав удары колокола, бросает созерцание и мчится в трапезную буддийский монах. Первым делом Цзинцзи ухватил за юбку Цзиньлянь.
- Крепче держитесь, матушка! - крикнул он. - Раскачивать буду.
Как летающие феи порхали Цзиньлянь и Пинъэр. Когда качели взмыли ввысь, Пинъэр, подавляя испуг, крикнула:
- Нехорошо, так, зятюшка! Что ж меня не покачаешь?
- Не спешите, - отвечал Цзинцзи. - Сейчас и до вас очередь дойдет. Не могу же я разорваться. Так-то и у меня силы выйдут.
Он приподнял юбку Пинъэр, так что показались ярко-красные штаны.
- Потише, зятюшка, - предупреждала Пинъэр, - у меня в ногах слабость.
- Ну вот, просили-просили, а выходит зря, - говорили Цзинцзи. - Пить-то вы, оказывается слабоваты.
- Ты мне на подол наступила, - сказала Цзиньлянь.
Они немного покачались и сошли. За ними сели Чуньмэй и дочь Симэня, а потом предложили Хуэйлянь и Юйсяо. Хуэйлянь ухватилась за шнуры, встала понадежнее на доску и, выпрямившись во весь рост, ветром взметнулась в небо. Ее никто не раскачивал, а качели то вздымались ввысь, то стремительно проносились над самой землей. Хуэйлянь в самом деле напоминала фею, так она была прекрасна.
- Глядите, вот кто умеет качаться! - заметила Юэнян, обращаясь к Юйлоу и Пинъэр.
Налетел порыв ветра, и из-под юбки Хуэйлянь показались красные из шаньсийского шелка штаны, зеленые газовые чулки и пестрые наколенники. Талию стягивал отделанный серебром поясок из красного шелка.
- Ишь, какая нарядная, негодница! - полушутливо, полусерьезно проговорила Юэнян, когда Юйлоу обратила ее внимание на Хуэйлянь.
Однако, довольно о качелях.
Тут наш рассказ раздваивается.
Расскажем теперь о Лайване. Заказал он в Ханчжоу одежды ко дню рождения государственного наставника Цая и, погрузив на корабль целую груду вьюков, корзин и сундуков, двинулся в обратный путь. Поклажу ввезли в ворота и сгрузили. Стряхнув с себя дорожную пыль, Лайван направился в дальние покои. У дверей, ведущих к хозяйке, ему повстречалась Сунь Сюээ. Слуга приветствовал ее поклоном.
- Жив-здоров? С праздником! - просияв улыбкой, сказала Сюээ. - Давно не виделись. Устал, наверное, с дороги-то? Вон как загорел да потолстел.
- А где батюшка с матушкой? - спросил Лайван.
- Хозяина Ин с друзьями за город пригласил, - отвечала Сюээ, - а хозяйка с сестрами в саду на качелях качается.
- Что это они вздумали качаться? - удивился слуга. - Качели только на севере встретишь, то утеха жунская, южане не качаются. А женщины весной всегда наперебой - кто кого ярче - себя цветами украшают.
Сюээ удалилась на кухню и подала чай.
- Есть будешь? - спросила она.
- Не буду. Надо с матушкой повидаться да умыться. А жена моя на кухне? Что это ее не видать?
- Твоя жена теперь не та, что была раньше, - ответила с усмешкой Сюээ. - Ох, как она вознеслась! С хозяйками целыми днями в домино и в шашки играет. Будет она у котлов вертеться!
- Лайван приехал, - доложила хозяйке вбежавшая в сад Сяоюй.
Юэнян вернулась к себе. Лайван отвесил ей земной поклон и встал в сторонке. Хозяйка расспросила его о поездке и поднесла два кувшина вина. Он осушил несколько чарок, прежде чем появилась Сун Хуэйлянь.
- Ладно! Устал ты с дороги, - сказала Юэнян. - Ступай умойся и отдохни, а придет хозяин, ему и доложишь.
Лайван отправился к себе. Хуэйлянь дала ему ключ от двери, налила воды умыться и убрала дорожную суму.
- Давно ль расстались, а вон как раздобрел, разбойник, черный арестант, - говорила Хуэйлянь, помогая мужу переодеться и накрывая стол.
Лайван лег, а когда проснулся, солнце склонилось к западу и вернулся Симэнь.
Лайван предстал перед ним и доложил, что подарки государственному наставнику Цай Цзину и одежды его домашним заготовлены в Ханчжоу полностью, четыре сундука с вьюками погружены на казенный корабль и теперь осталось только уплатить пошлину.
Обрадованный Симэнь вручил ему серебро и велел на другой день с утра рассчитаться с таможней и доставить вещи домой, а слугу одарил пятью лянами на покупку обнов.
Лайван и сам кое-что заработал от поездки и тайком поднес Сунь Сюээ два шелковых платка, две пары цветастых наколенников, четыре коробки ханчжоуской пудры и двадцать палочек помады. Сюээ потихоньку рассказала ему, как за эти четыре месяца сошлась с Симэнем Хуэйлянь, как их сводила Юйсяо, как они встречались сперва в гроте, а потом свили гнездо в покоях Цзиньлянь и с утра до ночи не расставались, как он одеждами и украшениями ее одаривал, деньги давал, а она большим кошельком обзавелась, слуг то да се купить посылала, по два да по три цяня серебра каждый день тратила.
- Я и то гляжу, в сундуке у нее наряды да украшения лежат, - говорил Лайван. - Откуда, спрашиваю, - хозяйка, говорит, дала.
- Какая там хозяйка? Все хозяин одаривает.
Рассказ Сюээ глубоко задел Лайвана. Вечером он выпил несколько чарок, прежде чем идти домой. Говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Открыл Лайван сундук и увидал кусок голубого атласа необыкновенной расцветки.
- Откуда у тебя этот атлас? - допрашивал он жену. - Говори, кто подарил?
- С чего это ты спрашиваешь, арестант негодный, - не догадываясь, в чем дело, улыбнувшись, ответила Хуэйлянь. - У меня кофты нет, хозяйка и дала, да мне сшить все некогда. Вот и лежит. Кто ж, по-твоему мог мне подарить?
- Брось ты мне голову морочить, потаскуха проклятая! - заругался Лайван. - Не ври! Кто, я тебя спрашиваю, атлас преподнес? А эти украшения откуда?
- Ах ты, арестантское отродье! - не выдержала Хуэйлянь. - Что у меня ни матери, ни отца нет, что ли? Да таракан и тот в свою щель ползет, любой орех с ядром внутри, у всякой твари свое сознание, трава и на камнях корни пускает, а у меня, по-твоему, ни родных, ни близких быть не может, да? Откуда украшения? Тетка одолжила - вот откуда. Чтоб тебя смерть скосила прежде времени, арестантское твое отродье!
Лайван так ударил ее кулаком, что она едва на ногах удержалась.
- Еще отпирается, шлюха проклятая! - ругался муж. - Видали, как ты с этим кобелем путалась, а Юйсяо вас сводила, атлас передавала. Сперва в саду, а потом обнаглели - средь бела дня к потаскухе Пань перебрались. Думала, меня обманешь?
Хуэйлянь громко зарыдала.
- Чтоб тебе подохнуть, арестантское отродье! - ругалась она. - Бить вздумал! Чего я тебе дурного сделала, а? Не бросай камень - как бы самому в голову не угодил. Кто ж это, скажи, тебе таких небылиц наговорил, кто язык распустил, а? Подзудили тебя на жену набрасываться, но я тоже найду защиту, в обиду себя не дам. Пусть меня со свету сживут, все равно хоронить будут как полагается. Никакие наветы слушать не хочу. Спроси обо мне кого хочешь, и пусть только плохо отзовутся, не будь я Сун, если не вступлюсь за свою честь. Потаскухой да шлюхой обзывать вздумал, арестантское твое отродье. Сперва удостоверься, а потом уж драку затевай. Еще ветер не подул, а тебе уж дождя подавай. Тебе велят человека убить, а ты и рад стараться, да?
Лайван не нашелся, что ответить, и надолго замолчал.
- Не собирался я тебя бить, - проговорил он наконец. - Наговорам поверил.
- А про атлас вот что тебе скажу, - продолжала Хуэйлянь. - Дело было в одиннадцатой луне прошлого года, в день рождения матушки Третьей. Хозяйка заметила на мне лиловую накидку и юбку, которую я у Юйсяо одолжила, и говорит: что, мол, у тебя за вид, юбка не в цвет. И дала кусок атласу. А мне все некогда было пошить. Сам не знаешь, а человека грязью обливаешь. Плохо ты о жене своей думаешь. Но я этого так не оставлю, я им еще покажу. Кто погубить меня вздумал, тот и сам не возрадуется.
- Если недоразумение вышло, надо все забыть, - уговаривал ее Лайван. - Зачем же, ни с того ни с сего с людьми ругаться? Давай, стели скорее постель.
Хуэйлянь взялась разбирать постель и ворчала:
- Чтоб тебе лихой смертью умереть, арестантское отродье! Нализался зелья-то, нет, чтобы лечь да спать спокойно, так он ни за что ни про что на жену набросился.
Лайван растянулся на кане, и, повернувшись лицом к стене, громко захрапел.
Послушай дорогой читатель! Каким бы умным и сильным ни был муж, но если жена заведет любовника, ей все равно в девяти случаях из десяти удастся его провести и убедить в своей непорочности.
Да,
Они - как камни в уборной -
Крепки, хотя и зловонны.
Тому свидетельством и стихи:
Сун мужу изменила, не стыдясь,
Хозяйкой стать - мечта холопья;
Лишь Сюээ раскрыла связь,
Над головой запели копья.
Так Сун Хуэйлянь обманула мужа, а на другой день пошла в дальние покои и спросила Юйсяо:
- Кто это обо мне сплетничает?
Сюээ не признавалась, а остальные, ничего не зная, только отмалчивались, и Хуэйлянь на всех ворчала и ругалась.
А грех вот как вышел наружу.
Юэнян как-то послала Сяоюй за Сюээ, но та кругом обыскала, а найти ее так и не смогла. Когда же служанка очутилась у двери Лайвана, из нее показалась Сюээ. «Должно быть, к Хуэйлянь поболтать заходила», - подумала Сяоюй и пошла на кухню. Оказалось, Хуэйлянь сидит на кухне и режет мясо.
Между тем, Симэнь Цин принимал богатого соседа Цяо. Тот дал Симэню две тысячи лянов серебром и просил поднести их государственному наставнику Цаю, чтобы тот освободил янчжоуского торговца солью Ван Сыфэна, задержанного и посаженного под стражу областным правителем. Только ушел Цяо, как Симэнь кликнул Лайвана, и тот выбежал из своей комнаты.
Да,
Ты цаплю белую на снеговых полях
Определишь по взмаху вольных крыл.
Зеленый попугай на ивовых ветвях
Заметен стал, когда заговорил.
Тут-то всем и стало ясно, что Сюээ спуталась с Лайваном.
Однажды Лайван напился допьяна и давай при слугах ругать Симэнь Цина.
- Как же это так? - возмущался он. - Я в отъезде, а он с моей женой шьется, через Юйсяо голубой атлас ей дарит, из комнаты выманивает! Сперва в саду путался, потом совсем обнаглел, а Пань Цзиньлянь им логово приготовила. Ладно, шейся, да смотри мне в руки не попадайся. Вонзится блестящий, вынется кровавый. И Пань-шлюху в живых не оставлю. Сам головы не сношу, а как сказал, так и будет! Вот увидите. Когда шлюха Пань своего прежнего мужа У Чжи прикончила, а брат его У Сун жалобу подал, так кто за него в столицу ездил власти подкупал, кто хлопотал, чтоб У Суна сослали, а? Теперь крепко на ноги встал, за мою жену взялся, в любовницы ее увлек? Ох, как я его ненавижу! Как Небо велик мой гнев! Говорят, семь бед - один ответ. Я им и в глаза все выскажу. Обреченный на казнь и на самого государя руку занесет.
Лайван полагал, что свои не подведут, но говорят - и у стен есть уши. Его брань подслушал слуга Лайсин. Он вырос в Ганьчжоу и носил фамилию Инь. В свое время отец Симэня, Симэнь Старший, возвращаясь с холстом из Ганьчжоу, взял его к себе в слуги и назвал Гань Лайсин. Он прожил у Симэней лет двенадцать-тринадцать, женился, обзавелся детьми. Хозяин поручил ему закупать продукты, на чем он и наживал деньги. В последнее же время, сойдясь с Хуэйлянь, хозяин передоверил закупки Лайвану, и Лайсин лишился своих барышей. С тех пор он стал косо смотреть на Лайвана и затаил против него смертельную ненависть, которая тем более вспыхнула в нем, когда он услыхал Лайвановы угрозы.
Лайсин тот же час поспешил к Пань Цзиньлянь. Та беседовала с Мэн Юйлоу.
- В чем дело, Лайсин? - спросила она появившегося в дверях слугу. - У кого хозяин пирует?
- Батюшка с дядей Ином на похороны уехал, - сказал Лайсин и продолжал: - Вот что я вам скажу, матушка. Только про себя держите, меня не выдавайте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210