Подали закуски и вино. Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр пошли приглашать Симэнь Цина и У Юэнян. Цзяоэр держала кубок, Юйлоу кувшин с вином, Цзиньлянь потчевала закусками, а Пинъэр, опустившись на колени, поднесла первый кубок Симэню.
- С какими почестями ты меня встречаешь, как преданно служишь родителю, послушная дочь моя! - пошутил Симэнь, принимая кубок. - Как трогательно!
- Дорогой ты наш сынок-переросток! - сразу вставила бойкая на язык Цзиньлянь. - Видишь, мы перед тобой земные поклоны кладем, а ты стоишь и не согнешься - будто лук стрельчатый. Чем старей, тем толще да горше. Разве что скоту на корм сгодишься. Стали бы мы тебе кланяться, не приведи тебя за ручку наша старшая сестра!
Осушенный Симэнем кубок опять наполнили до краев вином и поднесли Юэнян, но прежде пригласили подняться на почетное место.
- Скольких хлопот, должно быть, это вам стоило! - говорила благодарная Юэнян. - А мне и не сказали ни слова.
- Какие пустяки! - говорила, улыбаясь, Юйлоу. - Этот скромный стол мы наскоро устроили, чтобы вас с батюшкой порадовать в снежную погоду. Сядьте, сестра, просим вас, и соблаговолите принять наши поклоны. Юэнян никак не решалась сесть и раскланивалась в ответ на приветствия.
- Если вы не сядете, сестра, - сказала Юйлоу, - мы так и будем стоять на коленях.
Они еще долго упрашивали друг дружку. Наконец Юэнян согласилась принять обычные приветствия.
- Я вот о чем хотела бы вас попросить, сестра, - шутливым тоном заговорила, обращаясь к хозяйке, Цзиньлянь. - Ради всех нас уж вы его простите на сей раз. А если еще позволит такое непочтение, мы за него больше просить ни за что не станем. - Она обернулась к Симэню и продолжала: - А ты что из себя дурачка строишь, а? Ишь, на почетном месте расселся, заважничал. А ну, слезай! Поднеси старшей жене кубок да проси прощенья!
Симэнь Цин рассмеялся, но остался на своем месте. Когда вино обошло круг, Юэнян, сев пониже, велела Сяоюй наполнить бокалы и сама поднесла каждой из сестер. Только Сюээ опустилась на колени, когда принимала чарку, остальные ограничились поклонами.
Симэнь и Юэнян заняли почетные места, по обеим сторонам от них разместились Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр, Сюээ и дочь хозяина, Симэнь Старшая.
- Сестрица Ли! - опять заговорила Цзиньлянь. - Тебе следовало бы поднести старшей сестре еще особый кубок. Нечего истуканом сидеть. Из-за тебя ведь все началось.
Пинъэр тотчас же вышла из-за стола и хотела было поднести Юэнян чарку, но ее остановил Симэнь.
- Чего ты слушаешь эту негодницу! - сказал он. - Она тебе наговорит. Одну поднесла - сколько можно!
Пинъэр вернулась на свое место. Вышли домашние певицы: Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян. Они заиграли на лютне, цитре, гитаре и лире и запели южный цикл на мотив «Цветут гранаты»:
Месяц медовый их вновь посетил…
- Кто это заказывал? - спросил немного погодя Симэнь.
- Матушка Пятая, - ответила Юйсяо.
- Ну, везде ты, негодница, суешься! - с укором глядя на Цзиньлянь, ворчал Симэнь.
- Да кто их просил! - возразила Цзиньлянь. - Дело - не дело, все меня цепляют.
- А что же мы зятя Чэня не пригласили? - вдруг вспомнила Юэнян и послала за ним слугу.
Вскоре появился Цзинцзи и, почтив тестя с тещей поклоном, сел рядом с женой. Юэнян велела Сяоюй подать зятю чарку и палочки для еды. В жаровню добавили фигурного угля, в чарках барашками пенилось и искрилось вино. Теперь пировали всем семейством.
Симэнь Цин заглянул через занавес. Словно в вихре пляски кружились лепестки грушевых цветов, казалось, пышным слоем ваты застилало землю. Открывался воистину чудесный зимний пейзаж!
Только поглядите:
Летит не то ивовый пух, не то лебяжий. Метет едва-едва - точно крабы ползут по песку. Порхают и россыпью самоцветов ложатся на крыльцо снежинки. Одно движенье - и одежда путника искрится радугой, миг еще - и уж покрылся весь пыльцой, упавшей с усиков пчелиных. Она то в воздухе порхает, то висит недвижно. Вот над вихрем танца почтенный Дракон простирает десницу. Набравшись светлых сил, Яшмовая дева ликует средь ветров, и ликованье достигает яшмовых чертогов Неба. Словно Нефритовый Дракон пускает рыбью чешую кружиться в воздухе. Она порхает у дверей и тихо падает, как журавлиный пух.
Да,
Нефритовый терем во льду -
словно под снегом каштан;
Подобно оплывшей свече,
блестит серебра океан.
Юэнян увидела огромную шапку снега на причудливом декоративном камне с озера Таньху перед белым экраном и вышла из-за стола. Она попросила Сяоюй подать чайник и сама положила в него снегу, а потом заварила на снеговой воде плиточный чай «птичьи язычки» и угостила им всю компанию.
Да,
В чайнике из белого нефрита
вздымался волн каскад,
Из носика лилово-золотого
струился чистый аромат.
Во время чаепития в дверях показался Дайань.
- Ли Мин пришел. Ждет распоряжений, - объявил он.
- Зови! - распорядился Симэнь.
Появился Ли Мин. Склонившись в земном поклоне, он, не разгибая колен, отошел в сторону и встал в струнку.
- Вовремя пришел, а где был-то? - спросил хозяин.
- Да на северной окраине близ Уксусных ворот, - объяснил певец.
- Раньше я у господина Лю подрабатывал, детей учил. Вот и ходил проведать. А по дороге прикинул, что у хозяина-батюшки, наверное, сегодня петь будут, а у сестриц пока не все в лад получается, вот и заглянул на всякий случай.
- Ступай, промочи горло. - Симэнь протянул ему свою чашку чаю с корицей и лепестками тюльпана и наказал: - Да не уходи, еще споешь.
- Слушаюсь, - ответил певец и вышел.
Он принес цитру, настроил ее и, кашлянув, громко запел из цикла на мотив «Как весной ликует зимняя столица»:
Холодом подуло на полях…
Когда он кончил, его подозвал Симэнь, чтобы угостить вином. Он велел Сяоюй подать пузатый кувшин с выгнутым, как петушиная шея, носиком и наполнить вином серебряную с эмалевой инкрустацией чарку в форме персикового цветка. Ли Мин на коленях осушил три чарки. Симэнь пододвинул ему тарелку паровых блинов, чашку супа из устриц, заправленного душистым луком и кислыми побегами бамбука, блюдо нарезанной длинными ломтиками блестящей жирной гусятины, блюдца с ароматным вяленым мясом, обжаренной сушеной рыбой и жареными голубиными птенцами с сыром. Забрав все с собой, Ли Мин удалился и в спешке, давясь, набил полный живот. Заблестели чистые тарелки и блюдца. Ли Мин утер рот шелковым платком, прошел в гостиную и, распрямившись, встал около полки. Симэнь поведал ему о посещении Ли Гуйцзе.
- Я давно там не был, господин-батюшка, и представления не имею, как они там живут, - сказал Ли Мин. - Но если разобраться, Гуйцзе тоже винить не приходится. Там мамаша всем заправляет. Вы уж на мою сестру не серчайте, батюшка. А я, как выберусь, сам с ней поговорю.
Семейный пир продолжался до первой стражи. Первыми удалились на покой Чэнь Цзинцзи с женой. Симэнь еще угостил Ли Мина вином и отпустил, наказав:
- Туда пойдешь, не говори, что мы пировали.
- Само собой разумеется, батюшка, - заверил его певец.
Симэнь велел слугам проводить его и запереть ворота. Потом разошлись и остальные. Симэнь опять остался с Юэнян.
О том же говорят и стихи:
Как знать, куда уводит брачная стезя?
Супругов во спальной тьме узреть нельзя.
Пока ж они, как рыбки, шаловливы
И думают свой век прожить счастливо.
На другой день небо прояснилось. Едва Юэнян закончила туалет и подсела к Симэню полакомиться пирожками, как послышался голос Дайаня:
- Дядя Ин и дядя Се пожаловали, ждут в зале.
Надобно сказать, что мамаша Ли, хозяйка Ли Гуйцзе, из опасения, как бы Симэнь не вздумал проучить певичку, послала Ин Боцзюэ и Се Сида жареного гуся и кувшин вина. Вот они и пришли звать Симэня мириться с Гуйцзе.
Симэнь отложил пирожок и пошел было к друзьям, но его удержала Юэнян.
- Понять не могу, зачем принесло этих ходатаев? - изумилась она. - Поешь, тогда и пойдешь. Ну чего всполошился? Пусть подождут. И не ходи, пожалуйста, никуда в такую погоду.
- Вели слуге принести пирожков. Надо их угостить, - сказал Симэнь, направляясь к друзьям.
- Угостить угости, а не слушай ты их, - наказывала жена. - А то опять уведут. В такой снег надо дома сидеть. Ведь сегодня будем справлять день рождения сестры Мэн.
- Знаю, - отозвался Симэнь.
После взаимных приветствий Ин Боцзюэ сказал:
- Рассердился ты на нее, брат. Мы тоже хозяйку пробрали как полагается. Сколько, говорим, брат в твоем заведении серебра и вещей дорогих оставил! А если задержался, значит, можно на другой лад запевать, да? Красотке, говорим, заезжих купцов тайком заводить дозволяешь? Но шила в мешке не утаишь - брат сам ее и застукал. Как же, мол, ему не злиться? Не только ему, говорим, и нам-то не по себе стало. Так мы хозяйку отчитали, что ее совесть пробрала. Нынче утром нас приглашает. Обе они на колени перед нами встали, ревут, боятся - ты дела так не оставишь. Угощение готовят, просили тебя пригласить. Прощение будут вымаливать.
- Я с ними расправляться не собираюсь, - заявил Симэнь, - и идти туда не намерен.
- Твое негодование, брат, вполне понятно, - поддержал его Боцзюэ, - но, по правде говоря, Гуйцзе тут не причем. Ведь этот самый Дин Шуанцяо всегда был поклонником Гуйцин. Он Гуйцзе-то и не приглашал. Тут вот как дело было. Эти южные купцы только накануне заявились. Они товары перегружали с корабля, принадлежащего отцу Дин Шуанцяо, на корабль земляка - студента императорского училища Сынов Отечества Чэня, по прозванию Хуайский, - отпрыска советника Чэня из Императорской библиотеки. Дин Шуанцяо решил, значит, угостить по такому случаю студента Чэня и пошел к мамаше Ли в заведение. Только он десять лянов серебра выложил, как нагрянули мы. У них целый переполох начался - не знали, куда деваться. Дин Шуанцяо сзади спрятали, где ты его и накрыл. Честно скажу: он к Гуйцзе даже не прикоснулся. Гуйцзе с мамашей клялись нам с братом Се, в ногах валялись, все упрашивали, чтобы мы тебя пригласили. Они б тебе объяснили всю эту запутанную историю и хоть немного умерили твой гнев.
- Я жене слово дал больше к ним не ходить, - отвечал Симэнь. - А чего мне гневаться! Так и скажи, пусть не волнуются. Не могу пойти. Сегодня у меня дома дела есть.
Ответ Симэня всполошил Ина и Се.
- Как же так, брат? - пав на колени, умоляли они. - Если ты не пойдешь, значит, зря они нас упрашивали? Скажут, мы тебя даже и приглашать не пытались. Пойдем, брат! Посидишь немного и уйдешь.
Они пристали с такой настойчивостью, что Симэнь, наконец, согласился. Друзья немного полакомились пирожками, а Симэнь велел Дайаню принести одежду.
- Куда хозяин собирается? - спросила слугу Юэнян, беседовавшая с Юйлоу.
- А я не знаю, - отвечал Дайань. - Батюшка меня за одеждой послал.
- Арестантское твое отродье! - заругалась хозяйка. - Будешь от меня скрывать, разбойник, да? Пусть только хозяин поздно придет, ты мне за все ответишь. Ведь нынче день рождения госпожи Третьей. Так что пусть раньше является, а не средь ночи. Тогда ты мне лучше на глаза не показывайся, разбойник, сама бить буду, арестантское отродье!
- Я ведь не виноват, матушка, - оправдывался Дайань, - за что ж меня бить собираетесь?
- А почему он так бросился, когда пришли эти негодяи? - упрекала его Юэнян. - Ведь он спокойно завтракал, а тут и еду бросил - к ним помчался. Уж и не знаю, в какой омут затащат его на этот раз.
Было двадцать шестое число одиннадцатой луны - день рождения Мэн Юйлоу. Не будем рассказывать, как готовились к угощению, а скажем о Симэнь Цине.
Пока он собирался к Гуйцзе, в зале заведения мамаши Ли уже накрыли стол. Были приглашены две певицы со стороны.
Навстречу гостям вышли разодетые Гуйцзе и Гуйцин. Хозяйка опустилась на колени и стала просить прощения. Пока Гуйцзе и Гуйцин обносили гостей вином, Ин Боцзюэ и Се Сида балагурили, шутили и отпускали остроты.
- Мне спасибо говори, - обратившись к Гуйцзе, распинался Ин Боцзюэ. - Я все губы отшлепал, язык чуть не отнялся, пока твоего возлюбленного уломал. А ты от меня отворачиваешься. А что, если б заартачился, все б глаза выплакала, на улицу ведь пришлось бы выходить гостей песнями зазывать. Да что толку! Кто б глядеть-то на тебя стал! А все я уговорил, я уладил.
- Вот попрошайка противный! - заругалась Гуйцзе. - Так бы и стала я прохожих зазывать! Ух, как бы я тебя отругала!
- Ишь, негодница! Молебен не отстояла, а уж на монаха замахиваешься, неблагодарная! Когда тебя бросил, ты по другому пела, а теперь крылья обсохли и опять нос воротишь, да? А ну-ка, поди сюда да погрей мне губы. Что-то застыли.
И Боцзюэ обхватил и расцеловал Гуйцзе.
- Вот насильник! - закричала певица. - Лезет с ножом к горлу. Гляди, батюшку вином облил.
- Как она подлизывается, потаскушка, пигалица лукавая! - засмеялся Ин Боцзюэ. - Сударика пожалела: «Батюшку облил». Как ведь ласково называет-то, а я уж как пасынок, мне ласка не положена.
- Ну хорошо, буду называть тебя сынком.
- Поди-ка, что расскажу, - позвал ее Боцзюэ и начал: - Побратались как-то молоденький краб и лягушонок, а кому называться старшим братом, а кому младшим - не знали. И решили: кто канаву перепрыгнет, тот и будет старшим. Лягушонок прыгнул раз, прыгнул другой - перепрыгнул. Краб только натужился, видит: две девицы к канаве за водой подходят. Обмотали они краба веревкой, зачерпнули воды и домой, а краба-то и забыли прихватить. Видит лягушонок - краб ни с места, спрашивает: «Чего ж ты не прыгаешь?» А краб ему в ответ: «Я бы прыгнул, да погляди, как меня эти девки опутали».
Гуйцзе и Гуйцин с кулаками набросились на Ин Боцзюэ, а Симэнь хохотал до упаду.
Однако не будем рассказывать, как они развлекались «среди букета цветов и узорной парчи», а перенесемся на время в дом Симэня и У Юэнян.
Ответный прием совпал с рождением Мэн Юйлоу. В покоях Юэнян сидели тетушка У - невестка Юэнян, золовка Ян и обе монахини. До самого заката прождали они Симэня, но он все не появлялся. Юэнян выходила из себя.
- До сих пор не показывается, а! - говорила, хихикая, Цзиньлянь, держа за руку Пинъэр. - Мы пойдем к воротам, поглядим.
- И охота вам! - удивилась Юэнян.
- Пойдем за компанию, - обратилась Цзиньлянь к Юйлоу, подхватывая ее за руку.
- Я прибаутки слушаю, - отозвалась Юйлоу. - Погодите, мать наставница еще одну расскажет и пойдем.
- Только постных не надо, я смачные обожаю, - посоветовала Цзиньлянь и присоединилась к остальным, окружившим монахинь.
- Что расскажет, то и слушай, - заметила Юэнян. - К чему мать наставницу неволить!
- Вы, сестры, наверно, не представляете, какие мать наставница прибаутки знает! - не унималась Цзиньлянь. - В прошлый раз мы упросили, она нам такие рассказывала! Ну, расскажите, мать Ван!
Монахиня Ван не спеша устроилась на кане поудобнее и начала:
- Миновал человек полпути и видит - навстречу ему тигр. Приготовился тигр его съесть, а человек взмолился: «Погоди, - говорит, - у меня старая мать останется. Ей восемь десятков лет. Кто за ней ухаживать будет? А то пойдем ко мне. Я тебе поросенка дам». Пожалел его тигр, пошел за ним. Рассказал сын матери, а она тем временем соевый творог отжимала. Жалко ей стало поросенка, она и говорит: «Дай вот ему поесть творожку». «Мать! - воскликнул сын. - Неужто ты не знаешь! Не ест он постного».
- Ну, неинтересная это прибаутка, - выразила неудовольствие Цзиньлянь. - Мне тоже постное да пресное не по душе. Я что поострее люблю.
- Вошли снохи свекра с днем рождения поздравить, - продолжала монахиня Ван. - Подносит чарку старшая сноха и говорит: «Вы у нас, батюшка, как чиновник». «Чем же я на чиновника похож?» - спрашивает свекор. «Вы на почетном месте восседаете, все в доме от мала до велика вас боятся. Чем не чиновник!» За ней поднесла чарку вторая сноха и говорит: «Вы у нас, батюшка, как свирепый подручный из управы». «Чем же я похож на него?» - спрашивает свекор. «Как чем?! Только крикнете, у всех в доме от мала до велика поджилки со страху трясутся». «Доброе ты обо мне слово молвила», - похвалил ее свекор. Подносит вина третья сноха и говорит: «Не чиновник вы, батюшка, и не подручный из управы». «Ну, а кто?» - спрашивает. «Заштатный постельничий вы у нас, батюшка», - отвечает сноха. «Это почему ж?» «Да потому, батюшка, - отвечает, - что во все наши шесть спален вхожи».
Все рассмеялись.
- Ишь, лысая карга, - заворчала Цзиньлянь, - нас шестерых приплела. Если такой постельничий смелости наберется, пусть только попробует к нам в спальни заглянуть, пес плешивый, мы ему задницу так наломаем!
С тем Цзиньлянь, Юйлоу и Пинъэр пошли к воротам поглядеть, не покажется ли Симэнь.
- И где он в такой снег пропадает? - гадала Юйлоу.
- Да скорее всего у потаскухи Гуйцзе, - проговорила Цзиньлянь.
- После погрома? - удивилась Юйлоу. - Не может быть! Зол он на нее. Зарекался, не пойдет больше. Давай об заклад биться - нет его там.
- По рукам! - подхватила Цзиньлянь. - Сестрица Ли, будешь свидетелем. Я говорю: он сейчас у Гуйцзе. Позавчера он избил потаскуху, вчера к нам Ли Мин, черепашье отродье, заходил выведать как и что, а нынче с утра Ин и Се ходатаями пожаловали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210