Прибывший ждал ответа.
- Я посыльный от столичного воеводы его превосходительства господина Чжоу, - пояснил он. - Велено передать пакет господину Симэню. Завтра состоятся проводы начальника крепости Синьпин его превосходительства господина Сюя. Угощение будет в монастыре Вечного блаженства. Участвуют инспектор пехоты и конницы Цзин, надзиратель Ся и господин Чжан из крепости, каждый вносит по ляну. С остальных деньги собраны. Прошу тебя, брат, доложи хозяину. Я жду ответ.
Пинъань взял, наконец, пакет и удалился. Узнав, что хозяин в кабинете в саду, Пинъань отправился туда. Только он миновал сосновую аллею, видит - под окном на веранде сидит Хуатун и подает ему знак рукой. Пинъань сразу смекнул, в чем дело, и, подойдя к окну, стал прислушиваться. Из комнаты доносились вздохи, скрипнула половица.
- Выпрямись немного, сынок, - говорил Симэнь. - Вот так, и не двигайся.
Потом в комнате стихло. Через некоторое время вышел Шутун полить Симэню на руки. Заметив под окном Пинъаня с Хуатуном, он весь вспыхнул и исчез в кабинете. Пинъань с пакетом направился вслед за ним. Симэнь взял кисть и расписался.
- Обратись к матушке Второй, - наказал он. - Пусть выдаст лян серебром. Вели зятю запечатать и передай посыльному.
Пинъань ушел. Шутун вынес воды, и Симэнь стал мыть руки, а потом пошел к Пинъэр.
- Вина не хочешь? - спросил он Пинъэр. - А то велю служанке подогреть.
Симэнь увидел под столом кувшин цзиньхуаского вина.
- А это откуда? - спросил он.
Пинъэр неудобно было говорить о Шутуне.
- Мне как-то захотелось, - сказала она, - я и послала слугу купить. Вот открыли, выпили несколько чарок, а остальное стоит.
- Ну, зачем так?! - досадовал Симэнь. - В передних покоях вон сколько вина стоит, а ты серебро тратишь. Я ж на днях у южанина Дина взял в долг целых сорок жбанов хэцинского вина. Вон, в западном флигеле стоит. Захочешь, вели слуге, он тебе принесет.
У Пинъэр после угощения остались нетронутыми жареная утка, курица и свежая рыба. Она велела Инчунь накрыть стол, подрезать на блюдо копченого мяса и села за компанию с Симэнем. Он даже не спросил, откуда взялись деликатесы, потому что они были обычны в доме. Яства подавали не только гостям, они же входили в повседневное питание.
- Мне Шутун письмо показывал, - вдруг вспомнил Симэнь. - Это ты ему передала?
- Да, мне от деверя Хуа вручили, - отвечала Пинъэр. - Просили юнцов помиловать.
- Шурин У тоже просил, - заметил Симэнь. - Если б не их просьбы, я бы засудил этих лоботрясов. А так, всыплю им завтра как следует, и пусть идут на все четыре стороны.
- Но зачем же бить? - возразила Пинъэр. - Чтоб от боли корчились, да? Смотреть тяжко!
- Управа есть управа, - молвил Симэнь. - Мне не до их страданий. Тут и особам понежнее да поблагороднее достается. Разбирали мы вчера дело. Жил у нас в уезде советник Чэнь. После его смерти жена, урожденная Чжан, до сих порой вдовой живет. У нее дочь-барышня. Так вот, шестнадцатого в первой луне дочь у ворот стояла, потешными огнями любовалась, а пускал их Жуань Третий - сосед напротив, молодой парень. Приглянулась ему красивая соседка, сердце забилось. И давай он перед ее домом играть да песни распевать, барышню совращать. Услыхала она, и одолела ее похоть. Подзывает служанку и велит парня незаметно в дом провести. Только поцеловаться и успели, а потом им свидеться так и не удалось. И вот с тоски слег парень в постель и пролежал целых пять месяцев. Родители денег не жалели - каких только врачей не звали. А он того и гляди отойдет, ноги протянет. Нашелся тогда друг его, Чжоу Второй, мысль подал: барышня, мол, с матерью каждый год в праздник Летнего солнцестояния, отправляются заказывать молебен в монастырь Дицзана где настоятельницей мать Сюэ. Ты, говорит, дай настоятельнице десять лянов, и пусть она тебя в своей келье спрячет. С барышней и увидишься. Весь недуг как рукой снимет. Обрадовался Жуань Третий и последовал его совету. Мать Сюэ серебро приняла. И вот, во время полуденного отдыха, встретился Жуань с барышней. Он и от недуга-то еще в себя прийти не успел, перетомился малый, а тут сразу сбылось его желание, ну, от избытка чувств и дух испустил прямо у нее в объятьях. Перепугалась тогда мать барышни, забрала ее поскорее домой. А родители парня так дело не оставили - жалобу в управу подали. И настоятельницу Сюэ, и мать с дочерью обвинили. Чэни - люди состоятельные, потому Ся Лунси и решил всю вину на барышню свалить, но я с ним не согласился. Верно, говорю, она в преступную связь вступила, а Жуань? Ведь сколько ему пришлось томиться да страдать? В постели пролежал. А тут сразу вдруг свидание. Кто ж, говорю, такое вынесет? А вот настоятельница Сюэ, действительно, виновна, потому что вместо отправления служб занималась сводничеством, любовникам приют за взятки давала. Она-то, говорю, и стала причиной гибели человека. Однако, учитывая ходатайство, наказали ее, можно сказать, не слишком строго - раздели, всыпали двадцать палок и постановили лишить монашеского сана. Чжан же, говорю, виновна в том, что дочь-барышню с собой в монастырь брала, чем нарушала моральные устои. Матери и дочери пальцы тисками зажимали и тоже по двадцати палочных ударов дали, а после снятия показаний их обеих освободили. Не заступись я, им бы Дунпина не миновать, а в областной управе барышня, вне всякого сомнений, с жизнью бы распрощалась.
- Ты сделал доброе дело, не отрицаю, - проговорила Пинъэр. - Но даже и карая, следовало бы проявлять хоть какое-то снисхождение. Твори добро ради ребенка, вот о ком я только и беспокоюсь.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросил Симэнь.
- А то, что истязал ты эту барышню, - сказала Пинъэр. - Как только ее нежные пальчики вынесли этакие пытки?! Ведь больно, небось, было?
- Не только больно, от тисков по пальцам кровь ручьем течет.
- Ну вот! Ты уж брось этими ужасными тисками людей пытать, - упрашивала Пинъэр. - Будь помягче, поснисходительнее! Жестокость к добру не приведет.
- На службе нет места жалости! - отвечал Симэнь.
Пока они сидели за столом, в комнату, отдернув занавеску, вошла Чуньмэй.
- Вам и заботы мало! - сказала она, заметив Симэня, который, закинув ногу на ногу, сидел рядом с Пинъэр и потягивал вино. - Время позднее, а вы и не догадались послать слуг за моей матушкой. Человек далеко за городом, а вам хоть бы что!
Прическа у нее сбилась, пучок развалился.
- Ишь ты, болтушка! - засмеялся, глядя на нее, Симэнь. - Сладко тебе, видно, спалось, а?
- Гляди, у тебя сетка головная съехала. Поправь! - заметила Пинъэр. - У нас цзиньхуаское вино, очень приятное. Выпей чарочку!
- Выпей! - поддержал Симэнь. - А слуг за твоей матушкой я сейчас пошлю. Чуньмэй оперлась рукой о стол и поправила туфельку.
- Я только встала, - сказала она. - Не хочу я ничего. Мне что-то не по себе.
- Да выпей же, болтушка, попробуй, какое вино! - настаивал Симэнь.
- Ведь матушки твоей сейчас нет дома, что ж ты боишься чарку выпить? - говорила Пинъэр.
- Пейте, матушка, если хотите, - отвечала Чуньмэй, - а я не хочу, и моя матушка тут не при чем. Когда у меня нет желания, меня никто не заставит, даже моя матушка.
- Не желаешь вина, выпей чаю! - предложил Симэнь. - Я велю Инчунь послать слугу за твоей матушкой.
Симэнь протянул ей свою чашку ароматного чаю, заваренного с корицей, кунжутом и ростками бамбука. Чуньмэй с полным безразличием взяла ее, отпила глоток и отставила.
- Я попросила Пинъаня встретить матушку, - сказала она. - Он посолиднее других.
Симэнь подошел к окну и окликнул Пинъаня.
- Я вас слушаю, батюшка, - крикнул привратник.
- Кто у ворот будет стоять? - спросил хозяин.
- Шутуна попросил поглядеть.
- Тогда бери фонарь и поторапливайся!
Пинъань взял фонарь и удалился. На полдороге ему повстречался Дайань, который сопровождал двигавшийся с южной стороны паланкин. Его несли двое носильщиков. Одного звали Чжан Чуань, другого - Вэй Цун.
- Иду матушку встретить, - сказал Пинъань, поравнявшись с носилками, и взялся за оглобли.
- Пинъань! - позвала его Цзиньлянь. - Батюшка дома и кто тебя послал? Батюшка?
- Да, батюшка, а еще больше сестрица Чуньмэй, - ответил Пинъань.
- Батюшка, наверно, еще в управе, да?
- В управе… - протянул Пинъань. - Да он с обеда дома, у матушки Шестой вино попивает. Если б не сестрица настояла… Смотрю, один Лайань вас сопровождает, а дорога плохая, допоздна, себе думаю, не вернутся. Надо кому покрепче встретить. Ну и попросил Шутуна у ворот подежурить, а сам за вами.
- Где ж сейчас батюшка? - поинтересовалась Цзиньлянь.
- До сих пор у матушки Шестой угощается. Сестрица упросила, он меня и отпустил.
Цзиньлянь сразу умолкла.
- Насильник проклятый! - заругалась она, немного придя в себя. - Ему можно с потаскухой в постели нежиться, сколько душе его угодно, а меня бросил на произвол судьбы. Что ж я, не живой человек, что ли? А эта далекие планы строит, все на своего выблядка надеется. Гляди, на ту ли лошадку ставишь? Вон Чжан Чуань. Кто-кто, а уж он-то на своем веку в каких только домах не побывал. Где, у кого, скажи мне, ты видал, чтобы месячному младенцу от целых кусков парчу да атлас отрезали и одежду шили, а? Ведь такого и Ван Миллионщик не допустил бы!
- Не говорите, почтенная сударыня! - проговорил Чжан Чуань. - Не мне судить господ, но такого я не видывал. Жаль не шелков, ребенка - как бы ему не было худо. Пока сыпь да оспу не перенесет, нельзя наперед загадывать. Такой, припоминается, был в прошлом году случай. За Восточными воротами в поместье знатный богач живет. Самому лет шестьдесят, а состояние еще дед наживал. У них понятия не имеют серебро считать. Как говорится, лошади табунами ходят, быки стадами пасутся, а рису в амбарах… Служанок да наложниц - целые гаремы. Чуть не все домашние в узорных халатах ходят. А вот не было у них детей. Они и обителям жертвовали, и монастырям отказывали, священные книги распространяли и статуи будд сооружали - ничего не помогало! И вдруг у седьмой жены сын на свет появился. Как они радовались, как ликовали! Такие вот слуги, вроде меня, младенца на руках своих пестовали, как сокровище. В узорную парчу и атлас завертывали. Мамок купили не то четверых, не то целый пяток, им пять комнат отвели - чистота, аж в глазах рябит. День-деньской с младенца глаз не спускали - как бы ветерок, боялись, не дунул. Но сравнялось ему три годика, оспа его и унесла. Не будет вам в упрек сказано, попроще надо ребятишек растить, так-то лучше будет.
- Конечно, попроще, а я о чем говорю! - поддержала Цзиньлянь. - А то берегут, заворачивают, как золото.
- А я вам, матушка, вот что еще скажу, - начал Пинъань. - А то дойдет до вас слух, будете на меня сердиться. Я о тех юнцах, которые замешаны в деле приказчика Ханя. Их ведь батюшка приказал избить и под арестом держать, чтобы высшим властям передать. Так сегодня утром батюшка Ин приходил, с Шутуном разговаривал. Серебра ему, должно быть, сунул, потому что Шутун с большим пакетом в лавку заявился, ляна на два или на три накупил всяких яств - и к Лайсину, жене его велел приготовить, а потом к матушке Шестой понес, да еще два кувшина цзиньхуаского вина купил. Сперва матушку Шестую угощал, а потом в лавке дядю Фу, Бэнь Дичуаня, зятюшку, Дайаня и Лайсина. С ними пил вплоть до прихода батюшки.
- А тебя не позвал? - спросила Цзиньлянь.
- Так он меня и позовет, чужак, рабское отродье! Он и на вас, хозяек, внимания не обращает, будет он меня звать! Это батюшка его так распустил! Они то и дело с ним в кабинете грязными делами занимаются. А ведь он до этого в управе отирался. Там чему не научат! Если батюшка оставит его в доме, он скоро нашему брату житья не даст.
- И долго он с матушкой Ли выпивал? - спросила Цзиньлянь.
- Да почитай целый день просидели, - отвечал Пинъань. - Сам видел, вышел весь красный.
- И батюшка ничего ему не сказал?
- Он ведь и батюшке рот медом смазал, чего он ему скажет?!
- Вот бесстыжая рожа! - заругалась Цзиньлянь. - Он и ему голову заморочил. Он уже, оказывается, во все влез. У них рука руку моет. Гляди, пока тебя вонючий зад прельщает, как бы пронырливые слуги не стали с твоей зазнобой развлекаться! - Она обернулась к Пинъаню: - Я тебя об одном попрошу: как только заметишь его с этим пакостником, дай мне знать.
- Обязательно! - заверил ее Пинъань. - Чжан Чуань, небось, все слыхал, но он не проговорится - не первый год прислуживает. Свой человек. А на меня, матушка, можете как на каменную стену положиться. Вы у меня, матушка, единственная хозяйка. Будьте покойны, что узнаю, все вам доложу. Только про меня не говорите.
Так, с разговорами, подошли к воротам. Цзиньлянь вышла из паланкина. На ней была узорная кофта из сиреневого нанкинского шелка с отделкой, отороченная длинной бахромой белая с отливом юбка. Грудь украшало ожерелье с нефритовыми подвесками, талию стягивал бархатный пояс. Она проследовала прямо к Юэнян и приветствовала ее поклоном.
- Так скоро? Что же не осталась у матушки? - удивилась Юэнян.
- Матушка оставляла на ночь, - отвечала Цзиньлянь. - Но у нее гостит свояченица да девочка лет двенадцати воспитывается. И всем пришлось бы спать на одной кровати. Где там? Да и от дому далеко, я и решила вернуться. Матушка просила кланяться и благодарила за щедрые подарки.
От Юэнян она пошла к Цзяоэр, Юйлоу и остальным, а оттуда проследовала в передние покои. Прослышав, что Симэнь у Пинъэр, она зашла к ней.
Завидев Цзиньлянь, Пинъэр поспешно поднялась и, улыбаясь, поклонилась одновременно с вошедшей.
- Так рано, сестрица? - спросила Пинъэр. - Присаживайся, выпей чарочку.
Хозяйка велела Инчунь подать стул.
- Ох, я и так сегодня выпила немало, - отказывалась Цзиньлянь. - Нет, спасибо, я-то двух приемов не выдержу.
Она горделиво вздернула рукав и пошла к двери.
- Ишь, как осмелела, рабское отродье! - воскликнул Симэнь. - Меня даже поклоном не удостоила.
- А что проку тебе кланяться-то? - обернулась она. - Счастья не прибудет. Кому ж и смелости набираться, как не рабскому отродью?
Своими репликами, дорогой читатель, Цзиньлянь недвусмысленно поддела Пинъэр, поскольку та принимала сперва Шутуна, а потом Симэня. Разве не два приема?! Но Симэнь этих ее намеков не понял.
Да,
Слова, как нить с иголкой - друг за друга
Цепляются. Ухватишь - мигом ругань.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
РАЗГНЕВАННЫЙ СИМЭНЬ ЦИН НАКАЗЫВАЕТ ПИНЪАНЯ
ШУТУН, НАРЯДИВШИСЬ БАРЫШНЕЙ, УБЛАЖАЕТ ПОХОТЛИВЫХ НАХЛЕБНИКОВ
Уездных управ, окружных - избегай всевозможно.
Усердным, рачительным будь, поступай осторожно.
Водой запасешься - от суши спасешься и зноя.
Торговлей себе облегчай пребыванье земное.
И дети, и внуки пусть будут приучены к делу.
Цветы не сажай, а тутовник и финики - смело.
Пускай не возьмут тебя мелочи жизни в оковы.
Возжаждешь - заваривай чай на воде родниковой.
Это восьмистишие обращено к родителям, которые обязаны наставлять своих сыновей и внуков, обучать их грамоте и обрядам, дабы по-сыновнему послушны были они родителям своим, уважали старших и жили в мире-согласии с соседями своими; чтобы утвердился каждый из них в своем деле; чтобы ни в коем случае не потакали им родители. Когда распускают подростков, они сколачивают небольшие компании и втроем, впятером слоняются от безделья. Сперва их забавы - лук да стрелы, ловля птиц, потом они возьмутся мяч гонять, а там и к вину да азартным играм пристрастятся, повадятся певиц-куртизанок навещать, и пойдет все вверх дном, а в конце концов - неприятности, напасти и разорение.
Вот и у этих родителей попали юнцы в суд. Если и не погубит каждый сам себя, не обречет свой род на вымирание, то пытки да ссылку пережить придется. И уйдет все нажитое в казну, и будет жизнями их распоряжаться всякий, кто сидит в суде-управе. Что проку в сыновьях таких! Такие дети отцам - одна обуза. От них лишь горе да страданья!
Так вот, с утра Симэнь прибыл в управу. Выйдя из залы, он обратился к Ся Лунси:
- За этих юнцов опять приходили ходатаи. Все просят смягчить наказание.
- И ко мне, знаете ли, обращались, - заявил Ся. - Правда, сударь, я не решался вам сказать… Раз такое дело, давайте их вызовем, дадим палок и пусть идут восвояси.
- Вы совершенно правы, сударь, - поддержал Симэнь.
Надзиратели снова заняли свои места и велели подручным вывести Чэ Даня и остальных арестованных, среди которых был и Хань Второй. Юнцы пали ниц и, страшась новых истязаний, били челом.
- Вас следовало бы строго судить, - начал Симэнь, не дожидаясь Ся Лунси, - но за вас было много ходатайств, и я пощажу вас на сей раз. А еще мне попадетесь в руки, заживо в тюрьме сгною. Ступайте!
С возгласами благодарности, не чуя под собою ног, бросились они вон из управы.
Но не будем больше говорить об этом судебном решении, а расскажем об Ин Боцзюэ.
Разыскал он Шутуна, отозвал и за разговором сунул незаметно пять лянов. Шутун спрятал серебро в рукав, но это подглядел привратник Пинъань. Шутун между тем сказал Ину, как идет дело.
- Вчера батюшке говорил, - сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210