Чуньмэй уследила за колыханием куста и откликнулась покашливанием. Когда Цзинцзи распахнул дверь и вошел в спальню Цзиньлянь, о его приходе уже было доложено, и Цзиньлянь встретила его у двери с улыбкой на лице.
- А ты хорош! - говорила она. - Проходит мимо и не заглянет.
- Я хотел избежать пересудов, вот и не показывался, - пояснял Цзинцзи, - Вы, оказывается, скучали. Прошу прощения, что не навестил.
- Тому свидетельством, - отвечала Цзиньлянь, - романс на мотив «Обернулась четырежды»:
Досужие, гнусные сплетни -
Удар по любви многолетней.
Ты чувства умерил, сынок,
И терем мой стал одинок.
Они сели рядышком. Заперев калитку и поставив корзину с сеном, Чуньмэй накрыла стол и расположилась сбоку, чтобы угощать их вином. Заходили чарки. Цзинцзи льнул к красотке. Потом втроем играли в шашки. Когда вино распалило их страсть, прическа-туча у Цзиньлянь ослабла. Она завела обворожительные глаза и достала узелок с принадлежавшими Симэнь Цину снастями для любовных утех. В узелке лежали любострастный наконечник, сладкоголосая чаровница, серебряная подпруга и бирманский бубенчик. Вблизи свечи Цзиньлянь показала Цзинцзи, как их приспособить. Затем она, сняв все одежды, полулегла в глубокое «кресло хмельного старца». Цзинцзи, тоже совершенно обнаженный, расположился в кресле напротив, и они приступили к делу, сообразуясь с двумя дюжинами весенних картинок из альбома, лежавшего перед ними у свечи.
- Подтолкни-ка зятюшку сзади, - обратилась к горничной Цзиньлянь. - Боюсь, ему требуется пособить.
Чуньмэй не заставила себя долго ждать и принялась его сзади подталкивать. Причиндал Цзинцзи вонзился в лоно Цзиньлянь и начал сновать туда-сюда. Стало так прекрасно, что словами не передашь.
Но расскажем пока о Цюцзюй. Проспав до полуночи, она поднялась, чтобы сходить по малой нужде. Однако кухонная дверь оказалась запертой снаружи. Служанка просунула руку и вынула задвижку.
Полная луна ярко освещала дворик. Цюцзюй прокралась под окно хозяйкиной спальни, осторожно прорвала в оконной бумаге дырочку и заглянула вовнутрь. В спальне от зажженных свечей было светло. Три нагих фигуры, пьяные, предавались утехам. Двое расположились друг против друга в креслах, а Чуньмэй сзади толкала экипаж, и они сливались воедино.
Только поглядите:
Одна мужа честь опозорила, другая о своем положении скромной служанки забыла. Он дышал тяжело, учащенно, ревел, как бык под сенью ивы. Она щебетала нежно, как иволга, в цветах порхая. Одна любострастием в кресле себя ублажала. Другой нерушимые клятвы ей на ушко шептал. Одна вдовы покои тихие оборотила в вертеп неистовых утех. Другой со своей тещей буйной оргии ночь посвятил. Она в Симэневом искусстве зятя наставляла. Он, как Хань Шоу, брал краденые ароматы , дабы любовнице-теще отдать всего себя.
Да,
То, что в свете творится, - во сне не приснится.
Двое связаны вместе всесильной десницей.
Посмотрела их утехи Цюцзюй и про себя подумала: «А еще оправдываются, непорочных из себя строят. Вот уж сама своими собственными глазами видала. Завтра же матушке Старшей доложу. Неужели их опять будут оправдывать? Неужели опять скажут: язык, мол, распускаю?» И вдоволь наглядевшись, она пошла на кухню спать.
А те трое неистовствовали до третьей ночной стражи.
Чуньмэй поднялась еще затемно и направилась на кухню. Обнаружив отпертую дверь, она спросила Цюцзюй.
- И ты спрашиваешь! - удивилась служанка. - Мне терпенья не было, а ты дверь заперла. Кое-как задвижку вытащила.
- Вот негодяйка, рабское отродье! - заругалась Чуньмэй. - А на кухне в ведро сходить не могла, да?
- Не видала я тут никакого ведра.
Пока они ругались, настал рассвет, и Цзинцзи удалился восвояси.
Да,
Расставанье - как с жизнью!
Утром келья покинута вдовья.
И опасливой рысью
миновал он ворота злословья.
- Из-за чего вы там на кухне расшумелись? - спросила горничную Цзиньлянь.
Чуньмэй рассказала, как Цюцзюй отперла ночью дверь. Гнев охватил Цзиньлянь, и она хотела было избить служанку, но та уже успела доложить обо всем увиденном Юэнян.
- Ах ты, разбойница! - обрушилась на служанку Юэнян. - Опять хозяйке могилу рыть, рабское твое отродье!? В прошлый раз явилась, нагородила, будто хозяйка твоя зятя Чэня приютила, будто он у нее днюет и ночует. Меня заставила пойти. А хозяйка как ни в чем не бывало в постели, сидит за столиком, жемчугом шьет. И никакого зятя. Он потом совсем с другого конца появился. Какую ты напраслину на свою хозяйку возводишь, рабское отродье! Ведь он взрослый человек, небось, не какая-нибудь сахарная фигурка, не щепка - его так просто не спрячешь, в щель не заткнешь. Вон какой детина - не хочешь да заметишь. Слухи ты распускаешь, а наружу выйдут, что тогда? Скажут, служанка у них хозяйке могилу роет. А кто краем уха услышит, судить будет. Симэнь Цин, мол, всех ублажал, а как умер, так между женами никакого порядку не стало, кто куда тянет. Так и на моего сына, чего доброго, подозрения падут.
Юэнян хотела избить служанку, но та с испугу бросилась наутек и больше уж не решалась ходить в дальние покои.
Цзиньлянь еще больше осмелела, когда узнала, как обошлась с ее служанкой Юэнян. По сему случаю они с Цзинцзи написали романс на мотив «Туфелек алый узор», в котором выразили свою радость:
Пускай злословят языки,
И всюду заперты замки,
Но улетучилось унынье
И нас не разлучить отныне.
Отсохнут руки у врагов,
Замолкнут бредни дураков,
Любви немеркнущий алмаз
Соединил навеки нас.
О связи Цзиньлянь с Цзинцзи прослышала и его жена. Она наедине допросила мужа.
- И ты поверила этой злодейке, рабскому отродью?! - отвечал жене Цзинцзи. - Да я вчера в лавке ночевал. Подумай, мог я попасть в сад или нет? Потом, и ворота туда целые дни на запоре.
- Будет тебе языком-то болтать, арестант проклятый! - не унималась жена. - Если же будешь мотаться, как былинка на ветру, а до меня дойдут слухи и матушка станет мне выговаривать, тогда ты мне не нужен. Уходи от меня подобру-поздорову,
- Пересуды есть и будут, - продолжал Цзинцзи. - Но их не станет, когда откажешься их слушать. Я нисколько не удивлюсь, если эта негодяйка, рабское отродье, плохо кончит. Ведь ее наговорам не верит даже матушка.
- Хорошо, если б это были только наговоры.
Да,
Кому про молодца известно,
Сколь в нем душонка легковесна?
Кто про его красотку знает, -
Коварная, что замышляет.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
У ЮЭНЯН ГРОМКО ВЗЫВАЕТ О ПОМОЩИ В ОБИТЕЛИ ЛАЗУРНЫХ ОБЛАКОВ
СУН СПРАВЕДЛИВЫЙ, ДВИЖИМЫЙ ЧУВСТВОМ ВЫСШЕГО ДОЛГА, ОСВОБОЖДАЕТ ВДОВУ ИЗ КРЕПОСТИ СВЕЖЕГО ВЕТРА
Вечнозеленой сосной
свой век живет отнюдь не каждый:
Ее рожденье - чудный плод
слиянья Неба и Земли.
К ней, чистой, словно к роднику,
всяк тянется, томимой жаждой;
Грязь мира к ней не пристает,
худое - от нее вдали.
Достойных женщин много есть:
та благонравна, та невинна;
Но непорочная вдова -
звучит достойней всех похвал.
Все долголетия хотят,
секрета жаждут жизни длинной.
Тем, кто хотел бы долго жить,
я б доброй славы пожелал
Так вот. Пригласила однажды Юэнян старшего брата и стала держать совет. Она решила исполнить обет, который дала умирающему Симэнь Цину, - совершить паломничество на вершину горы в области Тайань и помолиться божественной Матушке. У Старший посоветовал сестре припасти благовония и свечи, раскрашенные изображения божеств с конями на цветной бумаге и всяческую жертвенную снедь, а Дайаню с Лайанем, которые должны были сопровождать хозяйку, велел нанять лошадей.
Юэнян разместилась в теплом паланкине. Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Сунь Сюээ и падчерице был дан наказ хорошенько присматривать за домом и вместе с кормилицей Жуи и служанками беречь сына Сяогэ.
- Пораньше запирайте внутренние ворота, - продолжала она, - и без надобности из дому не отлучайтесь. - Юэнян обернулась к Чэнь Цзинцзи: - А ты в женские покои не ходи. Вместе с приказчиком Фу у ворот сторожи. Я же к концу месяца вернусь.
Пятнадцатого утром Юэнян возожгла жертвенные деньги. Вечером она отвесила поклон перед дщицей покойного Симэня, за трапезным столом простилась с сестрами, передала ключи от дома и кладовых Сяоюй и сделала последние распоряжения.
На другой день рано, в пятую предутреннюю стражу, Юэнян двинулась в путь. Сопровождавшие ее брат и слуги ехали верхами. Домашние вышли проводить за ворота.
Стояла глубокая осень. Дни были короткие и холодные. За день паломники проходили по шестьдесят, а то и по семьдесят ли. С наступлением сумерек останавливались на ночлег в гостиницах или на постоялых дворах, а с утра опять пускались в путь. Всю дорогу над ними висели серые тучи, жалобно кричали в небе улетавшие гуси. Деревья стояли голые, кругом царило уныние. Все навевало на путников непреоборимую тоску и грусть. Вот и стихи, в которых говорится про У Юэнян - как, исполняя данный мужу обет, совершала она это паломничество через далекие горы и заставы:
Она в стремлениях тверда,
И благородна, и горда.
Паломничества дав зарок,
Его исполнит в должный срок.
Однако хватит пустословить. Не станем больше говорить о пути.
Через несколько дней достигли они области Тайань. Перед ними вдали возвышалась Великая гора - Тай. Действительно, это была первая гора во всей Поднебесной. Основа ее уходила в землю, вершиной своей она касалась самого сердца небес. Расположилась она в пределах земель Ци и Лу. Грозен и величествен был ее вид!
С наступлением вечера У Старший подыскал гостиницу, где они переночевали, а с раннего утра начали восхождение на Великую гору к монастырю. В этой обители из века в век приносились все полагающиеся жертвы, правители всех династий совершали благодарственные молебны у жертвенников Небу и Земле. Как первый храм почитался монастырь.
Только поглядите:
Возвышается храм на Великой Тай-горе. Ее кряжи могучие держат и землю и небо. Досточтима вершина сия - всех святынь во главе. С балюстрады заоблачной если вглядеться, то предстанет вдали и западный предел - река Мертвящая вода - Жо-шуй . и восточный - бессмертия приют Пэнлай . Высший пик, венчаемый причудливой сосной, укрыт густыми облаками или туманом редким. Ввысь устремились башни и террасы. К ним, кажется, солнце само - ворон золотой парит, расправив крылья. Простерлись к небу ярусами хоромы и палаты. Сюда, мнится, луна - яшмовый заяц скачет во всю прыть . Резные балки, узорные стропила. Отливает голубизною черепица и алеют стрехи. Пестреют фениксами двери, сверкают яркие перегородки, переливаясь будто желтый флер. Свисают узорные парчовые ленты с расшитых рыбами занавесей. Издали взглянешь на изображение святого - и кажется с глазами Шуня, бровями Яо в пляске застыл увенчанный короной с девятью кистями. К божественному лику присмотришься поближе - с плечами Тана и спиною Юя, в порфиру облачен . Вот дух девяти небес с книгою учета душ умерших, увенчан шапкой-лотосом, в шелковый халат одетый. Вот святой мудрец в халате желто-красном, препоясанный поясом из ланьтяньских самоцветов . Расположилась слева свита украшенных яшмовыми шпильками в туфлях с жемчугом, а справа - другая - несущих с лиловыми шнурами золотую печать. Трепет внушает величественное сооружение! Стража его - три тысячи полководцев в латах золотых верхом. Грозного вида смельчаки стоят строем в обеих галереях. Владыке служат сотни тысяч воинов в кольчугах. Разместились судьи семидесяти двух служб под Полынь-горой . В храме Байцзэ Дух Земли приводит в соответствие двадцать четыре сезона . Ежедневно божественным проникновением озарен распорядитель Огненного озера - Железноликий страж. Ежегодно являет высокую мудрость хозяин судеб смертных - Полководец Пяти путей . Пред ними непрестанно воскуряются ароматы. Скакуны несут исполненные киноварью доклады небесным божествам, пред коими всегда обилье жертв в соответствии с сезоном года. По обычаю, и стар и мал молятся о спасении и счастье. Благоуханная дымка и благовещие облака сгущаются в храме Благополучия и Покоя. У врат истинного Света клубится счастия эфир
Да,
Тьма паломников в обители
Лазурных облаков.
В мире славят Повелителя
На тысячи ладов.
Брат привел Юэнян в храм Духа-хранителя Великой горы. В главном приделе они воскурили благовонные свечи и сотворили молитву перед святыми, в то время как даосский монах читал поминальный текст. Паломники сожгли жертвенные деньги в обеих галереях, и после монастырской трапезы У Старший повел Юэнян на самую вершину горы. Они миновали сорок девять перевалов и, цепляясь за плющи и лианы, продолжали восхождение. Окутанный густыми облаками храм богини, казалось, висел в воздухе. До него было еще добрых четыре десятка ли. Несомые ветром облака, раскаты грома и дождь - все осталось внизу. Путники вышли из храма Духа-хранителя Великой горы в час дракона, а когда достигли вершины, прошел час обезьяны. Перед ними открылся придел божественной Матушки с наддверною таблицей, на которой значилось имя Сун Цзяна. На вывеске золотом было начертано: «Обитель Лазурных облаков». Войдя в храм, паломники низко поклонились, потом обратили очи свои к золотому изваянию божественной Матушки. Что это был за лик!
Только поглядите:
На голове пучком высоким вздымается прическа - «девять драконов и летящие фениксы». Облачена в тончайшую порфиру с длинным шлейфом и золотою бахромой. Пояс у нее из ланьтяньского нефрита. Держит в руке, укрытой узорным рукавом, скипетр нефрита белого. Венчик лотоса - богини лик. Полные жизни глаза оттеняет туча волос. Губы ее - лучшая киноварь. Она бела и держится естественно и просто. Похожа на Мать Владычицу Запада - Сиванму, когда та пировала на Самоцветном озере в горах Куньлунь, или на чаровницу Чанъэ, когда та снизошла из Лунного чертога. Умения не хватит описать бессмертной облик. Нет красок воссоздать величественный лик!
Юэнян отвесила земной поклон божественной Матушке. Рядом, у курильницы, стоял даосский монах. Лет сорока, стройный, с бородкой, свисающей тремя клоками, он сверкал белизною зубов и все время поводил маслеными глазками. На голове у него красовалась шапочка со шпилькой, прикрывавшая узел волос, а сам он был облачен в темно-красный халат и обут в сандалии, расшитые узорами в виде облаков.
Монах подошел к Юэнян и прочитал ее молитвенное обращение. В золотой курильнице зажгли благовония и предали огню раскрашенные изображения божеств с конями на цветной бумаге. и бумажные слитки золота и серебра, после чего юные послушники убрали жертвенную снедь.
А монах этот, - звали его Ши Боцай, - хотя и считался старшим из учеников настоятеля храма Духа-хранителя Великой горы, был, надобно сказать, человек непутевый. Жадный до денег и падкий на женщин, он не упускал случая обделать темное дельце. А обретался в той местности некто Инь Тяньси, по кличке Злодей, - шурин тамошнего областного правителя Гао Ляня. Инь Тяньси водил компанию таких же бездельников, как и сам. Вооруженные луками и самострелами, с соколами и собаками, они бродили от храма к храму с единственным намерением - присмотреть среди паломников хорошенькую женщину. И никто не решался им слова поперек сказать. Вот монах Ши Боцай тем и занимался, что укрывал у себя насильника, а сам хитростью заманивал приглянувшуюся женщину в келью и отдавал ее на утеху прелюбодею Инь Тяньси. И на сей раз Ши Боцай сразу приметил облаченную в траур Юэнян. Необычные манеры и внешность выдавали в ней либо жену чиновного лица, либо представительницу процветающего дома. Седобородый пожилой господин и двое молодых слуг, неотлучно ее сопровождавшие, тем более укрепили его в таком мнении.
Ши Боцай не преминул приблизиться к паломникам и, кладя земной поклон, благодарил их за пожертвования.
- Досточтимые жертвователи, прошу вас, будьте так добры, проследуйте в келью на чашку чаю, - пригласил он.
- Не извольте беспокоиться! - проговорил У Старший. - Нам пора в обратный путь поспешить.
- Не спешите, успеете спуститься, - уговаривал его Ши Боцай.
За разговором они дошли до кельи.
Побеленная келья сверкала чистотой. На почетном месте размещалось расшитое цветами сезама роскошное ложе, над которым опускался желтый парчовый полог. Перед картиной «Дунбинь наслаждается белым пионом» стояла курильница с благовониями. По обеим сторонам от картины выделялись крупные парные надписи, исполненные искусным каллиграфом: «Трепещут на свежем ветру рукава - словно аисты в танце» и «С веранды при месяце ярком доносится проповедь священного писанья».
- Позвольте узнать, как вас величать? - обращаясь к У Старшему, поинтересовался Ши Боцай.
- Меня зовут У Кай, - отвечал тот. - А это моя младшая сестра, урожденная У. Если бы не обет, который она дала покойному мужу, мы не стали бы вас беспокоить, святой отец.
- Раз вы близкие родственники, прошу вас занять почетные места, - пригласил их монах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210