Очень помогают. - Он обернулся к Ланьсян: - Ступай у матушки Старшей попроси. Они лежат в фарфоровом кувшине. И вина захвати.
- Вина не проси, у меня есть, - вмешалась Юйлоу.
Ланьсян тут же отправилась в покои Старшей хозяйки.
Когда подогрели вино, Симэнь снял воск, под котором засверкала золотая пилюля, и протянул ее Мэн Юйлоу.
- Мне налей чарочку, - сказал он Ланьсян. - Я тоже приму.
- Не дури! - одернула его Юйлоу, бросив строгий взгляд. - Тогда к другой ступай. Ты зачем ко мне пришел? Подстрекать? Думаешь, раз я еще жива, со мной можно вытворять все что угодно? У меня и без того нестерпимая боль, а ты пристаешь. Вот бессовестный! И не рассчитывай.
- Ладно, ладно, дитя мое! - Симэнь улыбался. - Я без пилюли обойдусь. Давай ложиться.
Юйлоу приняла лекарство, они, раздевшись, легли в постель. Симэнь поглаживал ей грудь, играл сосцами.
- Милая! - говорил он, обнимая ее. - Ну как? Боль утихла?
- Боль-то прошла, а все еще урчит.
- Ничего, скоро пройдет. А я без тебя передал Лайсину пятьдесят лянов. Послезавтра цензор Сун у нас прием устраивает, первого жертвы приносить, а третьего и четвертого гостей угощать будем. Много приглашенных. Подарков нанесут - не отмахнешься, нехорошо.
- Кого ни принимай, мне все равно, - отвечала Юйлоу. - Завтра, тринадцатого, велю счета подвести и вручу их тебе, а ты хоть Шестой передай. Пора и ей похозяйствовать. А то говорит: счета, мол, вести, подумаешь дело! Только Будде глаза резцом высечь трудно. Давай, говорит, хоть сейчас возьмусь. Вот и пусть делом займется.
- Да не слушай ты, что болтает эта потаскушка! - возражал Симэнь. - Она тебе наговорит, а поручи что посерьезнее, подведет. Нет, вот пройдут приемы, тогда и счета ей передашь, ладно?
- Ишь какой ты умник! А еще говоришь, ее не выделяешь? Вот сам же и проговорился: «после приемов …» Ты, выходит, умри, а делай. Утром причесаться не дадут. Начинается беготня слуг. Один просит - серебра отвесь, другой - разменяй. Всю душу вымотают - зла не хватает. И хоть бы слово доброе услышать. Нет, такого не жди.
- Дитя мое, а помнишь, что гласит поговорка? Кто три года хозяйством правит, на того и дворовый пес лает. - Говоря это, Симэнь осторожно положил ногу Мэн Юйлоу к себе на руку, потом прижал ее к груди. На белоснежной ножке красовались расшитая узорами ярко-красная шелковая туфелька. Он продолжал: - Мне милее всего твои белые ножки. Таких нежных хоть целый свет обыщи не найдешь.
- Вот болтун! - усмехнулась Юйлоу. - Кто твоей лести поверит?! Так уж во всем свете не сыщешь. Сколько угодно и не таких грубых, а понежнее найдется. Смеешься ты надо мной.
- Душа моя! - продолжал Симэнь. - Пусть меня смерть на этом месте застигнет, если я говорю неправду.
- Ну, довольно клятв!
Тем временем Симэнь, вооружившись серебряной подпругой, хотел было приступить к делу.
- Знаю, к чему ты клонишь, - заметила она. - Погоди! Принесла ли горничная что нужно? Кажется, нет. - Юйлоу запустила руку под тюфяк, нащупала шелковый платок и хотела уже положить его под одеяло, но тут заметила подпругу. - Когда ж это ты успел упаковать свой товарец? Убери сейчас же!
Но Симэнь ее не послушался и приступил к делу. Обхватив руками одну ногу женщины, он стал понемногу вставлять и вынимать свой предмет, стремясь полностью окунуться в срамное отверстие. Вскоре начало извергаться семя, из-за чего движения стали сопровождаться звуком, напоминающим чавканье собаки. Юйлоу вытирала жидкость куском шелка, но чем больше она вытирала, тем больше текло.
- Будь поосторожней, милый! - говорила она нежным дрожащим голосом. - Меня последние два дня бели мучили и поясницу ломило.
- Ничего, - успокаивал ее Симэнь, - завтра тебя доктор Жэнь осмотрит, примешь лекарство и пройдет.
Однако, оставим Симэня и Юйлоу с их усладами, а перейдем к У Юэнян.
Юэнян вела беседу со старшей невесткой У и монахинями. Ей рассказали про ругань, с которой Чуньмэй обрушилась на Шэнь Вторую, про то, как плачущей певице даже паланкина не наняли и как госпожа У, не выдержав, наказала Хуатуну проводить ее в дом Хань Даого.
- Но до чего ж груба была Чуньмэй! - воскликнула невестка У. - Когда я попробовала ее урезонить, она еще больше разошлась. И чем ей могла досадить певица? Мне в голову не приходило, что она может себе позволить такую разнузданную брань. Выпила, должно быть, лишнего.
- Да, до этого они впятером у себя пировали, - подтвердила Сяоюй.
- Вот до чего доводит безрассудное попустительство! - не выдержала Юэнян. - Совсем девка от рук отбилась. Скоро на шею сядет. А скажи слово, не понравится. Так она на всех будет бросаться, всех без разбора из дома выгонять начнет. А что мы можем сделать, когда негодница потачку дает? Певица по домам ходит. Возьмет да расскажет. Приятно будет? В доме Симэнь Цина, скажут, хозяйка такие скандалы допускает, что не разберешь, кто у них хозяин, кто слуга. Ведь не служанку обвинят - порядков, мол не знает, а хозяйку. Куда это годится!?
- Не расстраивайся! - уговаривала ее невестка У. - Что поделаешь, если ей зятюшка потакает?
Они удалились в спальню.
На другой день Симэнь с утра отбыл в управу. Цзиньлянь из себя выходила, потому что по вине Юэнян опять упустила день жэнь-цзы. С утра она послала Лайаня за паланкином и отправила свою матушку домой.
Юэнян встала рано. К ней подошли монахини и стали раскланиваться. Хозяйка вручила каждой из них по коробке сладостей к чаю и по пяти цяней серебра, а наставнице Сюэ напомнила о службе, которую та должна будет совершить в первой луне. Сюэ получила лян серебра на благовония, свечи и жертвенные изображения. Для принесения жертв Будде Юэнян обещала ей прислать к концу года ароматного масла, лапши, риса и постные угощения.
Хозяйка угостила монахинь чаем. Помимо старшей невестки У за столом сидели Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу и падчерица.
- Ну как, помогли пилюли? - спросила Юэнян.
- Утром горечью рвало, сейчас полегче стало, - отвечала Юйлоу.
- Сяоюй! - крикнула Юэнян. - Ступай позови бабушку Пань и матушку Пятую.
И Юйсяо направилась прямо в спальню Цзиньлянь.
- А где же бабушка? - спросила она. - Вас с бабушкой к чаю приглашают.
- Я ее утром домой отправила, - пояснила Цзиньлянь.
- И хозяйке ничего не сказали?
- Скучно ей стало, я и проводила, - отвечала Цзиньлянь. - Сколько можно гостить? Побыла и хватит. И дома некому за малышом приглядеть.
- А я копченого мяса и сладких дынь припасла. Хотела бабушку угостить. Вот, передайте ей, матушка.
Юйсяо протянула гостинцы Цюцзюй, и та убрала их в ящик.
- В прошлый раз, как вы ушли, матушка, - начала Юйсяо, - хозяйка чего только на вас батюшке ни наговаривала. Вы, говорит, весь свет смутили, с батюшкой два сапога и оба на левую ногу. Нет, говорит, у вас ни стыда ни совести. Батюшку у себя держите, не даете ему в дальние покои показаться. Потом она велела ему к матушке Третьей на ночь идти. Когда батюшка ушел, она стала на вас жаловаться тетушке У и монахиням. Распустила, говорит, свою Чуньмэй. Никаких порядков не признает, на Шэнь Вторую набросилась. Батюшка собирается лян серебра певице послать от стыда.
Цзиньлянь приняла к сведению все, что ей подробно доложила Юйсяо.
- Бабушку с утра домой отправили, - объявила хозяйке воротившаяся Юйсяо. - А матушка Пятая сейчас придет.
- Вот видишь? - глядя в сторону невестки У, заговорила Юэнян. - Стоило мне вчера ей слово сказать, как она уж гонор выказала. Извольте, матушку домой отослала, а мне ни слова. Вот и догадайся попробуй., что у нее на уме. Какой еще фортель выкинет?
Цзиньлянь между тем подкралась к гостиной и, встав за дверной занавеской, долго подслушивала, потом ворвалась в комнату и начала допрашивать Юэнян:
- Я, говоришь, мать домой отослала? Я мужа у себя держу, да?
- А кто же! - подтвердила хозяйка. - А в чем дело? Хозяин после поездки в столицу от тебя не выходит. Хоть бы тень его показалась в дальних покоях. Выходит, только ты ему жена, а остальные никто? Может, другие твоих проделок не ведают, но я-то знаю. Вот и случай с Ли Гуйцзе. Невестушка спрашивает меня, почему, мол, Гуйцзе день погостила и ушла. За что, дескать, на нее зятюшка серчает. Кто его знает, отвечаю. И тут ты со своим языком вылезаешь: «я-то, мол, знаю». Да и как тебе не знать?! Ты же его от себя ни на шаг не отпускаешь.
- Его никто не держит, - не уступала Цзиньлянь. - Он сам ко мне ходит. Может, еще скажете, я его на цепь посадила? Нет, я себе такого не позволю.
- Ты не позволишь! - продолжала Юэнян. - А как ты вела себя вчера? Он сидел у меня тихо и мирно, так ты ворвалась как настоящая смутьянка. Зачем к себе зазывала, а? Говори! Муж - опора наша и поддержка. Он ради нас старается. Чего он дурного сделал, я тебя спрашиваю. За что его на цепь сажать собираешься, а? Бессовестная! Нет у тебя уважения к человеку! Долго я терпела, долго молчала, но ты вынуждаешь говорить. Выпросила украдкой шубу, вырядилась и хоть бы зашла сказаться. И так во всем. У нас не вертеп какой-нибудь. Да и заправиле подчиняются. А тут прислуга на господском месте оказалась - кот с мышью спит. Виданное ли дело! Ты же сама ее распустила, вот она и распоясалась - на людей кидается. И ты ж ее укрываешь и выгораживаешь.
- При чем тут горничная? Это я тебе помешала, так и скажи. Только я тоже одна-одинешенька. А шубу, верно, выпросила. Но хозяин не ради меня одной кладовую открывал. И остальным шубы доставали. Так что же молчишь? Я горничную распустила, ну и что ж? Я мужу радость доставляю. Это, по-твоему, тоже распутство?
Цзиньлянь задела Юэнян за живое.
- Может, ты скажешь, я распутна? - воскликнула Юэнян, и лицо ее побагровело. - Меня, как полагается, девушкой выдали, а не бабой замужней. Я женщина порядочная, за мужчинами не увивалась. Распутна та, кто без стыда и совести с чужими мужьями кокетничает …
Тут выступила вперед невестка У.
- Золовушка, успокойся, уймись! - уговаривала она Юэнян.
- Одного мужа в гроб вогнала, за другого взялась? - не унималась хозяйка, желая высказать все, что накипело.
- Ну и ну! - вступилась Юйлоу. - Что с вами, матушка?! И нас в покое не оставили - решили одной розгой по всем пройтись? - Она обернулась к Цзиньлянь: - А ты уступи Старшей, зачем отговариваться. Хватит вам препираться!
- В драке кулаков не жалеют, в ссоре слов не выбирают, - заметила госпожа У. - Своей руганью вы родных в неловкое положение ставите. Если ты меня не послушаешься, золовушка, не обижайся. Я носилки велю подать и домой уйду.
Ли Цзяоэр тут же уговорила невестку остаться.
Устыженная Цзиньлянь упала посреди гостиной. Она билась головой об пол, била себя по щекам и громко рыдала. У нее выпали шпильки и сбилась прическа.
- Хоть бы умереть мне! - вопила она. - Кому нужна такая жизнь! Раз тебя по всем правилам выдавали, а я мужа захватила, в чем же дело! Вот вернется сам, пусть разводную дает, и я уйду. Бери его себе, только попомни, тебе мое место все равно не занять.
- Вот смутьянка! - кричала Юэнян. - Ты ей слово, а она целые потоки изрыгает. Так будешь на полу валяться, чтобы потом на меня свалить, да! Ждешь, пока хозяин появится? Надеешься его со мной поссорить? Вытворяй, что хочешь, не испугалась!
- Да уж где мне с тобой, порядочной и непорочной, сравняться!
- Да, порядочная и непорочная! - с еще большим гневом воскликнула Юэнян. - Я любовников не завожу.
- А кто заводит? - вопрошала Цзиньлянь. - Ну, хоть одного мне назови!
Предвидя возможный исход разгоревшейся брани, Юйлоу подошла к Цзиньлянь и попыталась ее поднять.
- Пойдем! - говорила она. - Нехорошо так! Нельзя так расходиться. Наставниц постыдилась бы. Вставай. Я тебя провожу.
Но Цзиньлянь не собиралась вставать с пола. Тогда Юйлоу помогла Юйсяо, и они проводили Цзиньлянь к себе.
Тем временем старшая невестка У уговаривала Юэнян:
- Разве тебе, золовушка, в твоем-то положении можно так раздражаться! И ведь из-за пустяка. Когда меж вами, сестры, царит мир и согласие, мне гостить у вас - одно удовольствие. Когда же ругань затеваете и к советам не прислушиваетесь, это никуда не годится.
Во время ссоры монахини отправили послушниц полакомиться сладостями, а сами, завернув коробки с подарками, поднялись из-за стола и попрощались с Юэнян.
- Не обессудьте, не взыщите, наставницы милосердные! - говорила им Юэнян.
- Что вы, бодхисаттва! - уверяла ее монахиня Сюэ. - Будьте покойны! Очага без дыма не бывает. В сердце всегда теплится невидимый огонек, а стоит пошевелить - и задымит. Друг дружке уступать надобно, тогда и жизнь пойдет на лад. Как предписано буддийским законом: охлади сердце, чтобы уподобилось оно ладье одинокой, что недвижно стоит на причале. Очисти престол души и откроется путь к просветлению. Если же ослабишь путы, отомкнешь замки, то пусть хоть тьмою снизойдут духи-хранители с ваджрами, им тебя не спасти. Человек должен обуздать страсти и пыл. Будда и патриархи именно с этого начали подвижничество. Мы пошли. Простите нас, бодхисаттва, за беспокойство и живите по-хорошему.
Монахини поклонились. Юэнян ответила им поклонами.
- С пустыми руками отпускаю вас, наставницы милосердные, - говорила она. - Не обессудьте. Я к вам слугу с гостинцами направлю.
Юэнян обратилась к падчерице и Ли Цзяоэр:
- Проводите наставниц. Собаку подержите.
Когда монахини ушли, Юэнян присоединилась к невестке У и остальным.
- Глядите! - говорила она. - Руки совсем онемели. А до чего холодные! Кроме чаю с утра крошки в рот не брала.
- Как я тебя, золовушка, уговаривала, - вставила невестка, - не волнуйся, не горячись! Нет, ты меня не хотела слушать. А тебе время подходит. Разве так можно!
- Но ты же, невестушка, сама очевидица, - продолжала хозяйка. - Разве я ругань начала? Зачем перекладывать с больной головы на здоровую? Я всегда уступаю, только мне никто не уступит. Мужа захватила и держит. Они с горничной заодно. Что они там у себя вытворяют, другим и в голову не придет. Женщина, а ни стыда ни совести. Себя она не видит, других распутными обзывает. Бывало, сестрице Ли житья не давала, целыми днями ругалась. И чего она только на нее ни наговаривала. Все у нее виноваты, только сама она невинна, как святая. Коварства и вероломства в ней хоть отбавляй. Словом, зверь в человеческом обличии. Она никаких доводов не признает, а клятвами огорошит любого. Но я за ней слежу, глаз не спускаю. И что ее ждет впереди? Вот при вас ведь дело было. Я, по-хорошему, чай приготовила, ее матушку к столу ждала, так она, видите ли, ни слова не говоря, домой отправила. Она спит и видит с кем бы поругаться. Подкрасться под двери и подслушать! Это еще что за новость!? Да кто тебя испугался! Наговаривай мужу сколько влезет. Разойдемся, и дело с концом.
- Я все время у печи стояла, - заговорила Сяоюй. - Когда матушка Пятая могла подойти? Я и шагов-то ее не слыхала.
- Она нарочно войлочные туфли обувает, - пояснила Сюээ. - Ступает как приведение, чтобы шагов не слышали. А вспомните, когда она к нам пришла. Сколько мне крови попортила! И чего только про меня не наговаривала! Из-за нее меня хозяин не раз бил. А вы тогда, матушка, меня винили.
- Ей человека живьем закопать - дело привычное, - подтвердила Юэнян. - Теперь она меня доконать решила. Видала, как она головой об пол билась, истерику закатывала? Это она чтоб хозяин узнал, чтобы меня унизить.
- Напрасно вы так говорите, матушка, - заметила Ли Цзяоэр. - Ей свет не перевернуть.
- Плохо ты ее знаешь, - продолжала Юэнян. - Это же оборотень, лиса девятихвостовая. С такой, как я, она в два счета разделается, не таких приканчивала. Ты вот сама из певиц и у нас не первый год, а подобных выходок себе не позволяешь. Врывается вчера ко мне и заявляет хозяину: «Ты идешь или нет? Я пошла». Как будто хозяин только ей одной и принадлежит. Захватила его и ни в какую. Так это меня разозлило! Он после поездки в столицу ни разу в дальних покоях не был. Даже к той, у кого день рождения, идти не дает. Ей палец в рот не клади - всю руку отхватит.
- Крепись, золовушка, - уговаривала ее госпожа У. - Слабая ты и болезная. Зачем так к сердцу принимаешь? Пусть делает, как знает. А будешь за других стараться, себе врагов наживешь.
Юйсяо накрыла на стол, но Юэнян даже не коснулась еды.
- Голова у меня болит и тошнота подступает, - сказала она и велела Юйсяо постелить на кане: - Я прилягу. - Она обернулась к Ли Цзяоэр: - А ты покушай со сношенькой за компанию.
Барышня Юй собралась домой. Хозяйка велела положить ей в коробку сладостей и наградила ее пятью цянями серебра.
Симэнь Цин после допроса грабителей вернулся к обеду. Только он переступил порог, как от коменданта Цзина явился слуга за ответом.
- Передай батюшке мою сердечную благодарность за ценные подношения, - наказывал слуге Симэнь. - Но к чему было тратиться? Забирай-ка их назад. Когда удастся дело сделать, тогда другой вопрос.
- Нельзя мне с подарками домой являться, - умолял слуга. - Мне батюшка такого наказа не давали. Пусть уж у вас полежат, батюшка.
- Ну ладно! - согласился Симэнь. - Поблагодари от меня хозяина.
Он передал слуге ответ и лян серебра в награду, а сам прошел в покои Юэнян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210