- Да, монастырь ваш велик и обширен, - заметил Симэнь. - Поправить бы его не мешало.
- Сия обитель, скажу я вам, сударь, - начал настоятель, - была возведена милостивым господином Чжоу Сю, что часто к вам заглядывают. А в ветхость пришла за неимением средств.
- О, это, оказывается, и есть обитель спасения почтенного Чжоу, столичного воеводы! - воскликнул Симэнь. - То-то, помнится, и его поместье отсюда невдалеке. Не печальтесь, отец! Попросите господина Чжоу, пусть откроет лист пожертвований, а добродетели найдутся. Да и я для святой обители денег не пожалею.
Даоцзянь, поспешно сложив на груди руки, благодарил Симэня, а тот велел Дайаню достать лян серебра.
- Простите, побеспокоили мы вас, отец настоятель, - извинялся Симэнь, протягивая серебро.
- На нас просим не быть в обиде, - отвечал настоятель. - О вашем прибытии не знали, а то бы трапезу как-нибудь устроили.
- Можно пойти переодеться? - спросил Симэнь.
Настоятель велел послушнику открыть дверь во внутренние покои. Симэнь пошел переодеваться и обнаружил за ними обширную залу из пяти отсеков для свершения молитв и медитации, где собралось немало странствующих монахов. Они читали священные сутры, время от времени ударяя в деревянную рыбу. Симэнь, сам того не замечая, очутился в зале и огляделся. Взор его особенно привлек один диковинного и свирепого вида монах. Глубоко сидящими глазами он напоминал леопарда, цветом лица - лиловую печень. Голову ему обтягивал желтоватый, как цыплячий пух, обруч, а одет он был в кроваво-красную длинную рясу. Щетинистые спутанные усы закрывали ему весь подбородок, ярко блестела бритая голова с шишкообразным выступом на лбу. Словом, причудливой наружностью он напоминал либо живого архата, либо пожирающего огонь одноглазого дракона из дерева. На седалище для медитации он скрючился и застыл в состоянии самадхи. Его голова свисала, шея была втянута в плечи, из ноздрей тянулись струи, как нефритовые палочки для еды. «Да, этот, судя по небывалой внешности, - почтенный монах и может чудеса творить, - подумал Симэнь. - А ну-ка, попробую привести его в чувство да и расспрошу».
- Откуда родом, почтенный монах? - спросил он. - Из каких краев и куда странствуешь?
Симэнь спросил раз, спросил другой. Монах молчал. Симэнь в третий раз повторил вопросы. И только тогда на своем седалище для медитации монах выпрямился, потянулся, приоткрыл один глаз, подпрыгнул и закивал Симэню головой.
- А зачем тебе знать? - проговорил он хриплым голосом. - У бедного монаха в пути имя не спрашивают, а на месте оно не меняется. Я из Западных краев, из царства Индийского пришел. Есть там дремучий сосновый бор, есть поясничная вершина, а на ней Обитель Холода. Вот оттуда и странствую. Снадобьями лечу, недуги изгоняю. А тебе, чиновный человек, что от меня нужно?
- Раз снадобьями пользуешь, хочу попросить у тебя что-нибудь подкрепляющее мощь телесную. Найдется такое?
- Как же! Как же! - закивал чужеземный монах.
- Тогда, может, ко мне пойдем? - пригласил Симэнь. - Пойдешь?
- Пойду, пойду.
- Тогда в путь! - предложил Симэнь.
Чужеземец встал, взял стоявший рядом железный посох и закинул за спину кожаную суму, из которой торчали две тыквы-горлянки со снадобьями. Они вышли из монастыря, и Симэнь велел Дайаню нанять пару ослов.
- Повезешь отца наставника домой, - распорядился хозяин, - а я немного погодя подъеду.
- Нет, чиновный человек, сам на коня садись, - возразил монах, - а я и пешечком скорей тебя доберусь.
«Да, по речам вижу, чудеса может творить этот почтенный монах», - подумал Симэнь и, опасаясь, как бы не упустить странника, наказал Дайаню неотступно следовать за ним до самого дома, а сам сел на коня и в сопровождении слуг направился в сторону города.
Был семнадцатый день четвертой луны. В этот день родились и Ван Шестая, и Ли Цзяоэр. Поздравить Цзяоэр собрались гостьи, а у Ван Шестой никого не было. После обеда она послала за Симэнем брата Ван Цзина. Ему было велено дождаться у ворот Дайаня и через него пригласить хозяина.
Дайань не показывался, и Ван Цзин простоял у дома добрую стражу. Наконец, из ворот вышли Юэнян с Ли Цзяоэр. Проводив к паланкину хозяйку веселого дома матушку Ли, они заметили паренька. Было ему лет пятнадцать, и на голове торчали хохолки.
- Тебе кого? - спросила Юэнян.
- Я от Ханей пришел, - отвечал Ван Цзин. - Мне бы с братом Анем повидаться.
- Каким Анем? - недоумевала Юэнян.
Оказавшийся рядом Пинъань испугался, как бы парень не выдал Ван Шестую, и вышел вперед.
- Он от приказчика Ханя, - пояснял Пинъань, загораживая паренька. - Ему у Дайаня велели спросить, когда придет приказчик Хань.
Юэнян ничего не сказала и скрылась в воротах.
Немного погодя к дому подошли Дайань и чужеземный монах. Слуга обливался потом, ноги у него ломило. Он проклинал все на свете. Монах же чувствовал себя отлично, как ни в чем не бывало, даже не запыхался.
Пинъань рассказал Дайаню о Ван Цзине, пришедшем с приглашением от Ван Шестой.
- Тут матушка Старшая из ворот показалась, - докладывал Пинъань, - тетушку Ли к паланкину провожает. Гляжу, Ван Цзин как ни в чем не бывало подходит к ней и поклон земной кладет. «Я, говорит, от Ханей». Хорошо я подоспел, в сторону его отозвал. Его, говорю, от приказчика Ханя послали узнать, когда тот вернется. Матушка промолчала, так что тайна осталась тайной. Гляди, не проговорись, если спросит.
Дайань шел, выпучив глаза и непрестанно обмахиваясь веером.
- Вот подвезло мне так подвезло! - говорил он. - И надо ж было этого плешивого арестанта подсунуть! В такую даль вести пришлось! От самого монастыря пешком, без единой передышки. Аж дух захватило! Батюшка осла велел нанять, так этот разбойник, не надо, говорит, и так дойду. А у меня уж ноги не шагают. Туфли вон хоть сейчас бросай. Все ноги намял. Вот задал работенку!
- А зачем его батюшка позвал-то? - спросил Пинъань.
- А я откуда знаю! Какое-то снадобье у него просит.
На улице послышались окрики. К воротам подъехал окруженный свитой Симэнь.
- Наставник, вы и в самом деле святой средь смертных! - воскликнул он, увидев у дома монаха. - Все-таки опередили меня.
Симэнь проводил чужеземца в большую залу и предложил кресло, потом позвал Шутуна. Тот помог хозяину раздеться и подал домашнюю шапочку. Симэнь сел рядом с монахом, который оглядывал высокую и обширную залу, просторный и тихий двор, зеленого цвета дверные занавеси из бамбука, переплетенного «усами креветок», украшенные жемчужинами, с узорами, напоминающими панцирь черепахи, расстеленный по всему полу шерстяной ковер, на котором были изображены играющие с вышитыми мячами львята, стоявший посреди залы четырехугольный черный стол, на ножках которого были вырезаны стрекозы, а по краям - богомолы. На столе покоился окаймленный ажурным орнаментом круглый экран из далийского мрамора с подставкой в виде горы Сумеру, символизирующий трон Будды. Вокруг стола были расставлены массивные кедровые кресла с резьбою, изображавшей играющих угрей. На стенах с обеих сторон висели писанные на шелку картины-свитки, прикрепленные к бамбуковым стержням с агатовыми наконечниками.
Да,
Там крокодиловых бой барабанов -
ритмом наполнились зала,
И от напитков и фруктов румяных
ломится стол из сандала.
- Вы вино употребляете, наставник? - спросил Симэнь монаха, когда тот оглядел все вокруг.
- И вино пью, и от мяса не отказываюсь, - отвечал чужеземец.
Симэнь распорядился, чтобы постного не готовили, а подавали вино и закуски. Съестного же по случаю дня рождения Ли Цзяоэр припасено было вдоволь.
Накрыли стол. Сперва на нем расставили четыре подноса фруктов, четыре овощных блюда и закуски к вину: рыбу, маринованную утку, жареную курицу и окуня. Затем к рису подали поджаренные с луком мясные фрикадельки, нарезанное тонкими круглыми ломтиками мясо, жирные бараньи колбаски и блестящих скользящих угрей. Немного погодя появился суп, гарнированный причудливой формы яркой колбаской и мясными фрикадельками, который назывался «Игра дракона с жемчужинами». На огромном подносе лежали грудой пирожки с начинкой, открытые сверху.
Симэнь потчевал монаха то тем, то другим, а потом велел Циньтуну принести кувшин с круглой ручкой, клювом-носиком и изогнутым, как у петуха, горлышком. Слуга откупорил красный янчжоуский сургуч, и из горлышка так и хлынуло пенистыми струями вино. Им наполнили высокий кубок-лотос и поднесли монаху. Тот выпил вино залпом.
Подали новые кушанья: мелкие сосиски и маринованные гусиные горлышки. К вину монаху предложили поднос крапчатого винограда и поднос сочных слив с красной мякотью. Наконец принесли огромное блюдо лапши с угрями и голубцов. Пока на столе оставалось съестное, монах уписывал за обе щеки.
- Хватит! Сыт и пьян! - наконец сказал он, и глаза его, казалось, вот-вот вылезут из орбит.
Симэнь велел унести стол и попросил у монаха снадобье, помогающее в любовных утехах.
- Есть у меня одно такое, - отвечал чужеземец. - Сам Лао-цзы готовил, Мать Владычица Запада рецепт сообщила. Недостойному средство это не дается. Только избранные обретают. Радушно ты меня принял, чиновный человек, вот я тебе и уделю несколько пилюль.
Чужеземец полез в суму, вынул горлянку, наклонил ее, и на стол высыпалось более сотни пилюль.
- По одной в раз принимай, никак не больше! - наказывал он. - С подогретым вином.
Он взял другую горлянку и достал комок розоватой мази, весом не больше двух цяней.
- По два ли бери, никак не больше! - продолжал монах. - При слишком сильном возбуждении двумя руками разомни то, что следует, с обеих сторон над бедрами и осторожно встряхни не менее сотни раз, а затем можно и к делу приступать. Но смотри, принимай скупо и никому не давай.
- Хотел бы узнать, - обеими руками собирая снадобье, обратился к чужеземному монаху Симэнь, - как же оно все-таки действует.
Монах ему на это сказал:
- По форме похоже на куриное яйцо, по цвету - желтое, словно гусенок. Лао-цзы трижды выпаривал, сама Мать Владычица Запада рецепт вручила. По виду будто прах или помет, на деле самоцветов дороже. Нельзя за золото добыть, а нефрит перед ним - что булыжник. Хоть в пурпур облачайся и златом опоясывайся, живи в высоких хоромах-палатах, в шубах гуляй, на сытых конях гарцуй, обладай талантами, служи опорою страны; но достаточно будет с помощью подпруги заправить это снадобье внутрь, чтобы ветром влететь в брачный покой. В этом таинственном гроте не проходит весна и присуще вещам постоянно цвести. Там нерушимы нефритовые горы, ночами излучают свет киноварные поля. В первом поединке ощутишь подъем духа и семени, в повторном бою укрепишь пневму и кровь. Ограничения исчезнут в любовном наслаждении. Пусть дюжина прелестниц разодетых предстанет пред тобой - резвясь по моему рецепту, за целую ночь не притупишь могучее копье. Снадобья прием оздоровит и селезенку, и желудок, наполнит силой почки и сосредоточье ян. Сотни дней не поседеет и волос, тысячи суток бодрость пребудет в членах. Окрепнут зубы, и зорче станет глаз, а сосредоточье ян усовершенствуется. Коли не веришь, сударь, в чудесную силу состава, проверки ради посыпь коту с едою. Три дня пройдут в безмерном блуде, потом его охватит сильный жар. Кот из белого станет черным, не сможет ни испражняться, ни мочиться и испустит дух. Летом ложись под ветерок, зимою ванны принимай. Но если изверженье семени утратит меру, то оплешивеешь и исчерпаешь жизненную силу. Только до полутора ли враз принимай и выйдешь несгибаемым из битвы. И после ночи, проведенной с десятком женщин, семенной силы в тебе не убудет. Соперницы в летах нахмурят брови, распутницы не выдержат напора. Когда ж усталость одолеет, оружие сложи и схватку прекрати. Холодною водой рот сполосни, и семенная сила в сосредоточье ян взыграет, чтобы продлить утехи до утра. Весенним цветом. наполнится ароматная спальня. Даю я снадобье тому лишь, кто понимает толк Да укрепит и сохранит оно тебя навек!
Выслушал монаха Симэнь, и захотелось ему узнать рецепт такого снадобья.
- Врача приглашают лучшего, на лекарство спрашивают рецепт, - говорил Симэнь. - Вы, наставник, так и не дали мне рецепта. Где ж вас разыскивать, когда все выйдет? И скажите, наставник, сколько я вам должен?
Симэнь велел Дайаню принести двадцать лянов серебра и еще раз попросил рецепт.
- Я покинул мир смертных, - заявил чужеземный монах. - К чему мне серебро, когда я странствую по всему свету?! Убери!
Он встал, собираясь уходить.
- Если вы не берете денег, я вам дам кусок грубого полотна длиной в четыре чжана, - предложил Симэнь, видя, что монах не собирается раскрыть ему рецепт снадобья.
Симэнь велел подать полотно и обеими руками преподнес его монаху. Тот сложил руки и, поблагодарив хозяина, направился к двери.
- Скупо принимай! - наказывал он. - Смотри, остерегайся, ох, как остерегайся!
Монах закинул на спину суму, взял в руку посох и исчез за воротами.
Да,
На посохе своем несет
диск солнца и луны.
Пешком в сандальях обойдет
все девять зон страны.
Тому свидетельством стихи:
В Священные земли был послан индийский монах,
Мешок за плечами, а чаша и посох - в руках.
Какой образ жизни теперь не веди, человек,
Увы, без забот не сумеешь прожить ты свой век.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
ЦИНЬТУН ПОДСЛУШИВАЕТ СЛАДОСТНЫЙ ЩЕБЕТ ИВОЛГИ
ДАЙАНЬ ИДЕТ РАЗВЛЕКАТЬСЯ В ПЕРЕУЛОК БАБОЧЕК
Нам дарит щедрая природа свои румяна,
Дыханью ветерка с востока смеемся пьяно.
Предел всем радостям возможным достойный знает,
Но никаких границ распутник знать не желает.
И притязания красоток подчас безмерны:
К мужчинам льнут, их страсти будят - как это скверно!
Соблазнов много в бренном мире, невзгод немало.
Навек уйти к зеленым рощам есть смысл, пожалуй! …
Итак, настал день рождения Ли Цзяоэр. Монахиня Ван из монастыря Гуаньинь пожаловала вместе с монахиней Сюэ из монастыря Лотоса, которая привела с собою двух послушниц - Мяофэн и Мяоцюй.
Услыхав о прибытии наставницы Сюэ - монахини, известной своим подвижничеством, Юэнян поспешила ей навстречу. Высокая и полная монахиня была в длинной чайного цвета рясе. Наголо обритую голову ее прикрывала чистая монашья шапочка, а отвисший подбородок делал похожей на раскормленную свинью. Сюэ сложенными руками приветствовала вышедших хозяек.
- Вот, матушка, хозяйка, - указывая на Юэнян, сказала ей мать Ван.
Юэнян и остальные хозяйки поспешно отвесили ей земные поклоны. Монахиня то вдруг вздымала брови, оглядывая хозяек проницательным взором, то напускала на себя важный вид и начинала говорить как по писаному, чеканя каждое слово. Хозяйки, обращаясь к ней, называли ее почтенной матерью Сюэ, она же величала Юэнян то бодхисаттвой в миру, то досточтимой сударыней. С особым благоговением относилась к монахине Юэнян.
В гости пришли также старшая невестка У и золовка Ян. Юэнян распорядилась подать чай. Большой стол ломился от изысканных постных яств и солений, овощных кушаний и всевозможных сладостей. Угощение на сей раз было отменное, совсем не похожее на те, какие устраивались обычно. За столиком неподалеку от наставницы закусывали послушницы Мяоцюй и Мяофэн, скромные девицы, которым было не больше четырнадцати или пятнадцати лет.
После чаю все прошли в покои Юэнян, где она, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Ли Пинъэр и дочь Симэня внимательно слушали проповедь монахини Сюэ.
Между тем Хуатун принес из передней залы посуду.
- Ушел монах, который ест скоромное и пьет вино? - спросила, завидев слугу, хозяйка.
- Батюшка только что проводил, - отвечал Хуатун.
- Где ж это такого монаха разыскали? - поинтересовалась госпожа У.
- Хозяин инспектора Цая провожал, - поясняла Юэнян, - из загородного монастыря и привел. Мясо ест и вино пьет. Какое-то снадобье хозяину оставил. Давали деньги - не берет. Что за монах такой, ума не приложу. Целый день за столом просидел.
- Отказ от скоромного - заповедь нелегкая, - услышав их разговор, начала наставница Сюэ. - Мы, монахини, еще блюдем сей завет, монахи же на него рукой махнули. А ведь в Великой Сокровищнице Канонов сказано: за каждый кусок и за каждый глоток взыщется в жизни грядущей.
- А мы вот каждый день мясо едим, - заметила старшая невестка У. - Сколько же греха на душу принимаем!
- Вы, почтенные бодхисаттвы, совсем другое дело, - успокаивала монахиня. - Вы подвигами предшествующей жизни вашей себе благоденствие и обилие снискали. Да пожнет урожай только тот, кто по весне сеял.
Но не будем передавать их разговор, а расскажем о Симэнь Цине.
Когда он проводил чужеземного монаха, к нему обратился Дайань.
- Тетушка Хань своего брата сюда присылала, - зашептал слуга. - У нее день рождения, вас зовет, батюшка.
Симэнь и без того горел желанием испробовать снадобье.
Приглашение подоспело как нельзя кстати, и он приказал Дайаню седлать коня, Циньтуну - отнести кувшин вина, а сам забрал из спальни Цзиньлянь узелок с приспособлениями для утех, надел легкое платье и, укрыв лицо глазной повязкой, в сопровождении Дайаня направился к Ван Шестой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210