В одном были завернуты три зубочистки из слоновой кости, а в другом - позолоченная коробочка.
- Тут ароматный чай? - спросила Айюэ и открыла коробочку.
- Нет, здесь средство, которое я принимаю для подкрепления, - сказал Симэнь. - А чай я храню в бумажном пакетике.
Он достал из рукава пакетик плиточного ароматного чаю с цветами корицы и протянул Айюэ. Она ему не поверила и засунула руку к нему в рукав, откуда извлекла лиловый газовый платок. В нем была завернута пара оправленных в золото зубочисток, Айюэ стала рассматривать приглянувшийся ей платок.
- Я такие же видела у Ли Гуйцзе и у Иньэр, - сказала она. - Оказывается, это ты им подарил.
- А кто еще, как не я?! - отвечал Симэнь. - Мне их из Янчжоу на корабле привезли. Если тебе нравится - возьми. Потом и твоей сестре принесу.
Он подсыпал в вино снадобья из позолоченной коробочки и осушил чарку, потом заключил Айюэ в объятья, и они стали пить вино из уст в уста. Симэнь играл ее упругими персями, полными, округлыми и мягкими, как клубок конопляных волос, и одновременно расстегивал ее кофту, чтобы насладиться зрелищем их сверкающей нефритовой белизны. От этого у него вспыхнуло желание. Его штуковина, находившаяся ниже пояса, вдруг оживилась, и он, распустив пояс, понудил Айюэ мять ее. Это мужское естество было столь больших размеров, что красавица ужаснулась и обвила руками шею Симэня.
- Дорогой мой, - говорила она, - мы первый раз встречаемся. Пожалей меня. Умерь вполовину страсть, а то погубишь меня. Это у тебя, наверно, от снадобья. От рожденья такого не бывает. Разве от природы он может быть таким стремительным, таким багровым и бесстыдным?!
- Девочка моя, - с улыбкой ответил Симэнь, - не попробуешь ли ты его на вкус?
- Зачем спешить? - отвечала Айюэ. - Это только наша первая встреча. Как я могу брать его в рот, когда мы еще не знаем друг друга? У нас впереди еще столько встреч, сколько листьев на дереве. Будет время и на флейте поиграть.
Симэнь хотел было приступить к делу, но его перебила Айюэ.
- Налить вина? - спросила она.
- Нет, не хочу, - отвечал он. - Давай ложиться.
Айюэ кликнула служанку. Та убрала стол и помогла Симэню разуться. Сама же Айюэ удалилась в дальнюю комнату переодеться и омыть свои нефритовые врата. Симэнь наградил служанку серебром и лег. Служанка воскурила благовония. Наконец вошла Айюэ.
- Может выпьешь чаю? - спросила она гостя.
- Не хочу я чаю, - ответил Симэнь.
Айюэ заперла дверь, опустила шелковый полог, разделась и, подложив на постель подушку, легла, чтобы предаться утехам пурпуровых уток-мандаринок. Тело ее было мягким, а заветное место таким белым, безволосым, что напоминало крупитчатую пышку и вызывало прилив любви и нежности. Дабы черпать его полными горстями, Симэнь обнял девушку за талию. Она была поистине живою яшмой, тончайшим ароматом во плоти - тем, чего не приобретешь и за тысячу цзиней золота.
Симэнь взял две белоснежные, как серебро, ноги и положил их себе на бедра. Его штуковина, поддерживаемая подпругой, устремилась прямо в центр цветка, но головка была слишком большой. Долго возился Симэнь Цин, но ему удалось ввести только самый кончик. Айюэ, нахмурив брови и раскинув руки на подушке, терпела. Глаза ее, похожие на звезды, помутились, и она прошептала:
- Пощади меня на этот раз!
Но вместо этого Симэнь Цин положил ее крохотные ножки себе на плечи и стал беспорядочно вставлять и вынимать свой предмет, испытывая неимоверное наслаждение.
Да,
Бессчетные соцветья нежных персиков
среди весны раскрылись поутру.
Внезапно ивы, тополи изящные
листвою зашумели на ветру.
Тому свидетельством стихи:
В водяных кружевах
Как кувшинки прекрасны!
И, казалось, в веках
Чары девы всевластны.
Но улыбка Си Ши
Миг - и смыта водою…
В сердце боль заглуши
И утешься с другою.
Вновь, весна, закружи
На Хэ-яне свой танец,
Музыканты в глуши
Воспевают красавиц.
Ах, к чему подражать
Неуклюже Ван Вэю?!
Сердца пыл удержать
Я весною сумею.
Симэнь вернулся тогда от Чжэн Айюэ в третью ночную стражу. На другой день, отпустив мужа в управу, Юэнян с Юйлоу, Цзиньлянь и Цзяоэр сидели у себя, когда в комнату с подарками от надзирателя Ся вошел Дайань. Надзирателю Ся по случаю дня рождения посылались четыре блюда яств, жбан вина и кусок золотой парчи.
- К кому это вчера батюшку в паланкине носили? - спросила слугу Юэнян. - Где он до поздней ночи пировал, а? Наверно, опять жену Хань Даого навещал? Оказывается, ты арестантское отродье, ему свидания устраиваешь, а мне зубы заговариваешь.
- Что вы, матушка! - возразил Дайань. - Приказчик Хань домой вернулся. Как батюшке к ней идти!
- Так куда же? - добивалась Юэнян.
Дайань только засмеялся и, ничего не сказав, понес коробку с подарками.
- К чему вы, матушка, спрашиваете этого арестанта? - заметила Цзиньлянь - Он все равно правду не скажет. Кажется, батюшку сопровождал еще слуга-южанин. Лучше у него разузнать.
Позвали Чуньхуна.
- Ты вчера батюшку сопровождал? - обратилась к слуге Цзиньлянь. - Говори, где он пировал. Правду говори, не то матушка Старшая бить велит.
Чуньхун опустился на колени.
- Не бейте меня, матушка! - говорил он. - Я все объясню. Мы с Дайанем и Циньтуном вышли из главных ворот и проследовали за паланкином по улицам, потом свернули в переулок и очутились у дома с полуоткрытой дверью. Она была украшена зубцами, а в дверях стояла ярко разодетая госпожа.
- Что же ты, арестант, притона не распознал? - Цзиньлянь засмеялась. - Еще шлюху госпожой величает. Какая же она из себя, эта твоя госпожа, а? Не узнал в лицо?
- Нет, не узнал, - отвечал Чуньхун. - Она на бодхисаттву похожа. Сразу за дверями скрылась. А на голове, как у вас, матушка, сетка. Когда мы вошли, появилась седая барыня, поклонилась батюшке и пригласила пройти в дальние покои. Из-за бамбуковой изгороди вышла еще одна молодая госпожа, но без сетки. У нее было чистое, овальное, как тыквенное семечко, лицо и ярко-красные губы. Они сели с батюшкой пировать.
- А вы где ж были? - спросила Цзиньлянь.
- Мы были у старой госпожи, - отвечал слуга. - Она нас вином угощала и котлетами.
Юэнян и Юйлоу, будучи не в силах сдержаться, рассмеялись.
- Ну, а другую госпожу узнал? - спросили они.
- Она вроде петь к нам приходила, - отвечал слуга.
- Так это ж Ли Гуйцзе! - опять засмеялась Юйлоу.
- Но как она туда попала? - недоумевала Юэнян.
- У нас на дверях никаких зубцов нету, - сказала Ли Цзяоэр. - И бамбуковой изгороди тоже.
- Ты и сама не знаешь, - говорила Цзиньлянь. - Раньше не было, а теперь есть.
Вернулся Симэнь и тут же отправился поздравлять с днем рождения надзирателя Ся.
* * *
А пока расскажем о Пань Цзиньлянь. Держала она у себя кота. Был он весь белый, только на лбу выделялось черное пятнышко вроде малюсенькой черепашки. За это она прозвала его Угольком-в-снегу или Львенком-Снежком. Кот ловко носил в зубах платок, подымал с полу веер. Когда не было Симэня, Цзиньлянь обыкновенно с вечера клала Снежка с собой под одеяло, и он никогда не пачкал ей постель. Во время обеда кот ел, забравшись к хозяйке на плечо. Только она его поманит - кот сразу подбегает, а погрозит - отходит. Цзиньлянь больше звала его Снежком-разбойником и кормила не говяжьей печенкой, не вяленой рыбой, а давала каждый раз по полцзиня свежего мяса. И до того жирный и пушистый отъелся кот - куриное яйцо в шерсти упрячешь. А как его любила Цзиньлянь! Целыми днями у себя на коленях держала. Все его подзуживала да поддразнивала. Недоброе задумала Цзиньлянь. Зная, как боится кошек Гуаньгэ, она, оставаясь в комнате одна, завертывала в красный шелк кусок мяса и велела коту бросаться на лакомое.
И надо ж было тому случиться - занемог Гуаньгэ. Несколько дней подряд поили его снадобьями старухи Лю, а когда ему стало немного полегче, Пинъэр нарядила его в красную атласную рубашечку и положила в передней на кан. Прикрытый одеяльцем ребенок резвился как ни в чем не бывало. За ним присматривала горничная Инчунь. Кормилица Жуи сидела рядом с чашкой в руке и что-то ела.
Вдруг нежданно-негаданно из комнаты Цзиньлянь выскочил кот Снежок. Завидев на Гуаньгэ колыхавшийся красный шелк, обученный кот с яростью бросился на кан и стал рвать когтями рубашонку. Ребенок залился плачем, но тут же умолк. Только тельце его корчилось в судорогах. Испуганная кормилица отставила чашку с едой и, взяв его на руки, принялась успокаивать. Изо рта у младенца шла пена. Кот хотел было броситься на ребенка еще раз, но его прогнала Инчунь. Жуи казалось, что судороги скоро пройдут, но Гуаньгэ успокаивался на короткое время, а потом снова начинал биться. Пинъэр между тем находилась в покоях Юэнян.
- Ступай за матушкой! - наказывала горничной Жуи. - Видишь, ребенку плохо. У него судороги. Попроси матушку поскорей прийти.
Не узнай о случившемся Пинъэр, все бы шло своим чередом, а тут у нее замерло сердце, душа чуть не рассталась с телом. Вместе с Юэнян они впопыхах вбежали в комнату. Гуаньгэ бился в судорогах. Глаза у него закатились, даже не видно было зрачков. Изо рта шла белая пена. Едва слышные всхлипывания напоминали писк цыпленка. Муки сына будто ножом по сердцу резали Пинъэр. Она взяла Гуаньгэ на руки и целовала его, прижимая к груди.
- Мой мальчик! - с рыданьями причитала она. - Как хорошо ты резвился, когда я уходила! Отчего тебя так сводит?
Инчунь и Жуи рассказали ей, как испугал ребенка кот Цзиньлянь.
- Сынок мой дорогой! - еще сильнее зарыдала Пинъэр. - Раз не по душе старшим пришелся, значит терпи. Такая, выходит, твоя доля.
Юэнян промолчала и велела позвать Цзиньлянь.
- Говорят, твой кот испугал ребенка? - спросила она вошедшую Цзиньлянь.
- Кто это вам сказал? - удивилась та.
- Они, - Юэнян указала на кормилицу Жуи и горничную Инчунь.
- Да мало ли чего нагородит баба! - говорила Цзиньлянь, имея в виду Жуи. - Кот все время спал себе преспокойно у меня в комнате. Как он мог напугать ребенка?! Какую ерунду городят! Если сами напугали, нечего на людей сваливать. Вам бы только прицепиться, чтоб на слабого наброситься, а на меня в первую очередь!
- А как же кот тут очутился? - спрашивала Юэнян.
- Да он сюда то и дело забегает, - отвечала Инчунь.
- Ишь ты, то и дело! - подхватила Цзиньлянь. - Что-то раньше не бросался, а нынче ни с того ни с сего вдруг испугал! И ты, девка, вижу, глаза-то свои выпятила бесстыжие и несешь всякую чепуху. Но не очень-то расходись! Лук-то побереги, а то смотри, тетива оборвется. Ох, и все-то беды на мою несчастную головушку!
Цзиньлянь в сердцах повернулась и удалилась к себе.
Послушай, дорогой читатель! Не зря говорят:
Иная ветка вся в цвету,
но больно колются шипы-то!..
И в человеческой душе
порою сколько зла сокрыто!
С появлением Гуаньгэ хозяин стал во всем потакать Пинъэр. Она попросит одно, он готов ей сделать десять. Видя все это, Цзиньлянь завидовала Пинъэр и злилась. Из ревности и зародился у нее коварный план: обучить кота, чтобы тот до смерти напугал ребенка. Тогда, по ее расчетам, Пинъэр лишится благосклонности, а она, Цзиньлянь, вновь станет любимицей Симэня. Словом, действовала она точно так же, как в старину Туань Гу, который нарочно завел пса Шэньао, чтобы погубить первого министра Чжао Дуня.
Да,
Справедливое Небо никто не сумеет
обмануть, провести, в заблужденье ввести,
Все провидит оно, потому не надейся,
если грешен, возмездье его отвести.
Гуаньгэ все бился в судорогах. Юэнян велела напоить его имбирным отваром и тут же послала Лайаня за старухой Лю. Пришла знахарка.
- Как он у вас напуган! - нащупывая пульс, воскликнула старуха. - А ведь испуг выгонять труднее всего.
Она велела готовить отвар из ситника с мятой, потом достала пилюлю в золотой фольге, опустила ее в плотно закрытую чарку с отваром и растерла. Гуаньгэ крепко сжимал зубы, и Юэнян пришлось золотой шпилькой из прически открыть ему рот и влить лекарство.
- Хорошо, если выгоним, - говорила старая Лю, - а то вам, почтенная хозяйка, без прижиганий не обойтись.
- Но кто на это решится? - отвечала Юэнян. - Надо будет подождать хозяина. У него спросить. А то ругани не оберешься.
- Спаси его, матушка! - взмолилась Пинъэр, обращаясь к Юэнян. - Прождем - поздно будет. А взбранится, я приму вину на себя.
- Ребенок твой! - отвечала хозяйка. - Если ты согласна, пусть прижигает. Я не настаиваю.
Старуха Лю сделала Гуаньгэ пять прижиганий: между бровями, на шее, обеих руках, где прощупывается пульс, и на груди. Потом ребенка уложили спать. Гуаньгэ был в забытьи вплоть до самых сумерек. Не проснулся он и когда вернулся Симэнь. С приходом хозяина Юэнян наградила старуху пятью цянами серебра, и та боковой тропкой, крадучись, вышла из дому и улетучилась, как дым.
Симэнь направился прямо в дальние покои хозяйки. Юэнян рассказала о Гуаньгэ, и он опрометью бросился в передние покои. Глаза у Пинъэр были красными от слез.
- Отчего у ребенка судороги? - спросил Симэнь.
Глаза Пинъэр наполнились слезами. Она молчала. Он хотел было разузнать у горничной и кормилицы, но и те как воды в рот набрали.
Заметив на ручонках младенца ожоги, а кругом пепел от сгоревшей полыни, Симэнь опять бросился к Юэнян. Она не могла больше скрывать происшедшего и рассказала, как напугал ребенка кот Цзиньлянь.
- Его только что осматривала матушка Лю, - объясняла Юэнян. - Сильный испуг, говорит, без иглоукалываний и прижиганий младенец не выживет. Ждать тебя было некогда, и мать ребенка решилась сделать прижигания. Потом младенца уложили. До сих пор не просыпался.
Не услышь об этом Симэнь, все бы шло своим чередом, а тут у него все нутро затрясло от злости, гневом закипело сердце и желчью наполнилась печень. Он ворвался к Цзиньлянь, ни слова не говоря, схватил за ноги Снежка, выбежал в коридор и хватил его со всего размаху о каменное крыльцо. Только слышно было, как раскололся череп. Мозги разлетелись тысячей персиковых лепестков, среди которых, как осколки нефрита, поблескивали белизною зубы.
Да,
При жизни не водил ушами,
Не стал гоняться за мышами,
Поэтому на свете том
Извечно быть ему котом.
Цзиньлянь сидела на кане. Когда Симэнь схватил Снежка, у нее не дрогнул ни один мускул. Однако стоило ему выйти, как она начала ворчать и ругаться:
- Чтоб тебе сдохнуть, разбойник проклятый! Убить беззащитное созданье - на это ты молодец. Кот тебе помешал? Ишь, разошелся! Влетел как бешеный. Да он жизнь твою на том свете потребует, изменник ты проклятый! Чтобы тебе не было ни дна ни покрышки, насильник!
Симэнь вернулся к Пинъэр.
- Я же наказывал хорошенько смотреть за сыном! - набросился он на Инчунь и Жуи. - Как вы допустили кота? Напугал да и все руки поцарапал. Еще верят Лю - этой старой потаскухе! Всего ребенка обожгла. Хорошо, если все обойдется, а то я ее приволоку в управу, зажму пальцы тисками. Узнает у меня, старая блудница!
- На все пойдешь, когда видишь, как на твоих глазах погибает младенец, - говорила Пинъэр. - Тут и детский врач вряд ли поможет.
Пинъэр все еще надеялась, что Гуаньгэ поправится, но от прижиганий судороги перешли вовнутрь и стали более затяжными. Начались конвульсии живота. Гуаньгэ лежал весь мокрый, в испражнениях с кровью. Глаза его то широко открывались, то закрывались вновь. Он не пришел в себя и под утро и не брал грудь. Пинъэр в отчаянии то погружалась в молитву, то обращалась к гадателям и прорицателям, но всюду ей предвещали недоброе.
Юэнян тайком от Симэня снова позвала старую Лю для заклинания духов. Потом пригласили детского врача, который предложил продуть нос.
- Если после продувания из носа потечет, значит еще есть надежда, - говорил врач. - В противном случае - младенец во власти духов тьмы.
Продувание, однако, тоже не принесло ничего обнадеживающего. Целую ночь Пинъэр не отходила от кроватки Гуаньгэ, не переставая плакала и крошки в рот не брала.
Приближался пятнадцатый день восьмой луны. Из-за болезни младенца Юэнян даже своего рождения не справляла. Родные и близкие прислали ей подарки, но никакого приглашения в ответ не получили. У нее были только старшая невестка У, золовка Ян и старшая мать наставница.
Монахини Сюэ и Ван дулись друг на дружку с тех пор, как не поделили в печатной серебро. Бэнь Дичуань с матерью Сюэ наведались четырнадцатого числа к печатникам. Полторы тысячи копий буддийского канона были готовы, и их принесли домой.
Пинъэр выдала Бэнь Дичуаню еще связку монет на жертвенную лошадь, благовония и свечи. Пятнадцатого приказчик Бэнь и Чэнь Цзинцзи с утра отправлялись в Тайшаньский монастырь, где после молебна им было велено пожертвовать обители все оттиски канона. Потом они должны были доложить обо всем Пинъэр.
Между тем, сват Цяо каждый день посылал тетушку Кун навестить Гуаньгэ. Он-то и порекомендовал пригласить детского врача Бао, известного медика.
- Его уже взяло к себе небо, а на земле все противятся, - заключил тот. - Болезнь неизлечима.
Врача проводили, дав ему ни за что ни про что пять цяней серебра. Ребенку хотели было дать лекарство, но его рвало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210