А вы, дядя Ин, не собираетесь навестить батюшку?
- Вот приглашения напишут и приду.
- А поздно вчера наш почтенный хозяин вернулся, - заметил сюцай Вэнь. - Большой, должно быть, пир задавали в резиденции Вана.
- Какого Вана? - тут же спросил Боцзюэ.
- Полководца Вана, - уточнил сюцай.
Тут только Ин Боцзюэ понял, в чем дело.
Когда Лайань получил, наконец, заказанные приглашения и удалился, сюцай Вэнь исполнил и просьбу Боцзюэ, после чего тот с Ли Мином направился через дорогу к Симэню.
Симэнь, непричесанный, принимал в зале подарки и отправлял визитные карточки с выражением благодарности. Тут же стояли готовые к приему столы. Хозяин приветствовал гостя, предложил ему сесть и велел разжечь жаровню.
- Это, брат, по какому же поводу накрыты столы? - поблагодарив Симэня за присланные накануне подарки, спросил Боцзюэ.
Симэнь рассказал ему о предстоящем приеме девятого сына государева наставника Цая, который устраивался у него в доме по просьбе его сиятельства Аня.
- Актеров звал или певцы будут? - поинтересовался Боцзюэ.
- Они Хайяньскую труппу просили, - отвечал Симэнь и добавил: - Но я на всякий случай позвал еще четверых певцов.
- Кого да кого?
- У Хуэя, Шао Фэна, Чжэн Чуня и Цзо Шуня.
- А Ли Мина почему ж не зовешь?
- Уж больно он вознесся, - отвечал Симэнь. - В нас не нуждается.
- Ну как ты можешь так говорить, брат? - возразил Боцзюэ. - Позови, он и явится. А я и не знал, что ты так на него разгневался. Только он тут совсем не при чем. Ну, посуди, откуда ему было знать, что делается в заведении у Ли Третьей. Не придирайся к нему, брат. Он нынче утром ко мне приходил. Со слезами на глазах жаловался. Все-таки, говорит, моя старшая сестра батюшке служит, меня, говорит, сколько лет звали, а теперь, выходит, не нужен стал, других зовут. А насчет Ли Гуйцзе клянется, что и понятия не имеет. Ведь твоя вот такая неприязнь, брат, ставит его в очень неловкое положение. Ну сам посуди, как малому быть, чем кормиться.
Боцзюэ позвал Ли Мина.
- Поди сюда! - кликнул он. - Сам батюшку попроси. Нечего прятаться! Только дурная сноха боится свекру на глаза показываться.
Ли Мин, как истукан, с опущенной головой неподвижно стоял рядом с залой. Вслушиваясь в их разговор, он не решался слова проронить. На зов Боцзюэ он вошел в залу и, упав на колени, стал отбивать перед Симэнем земные поклоны.
- Батюшка, пусть меня давят колесницы и топчут кони, но не виноват я! - говорил певец. - Батюшка, удостоверьтесь еще раз, прошу вас! Я готов голову на плахе сложить, если причастен к этому делу. Батюшка, раньше вы были моим великим благодетелем, Да нам, мне и моим сестрам, в лепешку разбиться - не отблагодарить вас за милости. На меня товарищи свысока смотрят, на смех подымают. Разве я больше найду благодетеля, как вы, батюшка?
Ли Мин громко разрыдался, продолжая стоять на коленях.
- Ну ладно, хватит! - уговаривал его сидевший сбоку Ин Боцзюэ, а затем обернулся к Симэню. - Вот видишь, брат! «Великий муж не замечает промахов, допущенных ничтожным». Я уж не говорю, что он был непричастен к делу, но если бы даже и провинился в чем, ты, брат, после такого раскаяния должен его простить. - Боцзюэ опять обратился к певцу. - А на тебя, раз покаялся, батюшка больше не станет гневаться. Но впредь знай сверчок свой шесток!
- Да, вы правы, дядя Ин! - отвечал певец. - Раз признал вину, надо исправляться. Наперед зарублю себе на носу.
- Ну вот, все выложил, нутро как карман вывернул, - заключил Боцзюэ. - Стало быть, от грехов очистился.
Симэнь долго мялся.
- Ну ладно уж! - наконец, проговорил он. - Раз дядя Ин так просит, я тебя прощаю. Встань! Будешь служить, как и прежде.
- Ну! В ноги! Сейчас же! - крикнул Боцзюэ.
Ли Мин поспешно склонился в земном поклоне, потом отошел в сторону.
Тут только Ин Боцзюэ велел Ин Бао достать приглашения.
- Сыну у меня двадцать восьмого месяц исполняется, - протягивая приглашения, заговорил Боцзюэ. - Прошу покорно почтенных невесток снизойти и почтить нас своим присутствием.
Симэнь развернул конверт и прочитал:
«По случаю месяца со дня рождения сына имею честь двадцать восьмого пригласить Вас на скромную трапезу. Тешусь надеждой, что Вы не пренебрежете нашей холодной хижиной и удостоите невыразимого счастья лицезреть прибытие пышных экипажей.
Примите благодарность за щедрые дары.
Кланяюсь с почтением урожденная Ду, в замужестве Ин».
Симэнь прочитал приглашение и обернулся к Лайаню.
- Ступай передай в коробке матушке Старшей! - наказал он и обратился к Ин Боцзюэ. - А тебе прямо скажу: вряд ли им удастся воспользоваться приглашением. Ведь завтра день рождения твоей Третьей невестки и этот прием, а двадцать восьмого Старшая должна навестить госпожу Ся. Где ж тут к тебе идти?
- Ты, брат, меня прямо убил! - воскликнул Боцзюэ. - Выходит, плоды поспели, а лакомиться некому? Нет, тогда я сам пойду в невесткины покои и упрошу придти.
Тем временем вернулся Лайань. В руках у него была пустая коробка.
- Матушка Старшая с благодарностью приняла приглашения, - сказал слуга.
Боцзюэ передал коробку Ин Бао.
- Подшутил ты надо мной, брат, - говорил обрадованный Боцзюэ. - Да я б лоб разбил, а невестку уговорил придти.
- Погоди уходить, - попросил друга Симэнь. - Ступай посиди в кабинете, а я причешусь, и мы вместе позавтракаем, ладно?
Симэнь удалился, а Ин Боцзюэ обратился к Ли Мину с такими словами:
- Ну, каково? Не упроси я, он бы тебя не простил. Они, богатые, с норовом. И скажут что, а ты молчи. Кто с улыбочкой, тот пощечину не получит. В наше время льстец в почете. И разбогатеешь, торговлю заведешь, а все с каждым ладь. А будешь дуться, свой гонор выказывать, никто на тебя и не посмотрит. Да что там говорить! Вашему брату прилаживаться надо, всюду проникать. Только так на жизнь-то и заработаешь. Пойдешь ссоры затевать, другие будут есть досыта, а ты голодный насидишься. Столько лет ему служишь, а нрава его не раскусил. Да, вели и Гуйцзе завтра придти. Ведь у матушки Третьей завтра день рождения справлять будут. Надо ковать железо пока горячо. И пусть подарки поднесет. Одним выстрелом можно будет двух зайцев убить. Враз и уладится.
- Правду вы, дядя, говорите! - согласился Ли Мин. - Я сейчас же мамаше Третьей передам.
Тем временем Лайань накрыл на стол.
- Прошу вас, дядя Ин! - пригласил он гостя. - Батюшка сейчас будут.
Вышел умытый и причесанный Симэнь и сел рядом с Ин Боцзюэ.
- Давно Чжу с Сунем не видал? - спросил Симэнь.
- Я велел им зайти, - отвечал Боцзюэ. - Но они отказались. Брат, мол, на них зол. Вы, говорю, обязаны брату спасибо сказать. Ведь это он за вас заступился, он одним махом избавил вас от этой тучи москитов и саранчи, а вы еще недовольны. Да как вы, говорю, смеете на него обижаться?! Они дали слово порвать с негодником Ваном. Да, брат, ты, оказывается, вчера у него пировал. Вот чего не знал, того не знал.
- Видишь ли в чем дело, начал Симэнь. - Угощение он устроил и меня пригласил. Он меня своим приемным отцом считает. До второй ночной стражи пировали, А они-то почему с ним решили порвать? Только пусть мне поперек дороги не встают. А мне все равно. Ходите, куда вам нравиться. Да и об этом малом я заботиться не собираюсь. Тоже мне - отца нашел!
- Ты, брат, это серьезно говоришь? - переспросил Боцзюэ. - таком случае они на этих же днях придут тебя отблагодарить и объяснят, как было дело.
- Вели им придти, а подношений мне никаких не нужно, - наказал Симэнь.
Лайань подал кушанья. Были тут одни изысканные яства. От блюд жаркого струился аппетитный аромат. Симэнь принялся за рисовый отвар, а Ин Боцзюэ набросился на деликатесы.
- Пришли те двое певцов? - спросил Лайаня хозяин, заканчивая трапезу.
- Давно пришли, - отвечал слуга.
- Вели их накормить вместе с Ли Мином, - распорядился Симэнь.
Певцы, одного из которых звали Хань Цзо, а другого - Шао Цянь, подошли к Симэню и, земно поклонившись, удалились.
- Ну, и мне пора, - сказал, наконец, Боцзюэ, вылезая из-за стола. - Дома, небось, совсем заждались. Тяжело, брат, бедному человеку по дому управляться. Ну вот все, за что только ни возьмись, покупать приходится. От печной заслонки до дверных занавесок - за все деньги плати.
- Ну иди, хлопочи, - сказал Симэнь. - А вечером приходи. Матушку Третью поздравишь, в ножки поклонишься. Надо же тебе сыновнюю почтительность выказать.
- Приду, приду пренепременнейше! - заверил его Боцзюэ. - А своей велю подарочек припасти.
С этими словами Боцзюэ ушел.
Да,
Друга желанного видеть бы снова и снова;
Отклик находит в сердцах задушевное слово.
Тому свидетельствовали стихи:
Готовы мы слушать льстеца без конца,
Но резок безмерно и груб правдолюб!
Не сразу познаешь людские сердца…
Тому хорошо, кто наивен и глуп.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ВЫХОДИТ ИЗ СЕБЯ, СЛУШАЯ ЦИКЛ «ПОМНЮ, КАК ИГРАЛА НА СВИРЕЛИ»
БАРЫШНЯ ЮЙ ПОЕТ НОЧЬЮ ПЕСНЮ «ЖАЛОБЫ В ТЕЧЕНЬЕ ПЯТИ СТРАЖ»
Ловкачу за хитрость достается,
упрекают увальня за лень;
Богача вседневно точит зависть,
а бедняк унижен, что ни день;
Злобный человек всегда упрямец,
если добрый - значит размазня;
Коли ты прилежен - значит жаден,
а расчетлив - скряге ты родня
Откровенен ты и простодушен -
дураком набитым назовут,
Если ж и смышлен ты, и проворен -
скажут про тебя: коварный плут.
Вот и посудите: есть ли в мире
тот, что всем и каждому хорош?
Или избегать соседи будут,
иль не будут ставить ни во грош.
Стало быть, ушел Ин Боцзюэ домой, а Симэнь направился в грот Весны, чтобы посмотреть, как печник кладет кан с выведенной наружу топкой. В гроте было тепло словно весной. Повсюду были расставлены цветы. Дым не портил запаха благовоний.
Явился Пинъань.
- От столичного воеводы Чжоу серебро доставили, - объявил он, протягивая визитную карточку и коробку.
В коробке лежали пять пакетов с серебром. Визитная карточка содержала между прочим следующее:
«…Столичный воевода Чжоу, военный комендант Цзин, командующий ополчением Чжан и дворцовые смотрители Лю и Сюэ шлют свои поздравления и с почтением подносят по пять цяней серебра и по два грубых платка».
Симэнь распорядился унести подношения в дальние покои и, передав ответную визитную карточку, отпустил гонца.
Между тем, раньше других прибыли в паланкинах золовка Ян, старшая невестка У и почтенная матушка Пань. За ними пожаловали монахиня Сюэ, старшая мать-наставница и монахиня Ван с послушницами Мяоцюй и Мяофэн, а также барышня Юй. Они поднесли Юйлоу подарки в коробках и поздравили с днем рождения, Юэнян приготовила чай, на который были приглашены все сестры. После чаю они разошлись по своим покоям.
Пань Цзиньлянь вдруг вспомнила про белую шелковую подвязку, которую пообещала сшить Симэню, и поспешила к себе. Она вынула шкатулку с шитьем, отрезала полоску шелка и села мастерить «драконью упряжь». Своими изящными пальчиками она достала из туалетной фарфоровой коробочки немного снадобья «сладкоголосой чаровницы» и, поместив его в шелк, зашила со всех сторон, затем подрубив края скрытым швом. Лента вышла на славу. Только Цзиньлянь удалилась в спальню, где, предвкушая ночные утехи с Симэнем, хотела спрятать свое изделие, как в спальне неожиданно появилась монахиня Сюэ. Она передала ей снадобье из детского места для укрепления плода. Цзиньлянь торопливо убрала снадобье и села рядом с монахиней. Та, убедившись, что поблизости никого нет, обратилась к хозяйке.
- Ну, вот и добыла, - прошептала она. - Наступит день сорок девятый, жэнь-цзы, прими натощак. А вечером раздели с хозяином ложе. Понесешь наверняка. Вон гляди, бодхисаттва из дальних покоев, наша матушка, тоже от моего снадобья заметно пополнела. Я тебе вот еще что посоветую. Благовонный мешочек из парчи сшей, а я куплю тебе писанный киноварью амулет с реальгаром. Положишь в мешочек и носи при себе. Сына зачнешь. Средство испытанное.
Сильно обрадованная Цзиньлянь спрятала снадобье в сундук, достала численник и стала листать. Знаки жэнь-цзы приходились на двадцать девятое. Цзиньлянь наградила монахиню тремя цянями серебра.
- Это так, пока, - говорила Цзиньлянь. - На трапезу овощей купить. А как понесу, да вы амулет дадите, я вам кусок шелку подарю на рясу.
- Не беспокойтесь, моя бодхисаттва! - заверяла ее монахиня Сюэ. - Я ведь не такая корыстная, как мать Ван. Это она говорит, будто в прошлый раз, когда мы с покойной бодхисаттве молились, я у нее кусок изо рта вырвала. Такой шум подняла! Как только меня ни оговорила! О боже! Пусть в преисподнюю попадет, я с ней препираться не стану. Я добро, только добро творю, живых бодхисаттв спасаю.
- А вы, мать наставница, свое дело делайте, - говорила Цзиньлянь. - Всяк ведь себе на уме. Только про наш уговор ей ни слова не передавайте.
- Глагол сокровенный да не услышит третий, - заверила ее монахиня. - Разве можно! В прошлом году, когда я помогла Старшей бодхисаттве счастье обрести, мать Ван в покое меня не оставляла. Ты, говорит, от меня скрыла, набила мошну. Так и пришлось половину отдать. Она ведь Будде служит! А никаких запретов знать не хочет, одна корысть ее гложет. От благодетелей жертвования тянет, а разве она молится? Но пробьет и ее час. Не возродиться ей тогда ни в шкуре, ни с рогами.
После разговора Цзиньлянь велела Чуньмэй угостить монахиню чаем. После чаю прошли в покои Ли Пинъэр. Сюэ сотворила молитву у дщицы усопшей, и они вернулись обратно к Цзиньлянь.
После обеда Юэнян велела накрыть столы и пригласила всех в теплую комнату. Оттуда гостьи прошли в гостиную залу, где за парчовыми занавесями и ширмами стоял накрытый на восемь персон стол. Рядом горела жаровня.
Когда подали вино и закуски, под вечер, Мэн Юйлоу поднесла чарку вина Симэнь Цину, одетому в белую шелковую куртку и подаренный дворцовым смотрителем Хэ яркий халат с летящей рыбой.
Симэнь и Юэнян заняли места на возвышении, остальные жены расположились по обеим сторонам ниже.
Немного погодя внесли высокие узорные свечи. В кувшине пенилось белое шаньсийское вино «ягненок». Певцы Шао Цянь и Хань Цзо вышли вперед, к праздничному столу, и заиграли на серебряной цитре и изогнутой, как серп луны, лютне, отбивая такт слоновой кости кастаньетами. Благодатной дымкой порхали трели, казалось, благовещее облако плавало над пирующими.
Одетая по-праздничному, напудренная и украшенная нефритовыми подвесками Юйлоу казалась нежной, словно весенний лотос. Точно колышащаяся на ветру цветущая ветка, с развевающимся расшитым поясом, она приблизилась к Симэню и, поднеся чарку, отбила четыре земных поклона, после чего приветствовала Юэнян и остальных сестер. Только она заняла свое место за столом, как появился зять Чэнь Цзинцзи. Рядом с ним, держа кувшин с вином, стояла его жена. Цзинцзи сперва поднес чарку Симэню и Юэнян, потом пожелал долгие лета Юйлоу и сел сзади. Повара подали лапшу долголетия и сласти. После смены блюд явился с коробкой Лайань.
- Примите поздравления от Ин Бао, - сказал слуга.
Симэнь велел Юэнян убрать подношения, а Лайаню приказал отправить приглашение жене Ин Боцзюэ - тетушке Ин.
- Надо будет пригласить дядю Ина и шурина У Старшего, - добавил он. - Тетушка Ин, знаю, и завтра не придет. Брата Ина пригласи, а отблагодарить можно и потом.
Лайань взял визитные карточки и вместе с Ин Бао удалился.
Симэню вдруг вспомнился прошлогодний день рождения Юйлоу. «Тогда еще и сестрица Ли пировала, - мелькнуло в голове, - а теперь все собрались, только ее нет». Тяжело стало Симэню, и на глаза навернулись слезы.
Тут появился Ли Мин. Он наполнил пирующим кубки и присоединился к певцам.
- А вы знаете напев «Сложив крылья, соединились вместе?» - спросила Юэнян.
- Знаем, - ответил Хань Цзо.
И, настроив инструменты, певцы хотели было начать, но их окликнул Симэнь.
- Спойте-ка цикл «Помню, как играла на свирели», - заказал он.
Певцы стали торопливо перестраиваться на новый мотив и начали.
На мотив «Встреча мудрых гостей»:
Я играла тебе на свирели…
Ты исчез - проглядела глаза.
Мы в разлуке, увы, постарели,
Леденеет пионов роса.
Над стеною белеет луна.
Мой покинутый терем угрюм.
В тишине я вздыхаю одна,
На отвесные скалы смотрю.
Мне звезда в небесах не вида
Год от года не будет вестей…
Время мчится быстрей скакуна,
Мимолетней осенних гусей.
На мотив «Беспечные, веселимся»:
Когда в ночи мы пировали столь беспечно,
Поверив, что судьбою связаны навечно,
И наслаждались единением сердец,
Могла ли я предвидеть радости конец?
В покоях расписных так льнули мы друг к дружке!
Надменный баловень! Ты взял от той пирушки
Все: шпильку, веер, кастаньеты-погремушки
И крошку-бабочку на шелковой подушке.
На мотив «Терзает ревность»:
Молода я и красива,
В ласках - трепетно стыдлива.
Мы с тобой в любви счастливой,
Словно уточки под ивой,
Извелись в утехах резвых,
Полупьяны, полутрезвы,
В половину одурев,
Утонуть в любви успев.
Ныне тяжко мне и жутко,
И под полог парных уток
Просочился холодок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
- Вот приглашения напишут и приду.
- А поздно вчера наш почтенный хозяин вернулся, - заметил сюцай Вэнь. - Большой, должно быть, пир задавали в резиденции Вана.
- Какого Вана? - тут же спросил Боцзюэ.
- Полководца Вана, - уточнил сюцай.
Тут только Ин Боцзюэ понял, в чем дело.
Когда Лайань получил, наконец, заказанные приглашения и удалился, сюцай Вэнь исполнил и просьбу Боцзюэ, после чего тот с Ли Мином направился через дорогу к Симэню.
Симэнь, непричесанный, принимал в зале подарки и отправлял визитные карточки с выражением благодарности. Тут же стояли готовые к приему столы. Хозяин приветствовал гостя, предложил ему сесть и велел разжечь жаровню.
- Это, брат, по какому же поводу накрыты столы? - поблагодарив Симэня за присланные накануне подарки, спросил Боцзюэ.
Симэнь рассказал ему о предстоящем приеме девятого сына государева наставника Цая, который устраивался у него в доме по просьбе его сиятельства Аня.
- Актеров звал или певцы будут? - поинтересовался Боцзюэ.
- Они Хайяньскую труппу просили, - отвечал Симэнь и добавил: - Но я на всякий случай позвал еще четверых певцов.
- Кого да кого?
- У Хуэя, Шао Фэна, Чжэн Чуня и Цзо Шуня.
- А Ли Мина почему ж не зовешь?
- Уж больно он вознесся, - отвечал Симэнь. - В нас не нуждается.
- Ну как ты можешь так говорить, брат? - возразил Боцзюэ. - Позови, он и явится. А я и не знал, что ты так на него разгневался. Только он тут совсем не при чем. Ну, посуди, откуда ему было знать, что делается в заведении у Ли Третьей. Не придирайся к нему, брат. Он нынче утром ко мне приходил. Со слезами на глазах жаловался. Все-таки, говорит, моя старшая сестра батюшке служит, меня, говорит, сколько лет звали, а теперь, выходит, не нужен стал, других зовут. А насчет Ли Гуйцзе клянется, что и понятия не имеет. Ведь твоя вот такая неприязнь, брат, ставит его в очень неловкое положение. Ну сам посуди, как малому быть, чем кормиться.
Боцзюэ позвал Ли Мина.
- Поди сюда! - кликнул он. - Сам батюшку попроси. Нечего прятаться! Только дурная сноха боится свекру на глаза показываться.
Ли Мин, как истукан, с опущенной головой неподвижно стоял рядом с залой. Вслушиваясь в их разговор, он не решался слова проронить. На зов Боцзюэ он вошел в залу и, упав на колени, стал отбивать перед Симэнем земные поклоны.
- Батюшка, пусть меня давят колесницы и топчут кони, но не виноват я! - говорил певец. - Батюшка, удостоверьтесь еще раз, прошу вас! Я готов голову на плахе сложить, если причастен к этому делу. Батюшка, раньше вы были моим великим благодетелем, Да нам, мне и моим сестрам, в лепешку разбиться - не отблагодарить вас за милости. На меня товарищи свысока смотрят, на смех подымают. Разве я больше найду благодетеля, как вы, батюшка?
Ли Мин громко разрыдался, продолжая стоять на коленях.
- Ну ладно, хватит! - уговаривал его сидевший сбоку Ин Боцзюэ, а затем обернулся к Симэню. - Вот видишь, брат! «Великий муж не замечает промахов, допущенных ничтожным». Я уж не говорю, что он был непричастен к делу, но если бы даже и провинился в чем, ты, брат, после такого раскаяния должен его простить. - Боцзюэ опять обратился к певцу. - А на тебя, раз покаялся, батюшка больше не станет гневаться. Но впредь знай сверчок свой шесток!
- Да, вы правы, дядя Ин! - отвечал певец. - Раз признал вину, надо исправляться. Наперед зарублю себе на носу.
- Ну вот, все выложил, нутро как карман вывернул, - заключил Боцзюэ. - Стало быть, от грехов очистился.
Симэнь долго мялся.
- Ну ладно уж! - наконец, проговорил он. - Раз дядя Ин так просит, я тебя прощаю. Встань! Будешь служить, как и прежде.
- Ну! В ноги! Сейчас же! - крикнул Боцзюэ.
Ли Мин поспешно склонился в земном поклоне, потом отошел в сторону.
Тут только Ин Боцзюэ велел Ин Бао достать приглашения.
- Сыну у меня двадцать восьмого месяц исполняется, - протягивая приглашения, заговорил Боцзюэ. - Прошу покорно почтенных невесток снизойти и почтить нас своим присутствием.
Симэнь развернул конверт и прочитал:
«По случаю месяца со дня рождения сына имею честь двадцать восьмого пригласить Вас на скромную трапезу. Тешусь надеждой, что Вы не пренебрежете нашей холодной хижиной и удостоите невыразимого счастья лицезреть прибытие пышных экипажей.
Примите благодарность за щедрые дары.
Кланяюсь с почтением урожденная Ду, в замужестве Ин».
Симэнь прочитал приглашение и обернулся к Лайаню.
- Ступай передай в коробке матушке Старшей! - наказал он и обратился к Ин Боцзюэ. - А тебе прямо скажу: вряд ли им удастся воспользоваться приглашением. Ведь завтра день рождения твоей Третьей невестки и этот прием, а двадцать восьмого Старшая должна навестить госпожу Ся. Где ж тут к тебе идти?
- Ты, брат, меня прямо убил! - воскликнул Боцзюэ. - Выходит, плоды поспели, а лакомиться некому? Нет, тогда я сам пойду в невесткины покои и упрошу придти.
Тем временем вернулся Лайань. В руках у него была пустая коробка.
- Матушка Старшая с благодарностью приняла приглашения, - сказал слуга.
Боцзюэ передал коробку Ин Бао.
- Подшутил ты надо мной, брат, - говорил обрадованный Боцзюэ. - Да я б лоб разбил, а невестку уговорил придти.
- Погоди уходить, - попросил друга Симэнь. - Ступай посиди в кабинете, а я причешусь, и мы вместе позавтракаем, ладно?
Симэнь удалился, а Ин Боцзюэ обратился к Ли Мину с такими словами:
- Ну, каково? Не упроси я, он бы тебя не простил. Они, богатые, с норовом. И скажут что, а ты молчи. Кто с улыбочкой, тот пощечину не получит. В наше время льстец в почете. И разбогатеешь, торговлю заведешь, а все с каждым ладь. А будешь дуться, свой гонор выказывать, никто на тебя и не посмотрит. Да что там говорить! Вашему брату прилаживаться надо, всюду проникать. Только так на жизнь-то и заработаешь. Пойдешь ссоры затевать, другие будут есть досыта, а ты голодный насидишься. Столько лет ему служишь, а нрава его не раскусил. Да, вели и Гуйцзе завтра придти. Ведь у матушки Третьей завтра день рождения справлять будут. Надо ковать железо пока горячо. И пусть подарки поднесет. Одним выстрелом можно будет двух зайцев убить. Враз и уладится.
- Правду вы, дядя, говорите! - согласился Ли Мин. - Я сейчас же мамаше Третьей передам.
Тем временем Лайань накрыл на стол.
- Прошу вас, дядя Ин! - пригласил он гостя. - Батюшка сейчас будут.
Вышел умытый и причесанный Симэнь и сел рядом с Ин Боцзюэ.
- Давно Чжу с Сунем не видал? - спросил Симэнь.
- Я велел им зайти, - отвечал Боцзюэ. - Но они отказались. Брат, мол, на них зол. Вы, говорю, обязаны брату спасибо сказать. Ведь это он за вас заступился, он одним махом избавил вас от этой тучи москитов и саранчи, а вы еще недовольны. Да как вы, говорю, смеете на него обижаться?! Они дали слово порвать с негодником Ваном. Да, брат, ты, оказывается, вчера у него пировал. Вот чего не знал, того не знал.
- Видишь ли в чем дело, начал Симэнь. - Угощение он устроил и меня пригласил. Он меня своим приемным отцом считает. До второй ночной стражи пировали, А они-то почему с ним решили порвать? Только пусть мне поперек дороги не встают. А мне все равно. Ходите, куда вам нравиться. Да и об этом малом я заботиться не собираюсь. Тоже мне - отца нашел!
- Ты, брат, это серьезно говоришь? - переспросил Боцзюэ. - таком случае они на этих же днях придут тебя отблагодарить и объяснят, как было дело.
- Вели им придти, а подношений мне никаких не нужно, - наказал Симэнь.
Лайань подал кушанья. Были тут одни изысканные яства. От блюд жаркого струился аппетитный аромат. Симэнь принялся за рисовый отвар, а Ин Боцзюэ набросился на деликатесы.
- Пришли те двое певцов? - спросил Лайаня хозяин, заканчивая трапезу.
- Давно пришли, - отвечал слуга.
- Вели их накормить вместе с Ли Мином, - распорядился Симэнь.
Певцы, одного из которых звали Хань Цзо, а другого - Шао Цянь, подошли к Симэню и, земно поклонившись, удалились.
- Ну, и мне пора, - сказал, наконец, Боцзюэ, вылезая из-за стола. - Дома, небось, совсем заждались. Тяжело, брат, бедному человеку по дому управляться. Ну вот все, за что только ни возьмись, покупать приходится. От печной заслонки до дверных занавесок - за все деньги плати.
- Ну иди, хлопочи, - сказал Симэнь. - А вечером приходи. Матушку Третью поздравишь, в ножки поклонишься. Надо же тебе сыновнюю почтительность выказать.
- Приду, приду пренепременнейше! - заверил его Боцзюэ. - А своей велю подарочек припасти.
С этими словами Боцзюэ ушел.
Да,
Друга желанного видеть бы снова и снова;
Отклик находит в сердцах задушевное слово.
Тому свидетельствовали стихи:
Готовы мы слушать льстеца без конца,
Но резок безмерно и груб правдолюб!
Не сразу познаешь людские сердца…
Тому хорошо, кто наивен и глуп.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ВЫХОДИТ ИЗ СЕБЯ, СЛУШАЯ ЦИКЛ «ПОМНЮ, КАК ИГРАЛА НА СВИРЕЛИ»
БАРЫШНЯ ЮЙ ПОЕТ НОЧЬЮ ПЕСНЮ «ЖАЛОБЫ В ТЕЧЕНЬЕ ПЯТИ СТРАЖ»
Ловкачу за хитрость достается,
упрекают увальня за лень;
Богача вседневно точит зависть,
а бедняк унижен, что ни день;
Злобный человек всегда упрямец,
если добрый - значит размазня;
Коли ты прилежен - значит жаден,
а расчетлив - скряге ты родня
Откровенен ты и простодушен -
дураком набитым назовут,
Если ж и смышлен ты, и проворен -
скажут про тебя: коварный плут.
Вот и посудите: есть ли в мире
тот, что всем и каждому хорош?
Или избегать соседи будут,
иль не будут ставить ни во грош.
Стало быть, ушел Ин Боцзюэ домой, а Симэнь направился в грот Весны, чтобы посмотреть, как печник кладет кан с выведенной наружу топкой. В гроте было тепло словно весной. Повсюду были расставлены цветы. Дым не портил запаха благовоний.
Явился Пинъань.
- От столичного воеводы Чжоу серебро доставили, - объявил он, протягивая визитную карточку и коробку.
В коробке лежали пять пакетов с серебром. Визитная карточка содержала между прочим следующее:
«…Столичный воевода Чжоу, военный комендант Цзин, командующий ополчением Чжан и дворцовые смотрители Лю и Сюэ шлют свои поздравления и с почтением подносят по пять цяней серебра и по два грубых платка».
Симэнь распорядился унести подношения в дальние покои и, передав ответную визитную карточку, отпустил гонца.
Между тем, раньше других прибыли в паланкинах золовка Ян, старшая невестка У и почтенная матушка Пань. За ними пожаловали монахиня Сюэ, старшая мать-наставница и монахиня Ван с послушницами Мяоцюй и Мяофэн, а также барышня Юй. Они поднесли Юйлоу подарки в коробках и поздравили с днем рождения, Юэнян приготовила чай, на который были приглашены все сестры. После чаю они разошлись по своим покоям.
Пань Цзиньлянь вдруг вспомнила про белую шелковую подвязку, которую пообещала сшить Симэню, и поспешила к себе. Она вынула шкатулку с шитьем, отрезала полоску шелка и села мастерить «драконью упряжь». Своими изящными пальчиками она достала из туалетной фарфоровой коробочки немного снадобья «сладкоголосой чаровницы» и, поместив его в шелк, зашила со всех сторон, затем подрубив края скрытым швом. Лента вышла на славу. Только Цзиньлянь удалилась в спальню, где, предвкушая ночные утехи с Симэнем, хотела спрятать свое изделие, как в спальне неожиданно появилась монахиня Сюэ. Она передала ей снадобье из детского места для укрепления плода. Цзиньлянь торопливо убрала снадобье и села рядом с монахиней. Та, убедившись, что поблизости никого нет, обратилась к хозяйке.
- Ну, вот и добыла, - прошептала она. - Наступит день сорок девятый, жэнь-цзы, прими натощак. А вечером раздели с хозяином ложе. Понесешь наверняка. Вон гляди, бодхисаттва из дальних покоев, наша матушка, тоже от моего снадобья заметно пополнела. Я тебе вот еще что посоветую. Благовонный мешочек из парчи сшей, а я куплю тебе писанный киноварью амулет с реальгаром. Положишь в мешочек и носи при себе. Сына зачнешь. Средство испытанное.
Сильно обрадованная Цзиньлянь спрятала снадобье в сундук, достала численник и стала листать. Знаки жэнь-цзы приходились на двадцать девятое. Цзиньлянь наградила монахиню тремя цянями серебра.
- Это так, пока, - говорила Цзиньлянь. - На трапезу овощей купить. А как понесу, да вы амулет дадите, я вам кусок шелку подарю на рясу.
- Не беспокойтесь, моя бодхисаттва! - заверяла ее монахиня Сюэ. - Я ведь не такая корыстная, как мать Ван. Это она говорит, будто в прошлый раз, когда мы с покойной бодхисаттве молились, я у нее кусок изо рта вырвала. Такой шум подняла! Как только меня ни оговорила! О боже! Пусть в преисподнюю попадет, я с ней препираться не стану. Я добро, только добро творю, живых бодхисаттв спасаю.
- А вы, мать наставница, свое дело делайте, - говорила Цзиньлянь. - Всяк ведь себе на уме. Только про наш уговор ей ни слова не передавайте.
- Глагол сокровенный да не услышит третий, - заверила ее монахиня. - Разве можно! В прошлом году, когда я помогла Старшей бодхисаттве счастье обрести, мать Ван в покое меня не оставляла. Ты, говорит, от меня скрыла, набила мошну. Так и пришлось половину отдать. Она ведь Будде служит! А никаких запретов знать не хочет, одна корысть ее гложет. От благодетелей жертвования тянет, а разве она молится? Но пробьет и ее час. Не возродиться ей тогда ни в шкуре, ни с рогами.
После разговора Цзиньлянь велела Чуньмэй угостить монахиню чаем. После чаю прошли в покои Ли Пинъэр. Сюэ сотворила молитву у дщицы усопшей, и они вернулись обратно к Цзиньлянь.
После обеда Юэнян велела накрыть столы и пригласила всех в теплую комнату. Оттуда гостьи прошли в гостиную залу, где за парчовыми занавесями и ширмами стоял накрытый на восемь персон стол. Рядом горела жаровня.
Когда подали вино и закуски, под вечер, Мэн Юйлоу поднесла чарку вина Симэнь Цину, одетому в белую шелковую куртку и подаренный дворцовым смотрителем Хэ яркий халат с летящей рыбой.
Симэнь и Юэнян заняли места на возвышении, остальные жены расположились по обеим сторонам ниже.
Немного погодя внесли высокие узорные свечи. В кувшине пенилось белое шаньсийское вино «ягненок». Певцы Шао Цянь и Хань Цзо вышли вперед, к праздничному столу, и заиграли на серебряной цитре и изогнутой, как серп луны, лютне, отбивая такт слоновой кости кастаньетами. Благодатной дымкой порхали трели, казалось, благовещее облако плавало над пирующими.
Одетая по-праздничному, напудренная и украшенная нефритовыми подвесками Юйлоу казалась нежной, словно весенний лотос. Точно колышащаяся на ветру цветущая ветка, с развевающимся расшитым поясом, она приблизилась к Симэню и, поднеся чарку, отбила четыре земных поклона, после чего приветствовала Юэнян и остальных сестер. Только она заняла свое место за столом, как появился зять Чэнь Цзинцзи. Рядом с ним, держа кувшин с вином, стояла его жена. Цзинцзи сперва поднес чарку Симэню и Юэнян, потом пожелал долгие лета Юйлоу и сел сзади. Повара подали лапшу долголетия и сласти. После смены блюд явился с коробкой Лайань.
- Примите поздравления от Ин Бао, - сказал слуга.
Симэнь велел Юэнян убрать подношения, а Лайаню приказал отправить приглашение жене Ин Боцзюэ - тетушке Ин.
- Надо будет пригласить дядю Ина и шурина У Старшего, - добавил он. - Тетушка Ин, знаю, и завтра не придет. Брата Ина пригласи, а отблагодарить можно и потом.
Лайань взял визитные карточки и вместе с Ин Бао удалился.
Симэню вдруг вспомнился прошлогодний день рождения Юйлоу. «Тогда еще и сестрица Ли пировала, - мелькнуло в голове, - а теперь все собрались, только ее нет». Тяжело стало Симэню, и на глаза навернулись слезы.
Тут появился Ли Мин. Он наполнил пирующим кубки и присоединился к певцам.
- А вы знаете напев «Сложив крылья, соединились вместе?» - спросила Юэнян.
- Знаем, - ответил Хань Цзо.
И, настроив инструменты, певцы хотели было начать, но их окликнул Симэнь.
- Спойте-ка цикл «Помню, как играла на свирели», - заказал он.
Певцы стали торопливо перестраиваться на новый мотив и начали.
На мотив «Встреча мудрых гостей»:
Я играла тебе на свирели…
Ты исчез - проглядела глаза.
Мы в разлуке, увы, постарели,
Леденеет пионов роса.
Над стеною белеет луна.
Мой покинутый терем угрюм.
В тишине я вздыхаю одна,
На отвесные скалы смотрю.
Мне звезда в небесах не вида
Год от года не будет вестей…
Время мчится быстрей скакуна,
Мимолетней осенних гусей.
На мотив «Беспечные, веселимся»:
Когда в ночи мы пировали столь беспечно,
Поверив, что судьбою связаны навечно,
И наслаждались единением сердец,
Могла ли я предвидеть радости конец?
В покоях расписных так льнули мы друг к дружке!
Надменный баловень! Ты взял от той пирушки
Все: шпильку, веер, кастаньеты-погремушки
И крошку-бабочку на шелковой подушке.
На мотив «Терзает ревность»:
Молода я и красива,
В ласках - трепетно стыдлива.
Мы с тобой в любви счастливой,
Словно уточки под ивой,
Извелись в утехах резвых,
Полупьяны, полутрезвы,
В половину одурев,
Утонуть в любви успев.
Ныне тяжко мне и жутко,
И под полог парных уток
Просочился холодок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210