Это еще больше обозлило Чуньмэй.
- Ступай, шлюха неотесанная! - закричала она. - По тебе улицы и переулки скучают. Будь ты порядочная да самостоятельная, в своем бы доме сидела, а то по чужим домам шляешься, подаяние клянчишь. Убирайся и чтоб я тебя больше не видала!
- Я не с тобой живу! - отвечала Шэнь.
- Не со мной! - не унималась Чуньмэй. - Смотри! слуг позову. Без волос останешься.
- Дочка! - опять вмешалась госпожа У. - Ну что с тобой сегодня? Иди-ка к себе и успокойся!
Но Чуньмэй не двинулась с места. Певица Шэнь, рыдая, спустилась с кана, поклонилась тетушке У и принялась увязывать одежду в узел. Не дожидаясь носилок, она попросила тетушку послать Пинъаня за Хуатуном, чтобы тот проводил ее до дома Хань Даого. После ее ухода Чуньмэй еще раз разразилась бранью и удалилась.
- Выпила она, должно быть, - заметила У Старшая, обращаясь к дочери Симэня и Юйсяо. - А то не стала бы, наверно, так ругаться. Мне прямо неловко было слушать. Ну пусть бы человек не спеша собрался, а то гнать … и провожать не велела. На что ж это похоже?! Разбушевалась - не подступись. Зачем так людей нервировать?!
- Наверно, они там выпили, - сказала Юйсяо.
Чуньмэй тем временем вернулась к себе возбужденная.
- Как же я эту неотесанную шлюху отчитала! - начала она, обратившись к сидящим. - В два счета выставила. Если б не тетушка У, она бы, проклятая, у меня оплеух заработала. Ишь до чего зазналась! Кого она из себя корчит?! Только меня она еще плохо знает!
- Ты сучок срубила, а всему дереву рану нанесла! - говорила Инчунь. - Попридержи язык-то. Шлюхой обзываешь, а тут барышня Юй.
- К ней это не относится, - продолжала Чуньмэй. - Барышня Юй - дело другое. Вот уж который год она к нам ходит, а назови, кого она хоть раз обидела. Попросишь, сейчас же споет. Разве ее можно с этой наглой шлюхой равнять? А чем она, дура хвастается?! Она ж ни одной настоящей песни, ни одного напева не знает. Только и тянет свою «Овечку с горного склона» да «Застряла в решетке южная ветка». Несет всякую дребедень - слушать тошно, а гонору хоть отбавляй. Ей, по-моему, хотелось барышню Юй вытеснить. Ее место она занять мечтает.
- Этого-то она и добивается! - поддержала ее барышня Юй. - Вчера матушка Старшая мне петь велела, так у меня лютню прямо из рук вырвала. Матушка тогда и говорит мне: пусть, мол, она первая поет, а ты потом. А уж вы на нее не обижайтесь, - продолжала Юй, обращаясь к Чуньмэй. - Откуда ей знать, какие правила в солидных домах заведены. И как ей подобает к вам относиться, она тоже понятия не имеет.
- Я вот ее отругала, а она опять к жене Хань Даого отправилась, - говорила Чуньмэй. - Только как ты ни подражай этой проклятой шлюхе, я тебя не испугаюсь…
- Ну зачем ты, дочка, так горячишься? - вставила бабушка Пань.
- Погодите, я сейчас сестрице чарочку поднесу, - сказала Жуи. - Она и успокоится.
- Вот ведь какая у меня дочка! - подхватила Инчунь. - Разгорячится - не уймешь. - Она обернулась к барышне Юй: - Спой-ка что-нибудь получше.
Барышня Юй взяла лютню.
- Я вам, бабушка и сестрица, спою «Смятеньем объята в спальне Инъин» на мотив «Овечка с горного склона».
- Только с чувством пой, - наказывала Жуи. - А я чарку налью.
Инчунь подняла чарку и обратилась к Чуньмэй.
- Хватит, дочка! Не горячись, успокойся! Тебе мать родная подносит. Выпей!
Чуньмэй не выдержала и рассмеялась.
- Ах ты, потаскушка несчастная! - шутя заругалась она на Инчунь. - И ты в матери мне заделалась? - Чуньмэй обернулась в сторону барышни Юй и продолжала: - Не надо «Овечку». Спой лучше «Воды реки».
Певица расположилась сбоку и, аккомпанируя на лютне, запела:
Как луна бела, как цветок нежна,
Но поблек цветок, и зашла луна
На дверях - замки!
По двору метет лишь восточный вихрь,
Холод без конца, дождь промозгл и лих,
Смяты лепестки!
Я ленюсь возжечь свежий аромат,
Башмачков не шью, мои пяльцы спят,
Сохну от тоски!
Тень былой любви вновь встает в ночи,
Грудь сжимает боль и нутро кричит,
Хмурятся виски!
Неужели мой близится конец,
Иволгу впусти в золотой дворец!
Будем ли близки?!
Ясень шелестит сочною листвой,
Благодатный дух, ласковый покой,
Там расцвел банан…
Бабочки в пыльце радостно снуют,
Иволгам в ветвях сладостный уют
В утренний туман…
Хор цикад умолк, на ветвях роса.
Милый мой далек, словно небеса,
Дальше дальних стран…
Бросил дорогой девицу одну.
Кто поет в тени? - Подошла к окну,
Изогнула стан…
Веер вдруг упал на мое окно:
Молодец пришел, веер тот - письмо,
Если не обман…
Не снести жары - тело, как в огне,
Только веер мне, только полог мне
Веют холодком.
Тусклою свечой я освещена,
Вот взошла луна, я, как тень, одна.
Тосковать о ком?
Гуси в даль летят, а затем - домой,
Но опять весной ненаглядный мой
Слишком далеко.
Сшить хочу халат, чтобы впору был,
Но далекий край, что его пленил,
Жаль, мне не знаком.
Я с подарком шлю к милому гонца,
Помашу с крыльца - нет пути конца -
Встретить не легко!
Сливу я спрошу, уж в который раз!..
Без тебя больна, свет очей угас,
Пожелтел нефрит.
И тревожен сон - плачу я во тьме,
Страшен полумрак, тени на стене,
Страж унылый ритм.
Мне желанья нет согревать постель,
Тяжких мыслей рой - бесов канитель,
Вместо вздоха - хрип.
Шеи стебелек горестно поник,
Будто все цветы вдруг опали в миг -
Опустел мой скит.
Память о любви мне не одолеть,
В центре уголек долго будет тлеть -
Всё нутро горит!
Однако оставим их, и расскажем о Симэнь Цине.
Когда Симэнь по возвращении из Синьхэкоу от Цая Девятого спешился у ворот, к нему обратился Пинъань.
- Господин Хэ присылал посыльного из управы, - докладывал привратник. - Приглашает вас завтра в управу на допрос задержанной шайки грабителей. Его сиятельство Ху целую сотню календарей на новый год прислали. От коменданта Цзина принесли свиную тушу, жбан вина и четыре пакета с серебром. Подношения зятюшка принял, но ответ без вас дать не решился. Под вечер его слуга опять вас, батюшка, спрашивал. Визитную карточку только его сиятельству Ху отправили, а посыльного наградили цянем серебра. От господина Цяо приглашение принесли. Вас завтра на пир приглашают.
Потом Дайань вручил хозяину ответ цензора Суна.
- Его сиятельство Сун обещали завтра рассчитаться, - докладывал Дайань. - Меня и носильщиков наградили пятью цянями и передали сто календарей.
Симэнь позвал Чэнь Цзинцзи и велел отнести пакеты с серебром к хозяйке в дальние покои, а сам направился в залу.
Тем временем Чуньхун поторопился в залу.
- Батюшка воротились, а вы все веселитесь? - обратился он к Чуньмэй.
- Вот дикарь арестант! - заругалась горничная. - «Батюшка воротились»… А нам-то какое до него дело?! Раз нет матушки, он сюда не заглянет.
И они, как ни в чем не бывало, продолжали веселый пир.
Симэнь же проследовал в покои Юэнян. Там расположились старшая невестка У, монахини и остальные. Юйсяо помогла хозяину раздеться. Симэнь сел. Ему тотчас же накрыли стол. Он позвал Лайсина и отдал распоряжения относительно предстоящих приемов:
- Тридцатого цензор Сун устраивает у нас проводы губернатору Хоу, первого надо будет заколоть свинью и барана для семейного жертвоприношения, а третьего - угощение командира Чжоу и дворцовых смотрителей Лю и Сюэ по случаю их повышения в должности.
Слуга удалился.
- Какого вина изволите, батюшка? - спросила Симэня стоявшая рядом Юйсяо.
- Открой-ка жбан бобового, которое прислал комендант Цзин. Надо попробовать, что это за вино.
Вернулся с ответом Лайань.
Юйсяо поспешно принесла вино и, откупорив жбан, наполнила чарку, которую поднесла Симэню. Он отпил глоток чистого, как янтарь, ароматного напитка и приказал:
- Его буду пить.
Вскоре на столе появились закуски.
Пока Симэнь пировал в хозяйских покоях, Лайань и солдаты с фонарями вечером проводили Юэнян и остальных жен домой. На Юэнян была горностаевая шуба, расшитая золотом светло-коричневая атласная кофта и нежно-голубая юбка.
Ли Цзяоэр и остальные жены были в собольих шубах, белых шелковых кофтах и вытканных золотом лиловых юбках. Юэнян не могла не обратить внимания на то, что Цзиньлянь вырядилась в шубу Ли Пинъэр, а свою шубу отдала Сунь Сюээ.
Прибывшие вошли в покои хозяйки и приветствовали Симэня. Только Сюээ склонилась в земном поклоне сначала перед Симэнем, потом перед Юэнян. Женщины прошли в гостиную, где поклонились старшей невестке У и монахиням. Юэнян села и повела разговор с Симэнем.
- Супруга Ина была так обрадована, увидев нас всех, - говорила она. - За столом собралось больше десяти человек. Были соседка Ма и жена Ина Старшего Ду Вторая. Двух певиц звали. Малыш у них растет такой здоровый, толстощекий. Но Чуньхуа с тех пор заметно осунулась и побледнела. Лицо какое-то длинное стало, как у ослицы. И чувствует себя неважно. Ведь все хлопоты на нее легли. Впрочем им там всем досталось. Рук у них не хватает. Перед уходом брат Ин нам земные поклоны отвешивал, благодарностями осыпал. Тебя за щедрые подарки просил благодарить.
- И Чуньхуа, рабское ее отродье, тоже к вам выходила? - спросил Симэнь.
- А почему ж нет? - удивилась Юэнян. - Что она, дух бесплотный, что ли? У нее вроде и нос и глаза - все на месте.
- Ей, черной кости, рабскому отродью, только бы свиней кормить.
- Ну что ты болтаешь? - срезала его хозяйка. - Слушать не хочется. По-твоему только ты подобрал красавиц одну к другой, только тебе можно ими хвастаться, да?
Тут в разговор вступил стоявший сбоку Ван Цзин.
- Дядя Ин как матушек увидел, даже выйти не решился, - говорил он. - В пристройку увильнул и давай в щелку за матушками подглядывать. Совесть, говорю, у тебя есть, почтеннейший? Зачем же украдкой-то подглядываешь? Так он на меня с кулаками набросился.
От хохота Симэнь так сощурился, что глазных щелок не видно было.
- Вот Попрошайка разбойник! - заругался он, наконец. - Погоди же, только ко мне приди, я тебе глаза мукой засыплю.
- Вот, вот, - подтвердил Ван Цзин.
- Чепуху ты болтаешь, негодник! - отрезала Юэнян. - Зачем человека напрасно оговаривать?! Его и следа не было видно. Где он за нами подглядывал? Он только перед нашим уходом и вышел.
Ван Цзин вскоре ушел. Юэнян поднялась и пошла в гостиную, где приветствовала старшую невестку У и монахинь. Падчерица, Юйсяо и остальная прислуга склонилась перед хозяйкой в земном поклоне.
- А где же барышня Шэнь? - сразу спросила Юэнян.
Никто не решался рта раскрыть.
- Барышня Шэнь домой ушла, - наконец, сказала Юйсяо.
- Почему ж она меня не дождалась? - продолжала недоумевать хозяйка.
Тут супруга У Старшего, будучи не в состоянии больше скрывать происшедшее, рассказала, как на певицу обрушилась Чуньмэй.
- Ну, не захотела петь и что ж такого? - говорила в раздражении Юэнян. - А ругать к чему? Тем более служанке! Совсем не пристало распоясываться! А впрочем, когда в доме нет настоящего хозяина, тогда и прислуга порядка не знает. И на что только это похоже? - Юэнян обернулась в сторону Цзиньлянь и продолжала. - А ты, если твоя горничная распускается, должна ее приструнить.
- Я такой невежды-упрямицы отродясь не встречала, - заговорила, улыбаясь, Цзиньлянь. - Ветер не дунет, дерево не закачается. Раз ты по домам ходишь, знай свое дело - пой, когда тебя просят. Нечего на рожон лезть. Кто ей велел зазнаваться?! Права Чуньмэй, что ей все прямо в глаза сказала. Впредь не будет задираться.
- На язык ты бойка, спору нет, - продолжала Юэнян. - По-твоему выходит, пусть на всех без разбору бросается, всех из дому гонит? Стало быть, и урезонить ее не моги?
- Так, может, мне прикажете ее палками избить из-за какой-то безграмотной шлюхи, так, что ли?
Тут Юэнян так и побагровела от злости.
- Ну, потакай ей больше! Она, увидишь, со всеми родными, близкими и соседями переругается.
С этими словами Юэнян встала и направилась к Симэню.
- Кто это тебя? - спросил Симэнь.
- Сам знаешь кто! - отвечала Юэнян. - Вот каких воспитанных горничных ты в доме собрал!
И она рассказала ему, как Чуньмэй выгнала певицу Шэнь Вторую.
- Ну, а почему ж она ей спеть не захотела? - говорил, улыбаясь, Симэнь. - Не волнуйся! Пошлю ей завтра со слугой лян серебра и все будет в порядке.
- И коробку барышня Шэнь забыла взять, - заметила Юйсяо.
- Нет, чтобы горничную вызвать да внушение сделать, ты только знаешь зубоскалить, - говорила Юэнян, видя, как несерьезно он отнесся к ее словам. - Не нахожу ничего смешного!
При виде разгневанной хозяйки Мэн Юйлоу и Ли Цзяоэр удалились к себе. Симэнь продолжал выпивать как ни в чем не бывало.
Через некоторое время и Юэнян прошла в спальню и стала раздеваться.
- А это что за пакеты? - спросила она Юйсяо, заметив на сундуке четыре пакета с серебром.
- Это комендант Цзин двести лянов принес, - объяснил Симэнь. - Просил с цензором Суном насчет повышения поговорить.
- Зятюшка передал, - говорила Юйсяо. - Я на сундук положила, а вам, матушка, забыла сказать.
- Раз чужие, надо было в буфет убрать, - заключила Юэнян.
Юйсяо спрятала в буфет серебро, но не о том пойдет рассказ.
Тем временем Цзиньлянь продолжала сидеть в покоях Юэнян. Она поджидала хозяина, чтобы вместе пойти к себе в спальню. В этот благоприятный для зачатия день жэнь-цзы ей не терпелось принять снадобье монахини Сюэ и быть с Симэнем. Он, однако, не собирался выходить из-за стола. Цзиньлянь отдернула дверную занавеску.
- Ну, ты идешь? - спросила она. - Я пошла.
- Иди, дитя мое! - отвечал Симэнь. - Я выпью и сейчас приду.
Цзиньлянь удалилась к себе.
- А я не хочу, чтобы ты туда шел, - заявила Юэнян. - Мне еще с тобой поговорить нужно. Какие вы неразлучные! Куда иголка, туда и нитка. До чего ж она обнаглела, бесстыжая! И надо ж: врывается ко мне в покои и зовет. Ты ему жена, а мы, выходит, никто, да? Ну и у тебя тоже нет ни стыда ни совести. Не зря тебя судят да рядят. Все - твои жены, и ты обязан ко всем относиться одинаково. К чему одну выделять? Она тебя как на привязи держит. После поездки в столицу и тени твоей в дальних покоях не видно. Как же тут зла не будет? Нет, ты и похлебки попробуй, а не только лакомый кусочек. А то держит у себя, ни на шаг не отпускает. Я про себя не говорю. Я не такая, но другие этого не простят тебе. Может, и промолчат, а в душе гнев затаят. Вон сестрица Мэн в гостях крошки в рот не взяла. Не знаю, то ли она простудилась, то ли сердце от обиды зашлось. Во всяком случае, воротилась сама не своя. Ин Вторая ей чарку поднесла, а ее вырвало. И ты не заглянешь к ней, не навестишь?
- Ей в самом деле плохо? - переспросил Симэнь и, приказав слугам убрать со стола, направился в покои Юйлоу.
Ее платье было небрежно брошено на кан. Раздетая, без головных украшений, она лежала с опущенной вниз головой и тяжело дышала. Ее мутило. Ланьсян разжигала печь.
- Скажи, что с тобой, дитя мое? - спрашивал Симэнь. - Завтра же приглашу врача, пусть осмотрит.
Юйлоу не проронила ни слова, даже головы не подняла. Симэнь приподнял ее, и они сели рядом. Ей было тяжко. Она все время разглаживала грудь.
- Дорогая моя, что с тобой? Скажи! - расспрашивал Симэнь.
- Душит меня, - проговорила она. - А ты что спрашиваешь? Шел бы, тебя ведь ждут, наверно.
- Не знал я, что тебе плохо, - оправдывался он. - Мне только что Старшая сказала.
- Где тебе знать?! - продолжала Юйлоу. - Какая я тебе жена! Иди к своей любимой.
Симэнь обнял ее за шею и поцеловал.
- Ну, зачем ты так говоришь! Не насмехайся надо мной! - Симэнь крикнул Ланьсян. - Ступай завари матушке ароматного чаю да покрепче.
- Чай готов, - отвечала горничная и тотчас же подала чашку.
Симэнь поднес ее к губам Юйлоу.
- Поставь! Я сама, - сказала Юйлоу. - Не надо за мной ухаживать. Себя не утруждай. А над тобой никто не насмехается. Только уж очень редко ты сюда заглядываешь. Нынче солнце, должно быть, на западе взошло, не иначе. А Старшая напрасно обо мне напомнила. Только лишние терзания.
- Пойми, в эти дни у меня минуты свободной не выпало - так я был занят, - оправдывался Симэнь.
- Да, да, конечно! Но зазнобу свою ты, однако ж, не забыл. Вот как она тебя крепко держит! А мы неходовой товар. Нас лучше упрятать куда подальше. Может, лет за десять разок и вспомнишь.
Симэнь хотел поцеловать ее, но она воспротивилась.
- Отстань, от тебя вином несет. Человек целый день в рот ничего не брала, а ты пристаешь. Нет у меня никаких желаний …
- Если ты не ела, я велю накрыть стол. Вместе поедим. Я тоже еще не ел.
- Нет, мне не до еды. Ешь, если хочешь.
- Ты не хочешь, я один есть тоже не стану. Тогда давай ложиться спать. А утром я за лекарем Жэнем пошлю.
- Вот еще! Не надо мне ни лекаря Жэня, ни лекаря Ли. Лучше пусть тетушка Лю снадобья даст.
- Ложись, - уговаривал ее Симэнь. - А я тебя поглажу, тебе и полегчает. Я ведь, знаешь, массажировать мастер. Стоит мне только коснуться, и недуг как рукой снимет.
- Сказала бы я тебе, - не выдержала Юйлоу. - Знаю, какой ты мастер!
Тут Симэнь вдруг вспомнил:
- Знаешь, инспектор просвещения Лю прислал мне как-то десяток пилюль. Они были изготовлены в Гуандуне из бычьего безоара и залиты в очищенном воске. Их надо принимать с вином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210