- Пусть по чарочке выпьют. Не обиделись бы.
Симэнь крикнул Инчунь, но она не отозвалась. Тогда Жуи сама пошла в кухню.
- Сестрица, тебя батюшка зовет, сказала она Инчунь.
Когда горничная подошла к столу, Симэнь велел Жуи налить ей чарку и положить закусок. Инчунь осушила чарку и, стоя у стола, стала закусывать.
- Надо бы и сестрицу Сючунь позвать, - обратилась к ней Жуи. Инчунь удалилась.
- Она не придет, - сказала Инчунь, вернувшись из кухни, а немного погодя забрала с кана постель и пошла на ночлег. - Не хочу в гостиной на скамейке ночь коротать. Пойду на кан, к Сючунь под бок. Чай там кипит батюшке, сама тогда нальешь.
- Прикрой заднюю дверь, - наказала Жуи. - Я потом запру.
Инчунь удалилась. Немного погодя Жуи собрала со стола посуду, подала Симэнь чай, а сама пошла запереть дверь.
На всякий случай она разобрала для хозяина постель, как следует согрела шелковое одеяло и расшитые подушки.
- Вы где будете спать, батюшка? - спросила она. - На кане или на кровати?
- Давай на кровати.
Жуи расстелила перину и позвала Симэня, чтобы помочь ему снять туфли и чулки, а сама после омовения заперла дверь, поставила на столик у кровати лампу и, раздевшись, забралась под одеяло. Они лежали обнявшись. Жуи играла с Симэнем. Она мяла руками его предмет, который, подтянутый подпругой, являл вид грозный и устрашающий. Она радовалась и в то же время побаивалась. Они целовались, крепко прильнув друг к другу. Опасаясь как бы не простыла Жуи, которая лежала на спине под одеялом совершенно голой, Симэнь прикрыл ей грудь нагрудником, ухватил за обе ноги и, собравшись с силами, начал заталкивать и выдергивать. Женщина порывисто дышала, и от его молотьбы действий лицо ее горело огнем.
- А этот нагрудник мне тоже покойная матушка дала, - заметила она.
- Не беспокойся, душенька моя! Я тебе завтра же из лавки полкуска красного атласу принесу. В шелковом белье и атласных ночных туфельках меня встречать будешь.
- Вот спасибо! А я выберу время и сошью.
- Да, я что-то запамятовал, сколько тебе лет и как твоя фамилия, - спросил Симэнь. Муж у тебя вроде был по фамилии Сюн?
- Да, его звали Сюн Ван, а моя девичья фамилия - Чжан, я - Чжан Четвертая. Мне тридцать второй год пошел.
- Значит, я на год старше.
Симэнь продолжал свое дело, называя ее Чжан Четвертой.
- Будешь мне усердно служить, дитя мое, - говорил он, - кормилицей к младенцу Старшей хозяйки поставлю, а если сама наследником обзаведешься, - вознесу, младшей женой сделаю. Место покойной твоей матушки займешь. Что на это скажешь, а?
- Муж у меня умер, родителей тоже не стало, - говорила Жуи. - Всем сердцем рада служить вам, батюшка. Вот о чем мечтаю, и нет у меня другого желания. Быть бы мне до самой моей смерти рядом с вами, батюшка. А за щедрые милости ваши и посулы не знаю, как мне вас и благодарить.
Сказанное пришлось весьма по душе Симэню и привело его в неописуемый восторг. Держа в руках ее белоснежные ножки, на которых красовались зеленые вытканные цветами шелковые туфельки, он заботился только о том, чтобы погружаться по самую маковку. Оба раскачивались изо всей мочи. Жуи внизу была не в силах унять стенанья, на затем нежный голосок ее стихал, а сверкающие точно звезды глаза тускнели.
Через немалый промежуток времени Симэнь велел ей встать на четвереньки и раздвинуть ноги, а сам, накинув на себя красное шелковое одеяло, сел на нее верхом и заправил свой предмет в срамную щель. При свете лампы он мял ее белоснежную попку и, раскачиваюсь, наносил удары.
- Чжан Четвертая! Детка! - приговаривал Симэнь. - Кричи как следует: «Родной мой! Любимый!» - и не останавливайся, а я буду поддавать по своему.
Жуи не оставалась безучастной. Она все время потрафляла ему, поднимая ноги навстречу его движениям. Опять не смолкал ее нежный, дрожащий шепот. Прошла целая стража, прежде чем Симэнь завершил, наконец, поединок, выпустил семя и затем, после длительного сладостного оцепенения вынул наконец свой веник из потаенной ложбины. Жуи тотчас же привела его в порядок, вытерев платком, и они, обнявшись, проспали до пятой предутренней стражи, когда запели первые петухи. Жуи опять начала заигрывать, взяв то самое себе в рот.
- А как матушка Пятая играет! - откликнулся Симэнь. - Целую ночь, боится, как бы я не озяб. Даже за малой нуждой с постели не пускает.
- Не беспокойтесь, батюшка! - заверила его Жуи. - Что же, я разве от вас не выпью?
И Симэнь тут же, воспользовавшись ее заверением, отправил все содержимое своего мочевого пузыря ей в рот.
Так всю ночь провели они в утехах и ласках, которые сопровождались неумолчным щебетом и лепетанием.
На другой день первой встала Жуи. Она отперла дверь и поставила для умывания таз воды. Симэнь оделся и после утреннего туалета направился в переднюю залу, где наказал Дайаню:
- Надо будет взять двоих солдат и срочно доставить в цензорское управление его сиятельству Суну золотой треножник, украшенный фигурами восьми бессмертных. Он стоит в крытой галерее. Когда вручишь визитную карточку, обожди ответа.
Симэнь обернулся к Чэнь Цзинцзи и велел ему завернуть кусок расшитого золотом атласа и кусок пестрого атласа. Циньтуну было дано распоряжение приготовить плед и седлать коня для предстоящей поездки хозяина в Синьхэкоу на свидание с Цай Сю.
Симэнь Цин ел рисовый отвар в покоях Юэнян.
- Неужели мы все пойдем в гости к госпоже Ин? - спросила Юэнян. - Надо кому-то из сестер и за домом присмотреть и старшей невестке У компанию составить.
- Но я уже приготовил пять подарков, - говорил Симэнь. Ты поднесешь лиф, золотые серьги и пять цяней серебра, остальные - по два цяня серебра и по платку. Все пойдете. А дома дочь с тетушкой побудет. Не все ли равно. Нет, вы все должны пойти. Я брату Ину слово дал.
Юэнян не проронила ни слова в ответ.
- Мне домой пора, матушка, - сказала ей, поклонившись, Гуйцзе.
- А ты куда спешишь? - отозвалась хозяйка. - Погостила бы еще денек.
- Мамаше нашей что-то нездоровится, - объяснила Гуйцзе. - А сестры заняты и некому за ней поухаживать. Я в другой раз, в новогодние праздники, подольше погощу, хорошо?
Певица поклонилась Симэню. Юэнян дала ей две коробки сладостей к чаю и лян серебра. После чаю Гуйцзе ушла.
Симэнь оделся в парадный халат и пошел в переднюю залу. Тут явился Пинъань.
- Его сиятельство комендант Цзин прибыли с визитом, - доложил он.
Симэнь вышел навстречу гостю и провел его в залу, где они обменялись приветствиями. Военный комендант Цзин был облачен в парадный халат с квадратными нашивками и круглым воротом, препоясан золотым поясом, уши для тепла были прикрыты наушниками.
- Давненько не виделись, сударь! - отвешивая поклон, заговорил Цзин. - Прошу покорно меня простить, что не смог поздравить вас с высоким назначением.
- Премного вам благодарен, сударь, за щедрые дары, - отвечал Симэнь. - Извините, до сих пор не засвидетельствовал вам почтение.
После взаимных любезностей они сели на места, предназначенные гостю и хозяину. Подали чай.
- Вас, я вижу, ждет отличный конь, - обратился Цзин. - Далеко ли путь держите?
- Видите ли, цензор Сун Гунцзу, начальник Ведомства работ Ань Фэншань, Цянь Лунъе и Хуан Тайюй вчера угощали у меня правителя Девятиречья Цая Девятого, сына его превосходительства императорского наставника, - объяснял хозяин. - Поскольку правитель Цай удостоил меня своей визитной карточкой, я считаю своим долгом нанести ему ответный визит и незамедлительно. Его сиятельство вот-вот собирается отчалить.
- Ваш покорный слуга как раз прибыл просить вас об одном одолжении. Дело в том, что у цензора Суна в этом году истекает срок полномочий. В конце года ожидаются перемещения чинов местной службы. Сыцюань, будьте так добры, замолвите у цензора словечко насчет меня. Прослышал, он пировал вчера у вас, вот и решился попросить вашего благодеяния.
- Это не так трудно сделать, - заверил его Симэнь. - Мы ведь друзья, и для вас я рад сделать все, что в моих силах. Дайте только ваш послужной список. На ваше счастье, цензор еще будет устраивать у меня прием. Тогда и поговорю.
Цзин поспешно встал и бил челом Симэню.
- Я вам так обязан! Благодарю за щедрые милости! - говорил он. - А послужной список у меня с собой.
С этими словами он велел сопровождающему подать список, который он собственноручно вручил Симэню.
Послужной список гласил:
«Цзин Чжун, военный комендант, инспектор пехоты и конницы Шаньдуна, квартальный надзиратель левого гарнизона Цинхэ, тридцати двух лет от роду, уроженец расположенного в Загорье Таньчжоу, как наследник ратных подвигов своих предков был возведен в чин старшего тысяцкого вышеназванного левого гарнизона, а после успешного окончания военной академии в таком то году занял нынешний пост инспектора пехоты и конницы в Цзичжоу. На протяжении лет …»
Следовало подробное перечисление заслуг. Когда Симэнь просмотрел список, Цзин достал из рукава лист подношений и вручил его со словами:
- Не откажите, примите скромный дар, прошу вас.
Симэнь прочитал: «Отборного риса двести даней».
- Что вы! - воскликнул он. - Мы же с вами друзья! Нет, я никак не могу принять.
- Если вы не хотите принять, Сыцюань, то цензору Суну пригодится поднести, - упрашивал Цзин. - Не отвергайте! Знай я, что вы откажетесь, не решился бы вас беспокоить.
После долгих церемоний Симэнь, наконец, согласился принять серебро.
- Ладно, пока возьму, - сказал он. - А насчет вас я с ним при первом же свидании поговорю. О результатах сообщу через посыльного.
Подали чай. Цзин откланялся и, поблагодарив Симэня, ушел.
- Если кто без меня пожалует с визитом, карточку прими, а за мной не приезжайте, - наказывал Пинъаню Симэнь. - Четверых солдат у ворот поставь.
С этими словами он вскочил на коня и отбыл к Цай Сю. Его сопровождал Циньтун.
* * *
А теперь расскажем про Юйсяо, горничную Юэнян. Отправив Симэня, она пошла к Пань Цзиньлянь.
- Что же вы, матушка, вчера так скоро ушли? - спрашивала она Цзиньлянь. - А мы до поздней ночи засиделись. Мать Сюэ читала «Драгоценный свиток о праведной Хуан», потом матушка Вторая чаем угощала, а матушка Третья распорядилась принести вина и закусок. Гуйцзе и Шэнь Вторая по очереди пели. Только в третью ночную стражу разошлись. И чего только про вас не говорила моя хозяйка! Вы, говорит, как услыхали, что у батюшки гости разошлись, так сразу к себе бросились. Вот, говорит, как она его держит. Уж и в день рождения Третьей к себе завлекает. А матушка Третья и отвечает: «Не стану я перед людьми позориться. Не собираюсь с ней, - это с вами, матушка, - тягаться. Нас вон сколько: к которой пожелает, к той пусть и идет».
- Ну вот! - воскликнула Цзиньлянь. - Они совсем ослепли, что ли? Ну скажи, ночевал он у меня сегодня или нет? А попробуй ты им объясни, нехороша будешь.
- Хозяин к матушке Шестой в покои все время ходит, - подтвердила Юйсяо. - Но к кому? Ведь матушки Шестой давно нет.
- Цыпленок не мочится, и все ж нужду справляет, - заметила Цзиньлянь. - Одна умерла, другая гнездо заняла.
- А как разгневалась на вас моя хозяйка! - продолжала Юйсяо. - Почему, мол, вы у батюшки шубу попросили, а ей ни слова. Когда батюшка ей ключи принес, она ему выговор сделала: «Когда сестрица Ли скончалась, ты ворчал, горничных и служанок ее велел на месте оставить. Давно ли это было? И вот, ни слова не говоря, уж и шубу ее любимую другим отдаешь». А батюшка ей объясняет: «Ей ведь одеть нечего». «Как так нечего? - спрашивает она. - а почему заложенную не хочет? Ей, видишь ли, вот эту вынь да положь. Умерла сестрица, так у нее глаза разгорелись на ее добро? А будь сестрица жива, наверно как-нибудь обошлась бы.»
- Это я вам, матушка, по секрету сказала, - заключила Юйсяо, - до вашего сведения довела, а вы уж меня не выдавайте. Гуйцзе сегодня ушла, хозяйка к выезду готовиться. Хотела с супругой У Старшего Сюээ оставить, но батюшка не согласился. Все, говорит, в гости пойдете. Так что, вы, матушка, тоже будьте готовы.
С этими словами Юйсяо и ушла.
Цзиньлянь села перед туалетным зеркалом, украсила прическу цветами и бирюзой, попудрилась и нарумянилась, потом послала Чуньмэй к Юйлоу узнать, какого цвета платье одеть.
- Ведь батюшка велит траур соблюдать, - говорила горничной Юйлоу, - значит, все будут одеты скромно. Будут бледные тона.
Решено было, что каждая украсит прическу белой сеткой и бледно-голубым с золотой ниткой газовым платком, который будет держать жемчужный ободок, а на себя оденет кофту с застежкой из тканного с золотом атласа и голубую атласную юбку. Только У Юэнян, помимо жемчужного ободка, венчала себя белой газовой шапочкой, отороченной выдровым мехом. Шапочку сверху украшала золотая дуга. В ушах у нее сверкали серьги с заморскими жемчужинами. На ней была кофта цвета алоэ с пестрым нагрудником и расшитая золотом зеленая юбка. Ее ожидал большой паланкин, остальным предназначались малые. Паланкины обогревались медными жаровнями. Сопровождали их Ван Цзин, Цитун и Лайань. Солдаты окриками разгоняли с дороги зевак. Распростившись с женой У Старшего, монахинями и мамашей Пань женщины отбыли к Ин Боцзюэ, где справляли месяц со дня рождения его сына, но ни о том пойдет наш рассказ.
Жуи и Инчунь между тем накрыли стол. Кроме кушаний, которые остались от пировавшего накануне Симэня, они поставили кувшин цзиньхуаского вина, налили из жбана кувшин виноградного и в полдень пригласили мамашу Пань и Чуньмэй.
Пела им барышня Юй. Угощение было в самом разгаре. И надо же было тому случиться!
- Барышня Шэнь, говорят, уж очень хорошо поет на мотив «Повесила портрет», - сказала вдруг Чуньмэй. - Сходили бы за ней. Пусть споет.
Только Инчунь хотела послать за певицей Сючунь, как к ним вошел Чуньхун и встал погреться у жаровни.
- А ты что ж, арестантская твоя душа, матушек не сопровождал? - спросила его Чуньмэй.
- Батюшка Ван Цзина послал, - отвечал Чуньхун. - Меня за домом оставил присматривать.
- Замерз, должно быть, разбойник, а? Погреться пришел? - спрашивала Чуньмэй и крикнула Инчунь. - Налей-ка ему чарку. А ты пей и ступай Шэнь Вторую позови. Скажи, что я велела ей прийти бабушке спеть.
Чуньхун осушил чарку и поторопился в дальние покои.
Тем временем жена У Старшего, монахини и Юйсяо, а за компанию с ними и певица Шэнь пили заваренный с тмином и кунжутом чай. Чуньхун отдернул дверную занавеску и, войдя к ним в комнату, позвал певицу.
- Поди-ка сюда, - сказал он. - Тебя тетушка Старшая петь зовет.
- Тетушка Старшая здесь, - отвечала Шэнь, имея в виду невестку У. - Что, другая объявилась?
- Тетушка Чуньмэй тебя зовет, - пояснил Чуньхун.
- Какая тетушка! Подумаешь! - недоумевала певица. - С чего это я ей понадобилась? Там же барышня Юй, а я тетушке Старшей пою.
- Ничего, пойди спой, потом вернешься, - заметила госпожа У.
Однако певица точно приросла к своему месту. Чуньхун удалился.
- Я звал, она не идет, - объяснил он Чуньмэй. - Они в покоях хозяйки сидят.
- Скажи: я зову, она и придет, - настаивала Чуньмэй.
- Я так и сказал, - подтвердил Чуньхун. - Тетушка Старшая, говорю, тебя зовет, а ей хоть бы что. «Тетушка Старшая, - отвечает, - здесь сидит. Там, говорит, другая что ли объявилась?» Тетушка Чуньмэй, говорю ей. «С каких, - отвечает, - пор она тетушкой заделалась? Звать начала? Занята я, говорит, тетушке Старшей пою». Тут к ней обратилась жена У Старшего и говорит: «Пойди спой, потом вернешься». Но она ни в какую.
Не услышь этого Чуньмэй, все бы шло своим чередом, а тут в ней, казалось, взбунтовались три демона дурных страстей, гневные духи вырвались из пяти внутренностей и достигли небес. У нее покраснели уши, а потом побагровело все лицо. Ее пытались удержать, но не тут-то было. Чуньмэй вихрем ворвалась в хозяйкины покои и, тыча пальцем, обрушилась с руганью на певицу Шэнь Вторую.
- Как ты говоришь обо мне слуге?! - вопрошала она, - «Еще одна тетушка объявилась? Подумаешь, какая тетушка! С чего это я ей понадобилась?» Ишь какая барыня нашлась! Ее позвать не смей. Конечно, мы же скотина ничтожная. Ты нас ведь из хлева вызволила, в люди вывела. Явилась новая благодетельница! Да кто ты такая есть, сучья дочь? Через сколько рук прошла, шлюха поганая? Давно ли в наш дом вошла и уж заносится, на всех глядит свысока. А чего ты знаешь? Настоящей песни спеть не можешь. Тянет одно и то же: к востоку плетень, к западу плотина. Такую белиберду - лай собачий, и записать-то нельзя. И еще гордится! Да мы не таких певиц слышали. Подумаешь, невидаль какая! Пусть тебя потаскуха Хань Даого расхваливает, нас не удивишь. Как ты ей ни подражай, я тебя не испугалась. И вот что. Убирайся-ка ты отсюда по добру по здорову и чтобы ноги твоей здесь больше не было.
Тут Чуньмэй остановила супруга У Старшего:
- Ну довольно! прекрати сейчас же ругань!
Выведенная из себя певица только глаза таращила, не решаясь перечить Чуньмэй.
- Ай-яй-яй! - наконец, протянула она. - Ну и грубиянка! Я ж ничего плохого слуге не говорила. И столько грязи вылить! Если я здесь не нужна, пойду туда, где меня примут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210