- Остальное скоро вернем. У меня к вам дело, батюшка, не откажите, помогите человеку в беде.
Хуан Четвертый бил челом и плакал. Симэнь велел ему встать и спросил:
- Говори, что случилось?
- Сунь Цин, мой тесть, с напарником Фэном Вторым торговали в Дунчане хлопком, - начал свой рассказ Хуан Четвертый. - А у напарника, как на грех, сын уродился непутевый, Фэн Хуаем звали. Запрет, бывало, лавку, а сам на всю ночь к певичкам уйдет гулять. Как-то две кипы хлопка пропало. Тесть пожаловался напарнику, и тот наказал шалопая-сына. Тогда Фэн Хуай затеял драку с моим младшим шурином Сунь Вэньсяном и выбил ему зуб. Шурин не сробел и ударил шалопая по башке. Тут их разняли приказчики и покупатели, и шалопай отправился восвояси. И что ж вы думаете? Проходит полмесяца, и шалопай вдруг умирает от побоев. А тестем ему, оказывается, доводится известный по всему Хэси укрыватель насильников и грабителей Бай Пятый, по кличке Бай Толстосум. Взял этот Бай да и подговорил Фэна Второго, напарника, стало быть, моего тестя, подать жалобу цензору, а тот, не разобравшись в деле, передал ее на рассмотрение инспектору Лэю. Господин же Лэй, занятый государевыми перевозками, перепоручил разбирательство помощнику окружного правителя Туну. Тогда Бай Толстосум подкупил господина Туна, а соседей подбил выступить свидетелями, и те показали, будто мой тесть подстрекал сына на драку. И вот по приказу правителя Туна арестовали моего тестя. Сжальтесь, батюшка, умоляю вас! Напишите письмо его превосходительству Лэю и попросите разобраться в деле еще раз. Может, он пощадит тестя, а? Скажите, тесть, мол, к драке никакого касательства не имел, а смерть Фэн Хуая наступила, когда уж у него и синяки-то зажили. Да его и собственный отец бил, почему же всю вину на одного Сунь Вэньсяна перекладывают?
Симэнь взглянул на письменную просьбу. В ней говорилось:
«Содержащиеся под стражей в Дунчанской тюрьме Сунь Цин и Сунь Вэньсян умоляют о пощаде».
- Инспектор Лэй только что был у меня на пиру, - говорил Симэнь, - но мы лишь раз и виделись, так что плохо знакомы. Неудобно мне будет ему писать.
Хуан Четвертый снова бил челом.
- Сжальтесь надо мною, батюшка, умоляю вас, - просил он, громко рыдая. - Если вы не заступитесь, погибнут и мой тесть и шурин. Если уж никак нельзя помочь Сунь Вэньсяну, помогите хотя бы тестю. Вы оказали бы великую милость, если бы посодействовали его освобождению. Ему шестьдесят стукнуло, а без него дом кормильца лишится. Зимних холодов ему в тюрьме не пережить.
Симэнь долго вздыхал, размышляя.
- Ладно! - наконец заключил он. - Я попрошу акцизного инспектора Цяня. Они с Лэем однокашники, в один и тот же год получили звание цзиньши.
Хуан Четвертый опять пал ниц и, пошарив в рукаве, протянул Симэню удостоверение на сто даней отборного риса, потом отвязал от пояса два узелка с серебром. Симэнь отказался их принять.
- Зачем мне твои деньги? - говорил он.
- Вам, батюшка, эти деньги, конечно, не в диковинку, - упрашивал Хуан Четвертый. - Может, отблагодарить господина Цяня пригодятся…
- Не важно! - твердил свое Симэнь. - Если будет надо, я и сам ему подарок куплю. Тут через боковую дверь к ним вошел Ин Боцзюэ.
- Нечего тебе, брат, за него хлопотать! - обратился он к хозяину. - Когда у него все как по маслу идет, он и свечку не поставит, а как приспичит, то к стопам Будды припадает. Ты панихиды заказывал, он и носу не показал, даже чаю не прислал. А теперь, извольте, с просьбой заявился.
Хуан Четвертый отвесил Боцзюэ поклон.
- Дорогой вы мой! - взмолился Хуан. - Не губите человека! Где у меня «все как по маслу идет»? Вот уж полмесяца мечусь, покою не знаю. Вчера в областном управлении был, батюшке вот серебро добывал, нынче Ли Чжи чуть свет отправил, чтобы к утреннему присутствию подоспел, а сам скорее сюда, батюшке долг отдать да насчет тестя попросить. Но батюшка наотрез отказывается принять мой подарок, стало быть, нечего мне, бедному, надеяться на спасение тестя.
Боцзюэ бросил взгляд на лежавшую перед ним сотню лянов высокопробного блестящего серебра и обратился к Симэню.
- Ну как, брат? Похлопочешь за него?
- Инспектора Лэя я плохо знаю, - отвечал Симэнь. - А с начальником таможни Цянем поговорить попробую. Ему и подарок потом поднесу. А серебро мне не нужно.
- Нет, брат, ты не прав, - заметил Боцзюэ. - Тебя человек об одолжении просит, а ты, выходит, все издержки должен нести? Где же такое видано? И еще. Своим отказом ты брата Хуана в неловкое положение ставишь. Значит, по-твоему, он мало дал. Я бы на твоем месте серебро взял, хотя для тебя оно и ничего не значит. Ведь это серебро пойдет тому же Цяню, так что тебе, брат, пригодится. А тебе, брат Хуан, надо прямо сказать, здорово повезло. Сделает письмо свое дело, и выйдут твои тесть с шурином целыми и невредимыми. А раз батюшку деньгами не удивишь, стало быть, смекай. Придется, значит, тебе раскошелиться, на большой пир у певиц нас приглашать. Тогда уж повеселимся.
- Об этом не извольте беспокоиться, - заверил его Хуан Четвертый. - И пир устроим, и тестю велю отблагодарить заступников. Поверьте моему слову, я из-за тестя с шурином дни и ночи бегал, да ничего у меня не выходило. Если б не батюшка, не знаю, что и делать.
- А ты как же думал, дурацкая твоя башка?! - поддакивал Боцзюэ. - Кто ж за тестя должен хлопотать, как не ты! Ты ж с его дочерью милуешься.
- Жена у меня глаз не осушает, - говорил Хуан. - А без тестя дом кормильца лишился.
Вняв доводам Боцзюэ, Симэнь согласился принять в дар удостоверение на рис, а от серебра отказался.
- Батюшка, сжальтесь надо мной, примите, прошу вас! - вновь принялся умолять Хуан Четвертый, а потом направился к выходу.
- Поди-ка сюда! - окликнул его Боцзюэ. - Так когда же нужно письмо?
- Чем скорее, тем лучше, - отвечал Хуан. - Если б нынче составили, я бы завтра же утром сына с посыльным отправил. Хуан Четвертый стал упрашивать Симэня: - Сделайте милость, пошлите кого-нибудь, я бы с ним уговорился.
- Ладно, сейчас напишем, - проговорил Симэнь и позвал Дайаня. - Вот с братом Хуаном письмо отнесешь.
Хуан Четвертый, увидев Дайаня, откланялся и вышел. Подойдя к воротам, он попросил у Дайаня оставленный с серебром кошелек. Тот направился в дальние покои к Юэнян.
Хозяйка с горничными Юйсяо и Сяоюй занимались шитьем. Слуга подошел к ним и спросил кошелек.
- Видишь, делом заняты, - говорила Юйсяо. - Пусть завтра приходит.
- Когда ж ему завтра? - объяснял Дайань. - Он с раннего утра в Дунпин уходит. Давай скорее.
- Ну отдай же ему! - сказала Юэнян. - Чего человека держать?
- Кошелек с серебром в кладовой лежит, - ворчала Юйсяо. - Не украдут, не волнуйся.
Она прошла в кладовую и, высыпав на кровать серебро, протянула кошелек.
- На, бери, арестантское отродье! - крикнула она. - А то пристал, как пиявка, - вынь да положь. Зубы у нас разгорелись на его кошелек!
- Человек просит, - говорил Дайань. - Я бы не пришел.
Когда Дайань миновал внутренние ворота, из кошелька вдруг выпал похожий на грибную шляпку слиток в три ляна. Это Юйсяо, сгоряча вытряхивая серебро, прорвала бумажный пакет. Слиток и застрял на дне кошелька. «Вот и мне перепало!» - обрадовался слуга и спрятал слиток в рукав. Потом он вернул кошелек Хуану Четвертому и они договорились о встрече.
Симэнь тем временем вернулся в кабинет и велел сюцаю Вэню составить письмо, чтобы передать потом Дайаню, а сам залюбовался снегом. Падал он крупными пушистыми хлопьями, которые порхали и кружились, словно тополиный пух или грушевые лепестки. Симэнь открыл жбан выдержанного вина феи Магу и велел Чуньхуну процедить. Чжэн Чунь между тем играл на цитре и тихо пел. Симэнь заказал ему цикл «Под ивами повеял тихий ветерок».
Появился Циньтун.
- Дядя Хань велел передать вам это письмо, батюшка, - заявил он.
Симэнь заглянул в прошение.
- Отнесешь его за городские ворота лекарю Жэню, - распорядился он. - Попросишь, чтобы он при случае вручил его акцизному инспектору и замолвил слово насчет освобождения Ханя от барщинной повинности.
- Нынче уж поздно, - говорил Циньтун. - Я завтра с утра отнесу.
- Ладно, - согласился хозяин.
Немного погодя вошел Лайань с квадратной коробкой в руках. В ней стояли кушанья: блюдо жаренной с картофелем курятины, фаршированное с луком мясо, фрикадельки с картофелем, вареная баранина, жареная свинина, рубец и легкое, отвар из печени, говяжья требуху и жареные свиные почки. Помимо этого на столе появились две тарелки испеченных на розоватом гусином сале лепешек.
За стол четвертым сел Чэнь Цзинцзи. Симэнь наказал Ван Цзину подать два блюда кушаний и сладостей Чжэн Чуню, а также налить певцу два больших кубка вина.
- Мне столько не выпить, - отвешивая поклон, говорил певец.
- Ишь какой ты умный! - вмешался Боцзюэ. - Гляди, на дворе холод завернул. Оттого батюшка тебя и угощает. Брат у тебя выпьет, только поднеси, а ты почему же отказываешься?
- Брат пьет, а я не могу, - отвечал Чжэн Чунь.
- Ну, выпей хоть чарку! - настаивал Боцзюэ. - А вторую пусть Ван Цзин за тебя осушит.
- Я тоже не пью, батюшка, - говорил Ван Цзин.
- Ах ты! - воскликнул Боцзюэ. - Да ты за него выпей. Тебе же честь оказывают. Как говорится: от подношения старшего да не откажется младший. - Боцзюэ встал и продолжал, обращаясь к Ван Цзину: - Я тебе повелеваю выпить чарку!
Ван Цзин зажал нос и одним духом опрокинул чарку.
- Ну чего ты, сукин сын, его неволишь? - вмешался Симэнь Цинь.
Осталось еще больше, чем полчарки вина, и Боцзюэ велел допить Чуньхуну, а Чжэн Чуня попросил спеть южные напевы.
- Погоди! Мы с почтенным Вэнем застольную игру начнем, а когда пить будем, ты нам споешь, - велел Симэнь. - Так будет интереснее.
Хозяин велел Ван Цзину подать кости.
- Вам первому бросать, почтенный господин Вэнь, - предложил хозяин.
- Нет, нет, - вежливо отказывался сюцай. - Начинайте вы, почтеннейший господин Ин. Да, позвольте узнать ваше прозвание, сударь.
- Мое скромное прозвание Наньпо, что значит Южный скос, - отвечал Боцзюэ.
- Разрешите, почтенный сударь, я вам поясню, откуда пошло такое прозвище, - игриво обратился к сюцаю Симэнь. - Видите ли, за день у его хозяйки столько посетителей перебывает, что под вечер отхожего ведра не хватает, а вываливать поблизости от дому неудобно - соседи начнут ругаться. Вот он и заставляет прислугу за южный амбар выносить. Оттого и прозывается Южный сброс.
- Вы, батюшка, ошибаетесь, - заметил, улыбаясь, сюцай Вэнь. - Господин Ин изволил сказать не «сброс», а «скос». Иероглиф «сброс» состоит из знаков «жидкость» и «выпуск», а «скос» из знаков «почва» и «поверхность», своим смыслом напоминая нам берег реки с бродом…
- Вы, сударь, будто в воду глядели, - отозвался Симэнь. - Жена у него как раз со всяким сбродом-то целыми днями шашни водит.
- Ну, что вы такое говорите! - воскликнул Вэнь.
- Я вам вот что скажу, почтеннейший Куйсюань, - заговорил, обращаясь к сюцаю, Боцзюэ. - Он ведь всякий раз не упускает случая, чтобы хоть чем-нибудь меня да подковырнуть.
- А ведь без колкости, господа, и шутки быть не может, - заключил сюцай. - Так уж исстари повелось.
- Давайте играть, сударь! - предложил сюцаю Боцзюэ, - ведь с ним препираться - дело пустое. Облить человека грязью он мастер. Ваша очередь, сударь! И без церемоний.
- Вы бросаете кость и декламируете строку либо из стихотворения или романса, либо из песни или оды, - излагал условия игры сюцай Вэнь. - Но она непременно должна начинаться со слова «снег». Кто сумеет подобрать строку, пьет малую чарку, кто не сможет - большой штрафной кубок.
Сюцай Вэнь бросил кость. Выпала единица.
- Есть! - сказал он. - «Снег все еще лежит, а уточки давно уж прилетели».
Он передал кости Ин Боцзюэ. У того выпала пятерка.
- Пощадите душу грешную! - пролепетал он после длительного раздумья. Наконец-то его осенило: - А, придумал, придумал! «Снегом покрытые сливы цветы в снегу распустились». Здорово!
- Нет, такое не пойдет, почтеннейший, - возразил сюцай. - У вас слово «снег» встречается дважды. Первое - лишнее.
- Почему? - настаивал Боцзюэ. - Вначале шел мелкий снег, потом повалил крупный.
- Ну и мастак ты зубы заговаривать, - заметил Симэнь и велел Ван Цзину наполнить штрафной кубок.
Чуньхун хлопнул в ладоши и запел южный романс на мотив «Остановив коня, внимаю»:
Холодною ночью
Горячего чаю
Надеюсь в селеньи найти.
И в час неурочный,
Как путник случайный,
Давно уже сбился с пути.
Красой околдован,
Ищу ветку сливы
Над речкой в хрустальный мороз.
Снег в танце веселом,
Как пух белой ивы,
Окутал весь Башуйский мост.
И сахарный, свежий
Над храмами Будды,
Над домом певицы мерцал.
Коврам белоснежным,
Просторам безлюдным
На тысячи ли нет конца.
Только Боцзюэ взял штрафной кубок, появился Лайань. Он принес сладости: тарелку пирожков с фруктовой начинкой, пирожки, поджаренные на коровьем масле, жареные каштаны, вяленые финики, лущеные орехи, тыквенные семечки, отборные груши, красные яблоки, водяные орехи и каштаны, обжаренные в коровьем масле витые крендельки, а также завернутые в мандариновые листочки черные шарики.
Боцзюэ захватил их целую пригоршню. Пахнуло ароматом. По вкусу они чем-то напоминали мед, но были гораздо приятнее и нежнее.
- Что это такое? - спрашивал Боцзюэ.
- Угадай! - говорил Симэнь.
- Не обсахаренное мыло?
Симэнь рассмеялся.
- Мне что-то вкусное мыло не попадалось.
- Я хотел сказать, пилюли из сливовой пастилы, - продолжал Боцзюэ. - Но тогда откуда в них косточка?
- Поди-ка сюда, - не выдержал Симэнь. - Так и быть, скажу, что это такое. Тебе такое лакомство и во сне не снилось. Мне слуга из Ханчжоу привез. «Слива в мундире» - вот как называется. Со многими целебными снадобьями на меду варится, с плодами земляничного дерева кипятится. А снаружи завертывается в мяту и мандариновые листья. Вот отчего такой аромат. Стоит принять одну натощак - и появляется аппетит, очищается грудь. Замечательное средство от дурного запаха изо рта и мокроты, а как отрезвляет и улучшает пищеварение! Со «сливой в мундире» никакие пилюли в сравнение не идут.
- Хорошо, что сказал! Откуда бы мне знать?! - заключил Боцзюэ и обернулся к сюцаю Вэню: - Давайте отведаем еще, почтеннейший, а? - Боцзюэ кликнул Ван Цзина: - Подай-ка бумагу! Надо будет домой захватить, жену побаловать.
Боцзюэ потянулся за витыми крендельками.
- Чжэн Чунь! - крикнул он. - Это правда, твоя сестра Айюэ сама готовила?
- Неужели, батюшка, я решусь вас обманывать?! - отвечал, опустившись на колени, певец. - Сестрица долго старалась, чтобы батюшку почтить.
- А сверху-то ну как есть раковина, - расхваливал витые крендельки Боцзюэ. - Дочке моей, искуснице, спасибо говори. И как цвета подобрала - нежно-розовый и белоснежный.
- Признаться, сынок, терзают мою душу эти крендельки, - заметил Симэнь. - Во всем доме только покойница жена такие пекла. А теперь кто для меня постарается?
- А я, знаешь, не огорчаюсь! - продолжал Боцзюэ. - Что я тебе говорил! Одной мастерицы лишился, тут же другая нашлась… Где ты их только берешь? Видать, сами к тебе идут.
- Брось уж чепуху-то болтать! - шутя хлопнул его по плечу Симэнь, а сам до того рассмеялся, что не стало видно даже щелок сощуренных глаз.
- Вашей близости, господа, можно прямо позавидовать, - говорил сюцай Вэнь.
- А как же! - воскликнул Боцзюэ. - Он же мне зятем доводится.
- А я ему отчим вот уж два десятка лет, - не уступил Симэнь.
Заметив, что они начали поддевать друг друга, Чэнь Цзинцзи встал и вышел, а сюцай Вэнь, прикрывая рот, от души смеялся.
Немного погодя Боцзюэ осушил штрафной кубок. Настал черед Симэню бросать кости. У него выпала семерка. Он долго думал, наконец сказал:
- Я возьму строку из «Ароматного пояса»:
«Лишь только Дух востока удалился - цвет груши белым снегом распустился».
- Не пойдет! - крикнул Боцзюэ. - У тебя «снег» на девятое место попал. Пей штрафной!
Боцзюэ поспешно наполнил узорный серебряный кубок и поставил перед Симэнем, а сам обратился к Чуньхуну:
- У тебя, сынок, от песен рот тесен. А ну-ка, спой еще!
Чуньхун хлопнул в ладоши и запел на тот же мотив:
Сквозь горные кручи
Пробьются лучи,
И небо вдруг станет алей.
Снег легкий, летучий,
Как облако чист,
Пушист, будто пух лебедей.
Цветы белой сливы
С небес опадут,
Сравняют канавы и рвы.
Тропинок извивы -
Опасный маршрут,
На льду не сверни головы!
Опускались сумерки. Зажгли свечи, и Симэнь осушил штрафной кубок.
- Раз нет зятя, вам, господин Вэнь, придется игру завершить, - сказал Боцзюэ.
Сюцай взял кости. Выпала единица. Вэнь призадумался, огляделся. На стене висела парная надпись золотом, гласившая:
«Пух ив ложится на мосту под вечер,
Снег зимних слив приход весны сулит».
Сюцай Вэнь выпалил вторую строку.
- Нет, сударь, такое не пойдет! - возражал Боцзюэ. - Не ваши эти строки, не от души сказаны. Вам штрафную!
Чуньхун наполнил кубок, но сюцаю было не до вина. Он сидел в кресле и клевал носом. Потом встал и откланялся. Боцзюэ попытался его удержать.
- Зачем человека неволить?!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Хуан Четвертый бил челом и плакал. Симэнь велел ему встать и спросил:
- Говори, что случилось?
- Сунь Цин, мой тесть, с напарником Фэном Вторым торговали в Дунчане хлопком, - начал свой рассказ Хуан Четвертый. - А у напарника, как на грех, сын уродился непутевый, Фэн Хуаем звали. Запрет, бывало, лавку, а сам на всю ночь к певичкам уйдет гулять. Как-то две кипы хлопка пропало. Тесть пожаловался напарнику, и тот наказал шалопая-сына. Тогда Фэн Хуай затеял драку с моим младшим шурином Сунь Вэньсяном и выбил ему зуб. Шурин не сробел и ударил шалопая по башке. Тут их разняли приказчики и покупатели, и шалопай отправился восвояси. И что ж вы думаете? Проходит полмесяца, и шалопай вдруг умирает от побоев. А тестем ему, оказывается, доводится известный по всему Хэси укрыватель насильников и грабителей Бай Пятый, по кличке Бай Толстосум. Взял этот Бай да и подговорил Фэна Второго, напарника, стало быть, моего тестя, подать жалобу цензору, а тот, не разобравшись в деле, передал ее на рассмотрение инспектору Лэю. Господин же Лэй, занятый государевыми перевозками, перепоручил разбирательство помощнику окружного правителя Туну. Тогда Бай Толстосум подкупил господина Туна, а соседей подбил выступить свидетелями, и те показали, будто мой тесть подстрекал сына на драку. И вот по приказу правителя Туна арестовали моего тестя. Сжальтесь, батюшка, умоляю вас! Напишите письмо его превосходительству Лэю и попросите разобраться в деле еще раз. Может, он пощадит тестя, а? Скажите, тесть, мол, к драке никакого касательства не имел, а смерть Фэн Хуая наступила, когда уж у него и синяки-то зажили. Да его и собственный отец бил, почему же всю вину на одного Сунь Вэньсяна перекладывают?
Симэнь взглянул на письменную просьбу. В ней говорилось:
«Содержащиеся под стражей в Дунчанской тюрьме Сунь Цин и Сунь Вэньсян умоляют о пощаде».
- Инспектор Лэй только что был у меня на пиру, - говорил Симэнь, - но мы лишь раз и виделись, так что плохо знакомы. Неудобно мне будет ему писать.
Хуан Четвертый снова бил челом.
- Сжальтесь надо мною, батюшка, умоляю вас, - просил он, громко рыдая. - Если вы не заступитесь, погибнут и мой тесть и шурин. Если уж никак нельзя помочь Сунь Вэньсяну, помогите хотя бы тестю. Вы оказали бы великую милость, если бы посодействовали его освобождению. Ему шестьдесят стукнуло, а без него дом кормильца лишится. Зимних холодов ему в тюрьме не пережить.
Симэнь долго вздыхал, размышляя.
- Ладно! - наконец заключил он. - Я попрошу акцизного инспектора Цяня. Они с Лэем однокашники, в один и тот же год получили звание цзиньши.
Хуан Четвертый опять пал ниц и, пошарив в рукаве, протянул Симэню удостоверение на сто даней отборного риса, потом отвязал от пояса два узелка с серебром. Симэнь отказался их принять.
- Зачем мне твои деньги? - говорил он.
- Вам, батюшка, эти деньги, конечно, не в диковинку, - упрашивал Хуан Четвертый. - Может, отблагодарить господина Цяня пригодятся…
- Не важно! - твердил свое Симэнь. - Если будет надо, я и сам ему подарок куплю. Тут через боковую дверь к ним вошел Ин Боцзюэ.
- Нечего тебе, брат, за него хлопотать! - обратился он к хозяину. - Когда у него все как по маслу идет, он и свечку не поставит, а как приспичит, то к стопам Будды припадает. Ты панихиды заказывал, он и носу не показал, даже чаю не прислал. А теперь, извольте, с просьбой заявился.
Хуан Четвертый отвесил Боцзюэ поклон.
- Дорогой вы мой! - взмолился Хуан. - Не губите человека! Где у меня «все как по маслу идет»? Вот уж полмесяца мечусь, покою не знаю. Вчера в областном управлении был, батюшке вот серебро добывал, нынче Ли Чжи чуть свет отправил, чтобы к утреннему присутствию подоспел, а сам скорее сюда, батюшке долг отдать да насчет тестя попросить. Но батюшка наотрез отказывается принять мой подарок, стало быть, нечего мне, бедному, надеяться на спасение тестя.
Боцзюэ бросил взгляд на лежавшую перед ним сотню лянов высокопробного блестящего серебра и обратился к Симэню.
- Ну как, брат? Похлопочешь за него?
- Инспектора Лэя я плохо знаю, - отвечал Симэнь. - А с начальником таможни Цянем поговорить попробую. Ему и подарок потом поднесу. А серебро мне не нужно.
- Нет, брат, ты не прав, - заметил Боцзюэ. - Тебя человек об одолжении просит, а ты, выходит, все издержки должен нести? Где же такое видано? И еще. Своим отказом ты брата Хуана в неловкое положение ставишь. Значит, по-твоему, он мало дал. Я бы на твоем месте серебро взял, хотя для тебя оно и ничего не значит. Ведь это серебро пойдет тому же Цяню, так что тебе, брат, пригодится. А тебе, брат Хуан, надо прямо сказать, здорово повезло. Сделает письмо свое дело, и выйдут твои тесть с шурином целыми и невредимыми. А раз батюшку деньгами не удивишь, стало быть, смекай. Придется, значит, тебе раскошелиться, на большой пир у певиц нас приглашать. Тогда уж повеселимся.
- Об этом не извольте беспокоиться, - заверил его Хуан Четвертый. - И пир устроим, и тестю велю отблагодарить заступников. Поверьте моему слову, я из-за тестя с шурином дни и ночи бегал, да ничего у меня не выходило. Если б не батюшка, не знаю, что и делать.
- А ты как же думал, дурацкая твоя башка?! - поддакивал Боцзюэ. - Кто ж за тестя должен хлопотать, как не ты! Ты ж с его дочерью милуешься.
- Жена у меня глаз не осушает, - говорил Хуан. - А без тестя дом кормильца лишился.
Вняв доводам Боцзюэ, Симэнь согласился принять в дар удостоверение на рис, а от серебра отказался.
- Батюшка, сжальтесь надо мной, примите, прошу вас! - вновь принялся умолять Хуан Четвертый, а потом направился к выходу.
- Поди-ка сюда! - окликнул его Боцзюэ. - Так когда же нужно письмо?
- Чем скорее, тем лучше, - отвечал Хуан. - Если б нынче составили, я бы завтра же утром сына с посыльным отправил. Хуан Четвертый стал упрашивать Симэня: - Сделайте милость, пошлите кого-нибудь, я бы с ним уговорился.
- Ладно, сейчас напишем, - проговорил Симэнь и позвал Дайаня. - Вот с братом Хуаном письмо отнесешь.
Хуан Четвертый, увидев Дайаня, откланялся и вышел. Подойдя к воротам, он попросил у Дайаня оставленный с серебром кошелек. Тот направился в дальние покои к Юэнян.
Хозяйка с горничными Юйсяо и Сяоюй занимались шитьем. Слуга подошел к ним и спросил кошелек.
- Видишь, делом заняты, - говорила Юйсяо. - Пусть завтра приходит.
- Когда ж ему завтра? - объяснял Дайань. - Он с раннего утра в Дунпин уходит. Давай скорее.
- Ну отдай же ему! - сказала Юэнян. - Чего человека держать?
- Кошелек с серебром в кладовой лежит, - ворчала Юйсяо. - Не украдут, не волнуйся.
Она прошла в кладовую и, высыпав на кровать серебро, протянула кошелек.
- На, бери, арестантское отродье! - крикнула она. - А то пристал, как пиявка, - вынь да положь. Зубы у нас разгорелись на его кошелек!
- Человек просит, - говорил Дайань. - Я бы не пришел.
Когда Дайань миновал внутренние ворота, из кошелька вдруг выпал похожий на грибную шляпку слиток в три ляна. Это Юйсяо, сгоряча вытряхивая серебро, прорвала бумажный пакет. Слиток и застрял на дне кошелька. «Вот и мне перепало!» - обрадовался слуга и спрятал слиток в рукав. Потом он вернул кошелек Хуану Четвертому и они договорились о встрече.
Симэнь тем временем вернулся в кабинет и велел сюцаю Вэню составить письмо, чтобы передать потом Дайаню, а сам залюбовался снегом. Падал он крупными пушистыми хлопьями, которые порхали и кружились, словно тополиный пух или грушевые лепестки. Симэнь открыл жбан выдержанного вина феи Магу и велел Чуньхуну процедить. Чжэн Чунь между тем играл на цитре и тихо пел. Симэнь заказал ему цикл «Под ивами повеял тихий ветерок».
Появился Циньтун.
- Дядя Хань велел передать вам это письмо, батюшка, - заявил он.
Симэнь заглянул в прошение.
- Отнесешь его за городские ворота лекарю Жэню, - распорядился он. - Попросишь, чтобы он при случае вручил его акцизному инспектору и замолвил слово насчет освобождения Ханя от барщинной повинности.
- Нынче уж поздно, - говорил Циньтун. - Я завтра с утра отнесу.
- Ладно, - согласился хозяин.
Немного погодя вошел Лайань с квадратной коробкой в руках. В ней стояли кушанья: блюдо жаренной с картофелем курятины, фаршированное с луком мясо, фрикадельки с картофелем, вареная баранина, жареная свинина, рубец и легкое, отвар из печени, говяжья требуху и жареные свиные почки. Помимо этого на столе появились две тарелки испеченных на розоватом гусином сале лепешек.
За стол четвертым сел Чэнь Цзинцзи. Симэнь наказал Ван Цзину подать два блюда кушаний и сладостей Чжэн Чуню, а также налить певцу два больших кубка вина.
- Мне столько не выпить, - отвешивая поклон, говорил певец.
- Ишь какой ты умный! - вмешался Боцзюэ. - Гляди, на дворе холод завернул. Оттого батюшка тебя и угощает. Брат у тебя выпьет, только поднеси, а ты почему же отказываешься?
- Брат пьет, а я не могу, - отвечал Чжэн Чунь.
- Ну, выпей хоть чарку! - настаивал Боцзюэ. - А вторую пусть Ван Цзин за тебя осушит.
- Я тоже не пью, батюшка, - говорил Ван Цзин.
- Ах ты! - воскликнул Боцзюэ. - Да ты за него выпей. Тебе же честь оказывают. Как говорится: от подношения старшего да не откажется младший. - Боцзюэ встал и продолжал, обращаясь к Ван Цзину: - Я тебе повелеваю выпить чарку!
Ван Цзин зажал нос и одним духом опрокинул чарку.
- Ну чего ты, сукин сын, его неволишь? - вмешался Симэнь Цинь.
Осталось еще больше, чем полчарки вина, и Боцзюэ велел допить Чуньхуну, а Чжэн Чуня попросил спеть южные напевы.
- Погоди! Мы с почтенным Вэнем застольную игру начнем, а когда пить будем, ты нам споешь, - велел Симэнь. - Так будет интереснее.
Хозяин велел Ван Цзину подать кости.
- Вам первому бросать, почтенный господин Вэнь, - предложил хозяин.
- Нет, нет, - вежливо отказывался сюцай. - Начинайте вы, почтеннейший господин Ин. Да, позвольте узнать ваше прозвание, сударь.
- Мое скромное прозвание Наньпо, что значит Южный скос, - отвечал Боцзюэ.
- Разрешите, почтенный сударь, я вам поясню, откуда пошло такое прозвище, - игриво обратился к сюцаю Симэнь. - Видите ли, за день у его хозяйки столько посетителей перебывает, что под вечер отхожего ведра не хватает, а вываливать поблизости от дому неудобно - соседи начнут ругаться. Вот он и заставляет прислугу за южный амбар выносить. Оттого и прозывается Южный сброс.
- Вы, батюшка, ошибаетесь, - заметил, улыбаясь, сюцай Вэнь. - Господин Ин изволил сказать не «сброс», а «скос». Иероглиф «сброс» состоит из знаков «жидкость» и «выпуск», а «скос» из знаков «почва» и «поверхность», своим смыслом напоминая нам берег реки с бродом…
- Вы, сударь, будто в воду глядели, - отозвался Симэнь. - Жена у него как раз со всяким сбродом-то целыми днями шашни водит.
- Ну, что вы такое говорите! - воскликнул Вэнь.
- Я вам вот что скажу, почтеннейший Куйсюань, - заговорил, обращаясь к сюцаю, Боцзюэ. - Он ведь всякий раз не упускает случая, чтобы хоть чем-нибудь меня да подковырнуть.
- А ведь без колкости, господа, и шутки быть не может, - заключил сюцай. - Так уж исстари повелось.
- Давайте играть, сударь! - предложил сюцаю Боцзюэ, - ведь с ним препираться - дело пустое. Облить человека грязью он мастер. Ваша очередь, сударь! И без церемоний.
- Вы бросаете кость и декламируете строку либо из стихотворения или романса, либо из песни или оды, - излагал условия игры сюцай Вэнь. - Но она непременно должна начинаться со слова «снег». Кто сумеет подобрать строку, пьет малую чарку, кто не сможет - большой штрафной кубок.
Сюцай Вэнь бросил кость. Выпала единица.
- Есть! - сказал он. - «Снег все еще лежит, а уточки давно уж прилетели».
Он передал кости Ин Боцзюэ. У того выпала пятерка.
- Пощадите душу грешную! - пролепетал он после длительного раздумья. Наконец-то его осенило: - А, придумал, придумал! «Снегом покрытые сливы цветы в снегу распустились». Здорово!
- Нет, такое не пойдет, почтеннейший, - возразил сюцай. - У вас слово «снег» встречается дважды. Первое - лишнее.
- Почему? - настаивал Боцзюэ. - Вначале шел мелкий снег, потом повалил крупный.
- Ну и мастак ты зубы заговаривать, - заметил Симэнь и велел Ван Цзину наполнить штрафной кубок.
Чуньхун хлопнул в ладоши и запел южный романс на мотив «Остановив коня, внимаю»:
Холодною ночью
Горячего чаю
Надеюсь в селеньи найти.
И в час неурочный,
Как путник случайный,
Давно уже сбился с пути.
Красой околдован,
Ищу ветку сливы
Над речкой в хрустальный мороз.
Снег в танце веселом,
Как пух белой ивы,
Окутал весь Башуйский мост.
И сахарный, свежий
Над храмами Будды,
Над домом певицы мерцал.
Коврам белоснежным,
Просторам безлюдным
На тысячи ли нет конца.
Только Боцзюэ взял штрафной кубок, появился Лайань. Он принес сладости: тарелку пирожков с фруктовой начинкой, пирожки, поджаренные на коровьем масле, жареные каштаны, вяленые финики, лущеные орехи, тыквенные семечки, отборные груши, красные яблоки, водяные орехи и каштаны, обжаренные в коровьем масле витые крендельки, а также завернутые в мандариновые листочки черные шарики.
Боцзюэ захватил их целую пригоршню. Пахнуло ароматом. По вкусу они чем-то напоминали мед, но были гораздо приятнее и нежнее.
- Что это такое? - спрашивал Боцзюэ.
- Угадай! - говорил Симэнь.
- Не обсахаренное мыло?
Симэнь рассмеялся.
- Мне что-то вкусное мыло не попадалось.
- Я хотел сказать, пилюли из сливовой пастилы, - продолжал Боцзюэ. - Но тогда откуда в них косточка?
- Поди-ка сюда, - не выдержал Симэнь. - Так и быть, скажу, что это такое. Тебе такое лакомство и во сне не снилось. Мне слуга из Ханчжоу привез. «Слива в мундире» - вот как называется. Со многими целебными снадобьями на меду варится, с плодами земляничного дерева кипятится. А снаружи завертывается в мяту и мандариновые листья. Вот отчего такой аромат. Стоит принять одну натощак - и появляется аппетит, очищается грудь. Замечательное средство от дурного запаха изо рта и мокроты, а как отрезвляет и улучшает пищеварение! Со «сливой в мундире» никакие пилюли в сравнение не идут.
- Хорошо, что сказал! Откуда бы мне знать?! - заключил Боцзюэ и обернулся к сюцаю Вэню: - Давайте отведаем еще, почтеннейший, а? - Боцзюэ кликнул Ван Цзина: - Подай-ка бумагу! Надо будет домой захватить, жену побаловать.
Боцзюэ потянулся за витыми крендельками.
- Чжэн Чунь! - крикнул он. - Это правда, твоя сестра Айюэ сама готовила?
- Неужели, батюшка, я решусь вас обманывать?! - отвечал, опустившись на колени, певец. - Сестрица долго старалась, чтобы батюшку почтить.
- А сверху-то ну как есть раковина, - расхваливал витые крендельки Боцзюэ. - Дочке моей, искуснице, спасибо говори. И как цвета подобрала - нежно-розовый и белоснежный.
- Признаться, сынок, терзают мою душу эти крендельки, - заметил Симэнь. - Во всем доме только покойница жена такие пекла. А теперь кто для меня постарается?
- А я, знаешь, не огорчаюсь! - продолжал Боцзюэ. - Что я тебе говорил! Одной мастерицы лишился, тут же другая нашлась… Где ты их только берешь? Видать, сами к тебе идут.
- Брось уж чепуху-то болтать! - шутя хлопнул его по плечу Симэнь, а сам до того рассмеялся, что не стало видно даже щелок сощуренных глаз.
- Вашей близости, господа, можно прямо позавидовать, - говорил сюцай Вэнь.
- А как же! - воскликнул Боцзюэ. - Он же мне зятем доводится.
- А я ему отчим вот уж два десятка лет, - не уступил Симэнь.
Заметив, что они начали поддевать друг друга, Чэнь Цзинцзи встал и вышел, а сюцай Вэнь, прикрывая рот, от души смеялся.
Немного погодя Боцзюэ осушил штрафной кубок. Настал черед Симэню бросать кости. У него выпала семерка. Он долго думал, наконец сказал:
- Я возьму строку из «Ароматного пояса»:
«Лишь только Дух востока удалился - цвет груши белым снегом распустился».
- Не пойдет! - крикнул Боцзюэ. - У тебя «снег» на девятое место попал. Пей штрафной!
Боцзюэ поспешно наполнил узорный серебряный кубок и поставил перед Симэнем, а сам обратился к Чуньхуну:
- У тебя, сынок, от песен рот тесен. А ну-ка, спой еще!
Чуньхун хлопнул в ладоши и запел на тот же мотив:
Сквозь горные кручи
Пробьются лучи,
И небо вдруг станет алей.
Снег легкий, летучий,
Как облако чист,
Пушист, будто пух лебедей.
Цветы белой сливы
С небес опадут,
Сравняют канавы и рвы.
Тропинок извивы -
Опасный маршрут,
На льду не сверни головы!
Опускались сумерки. Зажгли свечи, и Симэнь осушил штрафной кубок.
- Раз нет зятя, вам, господин Вэнь, придется игру завершить, - сказал Боцзюэ.
Сюцай взял кости. Выпала единица. Вэнь призадумался, огляделся. На стене висела парная надпись золотом, гласившая:
«Пух ив ложится на мосту под вечер,
Снег зимних слив приход весны сулит».
Сюцай Вэнь выпалил вторую строку.
- Нет, сударь, такое не пойдет! - возражал Боцзюэ. - Не ваши эти строки, не от души сказаны. Вам штрафную!
Чуньхун наполнил кубок, но сюцаю было не до вина. Он сидел в кресле и клевал носом. Потом встал и откланялся. Боцзюэ попытался его удержать.
- Зачем человека неволить?!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210