Предоставленный самому себе Гуаньгэ продолжал играть браслетами.
- Матушка, вы случайно не брали браслет? - обратилась вдруг к Пинъэр кормилица Жуи. - Тут только три. Где ж четвертый?
- Я не брала, - ответила Пинъэр. - Я их только завернула в платок.
- И платок на полу валяется, - сказала Жуи. - И куда только он мог подеваться?
В комнате начался настоящий переполох. Жуи спрашивала с Инчунь, та допытывалась у старой Фэн.
- Помилуйте! - причитала Фэн. - Какой такой браслет? Ослепнуть мне на этом месте! Я его и в глаза-то не видала. Который год в вашем доме, разве я посмею что-нибудь взять? Вот матушку спросите, она вам скажет. А золото мне, старухе, и вовсе ни к чему. Больше бы за младенцем глядели, чем зря на старого человека поклеп возводить.
- Ишь как разошлась, старая! - говорила шутя Пинъэр. - Но потеряли ведь не что-нибудь, а золото! - Она обернулась к Инчунь: - А ты что шум подымаешь, вонючка проклятая?! Придет батюшка, спросим. Может, он убрал.
- О каком золоте разговор? - спросила Юйлоу.
- Да батюшка ребенку поиграть принес, - отвечала Пинъэр. - Кто его знает, откуда.
Между тем Симэнь, окруженный приказчиками и слугами, осматривал лошадей, потом велел молодым слугам проехаться верхом.
- Лошадки хоть и с Востока, да статью не взяли, - заметил Симэнь. - И поступь не та. Так, для прогулки, еще сойдут. - Он обратился к Юнь Лишоу: - За сколько ж твой брат собирается их отдать?
- Всего-навсего семьдесят лянов за обоих, - отвечал Юнь Лишоу.
- Цена подходящая, да рысаки плоховаты, - проговорил Симэнь. - Нет, этих лучше уведи. Будут хорошие, серебра не пожалею.
Симэнь пошел в дом.
- Вас матушка Шестая просит, - доложил повстречавшийся ему Циньтун.
Симэнь направился к Пинъэр.
- Ты не брал браслет? - спросила его Пинъэр. - Тут только три почему-то.
- Я все четыре оставил, - отвечал Симэнь. - Кто ж его взял?
- А я думала, ты убрал, - протянула Пинъэр. - Мы прямо обыскались. Нигде нет. Кормилица старую Фэн подозревала, а та плачет и клянется, не знаю, мол, никакого браслета.
- Ну так кто ж его взял? Поищите как следует. Зачем волноваться?
- Тут жена У Старшего с невесткой пришли, мы и убрать не успели, - объяснила Пинъэр. - Занялись с ними, про браслеты совсем забыли. Я думала, ты убрал… Бросились искать, они сразу ушли.
Она передала Симэню три браслета.
В это самое время Бэнь Дичуань принес и вручил хозяину сто лянов. Симэнь понес серебро в дальние покои.
Между тем шум в покоях Пинъэр донесся и до ушей Цзиньлянь. Едва ей стало известно, что пропал золотой браслет, она не преминула подлить масла в огонь и тотчас же поспешила к Юэнян.
- Сестрица! Подумай только, - обратилась она к хозяйке дома, - какими фокусами занимается наш негодник! Как бы богат ты не был, к чему золото ребенку давать? Разве это игрушка?!
- Мне уж доложили, - сказала Юэнян. - У нее там целый переполох. Какой-то браслет потерялся. Откуда он взялся?
- А кто знает, откуда. Он его из передних построек в рукаве пронес. Гляжу, идет, будто варвар с подношением трону. «Что это у тебя? - спрашиваю. - Дай-ка поглядеть». Так он даже головы не повернул. К ней спешит - ног под собой не чует. А немного погодя такой шум поднялся. «Золотой браслет пропал!» - кричат. Вот, думаю, что ты тащил! А он, негодник, знаешь, что сказал? «Поищите, - говорит, - как следует. К чему волноваться?» Такое Ван Миллионщик себе не позволит. И то сказать - браслет золотой! В таком весу, небось, с десяток лянов - с полсотни лянов серебра стоит. А ему хоть бы хны! Точно игрушка потерялась. Ведь все свои кругом. Кто же это мог у нее стащить, а?
Пока говорила Цзиньлянь, вошел Симэнь. Он велел Юэнян убрать сто лянов, которые принес Бэнь Дичуань, и три браслета.
- Это Ли Чжи с Хуаном Четвертым вернули, - сказал он. - Было четыре, да я дал сыну поиграть. Один куда-то запропастился. Вызови служанок и как следует допроси каждую. Не отыщется, бить буду.
- И вовсе ни к чему было ребенку золото давать, - заметила Юэнян. - Студить только. Такой тяжестью, того и гляди, ножку еще себе отдавит.
- Зачем ты ему давал играть, а? - вмешалась Цзиньлянь. - Как тебе не терпелось к ней добраться! Я ж тебя окликнула, а ты и ухом не повел. Несется, глаза кровью налились - настоящий разбойник. Хотел, чтоб никто не знал. Только не вышло по-твоему. Кого же теперь винить будешь в пропаже? Теперь у тебя хватает совести сестрицу просить? Заставлять служанок обыскивать, по их комнатам шарить? Да они после этого не только язык тебе начнут показывать, но и жопу. Смеяться над тобой будут.
Симэнь не выдержал, толкнул Цзиньлянь, отчего она упала прямо на кровать Юэнян.
- Выведешь ты меня из терпенья, заноза! - закричал он, размахивая кулаками. - Так бы и убил на этом месте, да разговоры пойдут. Ну чего ты со своим языком-то везде лезешь? Твое ли тут дело?!
- Знаю, в твоих руках власть и сила. - Цзиньлянь то ярилась, то вдруг заливалась слезами. - Богатство - вот что для тебя важнее всего! Потому-то ты и буйствуешь, на мне зло срываешь. Тебе, конечно, ничего не стоит и убить меня. Никто не остановит. Ну, на, бей беззащитную! Бей до последнего издыхания. А моя почтенная матушка за тебя возьмется. К суду привлечет - и не поглядит, что ты богатый и всесильный. Скажешь: чего мне бояться? Я, мол, тысяцкий, в управе служу. Да кто ты такой есть?! Мелкая сошка, должник - рваная шапка! Вот кто! Посадить человека ты можешь, а убивать его - сам государь император сперва подумает.
Симэнь расхохотался.
- Вот заноза, кривая кость! - ругался он. - Что у тебя за язык такой! Мелкой сошкой называешь? Рваная шапка, говоришь? А ну, пусть шапку принесут. Найдешь хоть одну дырку? А какой я должник? В Цинхэ любого спроси. Кому я задолжал?
- А ты почему меня кривой костью обзываешь? - Цзиньлянь повертела ножкой. - Где ж это она кривая?
- Ну, нашла коса на камень, - засмеялась Юэнян. - Злодей со смирным расправится, а на злодея нарвется, растеряется. Исстари повелось: кто на язык остер, за тем и верх. Скажи спасибо, сестрица, что язык тебя выручает.
Симэнь понял, что не переговорить ему Цзиньлянь, и, одевшись, вышел.
- Господин Чжоу посыльного с приглашением прислал, - сказал ему Дайань. - Лошадь готова. Батюшка, вы сперва в монастырь собираетесь или к господину Чжоу?
- Пусть зять за меня в монастырь съездит, - распорядился Симэнь, - а после принесения жертв поскорее домой возвращается. Может, коней приведут. Я к Чжоу поеду. - Он обратился к Шутуну: - Ступай парадную шапку с поясом принеси.
Только Симэнь приладил пояс, от императорской родни Вана прибыли два актера с труппой и поклоном приветствовали хозяина. Симэнь велел Шутуну накормить их.
- Уж вы постарайтесь! Как следует усладите сударынь, - обратился он к актерам. - Щедро одарю. А за платьем наверх не ходите.
- Как же нам не стараться, - пав на колени, говорили актеры. - Тогда мы не посмели бы надеяться на вознаграждение.
- Они в другой раз приходят, - обратился Симэнь к Шутуну. - Отвесь пять лянов за труды.
- Хорошо! - отозвался слуга.
Симэнь сел на коня и отправился на пир к начальнику гарнизона Чжоу.
Цзиньлянь тем временем сидела с женой У Старшего в комнате Юэнян.
- Тебе бы надо попудриться, - обратилась к Цзиньлян хозяйка. - А то у тебя глаза красные. Неловко в таком виде гостьям показываться. Не знаю, зачем ты к нему пристала. Уж я и так и сяк старалась. Если б не я, быть тебе битой. Мужа лучше не задевай. У всех у них норов такой. Рассуждать не будут - сразу кулаки в ход пустят. Пропало золото - и ладно. Нашли иль нет - не наше дело. Не у тебя ведь в комнате пропало. Зачем же лезть на рожон? Брось ты эту манеру!
Цзиньлянь молча удалилась в свои покои, чтобы привести себя в порядок.
Вскоре к Юэнян явились разряженные Ли Пинъэр и У Иньэр.
- Как мог пропасть браслет? - обратилась к Пинъэр хозяйка. - Сам тут только что с сестрицей Шестой поругался. Дело чуть не дошло до рукоприкладства. Я еле их утихомирила. Хозяин на пир отправился, велел новые розги купить. Вечером бить служанок собирается. Куда ж твои служанки с кормилицей смотрят? Дают ребенку золотые вещи, потом теряют. Ведь не что-нибудь - золото!
- Не знаю, для чего он дал ему четыре браслета, - говорила Пинъэр. - Я с госпожой У Старшей и с Чжэн Третьей занималась. Тут же была сестрица Вторая. Пока мы вели разговор, браслет и исчез. Служанка на кормилицу грешит, кормилица на старую Фэн. А старуха клянется, плачет: не брала, мол. Того и гляди, покончит с собой. Прямо-таки загадка! Ума не приложу, кого и винить.
- Как хорошо, что меня там не было! - воскликнула У Иньэр. - Знать, самому Небу было угодно так распорядиться. Я ведь целый день с ребенком играла, а тут как раз вышла, прической занялась. А то б на меня подумали. Сказать, может, и не сказали бы, а я бы переживать стала. Деньги кто не любит! Только нам, из заведения, запрещено о них даже поминать, а то пойдет дурная молва…
Пока они говорили, вошли Хань Юйчуань и Дун Цзяоэр с узелками в руках и, весело улыбаясь, отвесили земные поклоны Юэнян, госпоже У и Ли Пинъэр.
- А ты, Иньэр, со вчерашнего дня тут? - приветствуя подругу, спросили они.
- А вы откуда знаете? - удивилась Иньэр.
- Мы вчера у батюшки пели, он нам и сказал, - отвечала Дун Цзяоэр. - Велел сегодня прийти, матушек услаждать.
Юэнян предложила певицам присаживаться, а Сяоюй подала чай. Они поспешно встали, чтобы взять у служанки чай, и поклонились.
- До каких пор вчера пели? - спросила Иньэр.
- После второй ночной стражи до дому добрались, - отвечала Хань Юйчуань. - Вместе с Ли Мином вышли.
Между тем Юэнян наказала Юйсяо поторопить певиц, так как опасалась, как бы не нагрянули гостьи. Вскоре был накрыт стол. На нем красовались весенние блюда и четыре коробки со сладостями.
- Ступай к матушке Второй и пригласи Гуйцзе, - обратилась к Сяоюй хозяйка. - Пусть тоже попьет чаю.
Вскоре появилась Гуйцзе в сопровождении своей тетки. Они отвесили поклоны и сели к столу. Когда убрали посуду, появилась по-праздничному одетая Инчунь с Гуаньгэ на руках. Его украшала атласная шапочка с расшитыми золотом пожеланиями всяческих благ. На нем были ярко-красная даосская ряса, белые шелковые чулочки и черные атласные туфельки. На груди красовались таблички и талисманы, а на ручонках - золотые запястья.
- О, дорогой мой сыночек! - увидев Гуаньгэ, воскликнула Пинъэр. - Тебя не приглашали. Зачем же ты пожаловал сюда?
Она посадила сына на колени. Младенец осматривал полную людей комнату, переводил взгляд с одной женщины на другую. Сидевшей на кане Гуйцзе захотелось поиграть с Гуаньгэ.
- Чего это ты на меня так смотришь, сынок, а? - спросила она, поманив ребенка. - На руки хочешь?
Она взяла младенца и заключила его в объятья.
- Дитя малое, а ласку понимает, - заметила, улыбаясь, старшая невестка У.
- В отца пошел, - вставила Юэнян. - Подрастет - такой же повеса будет.
- Тогда маме придется наказывать сынка, - заметила Юйлоу.
- Смотри, сынок, тете платье не испачкай, - предупредила Пинъэр. - А то накажу.
- Ну и испачкает, чего страшного! - говорила Гуйцзе. - Люблю с детьми играть.
Она крепко прижала к себе Гуаньгэ и расцеловала.
- Мы целый день здесь, а матушкам не спели, - сказала Дун Цзяоэр, и певицы попросили Сяоюй принести инструменты.
Сяоюй принесла цитру и лютню. Дун Цзяоэр взяла цитру, Хань Юйчуань - лютню, а Ли Гуйцзе встала рядом и приготовилась петь цикл «Роскошный пир луною полной освещен. С платана свисают златые канаты качелей». Она пропела первую фразу, держа на руках Гуаньгэ, и голос ее был такой сильный, что, казалось, закружилась пыль, эхо раздалось в каменистых ущельях, трели вознеслись к самым небесам. Испуганный Гуаньгэ съежился, не решаясь поднять голову. У него даже дыхание перехватило.
- Сестрица Ли! - позвала Юэнян. - Возьми ребенка! Пусть Инчунь унесет его. Горе - не ребенок! Погляди, как перепугался, - лица нет!
Пинъэр тотчас же взяла у Гуйцзе сына, велела Инчунь заткнуть ему уши и отнести в спальню.
Певицы запели вчетвером.
Полночный пир под полною луною,
Парчовый полог на шатре небес.
Зачем качели мне одной?
Зачем качаться без
Любимого?
Из прошлой жизни грех ли, долг
Оплачиваю я, гонимая?
Не манят ни кровать, ни стол,
Бесцельно длятся дни мои.
Платан, канатами вервей
Обвей
Мне шею стылую!
Неумолимый холод,
Неутолимый голод
И гнёт безмолвья нестерпимые.
На мотив «Милого браню»:
Безмолвье, холод… Нестерпимо
Одной под полог сладострастья
Уйти и быть в своей лишь власти,
Собой лишь наслаждаться мнимо.
Постыдное сиротство внове,
Кого вином мне развлекать?
Зачем сурьмить крутые брови
И в волосы цветы вплетать.
На мотив «Восточного Оу»:
Мне украшать прическу,
вино готовить лень,
в мечтаниях бессчетных
опять одна весь день.
Твой затуманен ум
блудливыми глазами.
Искусница певичка,
не ласки - баловство.
бессовестное личико,
разврата мастерство.
А я от скорбных дум
просолена слезами.
На мотив «Тронута милостью царской»:
Слезливою солью
всю грудь омочила я.
И ночку бессонну
делю я с кручиною.
А ты чару полну
с подругой бесчинною
в себя опрокинешь
любовью ответной.
Меня же отринешь,
как грязную ветошь.
Я в бездну бездонных страданий лечу!
Как вытравить прелесть
колдуньи-разлучницы
Сломать шпильку-феникс -
и чары разрушатся
Рассечь ее пояс -
и пепел закружится
Нет, не одолеть
ненавистной зазнобы мне.
Мне - сплетни, ей - лесть,
ей любезны, мне злобные.
Разорваны струны у цитр царства Чу!
На мотив «Сижу за рукоделием во флигеле»:
Трехструнка на кровати, струны - порваны,
На столике - обрывки ткани сорные,
И вышивка в пыли, заброшена,
Собою заниматься тошно так!
Мой мотылек не шлет мне сватов - сердится,
Или сменил цветок? Спрошу у зеркальца:
Ужель мне изменили чары девичьи? -
Нет, но они теперь ничьи.
На мотив «Собираем чайный лист»:
Ничья я. Поблекла, ввалились глаза,
Пресечь одиночества холод нельзя!
Мотылька - Чжу Интай Лян Шаньбао разлюбил,
Её пёстрые крылья слепил бурый ил.
Как насладился развратный гурман!
В миг позабыл незабвенный обман!
На мотив «Пробуждается Се Сань»:
В миг позабыл -
клялся в любви,
Но позабыл -
писем не шлешь,
Словно забыл
ласки свои,
Сразу забыл,
их не вернешь!
Все ты забыл.
В храме вдвоем -
Будду просил
сына ты дать,
Счастья вкусил -
смята кровать -
И позабыл.
Ночью и днем
Слезы - нет сил! -
жемчуга град!
Туфли сносил -
новые шьешь -
Бросил, забыл,
ветреный брат,
Ты не любил,
прошлое - ложь!
На мотив «Ночной крик ворона»:
Всё прошлое - ложь, позабудь о пропаже!
Три месяца лета, как будто лет,
Как сено усохла, как в топке металл,
Расплавилась бляшкою с грязною сажей.
Себя воскрешать, украшать - что за честь!
Не встретить и дохлой собаки.
Но, ветер, пришли вожделенную весть,
Я встречи небесные знаки
Ищу, чтобы, фениксов резвых чета,
Слились в облаках и век счастья настал.
Заключительная ария:
Шашки расставлены, ждут игроков.
Милый вернется под ласковый кров.
Счастье супругов понятно без слов.
Певицы еще пели, когда появился Дайань.
- Ты передал приглашение? Где же гостьи? - спросила его Юэнян.
- Да, передал, - сказал слуга. - Госпожа Чжу и супруга ученого Шана к матушке Цяо пожаловали. Ждут прибытия госпожи Цяо Пятой. Все вместе пожалуют.
- Передай Пинъаню, чтоб от ворот не отлучался, - наказывала Юэнян. - Как покажутся паланкины, пусть придет доложит.
- Как у главной залы грянет музыка, так, матушка, и будьте готовы к встрече, - отвечал Дайань.
- В задней гостиной постели цветной ковер, расставь кресла и повесь занавески на золотые крючки, - наказывала Юэнян. - Да не забудь надуши помещение ароматом мускуса и орхидей.
Появились разодетые Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян, а за ними жены слуг. Их прически украшали золото и серебро. Пестрел средь яркой зелени ослепительный кумач. Они приготовились встречать новую родню.
Первой пожаловала жена Ин Боцзюэ, тетушка Ин. Ее носилки сопровождал Ин Бао. Юэнян во главе остальных жен ввела ее в гостиную, где после взаимных приветствий гостья села.
- Прошу прощения за беспокойство, - обращаясь к хозяйке, говорила, то и дело отвешивая поклоны, тетушка Ин. - Сколько из-за нас вам хлопот!
- Будет вам так говорить! - успокаивала ее Юэнян. - А сколько для нас хлопочет каждый раз батюшка Ин!
Все отчетливей слышались возгласы разгонявших толпу. В передней зале грянула музыка.
- Госпожа Пятая прибыли! - доложил Пинъань.
Вскоре у ворот дома появилась целая толпа одетых в черное. Среди больших паланкинов выделялся первый, в котором восседала госпожа Цяо Пятая. Серебряный верх его украшали свисавшие нити жемчуга, а нежно-голубой балдахин - золотая бахрома. Сопровождавшие паланкин возгласами и пальмовыми хлыстами отгоняли с дороги зевак. Вслед за Цяо Пятой несли малые паланкины с ее служанками, за которыми следовали четверо солдат с сундуком одежд и жаровней. Дальше на маленьких лошадках верхами следовали двое слуг. Замыкали процессию большие паланкины жен господина Цяо, цензора Чжу, ученого Шана, господина Цуя и госпожи Дуань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210