- Слушаюсь! - крикнул посыльный и удалился.
- Ступай-ка и ты с ним, брат Хань, доводи свое дело до конца, - посоветовал приказчику Ин Боцзюэ. - А мне еще с господином поговорить нужно будет.
Хань Даого еще раз поблагодарил хозяина и пошел с посыльным к себе в Кожевенный переулок, а Симэнь с Ин Боцзюэ остались в Зимородковом павильоне. Дайань накрыл стол.
- Попроси старшую госпожу подогреть коричную настойку с лотосами - ту, что его сиятельство Лю вчера с гончаром прислал, - велел Симэнь. - Мы разопьем ее с дядей Ином. Да и маринованного пузанка пусть приготовит.
При упоминании пузанка Ин Боцзюэ всплеснул руками.
- Ах, брат, я и не поблагодарил тебя за отличных пузанков, которых ты мне подарил. Одного я отправил брату, от другого часть дочке послал, а часть велел жене нарезать маленькими кусочками, залить красным маринадом - нашелся у нее старый - да маслица подбавить для духу и положить в черепичный горшок. Глядишь, я утречком иль вечерком когда полакомлюсь, а может, гость какой пожалует, ему на тарелочке подам, чтоб только ты, брат, не обманулся в своем великодушии.
- Это, видишь ли, брат его сиятельства Лю, - пояснил Симэнь, - сотник Лю, в бытность свою лесничим на Хуанхэ нажил состояние, купил поместье в пяти ли от города, ну и воздвиг себе дом из императорского леса. И вот нам в управе на днях пришлось его делом заняться. По настоянию Ся Лунси его следовало оштрафовать на сотню лянов и передать дело в суд. Тогда его сиятельство Лю сам поспешил ко мне с сотней лянов, просил устроить. А я ж ведь и сам торговлей занимаюсь, на жизнь не жалуюсь. Мне, по правде сказать, эти деньги не в диковинку. Больше того, мы с его сиятельством друзья. Он мне то и дело подарки присылает. Не терять же из-за этого дружбу! Я с него ни гроша не взял, велел только той же ночью дом сломать, а его слуге, Лю Третьему, всыпал двадцать палок. На том все и кончилось. Его сиятельство так был тронут моим великодушием! Прислал свиную тушу, жбан лотосовой настойки собственного изготовления и два бочонка маринованных пузанков весом сорок цзиней, а в придачу два куска узорной парчи и атласа. Лично приезжал, меня благодарил. Наша дружба теперь стала еще тесней, а деньги свое дело сделали.
- Тебе, брат, эти деньги, конечно, не в диковинку, - заметил Ин Боцзюэ. - А господин Ся из военных. Нет у него твердой почвы под ногами. Не сорвет, так и не проживет. А тебе, брат, за это время, должно быть, вместе с ним не одно дело решать приходилось, а?
- Да, приводилось вместе разбирать и большие дела, и пустяки, - отвечал Симэнь. - Все бы ничего, если б не его алчность и лихоимство. Где ж такое видано?! В деле не разберется, деньги возьмет и хоть бы что! Сколько раз ему говорил - все нипочем. Да, говорю, мы с тобой военные, наша обязанность карать, но надо ж и совесть знать!
Не успел Симэнь закончить, как принесли вино и закуски. Сперва подали четыре блюда - овощные закуски и фрукты, потом - вино и еще четыре блюда: окрашенные в густой красный цвет свежие утиные яйца из Тайчжоу, ляодунские золотые креветки с причудливо изогнутыми огурцами, приготовленное на душистом масле жаркое и вареные на сухом пару жирные куры. Вторая перемена тоже состояла из четырех блюд: жареная утка, окорок, белая жареная свинина и жареные почки. Наконец, на узорном фарфором блюде вынесли залитых красным маринадом вареных на пару пузанков, от которых исходил аппетитный аромат. Они так и таяли во рту! Какое удовольствие обсосать только косточку или жабры!
Симэнь Цин наполнил лотосовой настойкой небольшие золотые чарочки-хризантемы, и они принялись за еду.
Не будем говорить, о чем они беседовали за столом чуть ли не до второй ночной стражи, а расскажем пока о компании юнцов.
Посыльный нашел околоточного, и Ван была отпущена домой. Потом старшему полицейскому было велено выявить имена задержанных юнцов. На другой день они обязаны были явиться в уголовную управу. Юнцы переглянулись. Зная, что Хань Даого служит в приказчиках у Симэнь Цина, они сразу смекнули, кто вмешался в дело. В околотке задержали одного только Ханя Второго. Юнцы в страхе обсуждали случившееся, увидав, какой дурной оборот принимает вся эта история.
Хань Даого одарил посыльного пятью цянями, а позже, улучив момент, попросил околоточного переслать Симэнь Цину еще до судебного разбирательства список привлеченных к делу молокососов.
Прошел день. Симэнь Цин и надзиратель Ся Лунси заняли место в большой зале управы. Околоточный ввел группу задержанных. Первым вывели Ханя Второго. Он опустился на колени. Надзиратель Ся прочитал обвинение:
«Старший полицейский четвертого околотка первого участка Сяо Чэн за нарушение спокойствия привлекает к суду следующих лиц: Ханя Второго, Чэ Даня, Гуань Шикуаня, Ю Шоу и Хао Сяня».
После переклички допрос начался с Ханя Второго.
- С чего все началось? - спросили его.
- Мой брат занимается торговлей, часто не бывает дома. И вот жена его с дочкой стали жертвами насмешек и подстрекательств этих бездельников. Они собирались целой толпой у ворот и распевали непристойные песенки. Не давали покою ни днем, ни ночью. Как только ни издевались! Я живу с братом поврозь, но бывал у него. Не стерпел я и отчитал бездельников как полагается, а они повалили меня и давай избивать ногами. Уповаю на защиту и покровительство вашего превосходительства и прошу разобраться в обстоятельствах дела.
- А вы что скажете? - обратился к молодым людям Ся Лунси.
- Не верьте ему, ваше превосходительство, - сказали хором парни. - Ловчит он, этот игрок и волокита. Пока брата нет дома, он с его женой, Ван, путается. А Ван так важничает, что всех соседей поносит. Когда мы их застали, мы ее одежду забрали в доказательство преступления.
- Околоточный Сяо Чэн! - крикнул Ся Лунси. - Почему нет Ван?
Сяо Чэн не посмел сказать, что ее отпустил посыльный Симэня.
- У Ван слишком малы ножки, - пролепетал он. - Она едва ходит. Скоро подойдет.
Стоящий на коленях Хань Второй глаз не спускал с Симэня. Наконец, наклонившись к Ся Лунси, Симэнь сказал:
- Милостивый государь, не стоит, по-моему, вызывать эту Ван. Женщина, должно быть, недурна собой, вот шалопаи и стали к ней приставать, а когда она их отвергла, они и затеяли всю историю.
Симэнь позвал старшего из группы, Чэ Даня.
- Где вы схватили Ханя Второго? - спросил его Симэнь.
- У нее дома, - ответили все.
- Хань Второй! Кем тебе доводится Ван?
- Невесткой, - был ответ околоточного.
- Околоточный! Как проникла в дом эта компания? - продолжал допрашивать Симэнь.
- Через стену, - ответил околоточный.
- Ах вы, бездельники! - закричал разгневанный Симэнь. - Если он ей деверь, значит они - родня. Неужели свой человек, по-вашему, и в гости прийти не может?! А вы ей кто такие, я вас спрашиваю! Да как вы, лоботрясы, посмели в чужой дом лезть, а? Что вам там понадобилось? Тем более в отсутствии хозяина, когда дома была дочь-барышня? Сомнения быть не может - либо с целью насилия, либо - грабежа. - Симэнь кликнул подручных: - Принесите тиски!
Юнцам надели на пальцы тиски и всыпали по двадцати палочных ударов, да таких, что у них из ран потекла кровь. Молодые люди отроду не ведывали пыток и теперь громко стонали на полу, вопли их потрясали небеса.
Симэнь, не давая Ся Лунси и рта раскрыть, велел отпустить Ханя Второго до особого распоряжения, а юнцов бросить в тюрьму, учинить в ближайший день допрос и передать на рассмотрение вышестоящих властей.
Брошенные в тюрьму молодые люди раскаивались, увидев, в какой переплет попали. Заключенные предрекали им каторгу, а в случае передачи дела в областное управление - и смерть в заточении. Перепуганные парни едва дождались, когда домашние пришли к ним с едой, и послали с ними потихоньку записки, в которых просили - кто отца, кто старшего брата - подкупить судей.
Один из отцов обратился к Ся Лунси.
- Видишь ли, муж Ван - приказчик у господина Симэня, - объяснил Ся, - а он требует осуждения. Мне, его сослуживцу, неудобно ему перечить. Попроси еще кого-нибудь, пусть поговорит с господином Симэнем.
Другой пошел к шурину Симэня - У Старшему. Однако всем было известно, как богат Симэнь, и никто не решался его подкупать. Родные юнцов, не зная, что предпринять, собрались на совет.
- Бесполезно просить тысяцкого У, - сказал один. - Он тоже ничего не сделает. Говорят, у торговца шелком Ина Старшего с Восточной улицы брат есть, Ин Боцзюэ, - закадычный друг Симэнь Цина. К нему бы обратиться. Давайте соберем серебра, с четверых не один десяток лянов соберется, да и вручим ему. Пусть поговорит. Так будет вернее.
Тогда отец Чэ Даня, владелец винной лавки, как старший собрал с каждого по десять лянов, и с сорока лянами все отправились к Ин Боцзюэ. Они изложили ему просьбу, и Боцзюэ принял серебро.
- Ты же за Хань Даого хлопотал, - сказала ему жена, когда ушли просители, - с юнцами хотел расправиться. Зачем же с них-то берешь серебро? Иль ты теперь их выгораживать взялся? Как же приказчику Ханю будешь в глаза смотреть?
- Думаешь, я сам не понимаю! - проговорил Ин Боцзюэ. - Я вот что сделаю: возьму пятнадцать лянов и поговорю, чтоб никто не видел, с Шутуном, слугой из кабинета. Пусть к хозяину подъедет. Он Шутуну важные дела поручает, большое доверие оказывает. Наверняка клюнет.
Ин Боцзюэ отвесил пятнадцать лянов, завернул их в узелок и, сунув в рукав, поспешил к Симэню.
Хозяин еще не вернулся. Ин Боцзюэ прошел в залу, откуда и заметил Шутуна, вышедшего из боковой пристройки кабинета. На голове у него красовалась многогранная шапочка из темного атласа. Пучок сдерживала золотая шпилька-лотос. Одет он был в длинный халат из сучжоуской тафты и бледно-зеленую легкую куртку, обут в летние туфли, поверх виднелись белые чулки.
- Прошу вас, батюшка, проходите в гостиную, присаживайтесь, - пригласил гостя Шутун и велел Хуатуну подать чай. - Я тебя, брат, за чаем посылаю, а ты ни с места? Опять шутки шутишь? Погоди, я вот батюшке пожалуюсь.
Хуатун побежал за чаем.
- Батюшка из управы не приходил? - спросил Ин Боцзюэ.
- Только что заходил посыльный, - отвечал Шутун. - Говорит: хозяин и господин Ся в гости отбыли. А у вас, батюшка, дело какое-нибудь?
- Нет, ничего.
- Вы, кажется, насчет приказчика Ханя говорили? - продолжал Шутун. - Так вот. Батюшка вчера велел избить бездельников и посадить под арест. Теперь, как только будет готово обвинение, их передадут вышестоящим властям.
Ин Боцзюэ отвел слугу в сторонку.
- Вот какое дело, - начал Ин. - Видишь ли, родственники этих юнцов, как узнали, перепугались. Ну, вчера вечером ко мне все четверо пришли. В ногах валялись, со слезами умоляли с батюшкой поговорить. А я, сам знаешь, за Хань Даого хлопотал. Неудобно мне теперь за них вступаться, правда? Хань обидится. Ломал я голову, ломал. Давайте, говорю, пятнадцать лянов. Может, думаю, ты как-нибудь ввернешь батюшке словцо, а? Глядишь, и выпустят их.
Ин Боцзюэ вынул из рукава серебро и протянул Шутуну. Тот развернул узелок. В нем лежало четыре крупных слитка и мелочь.
- Не посмею отказать вам, батюшка Ин, - говорил слуга. - Только велите им пяток лянов прибавить, тогда с батюшкой попробую поговорить. Правда, не знаю, согласится ли он. Вчера вот по тому же делу сам дядя У Старший приходил, а батюшка ему отказал. Так куда ж мне, козявке, с ним тягаться. Я вам честно говорю: серебро это не мне одному достанется. Придется с матушкой Шестой поделиться. Обходным путем надо действовать. У нее ведь сын родился. Если она слово замолвит, все будет в порядке.
- Коли так, я с ними поговорю, - сказал Ин. - Только ты не забудь, а то они вот-вот за ответом придут.
- Не знаю, когда батюшка возвратится, - отвечал Шутун. - Вели им завтра с утра приходить.
Ин Боцзюэ удалился. А Шутун отнес серебро в лавку, где отвесил полтора ляна. На них он купил кувшин цзиньхуаского вина, пару пареных уток и пару кур. Цянь ушел на свежую рыбу и окорок, два цяня - на печенье и пирожки с фруктовой начинкой и цянь - на сладкий слоеный пирог. Покупки он отнес к Лайсину и попросил его жену, Хуэйсю, приготовить как полагается. Цзиньлянь в тот день не оказалось дома. Она с утра отправилась в паланкине за город на день рождения матушки Пань. Шутун велел Хуатуну положить кушанья в квадратную коробку и отнести к Ли Пинъэр, а потом и сам пошел к ней с кувшином вина.
- От кого это? - спросила Пинъэр.
- От брата Шутуна, - отвечал Хуатун. - В знак его сыновнего к вам почтения, матушка.
- Вот арестант! - засмеялась Пинъэр. - С чего ж такое почтение?
Через некоторое время явился и Шутун. Пинъэр сидела на позолоченной кровати. На изваянной из нефрита белоснежной руке ее сверкали золотые браслеты. Она держала выточенную из черепашьего панциря кошечку, играя ею с ребенком.
- Кому это ты принес кушанья, арестант? - спросила она.
Шутун улыбался и молчал.
- Молчишь? Чего ж смеешься? - допытывалась Пинъэр.
- Кого мне почитать, как не вас, матушка! - проговорил слуга.
- Ни с того ни с сего - такие знаки внимания? - недоумевала Пинъэр. - И дотрагиваться не буду, пока не объяснишь. Говорят, благородный не коснется пищи от неизвестного.
Шутун открыл кувшин, расставил на маленьком столике закуски и попросил Инчунь подогреть вино. Наполнив чарку, он обеими руками поднес ее Пинъэр и опустился на колени.
- Выпейте, матушка, и я все вам объясню, - упрашивал Шутун.
- Нет, ты объясни, потом я выпью, - настаивала Пинъэр. - А нет - так стой хоть весь век. Встань и скажи, в чем дело.
И Шутун рассказал ей, как Ин Боцзюэ просил похлопотать за юнцов.
- Он хлопотал за Хань Даого, - объяснял Шутун, - и ему неудобно теперь за юнцов заступаться. Вот он меня и просил обратиться к вам, матушка. А батюшка спросит, не говорите, что я вам сказал. От деверя Хуа Старшего, мол, посыльный приходил. А я пойду в кабинет, напишу просьбу, а как вернется батюшка, ему и вручу. Вот, мол, матушка просила передать. А вас, матушка, я тоже попрошу замолвить словцо. Их и так вчера по приказу батюшки избили. Батюшка собирается судить их со всей строгостью. Если б удалось их освободить, это было бы с вашей стороны, матушка, великим благодеянием.
- Вот оно что! - сказала, улыбаясь, Пинъэр. - Ну, это пустяки! Обожди, я с батюшкой поговорю, и все уладится. И для чего ты только так старался? Ах, негодник! С них, наверно, вытянул?
- Не скрою, матушка, они мне пять лянов дали.
- Ах ты, ловкач! Тоже умеешь, оказывается, деньги зарабатывать, - заметила Пинъэр.
Она не захотела пить из маленьких чашек и велела Инчунь подать две больших серебряных чары в форме сплетенных цветов. Она выпила две чарки, а потом налила и Шутуну.
- Я не буду, - ответил слуга. - Зардеешься, еще батюшка заметит.
- Не бойся, я ж тебя угощаю, - сказала Пинъэр.
Шутун отвесил земной поклон и залпом осушил чарку. Пинъэр наложила целое блюдо всяких кушаний и поставила его перед слугой. С ней за компанию он выпил еще две чарки и, опасаясь, как бы не раскраснелось лицо, ушел. В лавке оставалась половина сладостей и кушанья. Шутун расставил их на буфете, достал кувшин вина и пригласил приказчика Фу, Бэнь Дичуаня, Чэнь Цзинцзи, Лайсина и Дайаня. Они, как вихрь, налетели, и скоро на буфете было пусто, хоть шаром покати. Только Пинъаня забыли позвать, и тот сидел у ворот, насупленный и злой.
После обеда от загородного друга возвратился домой Симэнь. Пинъань ничего ему не сказал, а Шутун, заслышав хозяина, кое-как собрал посуду и бросился в кабинет, чтобы помочь хозяину раздеться.
- Кто-нибудь был? - спросил Симэнь.
- Никого не было.
Симэнь разделся, снял шапку и, оставшись в головной повязке, проследовал в кабинет. Шутун подал ему чаю. Он отхлебнул глоток и отставил чай.
- Где ж это тебя угостили? - спросил он румяного Шутуна.
Тот пошел к письменному столу и, вынув из-под тушечницы бумагу, протянул ее Симэню.
- Вот матушка Шестая письмо мне передала, - сказал он. - Говорит, дядя Хуа Старший прислал, насчет тех молокососов. Матушка велела вам передать и поднесла мне чарку вина.
Симэнь распечатал письмо. В нем говорилось: «Чэ Дань и остальные преступники уповают на Вашу милость…». Симэнь пробежал письмо глазами и протянул Шутуну.
- Убери в ящик! - приказал он. - Вели посыльному, чтобы завтра подал мне в управе.
Шутун спрятал письмо и встал рядом с хозяином. На лице у него играл румянец, алели ароматные уста, сквозь которые проглядывали ровные белоснежные зубы. Симэнь не мог сдержаться и заключил его в объятья. Их уста сомкнулись в горячем поцелуе. Из уст Шутуна пахло душистым чаем и корицей, весь он благоухал ароматами. Симэнь расстегнул ему халат, снял штаны и обнял пониже талии.
- Поменьше пей! - наказывал он. - Как бы не поблекла твоя красота.
- Я больше не буду, батюшка, - прошептал Шутун.
Только они приступили к делу, как у ворот послышался шум. Прискакал всадник, одетый в синее платье слуги. Спешившись, он поклонился привратнику и спросил:
- Здесь проживает его превосходительство господин надзиратель Симэнь?
Пинъань был не в духе. Обиженный на Шутуна, он отвернулся и молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210