После того как молодой монах угостил прибывших чаем, послушник открыл обитель и провел их во главе с Юэнян по обеим галереям. Закончив осмотр, все проследовали в покои настоятеля, где им тотчас же заварили лучшего чаю на сладкой воде и подали в серебряных, искрящихся как снег, чашках, напоминающих слитки.
У Старший осведомился о монашеском имени настоятеля.
- Мое имя в монашестве Даоцзянь, - отвечал тот, хихикая. - Я настоятель обители, милостивым покровителем коей является его сиятельство воевода Чжоу. В храме сто десять монахов. Множество странствующих иноков в заднем приделе. Там они погружаются в сидячую медитацию, совершают заказные службы и молятся за своих благодетелей, жертвователей-данапати со всех концов света.
Во внутреннем покое накрыли стол, и настоятель пригласил туда прибывших во главе с Юэнян.
- Прошу меня простить за скромный прием, - говорил он.
- Не извольте беспокоиться, отец настоятель, - отвечала Юэнян и передала через брата пять цяней серебра. - Пусть пойдут всемилостивому Будде на благовония.
Даоцзянь расплылся в улыбке.
- Премного вам благодарен за подношение, милостивая бодхисаттва, - раскланивался настоятель. - Посидели бы немного. Бедному иноку и попотчевать-то вас нечем.
На столе появились постные блюда и сладости. Настоятель сел сбоку и взял палочки для еды, намереваясь составить компанию Юэнян и ее брату.
Внезапно словно громовые раскаты сотрясли настоятельские покои. Тишину нарушили два ворвавшихся молодца в темном одеяньи.
- Отец настоятель! - тяжело дыша, обратились они. - Скорее выходите! Младшая госпожа из дома его сиятельства воеводы пожаловали.
Даоцзянь торопливо накинул рясу, надел на ходу клобук и велел послушнику прибрать пока посуду.
- Будьте так любезные, почтенные бодхисаттвы, - обратился он к сидевшим за столом, - пройдите, пожалуйста, на время в небольшую комнату. Я не задержусь. Только провожу прибывшую госпожу, и мы еще посидим за трапезой.
У Старший стал было откланиваться, но настоятель никак не хотел их отпускать.
Монахи ударили в колокола и гонги, и настоятель побежал за ворота, чтобы встретить знатную особу на достаточном расстоянии от монастыря.
Наконец, на дороге показалась толпа слуг. Они окружали громадный паланкин, как облако плывущий, с востока. Носильщики в промокших насквозь куртках обливались потом.
Настоятель сложил руки на груди и низко поклонился.
- Никак не ожидал я, ничтожный инок, - говорил он, - что вы изволите пожаловать к нам, сударыня. Прошу покорнейше простить, что опоздал, не смог встретить по дороге.
- Извините меня за беспокойство, отец настоятель, - отвечала из-за занавески Чуньмэй.
Тем временем слуги уже были за монастырем на могиле Цзиньлянь, где поставили стол и разложили на нем жертвенную снедь и бумажные деньги.
Наконец-то пожаловала и сама Чуньмэй. Носильщикам она велела миновать храм и нести ее под тополь к могиле Цзиньлянь. Когда Чуньмэй выходила из паланкина, ее с обеих сторон поддерживали слуги. Чуньмэй не спеша приблизилась к могиле и, поставив благовонную палочку, четырежды поклонилась.
- Моя матушка! - начала она. - Сестрица Пан пришла к тебе возжечь связку бумажных денег, чтобы тебе хорошо жилось на небесах. Когда тебе будет трудно, не жалей денег. Если б знала, что ты погибнешь от руки ненавистника, я б сделала все, чтобы и ты вошла в дом начальника. Мы б жили опять вместе. Но я упустила время, и теперь поздно раскаиваться.
Чуньмэй умолкла. Слуги зажгли жертвенные деньги, и она, выйдя вперед, громко зарыдала.
Тому свидетельством романс-плач на мотив «Овечки с горного склона»:
Жгу жертвенные деньги втихомолку.
Споткнулась ты, и туфелек осколки
Рассыпались по каменному полу…
Мой голос безутешно долог…
Наполнит ли загробную дыру?
Ты - жертва красоты в миру.
За обаяние - на бойню,
За смелость помыслов - тропою
Дырявых вен, возмездий братних.
На горле нож - обманом брачным.
Сидели вместе на одних коленях,
Ты - мужнею женою, я - служанкой.
Но умер муж и не рожден наследник,
И нас в товар для сводников разжаловали.
Но скупщик мой - чиновник знатный
Тебе купцом - чужая зависть.
Пожухла молодая завязь…
Молюсь тебе тысячекратно.
Я не успела выкупить из плена
Тебя живой - лишь смрадные останки!
Нет оправданья мне, служанке!
Лишь жертвенного дыма пелена.
Однако не будем больше говорить, как при жертвоприношении оплакивала бывшую хозяйку Чуньмэй.
Вернемся к У Юэнян. Она все еще сидела в покоях настоятеля, в то время как тот, услыхав о прибытии знатной особы, пошел ее встречать и задержался. Юэнян поинтересовалась, в чем дело.
- У младшей госпожи здесь, за обителью, недавно похоронили сестру, - пояснил послушник. - Вот они в день поминовения и пожаловали убрать могилу и принести жертвы.
- Уж не Чуньмэй ли это? - проговорила Мэн Юйлоу.
- Но откуда у нее взялась сестра? - недоумевала Юэнян и опять обратилась к послушнику. - А как фамилия госпожи?
- До замужества Пан, - отвечал послушник. - Они дали отцу настоятелю около пяти лянов на панихиды по покойной сестре.
- Помнится, сам как-то называл ее барышней Пан, - продолжала Юйлоу. - Должно быть, Чуньмэй и есть.
Пока они говорили, появился настоятель и велел послушнику поскорее приготовить чаю.
Немного погодя перед кельей остановился паланкин. Юэнян и Юйлоу следили за ним из-за занавески. Присмотревшись к выходившей из паланкина, они убедились, что это была Чуньмэй. Она заметно пополнела, особенно в лице, и казалась изваянной из нефрита. Ее прическу обильно украшали жемчуг и бирюза.
Высоко вздымались фениксы-шпильки. На ней была ярко-красная вытканная цветами кофта и нежно-голубая широкая юбка, отделанная золотой тесьмой. Мелодичный звон подвесок сопровождал каждый ее шаг. Как она не походила теперь на прежнюю Чуньмэй!
Только поглядите:
Шпильки-фениксы украшают высокую прическу. Низко свисают заморские жемчужины серег-колец. Позолоченных фениксов пара красуется в пучке. Расшитая красная кофта облегает нефритовые плечи и благоуханную грудь. Золотые лотосы ножек выглядывают из-под бирюзовой узорной юбки. Когда идет, нежный звон подвесок раздается, а сядет, повеет ароматом мускуса и орхидей. Как нежна ее белая шея! Сколько чар таят искусно подведенные тонкие брови в обрамлении золотых цветов! Изысканны ее манеры. Чудесного цветка она прелестней, изяществом способна покорить. Душа нежнее орхидеи. Воспитана иль в тереме высоком, или в уединенных покоях девичьих. Будто яшмовая дева вышла из Лилового чертога . у Млечного Пути, как небожительница-фея на грешную землю спустилась из Дворца цветов
Настоятель отдернул дверную занавеску и пригласил Чуньмэй в приемную. На возвышении стояло одно-единственное гостевое кресло. Когда Чуньмэй села, они обменялись приветствиями. Послушник внес чай.
- Не предполагал я, ничтожный инок, что вы пожалуете нынче для принесения жертв, сударыня, потому и не встретил вас как полагается, - поднося гостье чашку чаю, говорил Даоцзянь. - Прошу покорно меня простить.
- Причинила я вам с панихидами хлопот, отец настоятель, - отвечала Чуньмэй.
- Что вы, сударыня! - говорил без передышки настоятель. - Какие могут быть разговоры! Ведь вы наша благодетельница! Какие деньги вы пожертвовали нам на свершение служб, сударыня! Я звал восемь монахов. Они целый день читали сутры, отправляли службы и панихиду. Панихида окончилась вечером сожжением жертвенных предметов, после чего я послал троих монахов к вам в город с уведомлением.
Чуньмэй выпила чаю, и послушник убрал чашки. А сидевший рядом настоятель все продолжал беседовать с Чуньмэй, оставив Юэнян и остальных сидеть во внутренней комнате. Близился вечер, но Юэнян было неловко выйти. Она стала волноваться и попросила послушника пригласить настоятеля, чтобы попрощаться и двинуться в путь. Однако настоятель никак не хотел их отпускать.
- Я бы хотел вам кое-что сказать, сударыня, - войдя в гостиную, обратился к Чуньмэй настоятель.
- Я вас слушаю, отец настоятель, - отозвалась Чуньмэй.
- Видите ли, сударыня, у меня в келье остановились прихожанки… Они прибыли полюбоваться обителью и никак не полагали, что пожалуете вы, сударыня. Им уже пора отправляться в обратный путь. Хотелось бы знать ваше драгоценное мнение, сударыня.
- Что же вы не пригласили их сюда, отец настоятель? - удивилась Чуньмэй.
Даоцзянь поспешил пригласить Юэнян, но та никак не решалась выйти.
- Уж поздно, отец настоятель, - говорила Юэнян. - Может, обойтись без встречи? Разрешите нам откланяться.
Настоятелю было неловко. Он принял от Юэнян серебро, но не удостоил ее должного приема, а потому продолжал настаивать на своем. У Юэнян, Мэн Юйлоу и жена У Старшего в конце концов не устояли и вышли в гостиную.
- О, оказывается, это вы, мои матушки, и тетушка У Старшая! - едва завидев вошедших, воскликнула Чуньмэй и предложила супруге У Старшего сесть в кресло, а сама склонилась перед ней, как ветка под тяжестью цветов.
Госпожа У в свою очередь поклоном приветствовала Чуньмэй и сказала:
- Вы меня ставите в неловкое положение, сударыня! Достойна ли я таких почестей! Теперь ведь совсем не то, что было раньше.
- Зачем вы так говорите, дорогая моя тетушка! - заверила ее Чуньмэй. - Я не из тех, кто пренебрегает старшими. Уважать старших требуют правила приличия.
Отвесив ей низкий поклон, Чуньмэй чинно склонилась перед Юэнян и Юйлоу. Те хотели было ответить ей тем же, но она удержала их.
- Не ожидала вас здесь встретить, матушки, - говорила Чуньмэй после четырех поклонов. - А то б давно пригласила. Поговорили бы.
- Не обижайтесь на меня, сестрица! - заговорила Юэнян. - Так и не навестила я вас, как вошли вы в дом воеводы, не выразила почтения.
- Да кто я есть такая, матушка! - воскликнула Чуньмэй. - Могу ли я на вас обижаться! - Она обернулась в сторону кормилицы Жуи и, увидев у нее на руках Сяогэ, добавила. - А сынок-то как вырос, а?
- Жуи, Сяоюй! Подойдите и поклонитесь сестрице! - распорядилась Юэнян.
Кормилица и горничная, улыбаясь, приблизились к Чуньмэй и отвесили ей полупоклоны.
- И сынок мой свидетельствует вам свое почтение, сестрица, - заметила Юэнян.
Чуньмэй вынула из прически пару серебряных с позолотой шпилек и воткнула их в шапочку Сяогэ.
- Поблагодари тетю за подарок, сынок, - обратилась к малышу Юэнян. - Как ты поклонишься, а?
Жуи с Сяогэ на руках отвесила Чуньмэй поклон, чем доставила Юэнян немалую радость.
- Если б не ваше прибытие в монастырь, сестрица, мы б, наверное, так и не встретились, - заметила Юйлоу.
- Конечно! - подтвердила Чуньмэй. - Я недавно похоронила здесь свою матушку. Сколько лет вместе прожито! А у нее нет ни родных, ни близких. Если не я, так кто ж ее вспомнит, кто сожжет деньги над ее могилой?
- Да, припоминаю, - вставила Юэнян. - Ваша матушка умерла несколько лет тому назад. Разве ее здесь похоронили?
- Вы не поняли госпожу Пан, матушка, - сказала Юйлоу. - Речь идет о сестрице Пань. Ее погребли здесь, за монастырем, благодаря заботам госпожи Пан.
Услыхав о Пань Цзиньлянь, Юэнян не проронила ни слова.
- Кто еще проявит столько милосердия, как вы, сестрица! - воскликнула старшая невестка У. - Вы не забыли прошлое и предали ее земле, а нынче, в день поминовения, прибыли почтить прах ее и возжечь жертвенные деньги.
- Дорогая тетушка! - отвечала на это Чуньмэй. - Я хорошо помню, как она, покойница, ценила меня. А какую тяжкую смерть приняла! Под открытым небом лежала брошенная без погребения. Кому же, как не мне, было о ней позаботиться!
Когда кончился их разговор, настоятель велел послушникам накрыть два больших стола на восемь человек. Появились в изобилии всевозможные весенние яства и овощные блюда, выпеченные на пару пирожки и сладости. Заварили на сладкой воде лучший чай из молодых лепестков, нежных, как воробьиные язычки. После трапезы посуду убрали. Дядю У Старшего угощали отдельно, в другой келье, но не о том пойдет речь.
Первой из-за стола поднялась Мэн Юйлоу. Она решила сходить на могилу Цзиньлянь и сжечь жертвенные деньги. Ведь сколько лет они жили, как сестры!
Убедившись, что Юэнян не собирается делать то же самое, Юйлоу достала пять фэней серебра и попросила послушника купить жертвенных денег.
- Не извольте беспокоиться, сударыня! - предупредил ее настоятель. - У меня найдутся и серебряные и золотые. Я вам дам для сожжения.
Юйлоу передала настоятелю серебро и попросила послушника проводить ее на могилу.
Под тополем возвышался трехфутовый могильный холмик желтого песка, на котором зеленели редкие кустики полыни. Юйлоу воткнула благовонную палочку, подожгла жертвенные деньги и отвесила несколько поклонов.
- Не знала я, сестрица, что здесь твоя могила, - говорила она. - Я, Мэн Третья, случайно попала в монастырь и вот сжигаю связку монет у тебя на могиле. Живи на небесах спокойно, а станет трудно, пригодятся деньги.
Юйлоу достала платок и громко зарыдала.
Тому свидетельством романс-плач на мотив «Овечка с горного склона»:
Сгорели жертвенные деньги, слезы - градом!
Зову тебя, сестра, моя отрада!
Голубки Пань свежа могила!
Ты помнишь, я тебя любила,
Твое, мое - не разбирали,
Друг дружке тайны поверяли.
Была красива и упорна,
А я - тебе всегда покорна,
Но вот нагрянула беда,
И ты исчезла навсегда.
Тебя на кладбище сыскала,
Поведать хочется немало!
Когда-то под одним крылом
Годами жили были неразлучны.
Пронесся вихрь и бурелом
Все небо застелили тучи.
Мы разлетелись в рассыпную,
Но не забыть сестру родную.
Кормилица Жуи тоже собралась последовать за Юйлоу, но Юэнян, разговаривавшая тем временем с Чуньмэй, хотела запретить ей брать с собой Сяогэ, так как опасалась испугать младенца.
- Не волнуйтесь, матушка, я буду осторожна, - заверила ее Жуи и с Сяогэ на руках отправилась на могилу, где видела, как Юйлоу сжигала жертвенные деньги и оплакивала Цзиньлянь.
Когда они воротились, Чуньмэй и Юэнян попудрились, подрумянились и переменили туалеты. Чуньмэй распорядилась, чтобы ее слуги открыли коробы со съестным. Из них были извлечены всевозможные редкие фрукты, сладости и яства. Особый короб был с пирожными и печеньем. Накрыли два стола. Подали обтянутый холстом кувшин вина, серебряные чарки и палочки слоновой кости.
Чуньмэй пригласила супругу У Старшего, Юэнян и Юйлоу занять почетные места на возвышении. Сама она села за хозяйку, а кормилица, Сяоюй и старшие служанки расположились по обеим сторонам.
Для дяди У Старшего был накрыт особый стол в другой келье.
В самый разгар угощения появились два денщика от воеводы Чжоу. Войдя в гостиную, они опустились перед Чуньмэй на колени.
- Его превосходительство пожаловали в Новое поместье, - докладывали они. - Велели нам пригласить вас, матушка, на представление забавников и скоморохов. Матушка Старшая и матушка Вторая уже в поместье. Пожалуйста, матушка, мы вас ждем.
- Хорошо! Ступайте! - не спеша, чинно ответила Чуньмэй.
- Слушаюсь! - крикнули денщики и вышли, но уйти не решались и стали поджидать младшую хозяйку около настоятельских покоев.
Трапеза подходила к концу.
- Не смеем вас задерживать, сестрица, вставая из-за стола, проговорили госпожа У и Юэнян. - Время позднее, и вам пора готовиться к отбытию. Мы пойдем.
Чуньмэй никак не хотела их отпускать и велела слугам подать большие кубки, чтобы выпить на прощание.
- Мы теперь с вами в разлуке, - говорила она. - Встречи так редки. А раз нам выпал случай повидаться, так не будем забывать друг друга. У меня ведь тоже нет ни родных, ни близких. Я была бы рада нанести вам визит и поздравить вас, когда наступит ваш день рождения, матушка.
- Что вы, дорогая моя сестрица! - говорила Юэнян. - К чему вам утруждать себя? Я как-нибудь соберусь навещу вас, сестрица. - Юэнян осушила кубок и продолжала. - Ну, довольно! Благодарю за угощение! Время позднее, а у невестушки нет паланкина. Нелегко нам будет добираться.
- Вы без паланкина, сударыня? - спросила Чуньмэй. - Возьмите у меня пони, вот и доберетесь.
Госпожа У поблагодарила Чуньмэй, но воспользоваться такой любезностью не решилась.
Они распрощались.
Когда слуги убрали посуду, Чуньмэй пригласила настоятеля и велела слугам достать кусок холста и пять цяней серебра, которые и были вручены настоятелю. Тот поклонами благодарил жертвовательницу и вышел проводить ее за ворота храма.
Попрощались и Чуньмэй с Юэнян.
Чуньмэй проводила к паланкинам Юэнян, Юйлоу и остальных, потом только села сама. Их пути разошлись. Чуньмэй со свитой слуг и денщиками, окриками разгонявшими с дороги зевак, отбыла в Новое поместье.
Да,
Если даже двум листам опавшим
Выпадает встреча иногда,
Женщинам, друг друга близко знавшим,
Отчего не встретиться тогда.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТАЯ
ЛАЙВАН ВОРУЕТ И СОБЛАЗНЯЕТ СУНЬ СЮЭЭ
СЮЭЭ ПРОДАЮТ С КАЗЕННЫХ ТОРГОВ НАЧАЛЬНИКУ ГАРНИЗОНА
Цветут и вянут нежные цветы,
цветут и вянут снова;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
У Старший осведомился о монашеском имени настоятеля.
- Мое имя в монашестве Даоцзянь, - отвечал тот, хихикая. - Я настоятель обители, милостивым покровителем коей является его сиятельство воевода Чжоу. В храме сто десять монахов. Множество странствующих иноков в заднем приделе. Там они погружаются в сидячую медитацию, совершают заказные службы и молятся за своих благодетелей, жертвователей-данапати со всех концов света.
Во внутреннем покое накрыли стол, и настоятель пригласил туда прибывших во главе с Юэнян.
- Прошу меня простить за скромный прием, - говорил он.
- Не извольте беспокоиться, отец настоятель, - отвечала Юэнян и передала через брата пять цяней серебра. - Пусть пойдут всемилостивому Будде на благовония.
Даоцзянь расплылся в улыбке.
- Премного вам благодарен за подношение, милостивая бодхисаттва, - раскланивался настоятель. - Посидели бы немного. Бедному иноку и попотчевать-то вас нечем.
На столе появились постные блюда и сладости. Настоятель сел сбоку и взял палочки для еды, намереваясь составить компанию Юэнян и ее брату.
Внезапно словно громовые раскаты сотрясли настоятельские покои. Тишину нарушили два ворвавшихся молодца в темном одеяньи.
- Отец настоятель! - тяжело дыша, обратились они. - Скорее выходите! Младшая госпожа из дома его сиятельства воеводы пожаловали.
Даоцзянь торопливо накинул рясу, надел на ходу клобук и велел послушнику прибрать пока посуду.
- Будьте так любезные, почтенные бодхисаттвы, - обратился он к сидевшим за столом, - пройдите, пожалуйста, на время в небольшую комнату. Я не задержусь. Только провожу прибывшую госпожу, и мы еще посидим за трапезой.
У Старший стал было откланиваться, но настоятель никак не хотел их отпускать.
Монахи ударили в колокола и гонги, и настоятель побежал за ворота, чтобы встретить знатную особу на достаточном расстоянии от монастыря.
Наконец, на дороге показалась толпа слуг. Они окружали громадный паланкин, как облако плывущий, с востока. Носильщики в промокших насквозь куртках обливались потом.
Настоятель сложил руки на груди и низко поклонился.
- Никак не ожидал я, ничтожный инок, - говорил он, - что вы изволите пожаловать к нам, сударыня. Прошу покорнейше простить, что опоздал, не смог встретить по дороге.
- Извините меня за беспокойство, отец настоятель, - отвечала из-за занавески Чуньмэй.
Тем временем слуги уже были за монастырем на могиле Цзиньлянь, где поставили стол и разложили на нем жертвенную снедь и бумажные деньги.
Наконец-то пожаловала и сама Чуньмэй. Носильщикам она велела миновать храм и нести ее под тополь к могиле Цзиньлянь. Когда Чуньмэй выходила из паланкина, ее с обеих сторон поддерживали слуги. Чуньмэй не спеша приблизилась к могиле и, поставив благовонную палочку, четырежды поклонилась.
- Моя матушка! - начала она. - Сестрица Пан пришла к тебе возжечь связку бумажных денег, чтобы тебе хорошо жилось на небесах. Когда тебе будет трудно, не жалей денег. Если б знала, что ты погибнешь от руки ненавистника, я б сделала все, чтобы и ты вошла в дом начальника. Мы б жили опять вместе. Но я упустила время, и теперь поздно раскаиваться.
Чуньмэй умолкла. Слуги зажгли жертвенные деньги, и она, выйдя вперед, громко зарыдала.
Тому свидетельством романс-плач на мотив «Овечки с горного склона»:
Жгу жертвенные деньги втихомолку.
Споткнулась ты, и туфелек осколки
Рассыпались по каменному полу…
Мой голос безутешно долог…
Наполнит ли загробную дыру?
Ты - жертва красоты в миру.
За обаяние - на бойню,
За смелость помыслов - тропою
Дырявых вен, возмездий братних.
На горле нож - обманом брачным.
Сидели вместе на одних коленях,
Ты - мужнею женою, я - служанкой.
Но умер муж и не рожден наследник,
И нас в товар для сводников разжаловали.
Но скупщик мой - чиновник знатный
Тебе купцом - чужая зависть.
Пожухла молодая завязь…
Молюсь тебе тысячекратно.
Я не успела выкупить из плена
Тебя живой - лишь смрадные останки!
Нет оправданья мне, служанке!
Лишь жертвенного дыма пелена.
Однако не будем больше говорить, как при жертвоприношении оплакивала бывшую хозяйку Чуньмэй.
Вернемся к У Юэнян. Она все еще сидела в покоях настоятеля, в то время как тот, услыхав о прибытии знатной особы, пошел ее встречать и задержался. Юэнян поинтересовалась, в чем дело.
- У младшей госпожи здесь, за обителью, недавно похоронили сестру, - пояснил послушник. - Вот они в день поминовения и пожаловали убрать могилу и принести жертвы.
- Уж не Чуньмэй ли это? - проговорила Мэн Юйлоу.
- Но откуда у нее взялась сестра? - недоумевала Юэнян и опять обратилась к послушнику. - А как фамилия госпожи?
- До замужества Пан, - отвечал послушник. - Они дали отцу настоятелю около пяти лянов на панихиды по покойной сестре.
- Помнится, сам как-то называл ее барышней Пан, - продолжала Юйлоу. - Должно быть, Чуньмэй и есть.
Пока они говорили, появился настоятель и велел послушнику поскорее приготовить чаю.
Немного погодя перед кельей остановился паланкин. Юэнян и Юйлоу следили за ним из-за занавески. Присмотревшись к выходившей из паланкина, они убедились, что это была Чуньмэй. Она заметно пополнела, особенно в лице, и казалась изваянной из нефрита. Ее прическу обильно украшали жемчуг и бирюза.
Высоко вздымались фениксы-шпильки. На ней была ярко-красная вытканная цветами кофта и нежно-голубая широкая юбка, отделанная золотой тесьмой. Мелодичный звон подвесок сопровождал каждый ее шаг. Как она не походила теперь на прежнюю Чуньмэй!
Только поглядите:
Шпильки-фениксы украшают высокую прическу. Низко свисают заморские жемчужины серег-колец. Позолоченных фениксов пара красуется в пучке. Расшитая красная кофта облегает нефритовые плечи и благоуханную грудь. Золотые лотосы ножек выглядывают из-под бирюзовой узорной юбки. Когда идет, нежный звон подвесок раздается, а сядет, повеет ароматом мускуса и орхидей. Как нежна ее белая шея! Сколько чар таят искусно подведенные тонкие брови в обрамлении золотых цветов! Изысканны ее манеры. Чудесного цветка она прелестней, изяществом способна покорить. Душа нежнее орхидеи. Воспитана иль в тереме высоком, или в уединенных покоях девичьих. Будто яшмовая дева вышла из Лилового чертога . у Млечного Пути, как небожительница-фея на грешную землю спустилась из Дворца цветов
Настоятель отдернул дверную занавеску и пригласил Чуньмэй в приемную. На возвышении стояло одно-единственное гостевое кресло. Когда Чуньмэй села, они обменялись приветствиями. Послушник внес чай.
- Не предполагал я, ничтожный инок, что вы пожалуете нынче для принесения жертв, сударыня, потому и не встретил вас как полагается, - поднося гостье чашку чаю, говорил Даоцзянь. - Прошу покорно меня простить.
- Причинила я вам с панихидами хлопот, отец настоятель, - отвечала Чуньмэй.
- Что вы, сударыня! - говорил без передышки настоятель. - Какие могут быть разговоры! Ведь вы наша благодетельница! Какие деньги вы пожертвовали нам на свершение служб, сударыня! Я звал восемь монахов. Они целый день читали сутры, отправляли службы и панихиду. Панихида окончилась вечером сожжением жертвенных предметов, после чего я послал троих монахов к вам в город с уведомлением.
Чуньмэй выпила чаю, и послушник убрал чашки. А сидевший рядом настоятель все продолжал беседовать с Чуньмэй, оставив Юэнян и остальных сидеть во внутренней комнате. Близился вечер, но Юэнян было неловко выйти. Она стала волноваться и попросила послушника пригласить настоятеля, чтобы попрощаться и двинуться в путь. Однако настоятель никак не хотел их отпускать.
- Я бы хотел вам кое-что сказать, сударыня, - войдя в гостиную, обратился к Чуньмэй настоятель.
- Я вас слушаю, отец настоятель, - отозвалась Чуньмэй.
- Видите ли, сударыня, у меня в келье остановились прихожанки… Они прибыли полюбоваться обителью и никак не полагали, что пожалуете вы, сударыня. Им уже пора отправляться в обратный путь. Хотелось бы знать ваше драгоценное мнение, сударыня.
- Что же вы не пригласили их сюда, отец настоятель? - удивилась Чуньмэй.
Даоцзянь поспешил пригласить Юэнян, но та никак не решалась выйти.
- Уж поздно, отец настоятель, - говорила Юэнян. - Может, обойтись без встречи? Разрешите нам откланяться.
Настоятелю было неловко. Он принял от Юэнян серебро, но не удостоил ее должного приема, а потому продолжал настаивать на своем. У Юэнян, Мэн Юйлоу и жена У Старшего в конце концов не устояли и вышли в гостиную.
- О, оказывается, это вы, мои матушки, и тетушка У Старшая! - едва завидев вошедших, воскликнула Чуньмэй и предложила супруге У Старшего сесть в кресло, а сама склонилась перед ней, как ветка под тяжестью цветов.
Госпожа У в свою очередь поклоном приветствовала Чуньмэй и сказала:
- Вы меня ставите в неловкое положение, сударыня! Достойна ли я таких почестей! Теперь ведь совсем не то, что было раньше.
- Зачем вы так говорите, дорогая моя тетушка! - заверила ее Чуньмэй. - Я не из тех, кто пренебрегает старшими. Уважать старших требуют правила приличия.
Отвесив ей низкий поклон, Чуньмэй чинно склонилась перед Юэнян и Юйлоу. Те хотели было ответить ей тем же, но она удержала их.
- Не ожидала вас здесь встретить, матушки, - говорила Чуньмэй после четырех поклонов. - А то б давно пригласила. Поговорили бы.
- Не обижайтесь на меня, сестрица! - заговорила Юэнян. - Так и не навестила я вас, как вошли вы в дом воеводы, не выразила почтения.
- Да кто я есть такая, матушка! - воскликнула Чуньмэй. - Могу ли я на вас обижаться! - Она обернулась в сторону кормилицы Жуи и, увидев у нее на руках Сяогэ, добавила. - А сынок-то как вырос, а?
- Жуи, Сяоюй! Подойдите и поклонитесь сестрице! - распорядилась Юэнян.
Кормилица и горничная, улыбаясь, приблизились к Чуньмэй и отвесили ей полупоклоны.
- И сынок мой свидетельствует вам свое почтение, сестрица, - заметила Юэнян.
Чуньмэй вынула из прически пару серебряных с позолотой шпилек и воткнула их в шапочку Сяогэ.
- Поблагодари тетю за подарок, сынок, - обратилась к малышу Юэнян. - Как ты поклонишься, а?
Жуи с Сяогэ на руках отвесила Чуньмэй поклон, чем доставила Юэнян немалую радость.
- Если б не ваше прибытие в монастырь, сестрица, мы б, наверное, так и не встретились, - заметила Юйлоу.
- Конечно! - подтвердила Чуньмэй. - Я недавно похоронила здесь свою матушку. Сколько лет вместе прожито! А у нее нет ни родных, ни близких. Если не я, так кто ж ее вспомнит, кто сожжет деньги над ее могилой?
- Да, припоминаю, - вставила Юэнян. - Ваша матушка умерла несколько лет тому назад. Разве ее здесь похоронили?
- Вы не поняли госпожу Пан, матушка, - сказала Юйлоу. - Речь идет о сестрице Пань. Ее погребли здесь, за монастырем, благодаря заботам госпожи Пан.
Услыхав о Пань Цзиньлянь, Юэнян не проронила ни слова.
- Кто еще проявит столько милосердия, как вы, сестрица! - воскликнула старшая невестка У. - Вы не забыли прошлое и предали ее земле, а нынче, в день поминовения, прибыли почтить прах ее и возжечь жертвенные деньги.
- Дорогая тетушка! - отвечала на это Чуньмэй. - Я хорошо помню, как она, покойница, ценила меня. А какую тяжкую смерть приняла! Под открытым небом лежала брошенная без погребения. Кому же, как не мне, было о ней позаботиться!
Когда кончился их разговор, настоятель велел послушникам накрыть два больших стола на восемь человек. Появились в изобилии всевозможные весенние яства и овощные блюда, выпеченные на пару пирожки и сладости. Заварили на сладкой воде лучший чай из молодых лепестков, нежных, как воробьиные язычки. После трапезы посуду убрали. Дядю У Старшего угощали отдельно, в другой келье, но не о том пойдет речь.
Первой из-за стола поднялась Мэн Юйлоу. Она решила сходить на могилу Цзиньлянь и сжечь жертвенные деньги. Ведь сколько лет они жили, как сестры!
Убедившись, что Юэнян не собирается делать то же самое, Юйлоу достала пять фэней серебра и попросила послушника купить жертвенных денег.
- Не извольте беспокоиться, сударыня! - предупредил ее настоятель. - У меня найдутся и серебряные и золотые. Я вам дам для сожжения.
Юйлоу передала настоятелю серебро и попросила послушника проводить ее на могилу.
Под тополем возвышался трехфутовый могильный холмик желтого песка, на котором зеленели редкие кустики полыни. Юйлоу воткнула благовонную палочку, подожгла жертвенные деньги и отвесила несколько поклонов.
- Не знала я, сестрица, что здесь твоя могила, - говорила она. - Я, Мэн Третья, случайно попала в монастырь и вот сжигаю связку монет у тебя на могиле. Живи на небесах спокойно, а станет трудно, пригодятся деньги.
Юйлоу достала платок и громко зарыдала.
Тому свидетельством романс-плач на мотив «Овечка с горного склона»:
Сгорели жертвенные деньги, слезы - градом!
Зову тебя, сестра, моя отрада!
Голубки Пань свежа могила!
Ты помнишь, я тебя любила,
Твое, мое - не разбирали,
Друг дружке тайны поверяли.
Была красива и упорна,
А я - тебе всегда покорна,
Но вот нагрянула беда,
И ты исчезла навсегда.
Тебя на кладбище сыскала,
Поведать хочется немало!
Когда-то под одним крылом
Годами жили были неразлучны.
Пронесся вихрь и бурелом
Все небо застелили тучи.
Мы разлетелись в рассыпную,
Но не забыть сестру родную.
Кормилица Жуи тоже собралась последовать за Юйлоу, но Юэнян, разговаривавшая тем временем с Чуньмэй, хотела запретить ей брать с собой Сяогэ, так как опасалась испугать младенца.
- Не волнуйтесь, матушка, я буду осторожна, - заверила ее Жуи и с Сяогэ на руках отправилась на могилу, где видела, как Юйлоу сжигала жертвенные деньги и оплакивала Цзиньлянь.
Когда они воротились, Чуньмэй и Юэнян попудрились, подрумянились и переменили туалеты. Чуньмэй распорядилась, чтобы ее слуги открыли коробы со съестным. Из них были извлечены всевозможные редкие фрукты, сладости и яства. Особый короб был с пирожными и печеньем. Накрыли два стола. Подали обтянутый холстом кувшин вина, серебряные чарки и палочки слоновой кости.
Чуньмэй пригласила супругу У Старшего, Юэнян и Юйлоу занять почетные места на возвышении. Сама она села за хозяйку, а кормилица, Сяоюй и старшие служанки расположились по обеим сторонам.
Для дяди У Старшего был накрыт особый стол в другой келье.
В самый разгар угощения появились два денщика от воеводы Чжоу. Войдя в гостиную, они опустились перед Чуньмэй на колени.
- Его превосходительство пожаловали в Новое поместье, - докладывали они. - Велели нам пригласить вас, матушка, на представление забавников и скоморохов. Матушка Старшая и матушка Вторая уже в поместье. Пожалуйста, матушка, мы вас ждем.
- Хорошо! Ступайте! - не спеша, чинно ответила Чуньмэй.
- Слушаюсь! - крикнули денщики и вышли, но уйти не решались и стали поджидать младшую хозяйку около настоятельских покоев.
Трапеза подходила к концу.
- Не смеем вас задерживать, сестрица, вставая из-за стола, проговорили госпожа У и Юэнян. - Время позднее, и вам пора готовиться к отбытию. Мы пойдем.
Чуньмэй никак не хотела их отпускать и велела слугам подать большие кубки, чтобы выпить на прощание.
- Мы теперь с вами в разлуке, - говорила она. - Встречи так редки. А раз нам выпал случай повидаться, так не будем забывать друг друга. У меня ведь тоже нет ни родных, ни близких. Я была бы рада нанести вам визит и поздравить вас, когда наступит ваш день рождения, матушка.
- Что вы, дорогая моя сестрица! - говорила Юэнян. - К чему вам утруждать себя? Я как-нибудь соберусь навещу вас, сестрица. - Юэнян осушила кубок и продолжала. - Ну, довольно! Благодарю за угощение! Время позднее, а у невестушки нет паланкина. Нелегко нам будет добираться.
- Вы без паланкина, сударыня? - спросила Чуньмэй. - Возьмите у меня пони, вот и доберетесь.
Госпожа У поблагодарила Чуньмэй, но воспользоваться такой любезностью не решилась.
Они распрощались.
Когда слуги убрали посуду, Чуньмэй пригласила настоятеля и велела слугам достать кусок холста и пять цяней серебра, которые и были вручены настоятелю. Тот поклонами благодарил жертвовательницу и вышел проводить ее за ворота храма.
Попрощались и Чуньмэй с Юэнян.
Чуньмэй проводила к паланкинам Юэнян, Юйлоу и остальных, потом только села сама. Их пути разошлись. Чуньмэй со свитой слуг и денщиками, окриками разгонявшими с дороги зевак, отбыла в Новое поместье.
Да,
Если даже двум листам опавшим
Выпадает встреча иногда,
Женщинам, друг друга близко знавшим,
Отчего не встретиться тогда.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТАЯ
ЛАЙВАН ВОРУЕТ И СОБЛАЗНЯЕТ СУНЬ СЮЭЭ
СЮЭЭ ПРОДАЮТ С КАЗЕННЫХ ТОРГОВ НАЧАЛЬНИКУ ГАРНИЗОНА
Цветут и вянут нежные цветы,
цветут и вянут снова;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210