Он тоже из числа облагодетельствованных его превосходительством Цаем.
- А где теперь его сиятельство Ань? - поинтересовался Симэнь.
- Ань Фэншань получил повышение. Он теперь начальник Ведомства работ. Отбыл в Цзинчжоу распорядиться насчет перевозок императорского строевого леса. Должен вот-вот вернуться.
Симэнь позвал актеров и велел им поднести пирующим вино.
- Спойте-ка нам на мотив «Гордость рыбака», - распорядился Цай.
Актеры хлопнули в ладони и запели:
После разлуки ни весточки не получала,
Как от тебя излечусь?!
Волны уносятся вдаль от морского причала,
Писем не носит мне гусь.
Где мой бессмертный красавец - вознесся в Трехгорье,
Персиком сказочным сыт.
Феникс ласкает его, моё нежное горе,
Рыба рогатая спит.
Мне не достать до Пэнлая, юдоль моя скорбна.
Горы бессмертных, вы где?
Ивовый пух разметался под вихрями скорый,
Иволга плачет в гнезде.
На мотив «Креповое черное платье»:
Вкруг меня хризантемы желты.
Почему Юаньмин не глядит на цветы?
В ожиданьи глаза проглядела я.
Не понятен с тобою разлад.
Неужели любимый терзать меня рад?
От кручины лицом стала белая.
Я от горя как будто пьяна,
Слез солёных морская волна.
Все брожу вдоль дороги, несмелая.
Так душисты ланиты ее, будто слив лепестки,
Так нежны ее пальчики, словно бамбука ростки,
Так изогнуты брови - как дымчатой ивы листки.
Как весеннего моря волна её блещут глаза.
И черней воронова крыла оплетает коса,
А на сетке златой голубая горит бирюза.
Черепаховый серпик луны служит шпилькою ей,
Нежной кожи отливы предутренней зорьки алей,
В целом мире не сыщешь красы для поклонников злей.
Бьют вечернюю стражу - свиданья намеченный срок.
И запел в золотом терему серебристый рожок.
Перекрестья подушек - изысканных ласк кружева.
Бесконечно струящимся был наших радостей шёлк,
Но оборваны нити и пряжу нарушил дружок.
Я одна. Утопили солёный лужи кровать.
В мятом платье лежу, полинял золотистый подол,
Мне ни яви, ни сна, и придется в сиротстве подолгу
В ядовитых каскадах до старости вплавь доживать.
Вспоминаю деньки, что мы были вдвоем.
А теперь чьими ласками ты упоен?
Из несчастного сердца рождается стон.
Мы кружили цветных мотыльков веселей,
Были чувства бездоннее синих морей,
Были выше хребтов, ураганов сильней!
Но сменилась луна и ушёл человек.
Для живущих губителен времени бег.
Узы порваны. Чувства не рвутся вовек.
Вошел Дайань и попросил Симэня на пару слов.
- Дун Цзяоэр с Хань Цзиньчуань через задние ворота провел, - доложил слуга. - У матушки Старшей сидят.
- Носильщиков отпусти, - распорядился хозяин.
- Отпустил.
Симэнь направился в покои Юэнян. Певички встретили его земным поклоном.
- Я позвал вас услужить его сиятельству Цаю, - начал Симэнь. - Постарайтесь! Он ведь инспектором назначен. Потом особую награду получите.
- Будьте покойны, батюшка! Мы знаем, - заверила его, улыбаясь, Хань Цзиньчуань.
- Он, не забудьте, южанин, так что на свой лад будет склонять, - посмеиваясь, говорил Симэнь. - Вы уж, будьте добры, не ломайтесь. Во всем ему потрафляйте.
- Вот при матушке говорю, - начала Дун Цзяоэр. - Вы, батюшка, как лук стрельчатый у южной стены, раз от разу горше. Кто в княжеских палатах служит, тот из грязного колодца не пьет.
Симэнь засмеялся и пошел в передние покои. У внутренних ворот ему повстречались Лайбао и Чэнь Цзинцзи.
- Батюшка, господин Цяо просит вас воспользоваться встречей с его сиятельством и потолковать насчет дела, - протягивая визитную карточку, заговорил Цзинцзи. - А то им завтра, говорит, некогда будет с отъездом.
- Тогда и Лайбао впиши, - велел зятю Симэнь и обернулся к слуге. - А ты со мной пойдешь.
Лайбао отправился с хозяином и встал у крытой галереи за перилами, а Симэнь продолжал с гостем пировать.
- У меня к вам просьба, - начал он немного погодя, - хотя и неудобно вас беспокоить.
- Какая же просьба, Сыцюань? - поинтересовался Цай. - Только прикажите, все будет исполнено.
- У меня, видите ли, сват еще в прошлом году сдавал кой-какое зерно, ну и приобрел лицензию на соль, - объяснял Симэнь. - А направляют его как раз в подчиненный вам округ Янчжоу. Вот он и осмеливается обратиться к вам за содействием, не могли бы вы как-нибудь ускорить получение соли. Был бы вам очень и очень признателен.
Симэнь показал Цаю визитную карточку. «Торговцы Лай Бао и Цуй Бэнь, - читал инспектор, - давно имеют лицензию и покорно просят пособить в скорейшем получении 30 000 цзиней соли».
- О, это сущий пустяк! - воскликнул Цай.
Симэнь кликнул Лайбао. Слуга вошел в крытую галерею и опустился на колени.
- Земно кланяйся его превосходительству! - велел Симэнь.
- Придете ко мне в управление, когда я буду в Янчжоу, - сказал инспектор Цай. - Я вам устрою на месяц раньше остальных купцов.
- Как вы добры, ваше сиятельство! - воскликнул Симэнь. - И на десяток дней было бы вполне достаточно.
Инспектор спрятал визитную карточку в рукав. Шутун наполнил чарки, а певцы запели на мотив «С горы спустился тигр»:
Середина осени близка,
встреча бесконечно далека,
вечереет небо предзакатно.
Монотонный слышен в кузне стук,
зов гусей, собравшихся на юг -
и наплывами сердечной скуки
Потемнели в небе облака.
участь одинокой не легка -
нет от помыслов лекарства.
Вместе провожали лунный свет
и давали верности обет,
где теперь мне осенью согреться?
День-деньской во рту росинки нет,
стражи бьют: закат, опять рассвет -
день и ночь мне не приветны.
Обещал меня беречь от бед,
миг и остывает в поле след,
ты забыл, так жди законной смерти.
Заключительная ария:
Если Небо счастье мне вернет,
К изголовью милого пришлет,
То тоска бесследно вся пройдет.
Настала пора зажигать фонари.
- Я у вас целый день отнял, - сказал Цай. - Больше не в силах чарки выпить.
Гость встал и вышел из-за стола. Слуги хотели было зажечь огонь, но их удержал Симэнь.
- Прошу вас, ваше сиятельство, - обратился он к гостю. - Пройдемте переодеться.
Они вышли в сад и, насладившись его красотою, стали подниматься к Зимородковому павильону, где были спущены бамбуковые занавеси, ярко горели в серебряных подсвечниках свечи и стоял накрытый стол.
Хайяньских актеров Симэнь велел угостить вином и закусками и, наградив двумя лянами серебра, отпустил домой. Шутун убрал из крытой галереи посуду и запер садовую калитку.
Две ярко наряженные певицы, стоявшие у крыльца веранды, напоминали ветки цветов, колеблемые ветром. Обе опустились перед хозяином и гостем в земном поклоне.
Только взгляните:
В тонких платьях златотканых,
и пленительны, и хрупки,
Подошли и поклонились,
так, что пыль не поднималась -
Вспомнишь ту, что намочила
на заре подол у юбки,
Вместе с той, что с гор Ушаньских
после дождичка спускалась.
Увидев красавиц-певиц, инспектор замер на месте.
- О, как вы любезны, Сыцюань! - воскликнул он. - Я, право, поражен!
- Не припоминается ли вам, сударь, знаменитая прогулка в Восточные горы? - спросил Симэнь.
- Но мне не сравниться талантами с Се Анем, - говорил в ответ Цай. - Вы же, почтеннейший, возвышенны, словно Ван Сичжи.
При свете луны он взял за руки искусниц-певиц и взошел вместе с ними на веранду, восторженный не меньше, чем Лю Чэнь и Жуань Чжао в горах Тяньтайских. Заметив бумагу и тушь, он тотчас же взял кисть и пожелал в стихах запечатлеть нахлынувшие чувства. Симэнь велел Шутуну подать тушь, погуще ее растереть дуаньсийским камнем и достать узорной бумаги. С талантом первого лауреата Империи инспектор Цай едва присел под лампой, и тотчас же заиграла в его руке кисть, из-под которой без единой задержки появлялись драконы и змеи. Вмиг были готовы стихи.
Они гласили:
Со дня последнего свиданья
шесть долгих лун уже уплыли.
Бумага с кистью на веранде
лежат и ждут не сей поры ли?
Пролился дождь, и в сад блаженства
передо мной врата открылись:
Внезапно с дуновеньем ветра
волшебницы в цветах явились.
Когда роскошный пир в разгаре,
то стражи словно бы короче,
Когда стихи почти готовы,
то и совсем уж дело к ночи.
Я уезжаю, но надеждой
на встречу сердце лишь и живо.
Вот только кто же мне подскажет,
когда наступит день счастливый?
Цай велел Шутуну приклеить стихи на стену в память о его приезде.
- А как вас зовут? - обратился инспектор к певицам.
- Меня - Дун Цзяоэр, а ее - Хань Цзиньчуань, - был ответ.
- А как вы прозываетесь? - расспрашивал Цай.
- Мы всего лишь безвестные певицы, - говорила Дун Цзяоэр. - Какие у нас могут быть прозвания?!
- Ну, не скромничайте! - допытывался инспектор.
- Меня называют Яшмовая певица, - сказала, наконец, Хань Цзиньчуань.
- А меня - Фея роз, - отвечала ее подруга.
Цаю это прозвание очень понравилось и запало в память. Он велел Шутуну принести шашечный столик и начал партию с Дун Цзяоэр, а Симэнь с Цзиньчуань поднесли им по золотой чарке вина. Шутун хлопнул в ладоши и запел на мотив «Яшмового ненюфара»:
Ветер восточный,
разносится пух тополей.
Пряны и сочны
ростки молодых орхидей.
Возле ступеней
лианы послушная вязь.
Это веселье -
весны ароматная власть.
Это качели
на небе кружатся, смеясь…
Путь мой не горек
среди наслаждений и снов.
Вам винный погреб
милей бархатистых цветов?
Инспектор выиграл партию. Дун Цзяоэр выпила чарку и тотчас же поднесла победителю. Хань Цзиньчуань угостила Симэня, и они выпили за компанию. Шутун запел на тот же мотив:
Южные вихри,
срываясь, бананы летят.
Хлёсткие вина
на лилиях белых блестят.
Танцем желанья
заманит красотка,
Как Сяомани
нежнейшей чечётка.
Чудным дурманом
витая прическа…
В эти мгновенья
кто сдержит неистовый пыл?
Без промедленья
лови - не скучай у перил!
Осушив чарки, они снова принялись за игру. Выиграла Дун Цзяоэр и поспешно поднесла Цаю вина. Симэнь выпил с ним за компанию. Шутун запел на тот же мотив:
Западным ветром
душистых кусты хризантем,
Плетью победной
взлетел виноград выше стен.
Ищет Ткачиху
ночной Волопас в поле Млечном,
Жалобно, тихо
стрекочет последний кузнечик.
На сердце лихо,
промокло дождями крылечко…
Девица чахнет
от помыслов-грёз.
Туфельки в пятнах
от непросыхающих слез.
- Поздно уж, Сыцюань, - сказал Цай. - Да и выпил я предостаточно.
Они вышли в сад и встали среди цветов. Была середина четвертой луны. На небе показался месяц.
- Рано еще, ваше сиятельство, - говорил Симэнь. - Еще Хань Цзиньчуань вас не угощала.
- В самом деле! Позови-ка ее, - согласился гость. - Надо ж средь цветов чарочку пропустить.
Подошла Хань Цзиньчуань с большим золотым кубком в виде персикового цветка и грациозно поднесла его Цаю, а Дун Цзяоэр угостила фруктами. Шутун хлопнул в ладоши и запел четвертый романс на тот же мотив:
Северной стужей
закружится грушевый прах.
Улей уснувший
под крышей медвяных парах.
Голая ива,
на ветке теснятся сороки,
Чувствует слива -
зимы приближаются сроки.
Дворик красиво
луной озарен на востоке.
Сердцу тоскливо,
в раздумьях становится старше.
Неторопливо
стучат одинокие стражи.
Цай осушил кубок, снова наполнил и поднес Хань Цзиньчуань.
- О, довольно вина на сегодня! - воскликнул он. - Велите слугам, Сыцюань, убрать кубки. - Инспектор взял за руку Симэня. - Вы так добры, так гостеприимны, почтенный сударь, что мне прямо-таки неловко. Только человек ученый, каковым являетесь вы, может быть так любезен и щедр. Я всегда помню о помощи, которую вы мне оказали в прошлый раз. О ней я говорил Юньфэну. Если же мне посчастливится получить повышение, даю слово, не останусь перед вами в долгу.
- О чем вы беспокоитесь, ваше сиятельство! Даже не напоминайте мне об этом, прошу вас.
Инспектор Цай взял за руку Дун Цзяоэр, и Хань Цзиньчуань, сообразив в чем дело, удалилась в дальние покои к Юэнян.
- Почему ж ты ушла? - спросила ее хозяйка.
- Он сестрицу Дун позвал, - отвечала, улыбнувшись, Цзиньчуань. - Мне там делать нечего.
Немного погодя Симэнь пожелал гостю спокойной ночи, позвал Лайсина и наказал, чтобы тот вместе с поварами утром же, в пятую стражу, отнес в монастырь Вечного блаженства коробы с кушаньями и закусками, вином и сладостями.
- Его сиятельству проводы будем устраивать, - пояснил он. - Да, смотри не забудь певцов позвать.
- А кто дома останется? - спросил Лайсин. - Ведь завтра у матушки Второй день рождения.
- Пусть Цитун что надо закупит, а готовить могут и повара общей кухни.
Шутун с Дайанем убрали посуду и, взяв кувшин лучшего чаю, отправились в Зимородковый павильон, чтобы угостить инспектора.
В кабинете, тщательно прибранном, стояла приготовленная гостю кровать. Цай обратил внимание на крапленый золотом бамбуковый веер, который держала Дун Цзяоэр. На нем был изображен спокойный ручей, вдоль которого цвели орхидеи.
- Простите за беспокойство, - обратилась к инспектору певица. - Будьте добры, подарите мне стихи на веер.
- О чем же написать? - раздумывал вслух Цай. - А? Посвящу Фее роз, каковою ты прозываешься.
И, охваченный вдохновением, он сел к лампе, взял кисть и написал на веере четверостишие:
Во дворик вечер тишину принес,
Взошла луна - в окошке блики света,
В тот час внезапно встретил Фею роз
Влюбленный гость, в лиловое одетый.
Дун Цзяоэр поспешила поблагодарить Цая Юня, и они легли. Шутун, Дайань и слуги инспектора легли в комнате рядом, но об этом говорить не будем.
Утром инспектор поднес Дун Цзяоэр красный конверт с ляном серебра. Певица пошла в дальние покои и показала вознаграждение Симэню.
- На жалованье живет! - усмехнулся Симэнь. - Где ж ему большие деньги отваливать! И на том спасибо говори.
Он велел Юэнян и остальным женам дать певицам по пять цяней и выпустил в задние ворота. Шутун принес хозяину воды. Симэнь, покончив с утренним туалетом, вышел в большую залу, где им с гостем подали рисовый отвар. Слуги с паланкином и лошадьми ждали инспектора у ворот. Прощаясь с хозяином, гость еще и еще раз благодарил его за гостеприимство.
- Ваше сиятельство, - обратился Симэнь, - будьте добры, попомните, о чем я вас просил вчера. Как только вы прибудете на место, я вам на всякий случай напишу письмо.
- Не утруждайте себя отправкой послания, прошу вас, - уговаривал его инспектор. - Достаточно мне будет записки от слуги, и я сделаю для вас все, что в моих силах.
Они сели на коней и в сопровождении слуг выехали за город в монастырь Вечного Блаженства, где в келье настоятеля их ждал приготовленный Лайсином и поварами прощальный обед. Пели им певцы Ли Мин и У Хуэй. После нескольких чарок Цай поспешно встал. Лошади и паланкины ожидали его у монастырских ворот. Перед его отбытием Симэнь заговорил о Мяо Цине.
- Это мой приятель, - объяснил он. - Здесь было все улажено, но его облыжно обвинил прежний цензор Цзэн, и ордер на арест теперь, должно быть, получен в Янчжоу. Если вы встретитесь с его сиятельством Суном, замолвите за Мяо Цина словцо, очень вас прошу. Буду вам сердечно признателен.
- На этот счет можете не волноваться, - отвечал Цай. - Непременно передам брату Суну, и в случае чего ваш приятель будет выпущен на свободу.
Симэнь кланялся в знак благодарности инспектору.
Да, дорогой читатель, некоторое время спустя цензор Сун по пути в Цзинань опять очутился на том же судне, что и инспектор Цай. Мяо Цин был уже задержан и находился под стражей.
- К чему вам заниматься Мяо Цином? - спросил его Цай. - Ведь дело заводили не вы, а Цзэн.
Вот так Мяо Цина выпустили на свободу, а в Дунпинское управление спустили приказ о немедленном осуждении лодочников. Слуга Аньтун обрел свободу.
Да, говорят, человек предполагает, а Небо располагает.
А вот и стихи, говорящие о вреде кумовства:
У правды с кумовством всегда расходятся пути,
Услужливость и правый суд вовек несовместимы.
Коль честно правду отстоишь - о дружбе не грусти,
А по-приятельски решишь - бежишь ты правды мимо.
Дунпинский правитель Ху Шивэнь, надо сказать, получил впоследствии от Симэня и Ся Лунси соответствующее предписание и постарался угодить как только мог.
Симэнь намеревался проводить инспектора Цая на корабль, но тот его решительно остановил.
- Не утруждайте себя, почтенный, прошу вас! Простимся тут.
- Берегите себя! - напутствовал Симэнь. - Благополучного вам плаванья! Я слугу пришлю справиться о вашем прибытии.
Инспектор отбыл в паланкине, а Симэнь вернулся в келью. Вышел в монашеской шапке и рясе настоятель. За ним следовал юный послушник с чаем в руках. Угощая Симэня, оба сложенными руками приветствовали гостя, он поклонился им в ответ.
- Сколько вам лет, почтенный отец? - спросил Симэнь, глядя на сросшиеся у переносицы, белые как снег брови старца.
- Семь с половиной десятков.
- О, вы еще такой бравый для своих лет, - заметил Симэнь. - Позвольте узнать ваше монашеское имя.
- В монашестве я зовусь Даоцзянем, - молвил настоятель.
- Много у вас послушников?
- Всего двое, - отвечал Даоцзянь. - А в монастыре живут до тридцати посвятивших себя монашескому подвигу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
- А где теперь его сиятельство Ань? - поинтересовался Симэнь.
- Ань Фэншань получил повышение. Он теперь начальник Ведомства работ. Отбыл в Цзинчжоу распорядиться насчет перевозок императорского строевого леса. Должен вот-вот вернуться.
Симэнь позвал актеров и велел им поднести пирующим вино.
- Спойте-ка нам на мотив «Гордость рыбака», - распорядился Цай.
Актеры хлопнули в ладони и запели:
После разлуки ни весточки не получала,
Как от тебя излечусь?!
Волны уносятся вдаль от морского причала,
Писем не носит мне гусь.
Где мой бессмертный красавец - вознесся в Трехгорье,
Персиком сказочным сыт.
Феникс ласкает его, моё нежное горе,
Рыба рогатая спит.
Мне не достать до Пэнлая, юдоль моя скорбна.
Горы бессмертных, вы где?
Ивовый пух разметался под вихрями скорый,
Иволга плачет в гнезде.
На мотив «Креповое черное платье»:
Вкруг меня хризантемы желты.
Почему Юаньмин не глядит на цветы?
В ожиданьи глаза проглядела я.
Не понятен с тобою разлад.
Неужели любимый терзать меня рад?
От кручины лицом стала белая.
Я от горя как будто пьяна,
Слез солёных морская волна.
Все брожу вдоль дороги, несмелая.
Так душисты ланиты ее, будто слив лепестки,
Так нежны ее пальчики, словно бамбука ростки,
Так изогнуты брови - как дымчатой ивы листки.
Как весеннего моря волна её блещут глаза.
И черней воронова крыла оплетает коса,
А на сетке златой голубая горит бирюза.
Черепаховый серпик луны служит шпилькою ей,
Нежной кожи отливы предутренней зорьки алей,
В целом мире не сыщешь красы для поклонников злей.
Бьют вечернюю стражу - свиданья намеченный срок.
И запел в золотом терему серебристый рожок.
Перекрестья подушек - изысканных ласк кружева.
Бесконечно струящимся был наших радостей шёлк,
Но оборваны нити и пряжу нарушил дружок.
Я одна. Утопили солёный лужи кровать.
В мятом платье лежу, полинял золотистый подол,
Мне ни яви, ни сна, и придется в сиротстве подолгу
В ядовитых каскадах до старости вплавь доживать.
Вспоминаю деньки, что мы были вдвоем.
А теперь чьими ласками ты упоен?
Из несчастного сердца рождается стон.
Мы кружили цветных мотыльков веселей,
Были чувства бездоннее синих морей,
Были выше хребтов, ураганов сильней!
Но сменилась луна и ушёл человек.
Для живущих губителен времени бег.
Узы порваны. Чувства не рвутся вовек.
Вошел Дайань и попросил Симэня на пару слов.
- Дун Цзяоэр с Хань Цзиньчуань через задние ворота провел, - доложил слуга. - У матушки Старшей сидят.
- Носильщиков отпусти, - распорядился хозяин.
- Отпустил.
Симэнь направился в покои Юэнян. Певички встретили его земным поклоном.
- Я позвал вас услужить его сиятельству Цаю, - начал Симэнь. - Постарайтесь! Он ведь инспектором назначен. Потом особую награду получите.
- Будьте покойны, батюшка! Мы знаем, - заверила его, улыбаясь, Хань Цзиньчуань.
- Он, не забудьте, южанин, так что на свой лад будет склонять, - посмеиваясь, говорил Симэнь. - Вы уж, будьте добры, не ломайтесь. Во всем ему потрафляйте.
- Вот при матушке говорю, - начала Дун Цзяоэр. - Вы, батюшка, как лук стрельчатый у южной стены, раз от разу горше. Кто в княжеских палатах служит, тот из грязного колодца не пьет.
Симэнь засмеялся и пошел в передние покои. У внутренних ворот ему повстречались Лайбао и Чэнь Цзинцзи.
- Батюшка, господин Цяо просит вас воспользоваться встречей с его сиятельством и потолковать насчет дела, - протягивая визитную карточку, заговорил Цзинцзи. - А то им завтра, говорит, некогда будет с отъездом.
- Тогда и Лайбао впиши, - велел зятю Симэнь и обернулся к слуге. - А ты со мной пойдешь.
Лайбао отправился с хозяином и встал у крытой галереи за перилами, а Симэнь продолжал с гостем пировать.
- У меня к вам просьба, - начал он немного погодя, - хотя и неудобно вас беспокоить.
- Какая же просьба, Сыцюань? - поинтересовался Цай. - Только прикажите, все будет исполнено.
- У меня, видите ли, сват еще в прошлом году сдавал кой-какое зерно, ну и приобрел лицензию на соль, - объяснял Симэнь. - А направляют его как раз в подчиненный вам округ Янчжоу. Вот он и осмеливается обратиться к вам за содействием, не могли бы вы как-нибудь ускорить получение соли. Был бы вам очень и очень признателен.
Симэнь показал Цаю визитную карточку. «Торговцы Лай Бао и Цуй Бэнь, - читал инспектор, - давно имеют лицензию и покорно просят пособить в скорейшем получении 30 000 цзиней соли».
- О, это сущий пустяк! - воскликнул Цай.
Симэнь кликнул Лайбао. Слуга вошел в крытую галерею и опустился на колени.
- Земно кланяйся его превосходительству! - велел Симэнь.
- Придете ко мне в управление, когда я буду в Янчжоу, - сказал инспектор Цай. - Я вам устрою на месяц раньше остальных купцов.
- Как вы добры, ваше сиятельство! - воскликнул Симэнь. - И на десяток дней было бы вполне достаточно.
Инспектор спрятал визитную карточку в рукав. Шутун наполнил чарки, а певцы запели на мотив «С горы спустился тигр»:
Середина осени близка,
встреча бесконечно далека,
вечереет небо предзакатно.
Монотонный слышен в кузне стук,
зов гусей, собравшихся на юг -
и наплывами сердечной скуки
Потемнели в небе облака.
участь одинокой не легка -
нет от помыслов лекарства.
Вместе провожали лунный свет
и давали верности обет,
где теперь мне осенью согреться?
День-деньской во рту росинки нет,
стражи бьют: закат, опять рассвет -
день и ночь мне не приветны.
Обещал меня беречь от бед,
миг и остывает в поле след,
ты забыл, так жди законной смерти.
Заключительная ария:
Если Небо счастье мне вернет,
К изголовью милого пришлет,
То тоска бесследно вся пройдет.
Настала пора зажигать фонари.
- Я у вас целый день отнял, - сказал Цай. - Больше не в силах чарки выпить.
Гость встал и вышел из-за стола. Слуги хотели было зажечь огонь, но их удержал Симэнь.
- Прошу вас, ваше сиятельство, - обратился он к гостю. - Пройдемте переодеться.
Они вышли в сад и, насладившись его красотою, стали подниматься к Зимородковому павильону, где были спущены бамбуковые занавеси, ярко горели в серебряных подсвечниках свечи и стоял накрытый стол.
Хайяньских актеров Симэнь велел угостить вином и закусками и, наградив двумя лянами серебра, отпустил домой. Шутун убрал из крытой галереи посуду и запер садовую калитку.
Две ярко наряженные певицы, стоявшие у крыльца веранды, напоминали ветки цветов, колеблемые ветром. Обе опустились перед хозяином и гостем в земном поклоне.
Только взгляните:
В тонких платьях златотканых,
и пленительны, и хрупки,
Подошли и поклонились,
так, что пыль не поднималась -
Вспомнишь ту, что намочила
на заре подол у юбки,
Вместе с той, что с гор Ушаньских
после дождичка спускалась.
Увидев красавиц-певиц, инспектор замер на месте.
- О, как вы любезны, Сыцюань! - воскликнул он. - Я, право, поражен!
- Не припоминается ли вам, сударь, знаменитая прогулка в Восточные горы? - спросил Симэнь.
- Но мне не сравниться талантами с Се Анем, - говорил в ответ Цай. - Вы же, почтеннейший, возвышенны, словно Ван Сичжи.
При свете луны он взял за руки искусниц-певиц и взошел вместе с ними на веранду, восторженный не меньше, чем Лю Чэнь и Жуань Чжао в горах Тяньтайских. Заметив бумагу и тушь, он тотчас же взял кисть и пожелал в стихах запечатлеть нахлынувшие чувства. Симэнь велел Шутуну подать тушь, погуще ее растереть дуаньсийским камнем и достать узорной бумаги. С талантом первого лауреата Империи инспектор Цай едва присел под лампой, и тотчас же заиграла в его руке кисть, из-под которой без единой задержки появлялись драконы и змеи. Вмиг были готовы стихи.
Они гласили:
Со дня последнего свиданья
шесть долгих лун уже уплыли.
Бумага с кистью на веранде
лежат и ждут не сей поры ли?
Пролился дождь, и в сад блаженства
передо мной врата открылись:
Внезапно с дуновеньем ветра
волшебницы в цветах явились.
Когда роскошный пир в разгаре,
то стражи словно бы короче,
Когда стихи почти готовы,
то и совсем уж дело к ночи.
Я уезжаю, но надеждой
на встречу сердце лишь и живо.
Вот только кто же мне подскажет,
когда наступит день счастливый?
Цай велел Шутуну приклеить стихи на стену в память о его приезде.
- А как вас зовут? - обратился инспектор к певицам.
- Меня - Дун Цзяоэр, а ее - Хань Цзиньчуань, - был ответ.
- А как вы прозываетесь? - расспрашивал Цай.
- Мы всего лишь безвестные певицы, - говорила Дун Цзяоэр. - Какие у нас могут быть прозвания?!
- Ну, не скромничайте! - допытывался инспектор.
- Меня называют Яшмовая певица, - сказала, наконец, Хань Цзиньчуань.
- А меня - Фея роз, - отвечала ее подруга.
Цаю это прозвание очень понравилось и запало в память. Он велел Шутуну принести шашечный столик и начал партию с Дун Цзяоэр, а Симэнь с Цзиньчуань поднесли им по золотой чарке вина. Шутун хлопнул в ладоши и запел на мотив «Яшмового ненюфара»:
Ветер восточный,
разносится пух тополей.
Пряны и сочны
ростки молодых орхидей.
Возле ступеней
лианы послушная вязь.
Это веселье -
весны ароматная власть.
Это качели
на небе кружатся, смеясь…
Путь мой не горек
среди наслаждений и снов.
Вам винный погреб
милей бархатистых цветов?
Инспектор выиграл партию. Дун Цзяоэр выпила чарку и тотчас же поднесла победителю. Хань Цзиньчуань угостила Симэня, и они выпили за компанию. Шутун запел на тот же мотив:
Южные вихри,
срываясь, бананы летят.
Хлёсткие вина
на лилиях белых блестят.
Танцем желанья
заманит красотка,
Как Сяомани
нежнейшей чечётка.
Чудным дурманом
витая прическа…
В эти мгновенья
кто сдержит неистовый пыл?
Без промедленья
лови - не скучай у перил!
Осушив чарки, они снова принялись за игру. Выиграла Дун Цзяоэр и поспешно поднесла Цаю вина. Симэнь выпил с ним за компанию. Шутун запел на тот же мотив:
Западным ветром
душистых кусты хризантем,
Плетью победной
взлетел виноград выше стен.
Ищет Ткачиху
ночной Волопас в поле Млечном,
Жалобно, тихо
стрекочет последний кузнечик.
На сердце лихо,
промокло дождями крылечко…
Девица чахнет
от помыслов-грёз.
Туфельки в пятнах
от непросыхающих слез.
- Поздно уж, Сыцюань, - сказал Цай. - Да и выпил я предостаточно.
Они вышли в сад и встали среди цветов. Была середина четвертой луны. На небе показался месяц.
- Рано еще, ваше сиятельство, - говорил Симэнь. - Еще Хань Цзиньчуань вас не угощала.
- В самом деле! Позови-ка ее, - согласился гость. - Надо ж средь цветов чарочку пропустить.
Подошла Хань Цзиньчуань с большим золотым кубком в виде персикового цветка и грациозно поднесла его Цаю, а Дун Цзяоэр угостила фруктами. Шутун хлопнул в ладоши и запел четвертый романс на тот же мотив:
Северной стужей
закружится грушевый прах.
Улей уснувший
под крышей медвяных парах.
Голая ива,
на ветке теснятся сороки,
Чувствует слива -
зимы приближаются сроки.
Дворик красиво
луной озарен на востоке.
Сердцу тоскливо,
в раздумьях становится старше.
Неторопливо
стучат одинокие стражи.
Цай осушил кубок, снова наполнил и поднес Хань Цзиньчуань.
- О, довольно вина на сегодня! - воскликнул он. - Велите слугам, Сыцюань, убрать кубки. - Инспектор взял за руку Симэня. - Вы так добры, так гостеприимны, почтенный сударь, что мне прямо-таки неловко. Только человек ученый, каковым являетесь вы, может быть так любезен и щедр. Я всегда помню о помощи, которую вы мне оказали в прошлый раз. О ней я говорил Юньфэну. Если же мне посчастливится получить повышение, даю слово, не останусь перед вами в долгу.
- О чем вы беспокоитесь, ваше сиятельство! Даже не напоминайте мне об этом, прошу вас.
Инспектор Цай взял за руку Дун Цзяоэр, и Хань Цзиньчуань, сообразив в чем дело, удалилась в дальние покои к Юэнян.
- Почему ж ты ушла? - спросила ее хозяйка.
- Он сестрицу Дун позвал, - отвечала, улыбнувшись, Цзиньчуань. - Мне там делать нечего.
Немного погодя Симэнь пожелал гостю спокойной ночи, позвал Лайсина и наказал, чтобы тот вместе с поварами утром же, в пятую стражу, отнес в монастырь Вечного блаженства коробы с кушаньями и закусками, вином и сладостями.
- Его сиятельству проводы будем устраивать, - пояснил он. - Да, смотри не забудь певцов позвать.
- А кто дома останется? - спросил Лайсин. - Ведь завтра у матушки Второй день рождения.
- Пусть Цитун что надо закупит, а готовить могут и повара общей кухни.
Шутун с Дайанем убрали посуду и, взяв кувшин лучшего чаю, отправились в Зимородковый павильон, чтобы угостить инспектора.
В кабинете, тщательно прибранном, стояла приготовленная гостю кровать. Цай обратил внимание на крапленый золотом бамбуковый веер, который держала Дун Цзяоэр. На нем был изображен спокойный ручей, вдоль которого цвели орхидеи.
- Простите за беспокойство, - обратилась к инспектору певица. - Будьте добры, подарите мне стихи на веер.
- О чем же написать? - раздумывал вслух Цай. - А? Посвящу Фее роз, каковою ты прозываешься.
И, охваченный вдохновением, он сел к лампе, взял кисть и написал на веере четверостишие:
Во дворик вечер тишину принес,
Взошла луна - в окошке блики света,
В тот час внезапно встретил Фею роз
Влюбленный гость, в лиловое одетый.
Дун Цзяоэр поспешила поблагодарить Цая Юня, и они легли. Шутун, Дайань и слуги инспектора легли в комнате рядом, но об этом говорить не будем.
Утром инспектор поднес Дун Цзяоэр красный конверт с ляном серебра. Певица пошла в дальние покои и показала вознаграждение Симэню.
- На жалованье живет! - усмехнулся Симэнь. - Где ж ему большие деньги отваливать! И на том спасибо говори.
Он велел Юэнян и остальным женам дать певицам по пять цяней и выпустил в задние ворота. Шутун принес хозяину воды. Симэнь, покончив с утренним туалетом, вышел в большую залу, где им с гостем подали рисовый отвар. Слуги с паланкином и лошадьми ждали инспектора у ворот. Прощаясь с хозяином, гость еще и еще раз благодарил его за гостеприимство.
- Ваше сиятельство, - обратился Симэнь, - будьте добры, попомните, о чем я вас просил вчера. Как только вы прибудете на место, я вам на всякий случай напишу письмо.
- Не утруждайте себя отправкой послания, прошу вас, - уговаривал его инспектор. - Достаточно мне будет записки от слуги, и я сделаю для вас все, что в моих силах.
Они сели на коней и в сопровождении слуг выехали за город в монастырь Вечного Блаженства, где в келье настоятеля их ждал приготовленный Лайсином и поварами прощальный обед. Пели им певцы Ли Мин и У Хуэй. После нескольких чарок Цай поспешно встал. Лошади и паланкины ожидали его у монастырских ворот. Перед его отбытием Симэнь заговорил о Мяо Цине.
- Это мой приятель, - объяснил он. - Здесь было все улажено, но его облыжно обвинил прежний цензор Цзэн, и ордер на арест теперь, должно быть, получен в Янчжоу. Если вы встретитесь с его сиятельством Суном, замолвите за Мяо Цина словцо, очень вас прошу. Буду вам сердечно признателен.
- На этот счет можете не волноваться, - отвечал Цай. - Непременно передам брату Суну, и в случае чего ваш приятель будет выпущен на свободу.
Симэнь кланялся в знак благодарности инспектору.
Да, дорогой читатель, некоторое время спустя цензор Сун по пути в Цзинань опять очутился на том же судне, что и инспектор Цай. Мяо Цин был уже задержан и находился под стражей.
- К чему вам заниматься Мяо Цином? - спросил его Цай. - Ведь дело заводили не вы, а Цзэн.
Вот так Мяо Цина выпустили на свободу, а в Дунпинское управление спустили приказ о немедленном осуждении лодочников. Слуга Аньтун обрел свободу.
Да, говорят, человек предполагает, а Небо располагает.
А вот и стихи, говорящие о вреде кумовства:
У правды с кумовством всегда расходятся пути,
Услужливость и правый суд вовек несовместимы.
Коль честно правду отстоишь - о дружбе не грусти,
А по-приятельски решишь - бежишь ты правды мимо.
Дунпинский правитель Ху Шивэнь, надо сказать, получил впоследствии от Симэня и Ся Лунси соответствующее предписание и постарался угодить как только мог.
Симэнь намеревался проводить инспектора Цая на корабль, но тот его решительно остановил.
- Не утруждайте себя, почтенный, прошу вас! Простимся тут.
- Берегите себя! - напутствовал Симэнь. - Благополучного вам плаванья! Я слугу пришлю справиться о вашем прибытии.
Инспектор отбыл в паланкине, а Симэнь вернулся в келью. Вышел в монашеской шапке и рясе настоятель. За ним следовал юный послушник с чаем в руках. Угощая Симэня, оба сложенными руками приветствовали гостя, он поклонился им в ответ.
- Сколько вам лет, почтенный отец? - спросил Симэнь, глядя на сросшиеся у переносицы, белые как снег брови старца.
- Семь с половиной десятков.
- О, вы еще такой бравый для своих лет, - заметил Симэнь. - Позвольте узнать ваше монашеское имя.
- В монашестве я зовусь Даоцзянем, - молвил настоятель.
- Много у вас послушников?
- Всего двое, - отвечал Даоцзянь. - А в монастыре живут до тридцати посвятивших себя монашескому подвигу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210