Вы согласны, батюшка?
- Надо посмотреть, - сказал Симэнь. - Пусть внесут вещи.
Бэнь Дичуань с двумя помощниками внесли экран из далийского мрамора с гонгами и бронзовыми бубенцами в залу. Симэнь и Боцзюэ бросили двойную шестерку и вышли посмотреть.
Перед ними стоял инкрустированный перламутром в золотой оправе экран из целого куска мрамора с изящными черно-белыми узорами, шириной в три чи, а высотой - в пять.
Ин Боцзюэ оглядел экран со всех сторон и, приблизившись к Симэню, полушепотом сказал:
- Брат, ты только приглядись как следует! Видишь, точь-в-точь сидящий лев, какие у ворот стражу несут.
Рядом красовались ярко расписанные бронзовые гонги, числом три, отделанные тонкой резьбой в виде облаков.
- Бери, брат! - подбивал хозяина Боцзюэ. - Один такой экран и за полсотни не найдешь. А гонги смотри какие!
- А ну как выкупать придет? - спросил Симэнь.
- Да что ты! - воскликнул Боцзюэ. - Он под гору катится. А годика через три проценты, глядишь, набегут, к ссуде приравняются, про выкуп и говорить не придется.
- Тогда беру! - согласился Симэнь. - Вели зятю тридцать лянов отвесить.
Симэнь велел как следует протереть экран и поставить у входа в большую залу. Он со всех сторон любовался, как переливается золото с бирюзой.
- Музыкантов покормили? - спросил он.
- Едят, - сказал Цитун.
- Потом сюда присылай.
В залу внесли большой барабан, а в коридоре разместили гонги. Заиграла музыка; звуки достигали, казалось, самих небес, пугая парящих птиц и рыб глубинных.
Цитун тем временем ввел в залу Се Сида, и тот поклоном приветствовал хозяина и Боцзюэ.
- А, Се Цзычунь! - крикнул Симэнь. - Иди сюда. Ну-ка оцени! Сколько, по-твоему, стоит такой вот экран?
Се Сида приблизился к экрану, долго разглядывал его и, будучи не в силах сдержаться, то и дело ахал от восторга.
- Если даже тебе и повезло, брат, думаю, сто лянов, не меньше стоит, - ответил, наконец, Се Сида.
- Вон видишь бронзовые гонги с бубенцами? - вставил Боцзюэ. - Так вот, за все тридцать лянов отдал.
- О, Будда милостивый! - хлопнув в ладоши, вскрикнул Се Сида. - Да за тридцать-то лянов и гонги не отдадут! Какая работа, а! Киноварь и лак всех оттенков! По отделке видно - из казенных мастерских инструменты. Одной звонкой меди, небось, цзиней на сорок потянет. А она тоже денег стоит. Что верно, то верно: всякая вещь своего хозяина находит. Повезло тебе, брат, ничего не скажешь. Этакие сокровища и за такую цену!
После разговора Симэнь пригласил друзей в кабинет. Вскоре подоспели и Ли Чжи с Хуаном Четвертым.
- К чему это вы подарки покупали? - обратился к ним Симэнь. - Для чего тратились? Не к лицу мне ваши подношения принимать.
- Неудобно нам было подносить такие скромные знаки признательности, - отвечали, кланяясь, подрядчики. - Может, сгодятся слугам на угощение. Не посмели отказаться от вашего приглашения, батюшка.
Принесли сиденья, и они сели сбоку. Вскоре Хуатун подал пять чашек чаю. После чаю, только успели убрать посуду, явился Дайань.
- Где прикажете стол накрыть, батюшка? - спросил он.
- Да сюда и несите. Здесь накроете.
Дайань с Шутуном внесли отделанный агатом лаковый стол на восемь персон, а под ним поставили горящую жаровню.
Боцзюэ и Сида заняли почетные места для гостей. Симэнь сел за хозяина, а Ли Чжи и Хуан Четвертый разместились по бокам. Подали весенние пирожки со свежими овощами и вино. На столе появились огромные блюда и тарелки со сладостями, бульонами и кушаньями - гусями и утками, курятиной и свиными ножками. Одним словом, изысканные яства. Пенилось и искрилось вино, аппетитно дымились супы и бульоны, а под окном играли музыканты. Симэнь позвал У Иньэр и велел ей разливать вино в чарки. Однако не будем больше рассказывать, как они обедали.
Тем временем за Ли Гуйцзе прибыли половые, а за У Иньэр - слуга Ламэй, чтобы забрать певиц домой. Для этого они и наняли паланкины. Узнав о прибытии паланкина, Ли Гуйцзе бросилась на улицу и долго о чем-то шепталась с половыми, а вернувшись к Юэнян, стала собираться.
- Мы ж к старшей невестке У скоро поедем, - говорила ей Юэнян, не желая отпускать певицу. - И вас с собой берем. А оттуда, чтобы ноги размять, пешком пойдем. Так до дому и доберешься.
- Поймите, матушка, - объясняла Гуйцзе, - нельзя дом один оставлять. Сестрица ведь тоже в гостях. А тут тетя Ван, оказывается, приглашение мне прислала. Всех певиц на дружеский пир собирает. Мамаша ждет не дождется, когда я вернусь. Вчера еще целый день ждала. Раз половых прислала, значит срочно нужно. Я бы с удовольствием хоть несколько дней у вас пожила, матушка, если б не такое дело.
Юэнян поняла, что уговоры не помогут, и велела Юйсяо принести ее коробки, куда положила пирожков - в одну коробку и хрупкого сахарного печенья - в другую. Коробки передали половым. Гуйцзе получила в награду лян серебром и, простившись с Юэнян и остальными хозяйками, отправилась в сопровождении своей тетки Ли Цзяоэр в передние покои, где Хуатун собрал ей вещи, и зашла к Дайаню, чтобы через него вызвать Симэня. Дайань отдернул потихоньку дверную занавеску и проник в кабинет.
- Гуйцзе домой уходит, - сказал он Симэню. - Просит вас, батюшка.
- Ты еще здесь, потаскушка Гуйцзе? - крикнул Боцзюэ.
- Она уходит, - сказал Симэнь и вышел из кабинета.
Он увидел на Гуйцзе сиреневую кофту из шаньсийского шелка с вышитыми рукавами и отделанную разноцветным шелком широкую белую с отливом юбку. На ней был белый в зеленоватую крапинку платок. Когда она поспешила навстречу Симэню, ее расшитый пояс красиво развевался, а сама она напоминала усыпанную цветами ветку.
- Прошу покорнейше меня простить за беспокойство, причиненное вам с матушкой, - сказала она, отвесив четыре земных поклона.
- Оставайся до завтра, - проговорил Симэнь.
- Дома никого не осталось, - объяснила Гуйцзе. - За мной половых прислали. Батюшка! У меня к вам просьба. Я говорю о Сяхуа, служанке моей тетки. Оставьте ее. Ее вчера тетя наказала как следует. Ведь она еще совсем девочка. Не ведает, что творит. Я тоже сделала ей внушение. Она исправится и такого себе больше не позволит. Не прогоняйте ее, батюшка, а то в праздник тетя лишится прислужницы, и это ее сильно огорчит. Кашу, говорят, лучше обломком черпака мешать, нежели прямо рукой. Оставьте у нее служанку, батюшка, прошу вас.
- Ладно, оставлю рабское отродье, раз уж ты так упрашиваешь, - проговорил Симэнь и кликнул Дайаня. - Ступай скажи матушке Старшей, чтобы не звала сваху.
Дайань обернулся к Хуатуну, державшему вещи Гуйцзе, и взял у него узел.
- Ступай скажи! - наказал ему Дайань.
Хуатун бросился в передние покои.
После разговора с Симэнем Гуйцзе подошла под окно и крикнула:
- Эй, Попрошайка Ин! Матушка твоя домой идет, с тобой не прощается.
- Не пускать проклятую потаскуху! - заорал Боцзюэ. - Ведите ко мне. Пусть сперва мне споет.
- Жди, когда у матушки время найдется, тогда тебе и споет, - отвечала Гуйцзе.
- Давай, давай, вольничай! - говорил Боцзюэ. - Что, нашептали друг другу приятных слов, а от меня скрываете? Ишь ты, как тебя избаловали! Средь бела дня отпускают! До ночи-то, небось, не одного хахаля ублажить успеешь, потаскуха проклятая.
- У, Попрошайка, пакостник несчастный!
Гуйцзе рассмеялась и отошла от окна. Дайань проводил ее до паланкина.
Пока Симэнь ходил переодеваться, между друзьями шел разговор.
- Эта потаскушка Гуйцзе - настоящий разбойник, убежавший из-под стражи, - говорил Боцзюэ. - Чем больше бесчинствует, тем ему больше сочувствия. Самые праздники, а она, видишь ли, в чужом доме отсиживается. Хозяйка зовет, а она даже не знает, кто ее там поджидает.
- Думаешь, кто? А ну, догадайся! - сказал Се Сида и, наклонившись к Боцзюэ, что-то прошептал.
- Тише, тише! - предупредил Боцзюэ. - А брат наш и ведать не ведает.
Послышались шаги, и оба сразу умолкли. Вошел Симэнь, заключил в объятия У Иньэр, и они принялись угощать друг дружку вином.
- Вот кто моя дочка! - восклицал Боцзюэ. - И нежна, и ласкова. В сто раз лучше потаскушки Ли. С ней и кобель-то не свяжется.
- Зачем же вы, батюшка, так ее ругаете? - Иньэр улыбнулась. - На это вы мастак. Что толку в сравнениях? Каждому свое. Всюду встретишь и умного, и глупого. Она ж с вами пошутила!
- Он, сукин сын, только и знает чепуху болтать! - заметил Симэнь.
- А ты нам не мешай, - говорил Боцзюэ. - Вот возьму себе дочку, и заживем с ней в ладу и согласии. А пока, дочка, возьми-ка лютню и спой мне.
У Иньэр не спеша перебирала струны нефритовыми пальчиками, потом положила инструмент на колени и тихо запела на мотив «На иве золото колышется»:
Любимому я больше не близка,
Вседневная гнетет меня тоска.
Не ем, не пью, и тело стало хилым.
Нет, не по силам мне расстаться с милым.
Мне холодно, и сердце бьется еле,
Где пропадаешь ты на самом деле?
Не убивай меня, не исчезай
Иль не встречай меня и не терзай.
Ин Боцзюэ осушил чарку, и У Иньэр, наполнив кубок Се Сида, запела:
Куда мне от тоски уйти, куда?
Когда душа передохнет, когда?
О милом я страдаю постоянно,
Следят за мною сестры неустанно.
Отец косится… Ты не хочешь верить:
Не золотом хочу я чувства мерить…
Люблю тебя, ты мне навек родной,
Нам быть бы нужно мужем и женой.
И жили бы мы в мире и согласьи,
И умерли бы вместе в одночасье.
Не будем больше говорить, как они пили в компании У Иньэр, а расскажем о Хуатуне.
Когда он пришел в дальние покои, Юэнян сидела в спальне с Юйлоу, Пинъэр, дочерью Симэня, Сюээ и старшей монахиней-наставницей. Завидев слугу, Юэнян хотела было послать его за старой Фэн, чтобы договориться о продаже Сяхуа.
- Батюшка велел сказать, чтобы вы оставили служанку, - объявил Хуатун.
- Как так? - удивилась хозяйка. - Он же велел ее продать! Кто это тебе сказал? Говори!
- Я нес одежду Гуйцзе, перед уходом она и упросила батюшку оставить служанку, - объяснил Хуатун. - Батюшка велел Дайаню пойти к вам, а тот не пошел. Отобрал у меня одежду, а меня к вам направил, матушка.
Гнев охватил Юэнян.
- Этот негодник и тем и другим услужить старается, - ругала Дайаня Юэнян. - Вот обманщик, рабское отродье! Его ж за свахой посылали, а он говорит, что батюшка продавать раздумал. Это все он, смутьян, придумывает. А теперь, извольте, певицу провожает. Погоди, придет, я с ним поговорю!
В это время к ним вошла У Иньэр.
- За тобой Ламэй пришел, - сказала ей хозяйка. - Гуйцзе ушла. Неужели и ты вслед за ней собираешься?
- Если вы желаете, чтоб я осталась, я ни в коем случае не пренебрегу вашим гостеприимством, матушка, и домой не пойду, - отвечала Иньэр и, обернувшись к Ламэй, спросила: - А ты зачем пришел?
- Мамаша велела проведать вас.
- Дома все в порядке? - спросила Иньэр.
- Все хорошо.
- Тогда зачем же за мной пришел? Домой ступай. Видишь, меня матушка оставляет. Вечером в гости пойдем, потом погуляем, разомнемся. Скажи, что я поздно приду.
Ламэй пошел.
- Задержи его! - сказала Юэнян. - Надо бы покормить.
- Постой! - крикнула Иньэр. - Матушка хочет тебя накормить. Потом одежду мою не забудь захватить. А мамаше скажи, чтобы паланкин не присылала. Я и пешком дойду. Почему У Хуэй не появляется?
- У него что-то с глазами, - ответил Ламэй.
Юэнян велела Юйсяо отвести Ламэй и покормить. Перед слугой поставили два блюдца с мясом, тарелку пампушек и вина. В одну из принесенных певицей коробок положили новогодних пирожков, а в другую - сладостей и чаю.
Надобно сказать, что узел с одеждой Иньэр лежал у Ли Пинъэр, и та заранее завернула в него отделанное золотом парчовое платье, два вышитых золотыми нитями платка и лян серебром.
- К чему, матушка, вы одариваете меня одеждами? - говорила Иньэр, беря узел. Она улыбнулась и продолжала: - Откровенно говоря, у меня нет белого платья. Это парчовое оставьте у себя, матушка, а мне, может, найдется хотя бы старое белое.
- О, есть у меня белое шелковое, - вспомнила Пинъэр. - Но оно тебе будет слишком широко. Как же быть?
Она позвала Инчунь и передала ей ключ.
- Ступай наверх и принеси из большого шкафа кусок белого шелка для сестрицы Иньэр, - велела Пинъэр служанке.
- Скажи своей мамаше, чтобы портного позвала, - наказывала она Иньэр. - Тут два платья выйдут. Тебе, может, цветного шелку?
- Нет, матушка, мне хочется гладкого. С безрукавкой красиво будет. - Иньэр обернулась к Инчунь и, улыбаясь, сказала: - Заставляю я тебя, сестрица, наверх подниматься и нечем мне тебя отблагодарить. Ладно, я потом тебе песню спою.
Немного погодя появилась Инчунь. В руках у нее был кусок широкого белого шелка, выделанного в Сунцзяне. На этикетке значилось: «Вес 38 лянов». Служанка протянула его Иньэр, и та поспешила ей навстречу. Певица напоминала цветущую ветку, ее расшитый пояс красиво развевался. Она грациозно отвесила Ли Пинъэр четыре земных поклона, потом поклонилась несколько раз Инчунь.
- Иньэр, и платье заверни, - сказала Пинъэр. - Когда вином обносить будешь, пригодится.
- Матушка, вы меня совсем задарили, - отвечала певица, отвешивая земной поклон.
Появился Ламэй и, взяв узел, отправился домой.
- Ты мне нравишься, Иньэр, - говорила Юэнян. - Только не бери пример с Гуйцзе. Вон она как возгордилась. Вчера весь день и нынче утром капризы свои показывала. Отпусти ее, да и только. Никак не уговоришь. Будто дома дела неотложные. Даже пела без души. А как за ней пришли, так и есть не стала. Улизнула, след простыл. Не будь такой, как она, Иньэр!
- Дорогая моя матушка! - обратилась к ней певица. - Куда мне торопиться? Тут у меня дом родной с матерью! Где-где нрав свой показывать, да только не у вас, матушка. Гуйцзе молода еще, не понимает этого. Не сердитесь на нее, матушка!
Пока шел разговор, от госпожи У пришел слуга Лайдин.
- Моя матушка кланяется вам, сударыни, и просит вас вместе с Гуйцзе и Иньэр пожаловать в гости. Матушка надеется, что и госпожа Сюээ прибудет.
- Передай матушке, что мы собираемся, - сказала Лайдину хозяйка. - У матушки Второй нога заболела, она не сможет прийти. Батюшка гостей принимает, потому матушка Сюээ должна на кухне распоряжаться. А мы с госпожой Симэнь и Иньэр, вшестером, скоро придем. Скажи матушке, чтобы не утруждала себя хлопотами, ничего особенного не готовила. Мы будем рады побыть с ней, поговорить. А певица будет?
- Да, барышня Юй, - отвечал Лайдин.
Лайдин удалился. Юэнян с Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр, дочерью Симэня и Иньэр, предупредив о своем отбытии Симэня, наказали кормилице смотреть за ребенком и, разодетые, вышли к паланкинам. Шесть паланкинов сопровождали Дайань, Цитун и Лайань, а также четверо солдат. Паланкины двинулись к старшей невестке У.
Да
Торжественное шествие весны.
Горят огни, так празднично ликуя!
Мгновенья эти мы ценить должны -
Когда и где узришь красу такую?!
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
ГУЛЯЮЩИХ В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ ЗАСТАЕТ МОКРЫЙ СНЕГ
ЖЕНЫ ШУТЛИВО ГАДАЮТ НА ЧЕРЕПАХЕ И СИМВОЛАХ ГУА.
Как много праздничного блеска
в ночь новогоднюю в столице!
Великолепию Пэнлая
с пыланьем этим не сравниться!
Луна безмолвно освещает
сады, террасы теремные.
Вот, яшмовую пыль вздымая,
повозки мчатся расписные
К дворцам, где ночь напропалую
на пышном празднестве ликуют,
Где кубки-лотосы бессчетно
взлетают кверху беззаботно,
И где, один другого краше,
цветные фонари сияют,
Расставлены курений чаши
и барабаны не смолкают.
Этот созданный в прошлом романс воспевает новогоднюю ночь - когда царит праздник, на земле ликуют люди.
Так вот, проводил Симэнь своих жен на пир к старшей невестке У, Ли Чжи с Хуаном Четвертым посидели еще немного, и Боцзюэ стал их поторапливать.
- Насчет вас я договорился, - объяснил он подрядчикам. - Завтра приходите. Пятьсот лянов выложит.
Ли Чжи и Хуан Четвертый не переставая кланялись посреднику. Начинало смеркаться, и они, простившись, удалились. А Боцзюэ и Сида за компанию с Симэнем продолжали пировать в западном флигеле.
Неожиданно зашелестела занавеска, и появился Ли Мин.
- А, Ли Жисинь! - протянул Боцзюэ.
Певец опустился на колени и отвесил земной поклон.
- Где ж У Хуэй? - спросил Симэнь.
- У Хуэй и в Дунпине не был, - отвечал певец. - У него глаза заболели. Я Ван Чжу привел. Ван Чжу! Поди сюда, бей челом батюшке.
Вошел Ван Чжу и после земного поклона встал в сторонке рядом с Ли Мином.
- Гуйцзе видал? - спросил Боцзюэ. - Только что ушла.
- Нет, не видал, - сказал Ли Мин. - Я домой забежал помыться и сразу сюда.
- Они, наверное, не ели, - обращаясь к хозяину, заметил Боцзюэ. - Распорядись, чтобы покормили.
- Пусть обождут немножко, - сказал стоявший рядом Шутун. - Вместе с музыкантами поедят. Сейчас подадут.
Боцзюэ велел Шутуну подать большой поднос, взял с него блюдо жареной баранины с закусками и протянул Ли Мину.
- Бери! Присаживайтесь вон там и закусите! - Боцзюэ обернулся к Шутуну. - Смышленый ты малый, Шутун, а тебе и невдомек, что, как говорится, «правила сходятся по подобию, вещи делятся по родам». Хоть они и из веселого заведения, но на одну доску с музыкантами их не поставишь. А то, чего доброго, скажут, мы, мол, от ближнего отворачиваемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210