Вот почему я и обратился к вам, милостивый покровитель. Прошу вас, не пожалейте пятисот либо тысячи лянов и откройте список пожертвователей, свершите доброе дело.
Настоятель развернул парчовый платок, вынул из него обращение к жертвователям и обеими руками протянул его уже до глубины души растроганному Симэню. Тот с благоговейным трепетом взял обращение и, приказав подавать чай, развернул бумагу.
Обращение гласило:
«Припадая к стопам, умоляю. На белой лошади сутры привезли, и стала известной буддийская вера. Кашьяпа Матанга. Ученье изложил, и стали Его постигать повсюду секты созерцателей
И миряне обратились к основателю Веры - Будде Шакьямуни. Величественными монастырями покрылся мир Будды.
Ныне, глядя на развалины храма, можно ли назвать сие место святым? Кто без милосердного сострадания взирает на эти руины и не изъявляет готовности жертвовать, тот не может называться ни учеником Будды, ни человеколюбцем. Нынешний монастырь Вечного блаженства, как древнейший алтарь поклонения Будде, как место очищений и блаженства, был сооружен лянским императором У-ди и основан патриархом Вань-хуэем. Ажурною резьбой он напоминал монастырь Джетавана, красотой окружавшей его местности не уступал великолепию вымощенного золотом парка Вспомоществователя сирым. Ступени обители были выложены из белого нефрита, высокие беседки касались небес. Божественное благоухание сандала достигало девяти заоблачных сфер. Кругом ярусами высились постройки. До тысячи иноков вмещалось в главный храм, а по сторонам от него вздымались другие монастырские постройки, галереи, коридоры, и всюду царили блеск и чистота. Словом, настоящие небесные чертоги. Когда-то здесь били в гонги и колокола. «Сюда простерлось царство Буддово, вселенной центр», - все восклицали. Обитали в храме благочестивые монахи, и был он раем на грешной земле. Но шли годы, менялись порядки, и невежественные монахи, поправ устав, предались пьянству и мотовству. Из-за праздности и лени, их обуявшей, они совсем перестали убирать храм, и воцарилась в нем унылая тишина. Не приходили сюда больше желавшие посвятить себя служению Будде и верующие, и стоит он заброшенный и жалкий. Редкий гость заглядывает теперь в обитель, подрываемую прожорливыми змеями и крысами. Гуляет ветер, льют дожди, и одна за другою приходят в ветхость постройки, рушатся стены. А восстанавливать их никто и не помышляет. И так день за днем, из года в год. Нужно подогреть вина или вскипятить чаю - жгут ярко-красные рамы и полки, выйдет соль иль рис - выменивают на балки и перила. Ветер облупил позолоту с архатов, дождь в прах обратил статуи будд. Увы! Где некогда сверкало золото с бирюзою, там ныне поросший терновником с бурьяном пустырь. Да, все на свете цветет, а потом увядает. Однако кончается упадок, и на смену ему вновь приходит расцвет. На счастье, появился в обители почтенный настоятель Даоцзянь. Сей инок не мог безмятежно взирать, как рушится обитель Будды, и дал великий обет: бить челом всякому и, вызывая сострадание, вымаливать пожертвования, возбуждая благородные порывы души, просить хоть балку, колонну или стропила. Всякий, кто в усердии своем отдаст как сумму крупную, так и самую скромную, будет занесен в свиток благодетелей и, охраняемый всемогущим и чудотворным Буддою, насладится вечным счастьем и долгоденствием. Процветание рода продлится века и десятки веков. Уповая на всевидящее око хранителя монастыря, отец, сыновья его и внуки, сменяя друг друга, добьются высоких служебных постов и званий, прославят род, приумножат потомство и сделают его обладателем гор золота и серебра. Чего только ни пожелают они, все у них сбудется. Пусть раскроется щедрая натура у каждого, кто прочитает сие обращение.
С глубоким почтением и пр.»
Прочитав обращение, Симэнь сложил бумагу и завернул ее в парчовый платок, который вложил в папку и, завязав ее парчовыми тесемками, благоговейно положил на стол.
- Откровенно говоря, - сложив руки, обратился он к настоятелю, - хоть я и не считал себя человеком знатным, мое состояние составляет десятки тысяч. У меня военный пост и широкие связи. Правда, меня сильно беспокоило то, что в моем возрасте при шести женах в доме у меня не было наследника. Я обрекался сделать доброе дело, и вот в прошлом году шестая жена подарила мне сына. Теперь я счастлив вполне. В прошлый раз на проводах друзей я обратил внимание на разрушение храма и выразил желание пожертвовать на его восстановление. Симэнь Цин от своих слов не отказывается. Очень рад вашему визиту, отец настоятель.
Симэнь взял кисть и заколебался в нерешительности.
- Брат, раз у тебя есть усердие, - заговорил Боцзюэ, - возьми уж все расходы на себя, а? Ведь ради сына добро творишь. А при твоем достатке это не так уж много.
- Что ты, разве мне под силу? - держа кисть, рассмеялся Симэнь.
- Ну, в крайнем случае тысячу, - подбивал Боцзюэ.
Симэнь опять засмеялся.
- Нет, столько я не могу, - говорил он.
- Почтеннейший вы мой благодетель! - обратился к Симэню настоятель. - Мы, служители Будды, никогда не настаиваем. Таков уж наш устав. Все зависит от вашего усердия. Мы никого не принуждаем. Сколько можете, столько и дайте. Только я попросил бы вас, милостивый благодетель, ознакомить с обращением ваших родственников и друзей.
- Мудрость глаголет вашими устами, отец наставник! - воскликнул Симэнь. - Непременно ознакомлю, а сам жертвую пятьсот лянов.
Симэнь проставил сумму, и Даоцзянь благодарил его сложенными на груди руками.
- Все здешние придворные смотрители, правители области и уезда - мои друзья, - объяснял Симэнь. - Я их познакомлю с обращением и попрошу проявить усердие. Кто три или две сотни пожертвует, самое малое - сотню или полсотни. Так и соберутся нужные средства.
Симэнь устроил настоятелю постную трапезу и проводил его до ворот.
Да,
Должен благо совершать
Тот, кто благороден сам.
А от бед детей спасать
Надлежит всегда отцам.
А вот и стихи о жертвователях:
Ни золото, ни серебро,
Ни жемчуг, ни нефрит
С собой не понесешь к Яньло;
Лишь кто добро творит,
Кто счастлив бедностью своей,
Тот богача сто крат мудрей.
Когда бы долголетие
Купить было дано,
Тогда б тысячелетия
Прожить бы смог Дун Чжо;
Но только праведных труды
Приносят славные плоды.
Проводив настоятеля, Симэнь вернулся в залу и сел рядом с Боцзюэ.
- А я ведь как раз хотел за тобой, брат, послать, - начал Симэнь. - Кстати пришел. После приезда из столицы родные и друзья меня на пиры приглашали. Теперь я решил угощение устроить. Только собирался тебя задержать, а тут настоятель помешал.
- Вот это настоятель! - воскликнул Боцзюэ. - Глубокой веры человек! От его слов и меня душевный порыв охватил. Я-то с тобой вместе в благодетели попал.
- Это каким же образом? - удивился Симэнь. - Ты ведь ни гроша не выложил.
- Ишь ты какой! - засмеялся Боцзюэ. - А кто тебя подбивал на пожертвование? Не я ли?! Я, стало быть, и есть истинный благодетель. Ты, брат, должно быть, в буддийские каноны не заглядывал. А там сказано: первейшей важности благодеяние суть обет духовный, потом уж соблюдение заповедей и, наконец, денежное пожертвование. Я ж тебя уговорил, я вдохновил, выходит я духовный обет исполнил.
- Языком ты болтать мастак, вот что выходит, - засмеялся Симэнь.
Оба, ударив по столу, расхохотались.
- Я, брат, гостей обожду, - заметил Боцзюэ, - а если у тебя дела какие есть, обращайся к жене своей.
Симэнь оставил Боцзюэ и пошел в дальние покои. Тем временем Цзиньлянь, не зная, на ком бы сорвать зло, поворчала, поворчала и, сама того не замечая, оказалась во власти демона сна. Она несколько раз чихнула, пошла к себе в комнату и, едва добравшись до инкрустированной слоновой костью кровати, тотчас же заснула. Пинъэр с кормилицей и служанками, образовав круг, развлекали плакавшего Гуаньгэ. Юэнян и Сюээ готовили яства. К ним подошел Симэнь и рассказал, как открыл лист пожертвований на монастырь и какие на сей счет шутки отмачивал Боцзюэ. Женщины громко расхохотались. Только Юэнян, порядочная и скромная, воздержалась от смеха и, ограничившись скупыми замечаниями, сразу урезонила Симэня.
Да,
Разумная жена,
Как утренний петух,
Заставит мужа рано пробудиться.
В словах она нежна,
Они ласкают слух,
Помогут от пороков исцелиться.
Что же ему сказала Юэнян?
- Брат, - обратилась она к мужу, - тебе в жизни сильно повезло. У тебя появился наследник. Ты обрекся на благое дело. Такое счастье должно радовать всю нашу семью. Но, как видно, благие намерения появляются у тебя крайне редко, зато дурных - хоть отбавляй. Пора бы уж тебе бросить пирушки да гулянки, деньгами не швырять, непотребные связи не заводить и распутству не предаваться. Лучше посвяти себя благим делам, хотя бы во имя счастья младенца-сына.
- Ты, мать, вижу, опять за свое! - засмеялся Симэнь. - А ведь как в единой природе неразрывны свет и тьма, так же естественно соединяются мужчина и женщина. Все тайные связи в этой жизни предопределены в прошлых рождениях и записаны в книге брачных уз. И вообще, разве вся эта житейская суета от развращенности, от необузданности страстей?! Да я слыхал, сам Будда и тот не в силах сдержаться: золото ему подавай - дороги в раю мостить. Даже в аду деньгами не брезгуют. Вот я пожертвовал - доброе дело сделал. Теперь хоть над Чанъэ насилие соверши или с Ткачихой по согласию сойдись, соблазни Сюй Фэйцюн, разврати дочерей самой Матери-Владычицы Запада, не поубавится моих несметных богатств.
- Да, собака дерьмо ест да только облизывается, - засмеялась Юэнян. - Черного кобеля, говорят, не отмоешь добела.
Пока они смеялись, вошла монахиня Ван. Вместе с ней пришла и монахиня Сюэ с коробкой в руках. Обе поспешили к Юэнян и, пожелав ей счастья, поклонились Симэню.
- И вы, батюшка, дома? - протянула Ван. - А я с тех пор никак к вам не выберусь. Все дела какие-то. Давно вас, батюшка, не видала - соскучилась. Вот и пришла проведать. И мать Сюэ с собой привела.
Мать Сюэ, надобно сказать, попала в монахини совсем не с малых лет. В молодые годы была она замужем и жила как раз напротив монастыря Гуанчэн - Обширного свершения, промышляя продажей лепешек. Немного погодя торговля захирела, и молодуха не устояла: начала кокетничать с монастырскими послушниками. Сперва разговоры да намеки, а потом и объятия. Распалила она у монахов страсти. Только бывало муж за ворота, а она уж с монахами путается. Их человек, должно быть, шесть к ней хаживало. Один ее пампушками и каштанами угощает, другой головные украшения да шпильки преподносит, третий деньгами одаривает. Находились и такие, кто пожертвованный холст из монастыря таскал, а она им себе ноги бинтовала. Муж о похождениях жены и ведать не ведал. Когда же он захворал и умер, она, давно уже близкая к монастырям, сама стала монахиней. Читать молитвы и проповеди ходила больше в дома родовитые и знатные. Немалые деньги загребала она и как сводня. Ее то и дело приглашали блудницы, желавшие найти любовников, и она сводила их с монахами. Когда она прослышала о богатом Симэне и его многочисленных женах, ей захотелось погреть руки и около них. Вот почему она и проторила к Симэню дорожку, а он и знать того не знал, что надо пуще всего остерегаться монахинь буддийских и даосских, гадалок, знахарок и чародеек, свах, посредниц, своден и повивальных бабок, которых нельзя и близко к порогу подпускать.
Да,
Была помоложе - притон содержала,
Буддийских монахов сама ублажала,
Потом в одеянии строгой монашки
Грешила, у Будды просила поблажки.
В повязке, как водится, бритоголова,
В халате с опушкою желтой махровой
Подолгу, бывало, стоит у ворот,
Приглядистых, денежных путников ждет.
Прохожий задержится - худо бедняжке:
Увязнет в вертепе блудницы - монашки,
И словно бы тина его засосет,
Здесь живо мошну он свою растрясет.
А вот еще песенка, тоже к ней подходит:
Хотя у инокини голова гола,
Но юношу на ночку в келью увлекла.
Тут собралось монашек лысых трое -
Хвалу поют; отец-наставник им глава…
Гремит кровать,
как гонг, молитве вторя.
Монахиня Сюэ раскрыла коробку.
- Ничего у нас нет, чтобы почтить вас, наша благодетельница, - начала она. - Примите эти фрукты. Они были принесены Будде. Совсем свежие.
- К чему эти хлопоты! - говорила Юэнян. - Приходите, когда только пожелаете.
Цзиньлянь, пробудившись ото сна, услыхала разговор и решила пойти послушать. Пинъэр возилась с ребенком, когда появилась монахиня Ван, и тоже стала собираться, чтобы посоветоваться насчет Гуаньгэ. Они вместе вошли в покои Юэнян. После взаимных приветствий все сели. Пинъэр еще не знала о благодеянии, и Симэнь опять стал рассказывать, как ради благополучия сына он открыл лист пожертвований. Выведенная из себя Цзиньлянь немного поворчала и поспешно удалилась к себе.
Мать Сюэ встала и сложила руки на груди.
- О Будда милостивый! - воскликнула она. - Ваше великое усердие, батюшка, пошлет вам тысячелетнее благоденствие. Пятеро сыновей ваших и две дочери будут жить рядом с вами в мире и согласии. Но я вот что еще хочу вам посоветовать, достопочтенный вы наш покровитель. Подвиг этот больших затрат не повлечет, а счастье принесет безмерное. Эта ваша благостыня, милостивейший благодетель, затмит и подвиг самого Гаутамы, постигавшего Учение в Снежных горах, почтенного Кашьяпы, который, распустив волосы, спал прямо на сырой земле, и Второго Патриарха, бросившегося со скалы на съедение тиграм, и досточтимого Вспомоществователя сирым, умостившего парк Джатавана чистым золотом.
- Прошу вас, матушка, - Симэнь засмеялся, - присядьте и скажите, что это за подвиг такой. И я свершу его по вашему совету.
- Наш Патриарх Будда, - начала монахиня Сюэ, - оставил нам «Сутру заклинаний-дхарани», священный канон в одном свитке, где содержатся наставления верующим, стремящимся попасть в Чистую землю на Западе. Ведь сказал Будда, что нелегко попасть ни на третье или четвертое небо созерцанья, ни на небо Трайястримшас или Тушита, ни на небо Великой Сети или Бучжоу. Только в Западной Обители Высшего блаженства, откуда видел сам Будда Амида, не бывает ни весны, ни лета, ни осени, ни зимы, не дует холодный ветер и не палит удушливый зной. Там стоит круглый год приятная теплая весна, и нет там ни мужчин, ни женщин, ни мужей, ни жен. Живут люди на золотом лотосе среди Озера Семи сокровищ.
- Так какой же величины этот лотос, раз люди на нем живут? - перебил ее Симэнь. - А как ветер подует, тогда что? Поскользнулись и - бултых! - прямо в воду?
- Вам, батюшка, должно быть известно, как в писании сказано, - разъясняла Сюэ. - Во Царствии Буддовом каждые пятьсот ли за одну йоджану. считаются. А лотос тот вырос превеликий, преогромный - целых пятьсот йоджан в окружности. Там дорогие одежды являются по одному желанию, яства небом даруются, не смолкает пенье райских птиц - дивное, как стройный хор свирелей. Словом, прелестный, чудный мир. Правда, людям смертным путь туда неведом, посему они относятся к нему без особой веры и благоговения. Вот и завещал Патриарх сей канон, наставляя верующих молиться с усердием, дабы уготовили себе рай на западе и лицезрели самого Будду Амиду. С тех пор миллионы веков из поколения в поколение не перестает вращаться колесо перерождений Вот что изрек Патриарх: всякий, кто будет либо читать, либо печатать или переписывать от руки сей канон и распространит его среди десятков тысяч, обретет блаженство безмерное. А в него входят и молитвы о спасении младенцев. Одним словом, каждому, кто растит детей и желает им счастья, как раз на этом благородном поприще и надобно проявить свое усердие. И доски с текстом канона, на счастье, уцелели. Нужно только найти благодетеля, который взял бы на себя печатание. Прошу вас, батюшка, не откажите в милости. Сей же час напечатали бы и переплели как полагается. И тогда разошлась бы священная книга по всему свету в тысячах копий, и был бы зачтен вам, как жертвователю, подвиг поистине великий и беспримерный.
- Дело это не ахти какое трудное, - заметил Симэнь. - Надо только наперед знать, сколько пойдет на каждый канон бумаги, во сколько обойдется работа печатников с переплетчиками и какое количество копий будет выпущено. Как будет смета, так можно и к делу приступить.
- Вы меня не поняли, милостивый благодетель, - продолжала свое монахиня. - Какие там могут быть еще сметы и расчеты?! С вас сейчас требуется всего-навсего девять лянов печатникам. И пусть себе трудятся. А как напечатают тысячи или десятки тысяч копий, переплетут по всем правилам, тогда заодно и рассчитают, сколько стоит работа, сколько бумага. К чему сейчас голову ломать. Тогда и доплатите остальное.
Пока шел этот оживленный разговор, Симэня повсюду разыскивал Чэнь Цзинцзи. Дайань сказал ему, что хозяин в покоях Юэнян. Цзинцзи вошел в крытую галерею, где весьма кстати обнаружил Цзиньлянь, одиноко стоявшую у перил, мрачную и сердитую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Настоятель развернул парчовый платок, вынул из него обращение к жертвователям и обеими руками протянул его уже до глубины души растроганному Симэню. Тот с благоговейным трепетом взял обращение и, приказав подавать чай, развернул бумагу.
Обращение гласило:
«Припадая к стопам, умоляю. На белой лошади сутры привезли, и стала известной буддийская вера. Кашьяпа Матанга. Ученье изложил, и стали Его постигать повсюду секты созерцателей
И миряне обратились к основателю Веры - Будде Шакьямуни. Величественными монастырями покрылся мир Будды.
Ныне, глядя на развалины храма, можно ли назвать сие место святым? Кто без милосердного сострадания взирает на эти руины и не изъявляет готовности жертвовать, тот не может называться ни учеником Будды, ни человеколюбцем. Нынешний монастырь Вечного блаженства, как древнейший алтарь поклонения Будде, как место очищений и блаженства, был сооружен лянским императором У-ди и основан патриархом Вань-хуэем. Ажурною резьбой он напоминал монастырь Джетавана, красотой окружавшей его местности не уступал великолепию вымощенного золотом парка Вспомоществователя сирым. Ступени обители были выложены из белого нефрита, высокие беседки касались небес. Божественное благоухание сандала достигало девяти заоблачных сфер. Кругом ярусами высились постройки. До тысячи иноков вмещалось в главный храм, а по сторонам от него вздымались другие монастырские постройки, галереи, коридоры, и всюду царили блеск и чистота. Словом, настоящие небесные чертоги. Когда-то здесь били в гонги и колокола. «Сюда простерлось царство Буддово, вселенной центр», - все восклицали. Обитали в храме благочестивые монахи, и был он раем на грешной земле. Но шли годы, менялись порядки, и невежественные монахи, поправ устав, предались пьянству и мотовству. Из-за праздности и лени, их обуявшей, они совсем перестали убирать храм, и воцарилась в нем унылая тишина. Не приходили сюда больше желавшие посвятить себя служению Будде и верующие, и стоит он заброшенный и жалкий. Редкий гость заглядывает теперь в обитель, подрываемую прожорливыми змеями и крысами. Гуляет ветер, льют дожди, и одна за другою приходят в ветхость постройки, рушатся стены. А восстанавливать их никто и не помышляет. И так день за днем, из года в год. Нужно подогреть вина или вскипятить чаю - жгут ярко-красные рамы и полки, выйдет соль иль рис - выменивают на балки и перила. Ветер облупил позолоту с архатов, дождь в прах обратил статуи будд. Увы! Где некогда сверкало золото с бирюзою, там ныне поросший терновником с бурьяном пустырь. Да, все на свете цветет, а потом увядает. Однако кончается упадок, и на смену ему вновь приходит расцвет. На счастье, появился в обители почтенный настоятель Даоцзянь. Сей инок не мог безмятежно взирать, как рушится обитель Будды, и дал великий обет: бить челом всякому и, вызывая сострадание, вымаливать пожертвования, возбуждая благородные порывы души, просить хоть балку, колонну или стропила. Всякий, кто в усердии своем отдаст как сумму крупную, так и самую скромную, будет занесен в свиток благодетелей и, охраняемый всемогущим и чудотворным Буддою, насладится вечным счастьем и долгоденствием. Процветание рода продлится века и десятки веков. Уповая на всевидящее око хранителя монастыря, отец, сыновья его и внуки, сменяя друг друга, добьются высоких служебных постов и званий, прославят род, приумножат потомство и сделают его обладателем гор золота и серебра. Чего только ни пожелают они, все у них сбудется. Пусть раскроется щедрая натура у каждого, кто прочитает сие обращение.
С глубоким почтением и пр.»
Прочитав обращение, Симэнь сложил бумагу и завернул ее в парчовый платок, который вложил в папку и, завязав ее парчовыми тесемками, благоговейно положил на стол.
- Откровенно говоря, - сложив руки, обратился он к настоятелю, - хоть я и не считал себя человеком знатным, мое состояние составляет десятки тысяч. У меня военный пост и широкие связи. Правда, меня сильно беспокоило то, что в моем возрасте при шести женах в доме у меня не было наследника. Я обрекался сделать доброе дело, и вот в прошлом году шестая жена подарила мне сына. Теперь я счастлив вполне. В прошлый раз на проводах друзей я обратил внимание на разрушение храма и выразил желание пожертвовать на его восстановление. Симэнь Цин от своих слов не отказывается. Очень рад вашему визиту, отец настоятель.
Симэнь взял кисть и заколебался в нерешительности.
- Брат, раз у тебя есть усердие, - заговорил Боцзюэ, - возьми уж все расходы на себя, а? Ведь ради сына добро творишь. А при твоем достатке это не так уж много.
- Что ты, разве мне под силу? - держа кисть, рассмеялся Симэнь.
- Ну, в крайнем случае тысячу, - подбивал Боцзюэ.
Симэнь опять засмеялся.
- Нет, столько я не могу, - говорил он.
- Почтеннейший вы мой благодетель! - обратился к Симэню настоятель. - Мы, служители Будды, никогда не настаиваем. Таков уж наш устав. Все зависит от вашего усердия. Мы никого не принуждаем. Сколько можете, столько и дайте. Только я попросил бы вас, милостивый благодетель, ознакомить с обращением ваших родственников и друзей.
- Мудрость глаголет вашими устами, отец наставник! - воскликнул Симэнь. - Непременно ознакомлю, а сам жертвую пятьсот лянов.
Симэнь проставил сумму, и Даоцзянь благодарил его сложенными на груди руками.
- Все здешние придворные смотрители, правители области и уезда - мои друзья, - объяснял Симэнь. - Я их познакомлю с обращением и попрошу проявить усердие. Кто три или две сотни пожертвует, самое малое - сотню или полсотни. Так и соберутся нужные средства.
Симэнь устроил настоятелю постную трапезу и проводил его до ворот.
Да,
Должен благо совершать
Тот, кто благороден сам.
А от бед детей спасать
Надлежит всегда отцам.
А вот и стихи о жертвователях:
Ни золото, ни серебро,
Ни жемчуг, ни нефрит
С собой не понесешь к Яньло;
Лишь кто добро творит,
Кто счастлив бедностью своей,
Тот богача сто крат мудрей.
Когда бы долголетие
Купить было дано,
Тогда б тысячелетия
Прожить бы смог Дун Чжо;
Но только праведных труды
Приносят славные плоды.
Проводив настоятеля, Симэнь вернулся в залу и сел рядом с Боцзюэ.
- А я ведь как раз хотел за тобой, брат, послать, - начал Симэнь. - Кстати пришел. После приезда из столицы родные и друзья меня на пиры приглашали. Теперь я решил угощение устроить. Только собирался тебя задержать, а тут настоятель помешал.
- Вот это настоятель! - воскликнул Боцзюэ. - Глубокой веры человек! От его слов и меня душевный порыв охватил. Я-то с тобой вместе в благодетели попал.
- Это каким же образом? - удивился Симэнь. - Ты ведь ни гроша не выложил.
- Ишь ты какой! - засмеялся Боцзюэ. - А кто тебя подбивал на пожертвование? Не я ли?! Я, стало быть, и есть истинный благодетель. Ты, брат, должно быть, в буддийские каноны не заглядывал. А там сказано: первейшей важности благодеяние суть обет духовный, потом уж соблюдение заповедей и, наконец, денежное пожертвование. Я ж тебя уговорил, я вдохновил, выходит я духовный обет исполнил.
- Языком ты болтать мастак, вот что выходит, - засмеялся Симэнь.
Оба, ударив по столу, расхохотались.
- Я, брат, гостей обожду, - заметил Боцзюэ, - а если у тебя дела какие есть, обращайся к жене своей.
Симэнь оставил Боцзюэ и пошел в дальние покои. Тем временем Цзиньлянь, не зная, на ком бы сорвать зло, поворчала, поворчала и, сама того не замечая, оказалась во власти демона сна. Она несколько раз чихнула, пошла к себе в комнату и, едва добравшись до инкрустированной слоновой костью кровати, тотчас же заснула. Пинъэр с кормилицей и служанками, образовав круг, развлекали плакавшего Гуаньгэ. Юэнян и Сюээ готовили яства. К ним подошел Симэнь и рассказал, как открыл лист пожертвований на монастырь и какие на сей счет шутки отмачивал Боцзюэ. Женщины громко расхохотались. Только Юэнян, порядочная и скромная, воздержалась от смеха и, ограничившись скупыми замечаниями, сразу урезонила Симэня.
Да,
Разумная жена,
Как утренний петух,
Заставит мужа рано пробудиться.
В словах она нежна,
Они ласкают слух,
Помогут от пороков исцелиться.
Что же ему сказала Юэнян?
- Брат, - обратилась она к мужу, - тебе в жизни сильно повезло. У тебя появился наследник. Ты обрекся на благое дело. Такое счастье должно радовать всю нашу семью. Но, как видно, благие намерения появляются у тебя крайне редко, зато дурных - хоть отбавляй. Пора бы уж тебе бросить пирушки да гулянки, деньгами не швырять, непотребные связи не заводить и распутству не предаваться. Лучше посвяти себя благим делам, хотя бы во имя счастья младенца-сына.
- Ты, мать, вижу, опять за свое! - засмеялся Симэнь. - А ведь как в единой природе неразрывны свет и тьма, так же естественно соединяются мужчина и женщина. Все тайные связи в этой жизни предопределены в прошлых рождениях и записаны в книге брачных уз. И вообще, разве вся эта житейская суета от развращенности, от необузданности страстей?! Да я слыхал, сам Будда и тот не в силах сдержаться: золото ему подавай - дороги в раю мостить. Даже в аду деньгами не брезгуют. Вот я пожертвовал - доброе дело сделал. Теперь хоть над Чанъэ насилие соверши или с Ткачихой по согласию сойдись, соблазни Сюй Фэйцюн, разврати дочерей самой Матери-Владычицы Запада, не поубавится моих несметных богатств.
- Да, собака дерьмо ест да только облизывается, - засмеялась Юэнян. - Черного кобеля, говорят, не отмоешь добела.
Пока они смеялись, вошла монахиня Ван. Вместе с ней пришла и монахиня Сюэ с коробкой в руках. Обе поспешили к Юэнян и, пожелав ей счастья, поклонились Симэню.
- И вы, батюшка, дома? - протянула Ван. - А я с тех пор никак к вам не выберусь. Все дела какие-то. Давно вас, батюшка, не видала - соскучилась. Вот и пришла проведать. И мать Сюэ с собой привела.
Мать Сюэ, надобно сказать, попала в монахини совсем не с малых лет. В молодые годы была она замужем и жила как раз напротив монастыря Гуанчэн - Обширного свершения, промышляя продажей лепешек. Немного погодя торговля захирела, и молодуха не устояла: начала кокетничать с монастырскими послушниками. Сперва разговоры да намеки, а потом и объятия. Распалила она у монахов страсти. Только бывало муж за ворота, а она уж с монахами путается. Их человек, должно быть, шесть к ней хаживало. Один ее пампушками и каштанами угощает, другой головные украшения да шпильки преподносит, третий деньгами одаривает. Находились и такие, кто пожертвованный холст из монастыря таскал, а она им себе ноги бинтовала. Муж о похождениях жены и ведать не ведал. Когда же он захворал и умер, она, давно уже близкая к монастырям, сама стала монахиней. Читать молитвы и проповеди ходила больше в дома родовитые и знатные. Немалые деньги загребала она и как сводня. Ее то и дело приглашали блудницы, желавшие найти любовников, и она сводила их с монахами. Когда она прослышала о богатом Симэне и его многочисленных женах, ей захотелось погреть руки и около них. Вот почему она и проторила к Симэню дорожку, а он и знать того не знал, что надо пуще всего остерегаться монахинь буддийских и даосских, гадалок, знахарок и чародеек, свах, посредниц, своден и повивальных бабок, которых нельзя и близко к порогу подпускать.
Да,
Была помоложе - притон содержала,
Буддийских монахов сама ублажала,
Потом в одеянии строгой монашки
Грешила, у Будды просила поблажки.
В повязке, как водится, бритоголова,
В халате с опушкою желтой махровой
Подолгу, бывало, стоит у ворот,
Приглядистых, денежных путников ждет.
Прохожий задержится - худо бедняжке:
Увязнет в вертепе блудницы - монашки,
И словно бы тина его засосет,
Здесь живо мошну он свою растрясет.
А вот еще песенка, тоже к ней подходит:
Хотя у инокини голова гола,
Но юношу на ночку в келью увлекла.
Тут собралось монашек лысых трое -
Хвалу поют; отец-наставник им глава…
Гремит кровать,
как гонг, молитве вторя.
Монахиня Сюэ раскрыла коробку.
- Ничего у нас нет, чтобы почтить вас, наша благодетельница, - начала она. - Примите эти фрукты. Они были принесены Будде. Совсем свежие.
- К чему эти хлопоты! - говорила Юэнян. - Приходите, когда только пожелаете.
Цзиньлянь, пробудившись ото сна, услыхала разговор и решила пойти послушать. Пинъэр возилась с ребенком, когда появилась монахиня Ван, и тоже стала собираться, чтобы посоветоваться насчет Гуаньгэ. Они вместе вошли в покои Юэнян. После взаимных приветствий все сели. Пинъэр еще не знала о благодеянии, и Симэнь опять стал рассказывать, как ради благополучия сына он открыл лист пожертвований. Выведенная из себя Цзиньлянь немного поворчала и поспешно удалилась к себе.
Мать Сюэ встала и сложила руки на груди.
- О Будда милостивый! - воскликнула она. - Ваше великое усердие, батюшка, пошлет вам тысячелетнее благоденствие. Пятеро сыновей ваших и две дочери будут жить рядом с вами в мире и согласии. Но я вот что еще хочу вам посоветовать, достопочтенный вы наш покровитель. Подвиг этот больших затрат не повлечет, а счастье принесет безмерное. Эта ваша благостыня, милостивейший благодетель, затмит и подвиг самого Гаутамы, постигавшего Учение в Снежных горах, почтенного Кашьяпы, который, распустив волосы, спал прямо на сырой земле, и Второго Патриарха, бросившегося со скалы на съедение тиграм, и досточтимого Вспомоществователя сирым, умостившего парк Джатавана чистым золотом.
- Прошу вас, матушка, - Симэнь засмеялся, - присядьте и скажите, что это за подвиг такой. И я свершу его по вашему совету.
- Наш Патриарх Будда, - начала монахиня Сюэ, - оставил нам «Сутру заклинаний-дхарани», священный канон в одном свитке, где содержатся наставления верующим, стремящимся попасть в Чистую землю на Западе. Ведь сказал Будда, что нелегко попасть ни на третье или четвертое небо созерцанья, ни на небо Трайястримшас или Тушита, ни на небо Великой Сети или Бучжоу. Только в Западной Обители Высшего блаженства, откуда видел сам Будда Амида, не бывает ни весны, ни лета, ни осени, ни зимы, не дует холодный ветер и не палит удушливый зной. Там стоит круглый год приятная теплая весна, и нет там ни мужчин, ни женщин, ни мужей, ни жен. Живут люди на золотом лотосе среди Озера Семи сокровищ.
- Так какой же величины этот лотос, раз люди на нем живут? - перебил ее Симэнь. - А как ветер подует, тогда что? Поскользнулись и - бултых! - прямо в воду?
- Вам, батюшка, должно быть известно, как в писании сказано, - разъясняла Сюэ. - Во Царствии Буддовом каждые пятьсот ли за одну йоджану. считаются. А лотос тот вырос превеликий, преогромный - целых пятьсот йоджан в окружности. Там дорогие одежды являются по одному желанию, яства небом даруются, не смолкает пенье райских птиц - дивное, как стройный хор свирелей. Словом, прелестный, чудный мир. Правда, людям смертным путь туда неведом, посему они относятся к нему без особой веры и благоговения. Вот и завещал Патриарх сей канон, наставляя верующих молиться с усердием, дабы уготовили себе рай на западе и лицезрели самого Будду Амиду. С тех пор миллионы веков из поколения в поколение не перестает вращаться колесо перерождений Вот что изрек Патриарх: всякий, кто будет либо читать, либо печатать или переписывать от руки сей канон и распространит его среди десятков тысяч, обретет блаженство безмерное. А в него входят и молитвы о спасении младенцев. Одним словом, каждому, кто растит детей и желает им счастья, как раз на этом благородном поприще и надобно проявить свое усердие. И доски с текстом канона, на счастье, уцелели. Нужно только найти благодетеля, который взял бы на себя печатание. Прошу вас, батюшка, не откажите в милости. Сей же час напечатали бы и переплели как полагается. И тогда разошлась бы священная книга по всему свету в тысячах копий, и был бы зачтен вам, как жертвователю, подвиг поистине великий и беспримерный.
- Дело это не ахти какое трудное, - заметил Симэнь. - Надо только наперед знать, сколько пойдет на каждый канон бумаги, во сколько обойдется работа печатников с переплетчиками и какое количество копий будет выпущено. Как будет смета, так можно и к делу приступить.
- Вы меня не поняли, милостивый благодетель, - продолжала свое монахиня. - Какие там могут быть еще сметы и расчеты?! С вас сейчас требуется всего-навсего девять лянов печатникам. И пусть себе трудятся. А как напечатают тысячи или десятки тысяч копий, переплетут по всем правилам, тогда заодно и рассчитают, сколько стоит работа, сколько бумага. К чему сейчас голову ломать. Тогда и доплатите остальное.
Пока шел этот оживленный разговор, Симэня повсюду разыскивал Чэнь Цзинцзи. Дайань сказал ему, что хозяин в покоях Юэнян. Цзинцзи вошел в крытую галерею, где весьма кстати обнаружил Цзиньлянь, одиноко стоявшую у перил, мрачную и сердитую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210