От меня отвернулась жена и хозяйка. Но я не в силах расстаться с Цзиньлянь. Мы давно не видались. Нам даже весточкой обменяться не дают. Вот я и хотел бы попросить тебя, мамаша. Не передала бы ты ей мое послание? - Цзинцзи достал из рукава лян серебра. - А это тебе на чай сгодится.
- Где этакое видано, чтобы зять с тещей заигрывал, а? - ударяя в ладоши, рассмеялась Сюэ. - Такое редко встретишь. Скажи мне, зятюшка, только правду скажи. Как это тебе все-таки удалось ее заполучить?
- Тише, мамаша, и довольно шутить, - сказал Цзинцзи. - Вот я письмо принес. Передай его при случае ей, ладно?
- Кстати я еще и хозяюшку не видала, как она из монастыря воротилась, - беря письмо, заметила Сюэ. - Заодно и к ней, стало быть, загляну.
- А где я ответ получу? - спросил Чэнь.
- В лавку занесу.
Цзинцзи сел на осла и поехал домой.
На другой же день тетушка Сюэ забрала свою корзину с искусственными цветами и направилась прямо к дому Симэнь Цина. Первым делом она навестила Юэнян. Посидела немного у нее, потом пошла к Мэн Юйлоу, а уж от нее к Цзиньлянь.
Цзиньлянь тем временем ела кашу. Вид у нее был крайне печальный.
- Матушка, дорогая моя! Ну к чему так грустить и убиваться?! - успокаивала ее Чуньмэй. - Ведь, сказывали, и бессмертная Хэ Сяньгу себе мужа заводила. Сплетни, матушка, они всегда ходят. Только нечего к ним прислушиваться. И древние святые жили не без греха, что ж говорить о простых смертных, вроде нас с вами. Хозяин вон умер, а у хозяйки сын на свет появился. Ну так что же? Значит, и ее судить, да? Ей теперь не до наших сердечных дел. Так что успокойся! И небо падать начнет, силачи найдутся - подопрут. А что живому человеку нужно! Наслажденье вкусил, значит, день не зря прожил. - Чуньмэй принесла подогретого вина и налила Цзиньлянь. - Выпейте чарочку тепленького, матушка, развейте тоску. - Тут горничная заметила снаружи у крыльца кобеля с сукой и продолжала. - Вон погляди, всякая тварь к радостям жизни стремится. Так неужто человек должен их отвергать?!
Когда они пили вино, появилась тетушка Сюэ.
- Вы, матушка, вижу, с горничной своей живете не тужите, - отвешивая поклон, заговорила, улыбаясь, старуха. Она посмотрела на пару собак и продолжала. - Счастье в дом стучится. Глядите! Всю тоску как рукой снимут.
И тетушка Сюэ опять поклонилась.
- Совсем пропала! - говорила Цзиньлянь. - Каким ветром тебя занесло, мамаша?
Она предложила гостье присаживаться.
- Я и сама не знаю, чем все время занималась, да только и без дела не сидела, - отвечала Сюэ. - Вон матушка Старшая успела в горной обители помолиться, а я и ее с опозданием навестила. Обиделась она на меня. У матушки Третьей побывала. Взяла она у меня два зимородковых цветка и ободок. Какая же она добрая! Тут же восемь цяней серебра и отвесила. Зато матушка Сюээ еще в восьмой луне две пары шелковых цветов взяла, два цяня серебра должна осталась. До сих пор не отдает. На жизнь, мол, не хватает. Ну и скупа! А вы-то, матушка, что же там не были?
- Плохо себя чувствую эти дни, - пояснила Цзиньлянь. - Никуда не выхожу.
Чуньмэй налила гостье чарку вина.
- Не успела придти, как вином угощают, - торопливо отвешивая поклон, проговорила Сюэ.
- Это чтоб тебе, мамаша, поскорее младенцем обзавестись, - заметила Цзиньлянь.
- Нет уж, мое время отошло. А вот невестка моя, Цзинь Старшая, недавно опять нас порадовала. Два месяца как родила. А вам, матушка, скучно небось, как не стало батюшки-то?
- Лучше не говори! - отозвалась Цзиньлянь. - Когда был жив сам, все шло как полагается, а теперь все нам одни мученья да страдания. Правду сказать, народу у нас много и языков не меньше. А как родился у Старшей сын, так она будто переродилась. На нас смотрит как на чужих. Мне и так-то нездоровится, а тут еще сплетни поползли. Вот и не хожу туда.
- Все наша Цюцзюй, рабское отродье, натворила! - вставила Чуньмэй. - Каких только небылиц на мою матушку не наговорила. И меня-то впутала. Вот смутьянка!
- Да ведь она ж всего-навсего служанка! - недоумевала Сюэ. - Как у нее наглости хватило так с хозяйкой обходиться, а? Знай сверчок свой шесток. Это еще что за выходки такие!
- Ступай погляди! - обратилась Цзиньлянь к Чуньмэй. - Не подслушивает ли и на этот раз рабское отродье?
- Она на кухне рис выбирает, худая бадья! - отвечала горничная. - Рабское отродье, мешок дырявый! Все из нее наружу вылезает.
- Пока нет посторонних, я вам, матушка, вот что хочу сказать, - начала тетушка Сюэ. - Был у меня вчера зятюшка Чэнь. Так, мол, и так. Она, говорит, негодяйка, языком своим все дело расстроила. Хозяйка его, зятюшку-то, не один раз отчитывала. Ворота и двери на запоре держит, за одеждой и лекарствами ходить не велит. Слуг посылает. Жену его в восточный флигель переселила, а та даже обед ему в лавку носить перестала. Проголодаюсь, говорит, к дяде Чжану обедать иду. На что ж это похоже! Слугам разрешено ходить, а зятю, выходит, нет доверия. Так с вами, матушка, никак и повидаться-то не может. Вот и попросил меня передать вам письмецо. Просил низко кланяться и не тосковать. Да и чего вам теперь, матушка, бояться, когда помер хозяин? Пора, небось, и о себе подумать. Надо случаем пользоваться, матушка, да себя показать. А то ведь что получается? Иной раз мы благовония зажечь боимся - дым, мол, пойдет. А другой пожар устроит, да ему с рук сойдет.
Тетушка Сюэ достала запечатанное послание Цзинцзи и вручила его Цзиньлянь. Та разорвала конверт, но вместо письма нашла романс на мотив «Туфелек алый узор»:
«Я варварами окружен,
Сгораю в их огне,
Под Голубым мостом сражен
Волной, лежу на дне.
Молва вольна, как ветра шум -
Предвестница беды,
И, пусть я больше не грешу, -
Не сдуть ее следы.
Чем тайно умирать с тоски,
Открыто жить хочу,
Ведь ветры - злые языки
Всегда молотят чушь.
Милостивой государыне сестрице Шестой от Цзинцзи с нижайшим поклоном».
Цзиньлянь прочитала послание и спрятала его в рукав.
- Он ждет ответа, - сказала Сюэ. - Черкнули бы несколько слов, а то не поверит, что передала.
Цзиньлянь велела горничной угостить тетушку Сюэ вином, а сама удалилась в спальню. Наконец, она вынесла белый шелковый платок и золотое кольцо. На платке был написан романс. Он гласил:
Ради тебя
я в страхе жила,
Ради тебя
нарушен обет.
Мне без тебя
и жизнь не мила,
Мне без тебя
радости нет.
Из-за тебя
румяна в окно
Брошу, скорбя;
отвергну совет,
Губит меня
холопка давно,
Гибну, любя
от боли и бед.
Цзиньлянь аккуратно сложила платок и протянула его тетушке Сюэ.
- Передай от меня поклон и пусть крепится, - наказала она. - А к дяде Чжану ходить - только ему надоедать. Нас же будет винить. Скажет, у тестя, мол, торгует, а у меня обедает. Подумает, что у нас уж и накормить нечем. Пусть лучше, как проголодается, возьмет денег в лавке да купит себе. С приказчиком поест. Скажи ему, если он будет дуться и не показываться в доме, то решат, что боится и совесть нечиста.
- Все скажу, - пообещала Сюэ.
Цзиньлянь наградила ее пятью цянями серебра и проводила.
Тетушка Сюэ направилась прямо в лавку. Разыскав Цзинцзи, она отвела его в сторону и передала сложенный платок.
- Матушка Пятая не велит вам серчать и дуться, - начала она. - Надо, говорит, в дом заходить. А у дяди Чжана она вам обедать не советует, чтобы не надоедать человеку. - Тут она показала Цзинцзи пять цяней и продолжала. - Это она мне дала. Я ведь от вас ничего не утаиваю. А то как встретитесь после долгой-то разлуки, скажет она вам про серебро, - не будешь знать, куда глаза деть.
- Не знаю, как мне тебя благодарить, мамаша, за все твои хлопоты, - проговорил Цзинцзи и отвесил Сюэ низкий поклон.
Тетушка уже пошла к себе, но вскоре вернулась.
- Чуть было не забыла сказать! - воскликнула она. - Дело-то какое! Только я от матушки Старшей, стало быть, вышла, посылает она мне вдогонку Сючунь. Хозяйка, говорит, просит зайти. Захожу. Вечером, говорит, приди забери Чуньмэй. Продать решила. Она, говорит, вам сводней служила. Вместе, говорит, со своей хозяйкой любовника ублажала. Вот дело-то какое!
- Тогда оставь ее пока у себя, матушка, - попросил Цзинцзи. - А я на днях к вам зайду, поговорю с ней.
С тем тетушка Сюэ и ушла.
Когда же настал вечер, и на небе взошел месяц, Сюэ и в самом деле явилась в покои Юэнян за Чуньмэй.
- Я ведь тебе за нее тогда шестнадцать лянов серебра заплатила, - без лишних слов заявила Юэнян. - За ту же цену и продаю. - и она обернулась к Сяоюй. - Ступай вели ей собраться. Да проследи, чтобы никаких вещей с собой не брала. Я ее без нарядов продаю.
Тетушка Сюэ проследовала к Цзиньлянь.
- Вот ведь как дело-то обернулось! - начала Сюэ. - Матушка Старшая велела мне сестрицу Чуньмэй забрать. Она, говорит, заодно с вами, дорогая вы моя, зло творила, любовника завела. Заломила прежнюю цену и ни в какую!
Услышала Цзиньлянь, что у нее отбирают горничную Чуньмэй, вытаращила глаза и остолбенела, будучи не в силах слова вымолвить. Глаза ее наполнились слезами.
- Мамаша! - воскликнула она, наконец. - Видишь, какие муки нам без мужа переживать приходится! А давно ль мы его хоронили! И уж отнимают у меня наперсницу. До чего ж она все-таки бессердечная, наша хозяйка! Нет у нее любви к человеку - одна самонадеянность. Вон у Ли Пинъэр сын и полутора лет не прожил да помер. А этот и оспой-то еще не болел. Кто знает, что ему уготовано? А она уж заносится - Небо затмила!
- Разве он оспой не переболел? - спросила Сюэ.
- Какое там! Ему года нет.
- А с сестрицей Чуньмэй батюшка, говорят, тоже ложе делил? - спросила Сюэ.
- Ложе делил!!! - воскликнула Цзиньлянь. - Да он ее на руках носил, берег пуще глаза. Она бывало слово скажет, а ему десять слышатся. Одно попросит, а он ей десять подносит. Он ее выше хозяйки дома ставил. Та бывало велит слуге десяток палок всыпать, а батюшка в угоду Чуньмэй пятью ограничится.
- Вот оно что! - протянула Сюэ. - Не права, значит, хозяйка. Раз хозяин так выделял и ублажал барышню, надо было разрешить ей взять с собой сундуки и корзины. А то и нарядов не возьми - нагая ступай. Так-то и перед соседями неловко.
- Так она тебе и сказала - пусть наряды оставит? - спрашивала Цзиньлянь.
- Ну да! Велела Сяоюй посмотреть, чтобы никаких нарядов не взяла.
Их разговор услыхала Чуньмэй, но даже слезинки не уронила.
- Ну зачем вы плачете, матушка? - обратилась она к плачущей хозяйке. - Я уйду, а вы потерпите. Не то себе хуже наделаете. Заболеете еще, а ходить будет некому. Я-то, ладно, и без нарядов обойдусь. Исстари повелось: настоящий мужчина не питается подаяньем, настоящая женщина не красуется в приданом.
В это время появилась Сяоюй.
- Матушка Пятая, хотите верьте, хотите нет, - обратилась она к Цзиньлянь. - Хозяйка моя все шиворот-навыворот делает. Ведь сколько лет вам верно служила сестрица Чуньмэй! Вы только хозяйке моей ничего не говорите. Достаньте, матушка, сестрицын сундук да выберите из нарядов что получше, а узел пусть тетушка Сюэ вынесет. У Чуньмэй хоть о вас память будет. Ведь сколько лет под одной крышей прожили!
- Какое у тебя доброе сердце, сестрица дорогая! - заметила Цзиньлянь.
- Никому не дано судьбу предугадать! - отвечала Сяоюй. - Все мы, как лягушки иль сверчки, на одном клочке земли суетимся. Убьют зайца, и лиса пригорюнится. Всякая живая тварь близкому радеет.
Достали они сундук Чуньмэй. Ей отдали платки, головные цветы из перьев зимородка и шпильки. Цзиньлянь выбрала туфельки и два комплекта одежды из узорной тафты и атласа. Навязали большой узел. От себя лично Цзиньлянь поднесла горничной шпильки, серьги и кольца. Сяоюй вынула из прически пару шпилек и тоже подарила Чуньмэй. А все остальное - серебряные сетки для волос с кистями, кофты и юбки из расшитой цветами золотой парчи - оставили в сундуке, который был перенесен в покои Юэнян.
Чуньмэй поклонилась на прощание своей хозяйке, а Сяоюй со слезами на глазах вышла проводить ее за ворота. Цзиньлянь велела Чуньмэй проститься с Юэнян и остальными хозяйками, но Сяоюй замахала рукой. Чуньмэй, глядя в спину впереди идущей тетушки Сюэ, шествовала к воротам уверенной походкой и даже не повернула головы.
Проводив Чуньмэй за ворота, Сяоюй вернулась доложить Юэнян.
- В одном платье отправилась, - говорила она, - никаких нарядов не дали.
Удалилась к себе в спальню Цзиньлянь. Всегда рядом с ней была горничная. Как близки они были, какие вели задушевные беседы! И вот ее не стало. Без нее покои сразу как-то опустели и осиротели. Цзиньлянь не выдержала и громко зарыдала.
Тому свидетельством стихи:
Единство близких нынче раскололось,
Еще звенит в ушах привычный голос.
С тобою в спальне больше ни души,
Лишь сердце горько сетует в тиши.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
СЮЭЭ ПОДГОВАРИВАЕТ ИЗБИТЬ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ
СТАРУХА ВАН С ВЫГОДОЙ ДЛЯ СЕБЯ СВАТАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ
Довольство жизнью полным быть не может,
Но щедростью пусть будешь ты приметен,
Умей ценить разумные советы,
Держись вдали от сплетников и сплетен.
Живем, как на подмостках балагана…
Людей коварных избегай упорно.
Сердечной умной женщине доверясь,
Боль за улыбкою не прячь притворной.
Итак, загрустила Пань Цзиньлянь, когда отняли у нее Чуньмэй, но не о том пойдет речь.
Расскажем о Чэнь Цзинцзи. На другой день утром он сделал вид, что отправляется к должникам, а сам верхом поехал прямо к тетушке Сюэ. Она оказалась дома и пригласила гостя. Цзинцзи привязал осла и, войдя в дом, отпил чаю. Чуньмэй находилась во внутренней комнате.
- Чем могу вам служить, зятюшка? - притворяясь непонимающей, спросила хозяйка.
- Да я должников тут объезжал, вот и решил заглянуть, - проговорил Цзинцзи. - Ты ведь, мамаша, у нас вчера горничную взяла. Она еще у тебя?
- Пока у меня, - отвечала Сюэ. - Еще не отправила к новому хозяину.
- Раз она у тебя, я хотел бы ее видеть. Мне с ней надо поговорить.
- Дорогой зятюшка! - не без ехидства начала Сюэ. - А что мне теща твоя вчера наказывала? Ни в коем случае не велела вас пускать. Чтобы у меня, говорит, ни разговоров, ни свиданий не устраивать. Раз, говорит, вместе зло творили, всю грязь наружу вылили, я ее и хочу продать. Так что отправляйтесь-ка, зятюшка, подобру-поздорову пока не поздно, а то она, чего доброго, слугу проведать подошлет. Наябедничает хозяйке, беды не оберешься. Мне тогда к вашим воротам лучше близко не подходить.
Цзинцзи захихикал и достал из рукава лян серебра.
- Вот тебе на чай, мамаша, - сказал он. - Возьми! Потом еще отблагодарю.
У тетушки Сюэ при виде серебра даже зрачки расширились.
- Дорогой мой зятюшка! - говорила она. - У вас самого, небось, с деньгами туговато. Меня вы только отблагодарите, а я вот что попрошу. В конце прошлого года заложила я у вас две пары цветастых подушек. Год выходит, и с процентами с меня, наверно, восемь цяней причитается. Вот вы подушки-то мне бы и вернули, а?
- Это пустяк! - заверил ее Цзинцзи. - Завтра же разыщу и принесу.
Тетушка Сюэ пригласила гостя во внутреннюю комнату, где находилась Чуньмэй, а невестке Цзинь Старшей велела готовить закуски.
- Я пойду сладкого к чаю возьму, - сказала она и пошла купить кувшин вина, мяса, маринованной рыбы и прочей снеди, чтобы угостить Чуньмэй и Цзинцзи.
- А ты хорош, зятюшка! - воскликнула Чуньмэй, завидев Цзинцзи. - Палач! Вот ты кто! Это ты завел нас с матушкой в тупик. Ты опозорил. Из-за тебя нас в доме возненавидели. Ты все наделал!
- Сестрица, дорогая! - уговаривал ее Цзинцзи. - Раз тебя держать перестали, значит и мне недолго оставаться. Рыба стремится, где глубже, а человек - где лучше. Попроси как следует мамашу Сюэ, чтобы за хорошего человека посватала. Мне еще тяжелей! Квашеному луку не видать широко поля. Мне в Восточную столицу к отцу собираться придется. С ним буду совет держать. А как ворочусь, разведусь с женой. Только прежде вытребую сундуки с добром, которые у них на хранение были поставлены.
Едва они успели поговорить, как появилась с покупками тетушка Сюэ и стала накрывать стол.
Чуньмэй и Цзинцзи сели рядом, выпивали и вели беседу. Две чарки за компанию с ними осушила и хозяйка. Так, слово за слово, завели разговор про У Юэнян.
- Какая она жестокая! - сокрушалась Сюэ. - Такую красавицу продает, и даже ни одежонки, ни шпилек, ни колец не смей взять. Неужели не совестно? Хотя бы о чести дома подумала. Как, мол, она новому хозяину покажется. Да еще прежнюю цену заламывает. А возьми вон чистую воду, перелей из чашки в чашку, и то, как ни говори, замутится. До чего ж скупа! Спасибо, Сяоюй пожалела. Дала кое-какие вещи забрать. А то ведь на люди-то не в чем выйти.
Когда они захмелели, тетушка Сюэ велела невестке Цзинь Старшей унести ребенка и оставила их в комнате одних.
Да,
Чисты прозрачны облака -
Там фениксы уста в устах.
Глубоководная река -
Там пара уток на волнах.
Увы, боюсь, мне в полной мере
Не описать весны красот.
Открылись к наслажденью двери,
И завязался счастья плод.
После недолгих утех они простились. Нелегко им было расставаться, но тетушка Сюэ, опасаясь, как бы Юэнян не подослала слугу, торопилась выпроводить Цзинцзи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
- Где этакое видано, чтобы зять с тещей заигрывал, а? - ударяя в ладоши, рассмеялась Сюэ. - Такое редко встретишь. Скажи мне, зятюшка, только правду скажи. Как это тебе все-таки удалось ее заполучить?
- Тише, мамаша, и довольно шутить, - сказал Цзинцзи. - Вот я письмо принес. Передай его при случае ей, ладно?
- Кстати я еще и хозяюшку не видала, как она из монастыря воротилась, - беря письмо, заметила Сюэ. - Заодно и к ней, стало быть, загляну.
- А где я ответ получу? - спросил Чэнь.
- В лавку занесу.
Цзинцзи сел на осла и поехал домой.
На другой же день тетушка Сюэ забрала свою корзину с искусственными цветами и направилась прямо к дому Симэнь Цина. Первым делом она навестила Юэнян. Посидела немного у нее, потом пошла к Мэн Юйлоу, а уж от нее к Цзиньлянь.
Цзиньлянь тем временем ела кашу. Вид у нее был крайне печальный.
- Матушка, дорогая моя! Ну к чему так грустить и убиваться?! - успокаивала ее Чуньмэй. - Ведь, сказывали, и бессмертная Хэ Сяньгу себе мужа заводила. Сплетни, матушка, они всегда ходят. Только нечего к ним прислушиваться. И древние святые жили не без греха, что ж говорить о простых смертных, вроде нас с вами. Хозяин вон умер, а у хозяйки сын на свет появился. Ну так что же? Значит, и ее судить, да? Ей теперь не до наших сердечных дел. Так что успокойся! И небо падать начнет, силачи найдутся - подопрут. А что живому человеку нужно! Наслажденье вкусил, значит, день не зря прожил. - Чуньмэй принесла подогретого вина и налила Цзиньлянь. - Выпейте чарочку тепленького, матушка, развейте тоску. - Тут горничная заметила снаружи у крыльца кобеля с сукой и продолжала. - Вон погляди, всякая тварь к радостям жизни стремится. Так неужто человек должен их отвергать?!
Когда они пили вино, появилась тетушка Сюэ.
- Вы, матушка, вижу, с горничной своей живете не тужите, - отвешивая поклон, заговорила, улыбаясь, старуха. Она посмотрела на пару собак и продолжала. - Счастье в дом стучится. Глядите! Всю тоску как рукой снимут.
И тетушка Сюэ опять поклонилась.
- Совсем пропала! - говорила Цзиньлянь. - Каким ветром тебя занесло, мамаша?
Она предложила гостье присаживаться.
- Я и сама не знаю, чем все время занималась, да только и без дела не сидела, - отвечала Сюэ. - Вон матушка Старшая успела в горной обители помолиться, а я и ее с опозданием навестила. Обиделась она на меня. У матушки Третьей побывала. Взяла она у меня два зимородковых цветка и ободок. Какая же она добрая! Тут же восемь цяней серебра и отвесила. Зато матушка Сюээ еще в восьмой луне две пары шелковых цветов взяла, два цяня серебра должна осталась. До сих пор не отдает. На жизнь, мол, не хватает. Ну и скупа! А вы-то, матушка, что же там не были?
- Плохо себя чувствую эти дни, - пояснила Цзиньлянь. - Никуда не выхожу.
Чуньмэй налила гостье чарку вина.
- Не успела придти, как вином угощают, - торопливо отвешивая поклон, проговорила Сюэ.
- Это чтоб тебе, мамаша, поскорее младенцем обзавестись, - заметила Цзиньлянь.
- Нет уж, мое время отошло. А вот невестка моя, Цзинь Старшая, недавно опять нас порадовала. Два месяца как родила. А вам, матушка, скучно небось, как не стало батюшки-то?
- Лучше не говори! - отозвалась Цзиньлянь. - Когда был жив сам, все шло как полагается, а теперь все нам одни мученья да страдания. Правду сказать, народу у нас много и языков не меньше. А как родился у Старшей сын, так она будто переродилась. На нас смотрит как на чужих. Мне и так-то нездоровится, а тут еще сплетни поползли. Вот и не хожу туда.
- Все наша Цюцзюй, рабское отродье, натворила! - вставила Чуньмэй. - Каких только небылиц на мою матушку не наговорила. И меня-то впутала. Вот смутьянка!
- Да ведь она ж всего-навсего служанка! - недоумевала Сюэ. - Как у нее наглости хватило так с хозяйкой обходиться, а? Знай сверчок свой шесток. Это еще что за выходки такие!
- Ступай погляди! - обратилась Цзиньлянь к Чуньмэй. - Не подслушивает ли и на этот раз рабское отродье?
- Она на кухне рис выбирает, худая бадья! - отвечала горничная. - Рабское отродье, мешок дырявый! Все из нее наружу вылезает.
- Пока нет посторонних, я вам, матушка, вот что хочу сказать, - начала тетушка Сюэ. - Был у меня вчера зятюшка Чэнь. Так, мол, и так. Она, говорит, негодяйка, языком своим все дело расстроила. Хозяйка его, зятюшку-то, не один раз отчитывала. Ворота и двери на запоре держит, за одеждой и лекарствами ходить не велит. Слуг посылает. Жену его в восточный флигель переселила, а та даже обед ему в лавку носить перестала. Проголодаюсь, говорит, к дяде Чжану обедать иду. На что ж это похоже! Слугам разрешено ходить, а зятю, выходит, нет доверия. Так с вами, матушка, никак и повидаться-то не может. Вот и попросил меня передать вам письмецо. Просил низко кланяться и не тосковать. Да и чего вам теперь, матушка, бояться, когда помер хозяин? Пора, небось, и о себе подумать. Надо случаем пользоваться, матушка, да себя показать. А то ведь что получается? Иной раз мы благовония зажечь боимся - дым, мол, пойдет. А другой пожар устроит, да ему с рук сойдет.
Тетушка Сюэ достала запечатанное послание Цзинцзи и вручила его Цзиньлянь. Та разорвала конверт, но вместо письма нашла романс на мотив «Туфелек алый узор»:
«Я варварами окружен,
Сгораю в их огне,
Под Голубым мостом сражен
Волной, лежу на дне.
Молва вольна, как ветра шум -
Предвестница беды,
И, пусть я больше не грешу, -
Не сдуть ее следы.
Чем тайно умирать с тоски,
Открыто жить хочу,
Ведь ветры - злые языки
Всегда молотят чушь.
Милостивой государыне сестрице Шестой от Цзинцзи с нижайшим поклоном».
Цзиньлянь прочитала послание и спрятала его в рукав.
- Он ждет ответа, - сказала Сюэ. - Черкнули бы несколько слов, а то не поверит, что передала.
Цзиньлянь велела горничной угостить тетушку Сюэ вином, а сама удалилась в спальню. Наконец, она вынесла белый шелковый платок и золотое кольцо. На платке был написан романс. Он гласил:
Ради тебя
я в страхе жила,
Ради тебя
нарушен обет.
Мне без тебя
и жизнь не мила,
Мне без тебя
радости нет.
Из-за тебя
румяна в окно
Брошу, скорбя;
отвергну совет,
Губит меня
холопка давно,
Гибну, любя
от боли и бед.
Цзиньлянь аккуратно сложила платок и протянула его тетушке Сюэ.
- Передай от меня поклон и пусть крепится, - наказала она. - А к дяде Чжану ходить - только ему надоедать. Нас же будет винить. Скажет, у тестя, мол, торгует, а у меня обедает. Подумает, что у нас уж и накормить нечем. Пусть лучше, как проголодается, возьмет денег в лавке да купит себе. С приказчиком поест. Скажи ему, если он будет дуться и не показываться в доме, то решат, что боится и совесть нечиста.
- Все скажу, - пообещала Сюэ.
Цзиньлянь наградила ее пятью цянями серебра и проводила.
Тетушка Сюэ направилась прямо в лавку. Разыскав Цзинцзи, она отвела его в сторону и передала сложенный платок.
- Матушка Пятая не велит вам серчать и дуться, - начала она. - Надо, говорит, в дом заходить. А у дяди Чжана она вам обедать не советует, чтобы не надоедать человеку. - Тут она показала Цзинцзи пять цяней и продолжала. - Это она мне дала. Я ведь от вас ничего не утаиваю. А то как встретитесь после долгой-то разлуки, скажет она вам про серебро, - не будешь знать, куда глаза деть.
- Не знаю, как мне тебя благодарить, мамаша, за все твои хлопоты, - проговорил Цзинцзи и отвесил Сюэ низкий поклон.
Тетушка уже пошла к себе, но вскоре вернулась.
- Чуть было не забыла сказать! - воскликнула она. - Дело-то какое! Только я от матушки Старшей, стало быть, вышла, посылает она мне вдогонку Сючунь. Хозяйка, говорит, просит зайти. Захожу. Вечером, говорит, приди забери Чуньмэй. Продать решила. Она, говорит, вам сводней служила. Вместе, говорит, со своей хозяйкой любовника ублажала. Вот дело-то какое!
- Тогда оставь ее пока у себя, матушка, - попросил Цзинцзи. - А я на днях к вам зайду, поговорю с ней.
С тем тетушка Сюэ и ушла.
Когда же настал вечер, и на небе взошел месяц, Сюэ и в самом деле явилась в покои Юэнян за Чуньмэй.
- Я ведь тебе за нее тогда шестнадцать лянов серебра заплатила, - без лишних слов заявила Юэнян. - За ту же цену и продаю. - и она обернулась к Сяоюй. - Ступай вели ей собраться. Да проследи, чтобы никаких вещей с собой не брала. Я ее без нарядов продаю.
Тетушка Сюэ проследовала к Цзиньлянь.
- Вот ведь как дело-то обернулось! - начала Сюэ. - Матушка Старшая велела мне сестрицу Чуньмэй забрать. Она, говорит, заодно с вами, дорогая вы моя, зло творила, любовника завела. Заломила прежнюю цену и ни в какую!
Услышала Цзиньлянь, что у нее отбирают горничную Чуньмэй, вытаращила глаза и остолбенела, будучи не в силах слова вымолвить. Глаза ее наполнились слезами.
- Мамаша! - воскликнула она, наконец. - Видишь, какие муки нам без мужа переживать приходится! А давно ль мы его хоронили! И уж отнимают у меня наперсницу. До чего ж она все-таки бессердечная, наша хозяйка! Нет у нее любви к человеку - одна самонадеянность. Вон у Ли Пинъэр сын и полутора лет не прожил да помер. А этот и оспой-то еще не болел. Кто знает, что ему уготовано? А она уж заносится - Небо затмила!
- Разве он оспой не переболел? - спросила Сюэ.
- Какое там! Ему года нет.
- А с сестрицей Чуньмэй батюшка, говорят, тоже ложе делил? - спросила Сюэ.
- Ложе делил!!! - воскликнула Цзиньлянь. - Да он ее на руках носил, берег пуще глаза. Она бывало слово скажет, а ему десять слышатся. Одно попросит, а он ей десять подносит. Он ее выше хозяйки дома ставил. Та бывало велит слуге десяток палок всыпать, а батюшка в угоду Чуньмэй пятью ограничится.
- Вот оно что! - протянула Сюэ. - Не права, значит, хозяйка. Раз хозяин так выделял и ублажал барышню, надо было разрешить ей взять с собой сундуки и корзины. А то и нарядов не возьми - нагая ступай. Так-то и перед соседями неловко.
- Так она тебе и сказала - пусть наряды оставит? - спрашивала Цзиньлянь.
- Ну да! Велела Сяоюй посмотреть, чтобы никаких нарядов не взяла.
Их разговор услыхала Чуньмэй, но даже слезинки не уронила.
- Ну зачем вы плачете, матушка? - обратилась она к плачущей хозяйке. - Я уйду, а вы потерпите. Не то себе хуже наделаете. Заболеете еще, а ходить будет некому. Я-то, ладно, и без нарядов обойдусь. Исстари повелось: настоящий мужчина не питается подаяньем, настоящая женщина не красуется в приданом.
В это время появилась Сяоюй.
- Матушка Пятая, хотите верьте, хотите нет, - обратилась она к Цзиньлянь. - Хозяйка моя все шиворот-навыворот делает. Ведь сколько лет вам верно служила сестрица Чуньмэй! Вы только хозяйке моей ничего не говорите. Достаньте, матушка, сестрицын сундук да выберите из нарядов что получше, а узел пусть тетушка Сюэ вынесет. У Чуньмэй хоть о вас память будет. Ведь сколько лет под одной крышей прожили!
- Какое у тебя доброе сердце, сестрица дорогая! - заметила Цзиньлянь.
- Никому не дано судьбу предугадать! - отвечала Сяоюй. - Все мы, как лягушки иль сверчки, на одном клочке земли суетимся. Убьют зайца, и лиса пригорюнится. Всякая живая тварь близкому радеет.
Достали они сундук Чуньмэй. Ей отдали платки, головные цветы из перьев зимородка и шпильки. Цзиньлянь выбрала туфельки и два комплекта одежды из узорной тафты и атласа. Навязали большой узел. От себя лично Цзиньлянь поднесла горничной шпильки, серьги и кольца. Сяоюй вынула из прически пару шпилек и тоже подарила Чуньмэй. А все остальное - серебряные сетки для волос с кистями, кофты и юбки из расшитой цветами золотой парчи - оставили в сундуке, который был перенесен в покои Юэнян.
Чуньмэй поклонилась на прощание своей хозяйке, а Сяоюй со слезами на глазах вышла проводить ее за ворота. Цзиньлянь велела Чуньмэй проститься с Юэнян и остальными хозяйками, но Сяоюй замахала рукой. Чуньмэй, глядя в спину впереди идущей тетушки Сюэ, шествовала к воротам уверенной походкой и даже не повернула головы.
Проводив Чуньмэй за ворота, Сяоюй вернулась доложить Юэнян.
- В одном платье отправилась, - говорила она, - никаких нарядов не дали.
Удалилась к себе в спальню Цзиньлянь. Всегда рядом с ней была горничная. Как близки они были, какие вели задушевные беседы! И вот ее не стало. Без нее покои сразу как-то опустели и осиротели. Цзиньлянь не выдержала и громко зарыдала.
Тому свидетельством стихи:
Единство близких нынче раскололось,
Еще звенит в ушах привычный голос.
С тобою в спальне больше ни души,
Лишь сердце горько сетует в тиши.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
СЮЭЭ ПОДГОВАРИВАЕТ ИЗБИТЬ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ
СТАРУХА ВАН С ВЫГОДОЙ ДЛЯ СЕБЯ СВАТАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ
Довольство жизнью полным быть не может,
Но щедростью пусть будешь ты приметен,
Умей ценить разумные советы,
Держись вдали от сплетников и сплетен.
Живем, как на подмостках балагана…
Людей коварных избегай упорно.
Сердечной умной женщине доверясь,
Боль за улыбкою не прячь притворной.
Итак, загрустила Пань Цзиньлянь, когда отняли у нее Чуньмэй, но не о том пойдет речь.
Расскажем о Чэнь Цзинцзи. На другой день утром он сделал вид, что отправляется к должникам, а сам верхом поехал прямо к тетушке Сюэ. Она оказалась дома и пригласила гостя. Цзинцзи привязал осла и, войдя в дом, отпил чаю. Чуньмэй находилась во внутренней комнате.
- Чем могу вам служить, зятюшка? - притворяясь непонимающей, спросила хозяйка.
- Да я должников тут объезжал, вот и решил заглянуть, - проговорил Цзинцзи. - Ты ведь, мамаша, у нас вчера горничную взяла. Она еще у тебя?
- Пока у меня, - отвечала Сюэ. - Еще не отправила к новому хозяину.
- Раз она у тебя, я хотел бы ее видеть. Мне с ней надо поговорить.
- Дорогой зятюшка! - не без ехидства начала Сюэ. - А что мне теща твоя вчера наказывала? Ни в коем случае не велела вас пускать. Чтобы у меня, говорит, ни разговоров, ни свиданий не устраивать. Раз, говорит, вместе зло творили, всю грязь наружу вылили, я ее и хочу продать. Так что отправляйтесь-ка, зятюшка, подобру-поздорову пока не поздно, а то она, чего доброго, слугу проведать подошлет. Наябедничает хозяйке, беды не оберешься. Мне тогда к вашим воротам лучше близко не подходить.
Цзинцзи захихикал и достал из рукава лян серебра.
- Вот тебе на чай, мамаша, - сказал он. - Возьми! Потом еще отблагодарю.
У тетушки Сюэ при виде серебра даже зрачки расширились.
- Дорогой мой зятюшка! - говорила она. - У вас самого, небось, с деньгами туговато. Меня вы только отблагодарите, а я вот что попрошу. В конце прошлого года заложила я у вас две пары цветастых подушек. Год выходит, и с процентами с меня, наверно, восемь цяней причитается. Вот вы подушки-то мне бы и вернули, а?
- Это пустяк! - заверил ее Цзинцзи. - Завтра же разыщу и принесу.
Тетушка Сюэ пригласила гостя во внутреннюю комнату, где находилась Чуньмэй, а невестке Цзинь Старшей велела готовить закуски.
- Я пойду сладкого к чаю возьму, - сказала она и пошла купить кувшин вина, мяса, маринованной рыбы и прочей снеди, чтобы угостить Чуньмэй и Цзинцзи.
- А ты хорош, зятюшка! - воскликнула Чуньмэй, завидев Цзинцзи. - Палач! Вот ты кто! Это ты завел нас с матушкой в тупик. Ты опозорил. Из-за тебя нас в доме возненавидели. Ты все наделал!
- Сестрица, дорогая! - уговаривал ее Цзинцзи. - Раз тебя держать перестали, значит и мне недолго оставаться. Рыба стремится, где глубже, а человек - где лучше. Попроси как следует мамашу Сюэ, чтобы за хорошего человека посватала. Мне еще тяжелей! Квашеному луку не видать широко поля. Мне в Восточную столицу к отцу собираться придется. С ним буду совет держать. А как ворочусь, разведусь с женой. Только прежде вытребую сундуки с добром, которые у них на хранение были поставлены.
Едва они успели поговорить, как появилась с покупками тетушка Сюэ и стала накрывать стол.
Чуньмэй и Цзинцзи сели рядом, выпивали и вели беседу. Две чарки за компанию с ними осушила и хозяйка. Так, слово за слово, завели разговор про У Юэнян.
- Какая она жестокая! - сокрушалась Сюэ. - Такую красавицу продает, и даже ни одежонки, ни шпилек, ни колец не смей взять. Неужели не совестно? Хотя бы о чести дома подумала. Как, мол, она новому хозяину покажется. Да еще прежнюю цену заламывает. А возьми вон чистую воду, перелей из чашки в чашку, и то, как ни говори, замутится. До чего ж скупа! Спасибо, Сяоюй пожалела. Дала кое-какие вещи забрать. А то ведь на люди-то не в чем выйти.
Когда они захмелели, тетушка Сюэ велела невестке Цзинь Старшей унести ребенка и оставила их в комнате одних.
Да,
Чисты прозрачны облака -
Там фениксы уста в устах.
Глубоководная река -
Там пара уток на волнах.
Увы, боюсь, мне в полной мере
Не описать весны красот.
Открылись к наслажденью двери,
И завязался счастья плод.
После недолгих утех они простились. Нелегко им было расставаться, но тетушка Сюэ, опасаясь, как бы Юэнян не подослала слугу, торопилась выпроводить Цзинцзи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210