Со шпильками-фениксами в прическе, в белом одеянии, с отделанным пухом веером в руке, на белом журавле устремилась невестка наша в заоблачную высь. Надо благодарить за все его преосвященство. Но и ты, брат, своим усердием осчастливил невестку. И у меня на душе стало как-то легко и радостно.
Боцзюэ наполнил до краев чарку и поднес ее Симэню.
- Я вам очень обязан, господа, - говорил он. - Вам ведь тоже за эти дни досталось. Не знаю, как мне всех и благодарить.
Он осушил чарку.
- Если пить, так не одну, а пару, - наполняя чарку, приговаривал Боцзюэ.
Се Сида поспешно подал закуски. Симэнь поднес им в знак признательности по чарке, и все сели. Запели певцы. Повара подали горячие блюда. Друзья играли на пальцах и в другие застольные игры вплоть до второй ночной стражи. Когда Симэнь захмелел, друзья откланялись.
Симэнь наградил певцов тремя цянями серебра и пошел на ночлег в задние покои.
Да,
Пока живой, хлещи вино, когда захочешь.
У девяти истоков горла на промочишь.
Тому свидетельством стихи:
Однажды жизни всей мечта сбылась
И вдруг - как дым от ветра - унеслась.
Златую брошку феникс обронил,
Другой зерцало драгоценное разбил.
Перерожденье - вздорная мечта,
Тоска для человека - маета.
За чаркой чарка только бы пилась,
И грусть с тоской развеются тотчас.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
СИМЭНЬ ЦИН ЛЮБУЕТСЯ ИЗ КАБИНЕТА ВЫПАВШИМ СНЕГОМ
ЛИ ПИНЪЭР, ЯВИВШИСЬ ВО СНЕ, ПОВЕРЯЕТ СВОИ ОТКРОВЕННЫЕ ДУМЫ
По тебе, ушедшая далеко,
гложет неизбывная тоска,
Надрывает плачущую душу
пение унылое рожка.
Зеркала осколок мне напомнил
тусклую ущербную луну,
А остатки от твоих нарядов -
редкие, как будто облака.
На дрожащей ветке в зимний холод
мерзнет одинокий воробей.
Жалобно кричит усталый лебедь,
что отстал от стаи лебедей…
Мне заколка для волос попалась,
повертел в руках - душа болит.
Только облик твой себе представлю -
некуда деваться от скорбей.
Итак, пошел Симэнь в задние покои и, совсем усталый, лег спать. Высоко взошло солнце, а он все еще лежал в постели. Явился Лайсин.
- Плотники пришли, - объявил он. - Спрашивают, можно ли ломать навесы.
- Опять надоедать заявился? - ворчал на него Симэнь. - Раз пришли, пусть ломают.
Плотники, разобрав навесы, сосновые доски, веревки, подстилки и циновки перенесли в дом напротив, где и сложили, но не о том пойдет речь.
- Ну и пасмурная стоит погода! - говорила вошедшая в спальню Юйсяо.
Симэнь велел горничной подать одежду.
- Ты вчера ведь утомился, - говорила Юэнян. - А на дворе снег. Кто тебя торопит? Поспи еще. И в управу нынче не ходи.
- Я в управу и не собираюсь, - отвечал Симэнь. - Посыльный от свата Чжая должен за письмом прийти. Надо ответ приготовить.
- Тогда вставай! - сразу согласилась Юэнян. - А я велю завтрак готовить.
Симэнь, не умываясь и не причесываясь, закутался в бархатный халат, повязал теплую повязку и направился через сад в грот Весны.
Надобно сказать, что с исчезновением Шутуна за садом по распоряжению хозяина стал присматривать Ван Цзин. У него же хранились ключи от обоих кабинетов - дальнего, в гроте, и парадного, у большой залы. Чуньхуну было поручено убирать передний кабинет.
В зимнее время Симэнь иногда заходил посидеть в дальний кабинет в гроте. Тут топилась печь-лежанка, на полу стояли медные жаровни с горящими угольями, были спущены массивные зимние занавеси, на шелку которых красовались вышитые купы зимних слив и луна в облаках. В гостиной алели цветы персика, обрамленные зеленой листвой, пестрели разных оттенков хризантемы, тянулись нежные зеленые ростки бамбука и отливали бирюзою застенчивые орхидеи. Во внутренней комнате рядом с тушечницами и писчими кистями лежали музыкальные инструменты и аккуратно сложенные книги. В вазах стояли цветущие ветки зимней сливы. На кане был постлан ярко-красный войлочный тюфяк, покрытый узорным парчовым одеялом с вышивкой серебром. На нем лежали подушки с изображением неразлучных уточек. Сверху спускался дорогой газовый полог.
Симэнь развалился на кане, а Ван Цзин тотчас же бросился к столу, достал из коробки слоновой кости ароматную «драконову слюну» и бросил ее в крапленную золотом курильницу.
- Ступай к Лайаню, - наказал Ван Цзину хозяин. - Пусть за батюшкой Ином сходит.
Ван Цзин пошел за Лайанем, но его остановил Пинъань.
- Цирюльник Чжоу ждет у ворот, - сказал он.
Ван Цзин вернулся и доложил хозяину. Симэнь велел пустить. Появился цирюльник и отвесил земной поклон.
- Кстати пришел! - воскликнул Симэнь. - Мне волосы пора привести в порядок и тело помассажировать. Да! Что ж ты до сих пор не показывался?
- У вас ведь матушка Шестая скончалась, - говорил цирюльник. - Неловко было беспокоить.
Симэнь уселся в глубокое кресло и обнажил голову. Только цирюльник начал расчесывать ему волосы, появился Лайань.
- Батюшка Ин пожаловали, - объявил он.
Вошел Боцзюэ и отвесил поклон. Был он в войлочной шляпе и зеленом суконном кафтане. На поношенные черные сапоги были натянуты пальмовые лапти-грязевики.
- Будет уже тебе раскланиваться-то - обратился к нему Симэнь.
- Присаживайся!
Боцзюэ подвинул стул к самой жаровне и сел.
- Чего это ты так вырядился, а? - спросил Симэнь.
- А как же! - оправдывался Боцзюэ. - Вон на дворе какой холод! Снег валит. А ведь я, брат, вчера уж с петухами домой добрался. Спасибо, слуга с фонарем провожал, а то мы бы и шагу не ступили. Гляжу, все заволокло, тьма кромешная. Пришлось шурина сперва проводить. Так что если б не Лайань, я б ни за что не встал. А ты, брат, молодец! Вон в какую рань поднялся. Нет, я так не могу.
- А ты как думаешь! - говорил Симэнь. - Я ведь человек деловой! То похороны, то прием главнокомандующего Лу Хуана, то панихида… Только успевай. Хозяйка нынче и то говорит: устал, мол, отдохнул бы как следует. Но я помню: от свата Чжая посыльный за ответом придет, навесы ломать будут, а двадцать четвертого Ханя с приказчиками в путь снаряжать. Пора, стало быть, вещи паковать, серебро готовить, рекомендательные письма писать. А сколько хлопот с похоронами! Ладно - свои и друзья не взыщут, а знатные господа? За участие и соболезнование надо же их отблагодарить, как ты думаешь?
- Да, брат, господ, наверно, придется, - поддержал Боцзюэ. - Но, по-моему, только самых знатных и влиятельных. А остальных, с кем дружбу водишь, можно поблагодарить и при встрече. Все же знают, как ты занят. Поймут.
Пока они беседовали, Ван Цзин отдернул занавеску и в комнату вошел Хуатун. В руках он держал покрытую узорным лаком квадратную коробку, в которой стояли две лакированные с позолотой чашки, наполненные жирным коровьим молоком с сахаром. Боцзюэ взял одну. Чашка казалась наполненной растопленным лебяжьим салом, поверх которого плавали блестки жира.
- Какая прелесть! - воскликнул Боцзюэ. - И прямо с жару.
Когда он пригубил чашку, из нее так и пахнуло ароматом. Боцзюэ не сдержался и глоток за глотком выпил содержимое.
- Брат, выпил бы чашку-то, - говорил Боцзюэ. - Как бы не остыло. Да, такого утром выпить - сразу силы прибавит.
- Нет, я не буду, - отвечал Симэнь. - Пей! А я обожду. Мне сейчас рисовую кашу подадут.
Боцзюэ, ни слова не говоря, поспешно выпил вторую чашку, и Хуатун убрал посуду.
Симэнь велел Чжоу размять его деревянным вальком и приступить к массажу и дыхательным упражнениям.
- Массаж, наверно, хорошо взбадривает, а? - спросил Боцзюэ.
- У меня, по правде сказать, по вечерам в поясницу вступает и спина болит, - объяснял Симэнь. - Так что я без массажа никуда.
- Да ты вон какой здоровый и питаешься - лучше не придумать, - говорил Боцзюэ. - Прыть в тебе, должно быть, так и играет.
- Какое там! - возражал Симэнь. - Доктор Жэнь Хоуси мне не раз говаривал: вы, говорит, сударь, только с виду здоровый, а в действительности сильно истощены. Даже целую коробку пилюль мне прислал, велел по утрам с женским молоком принимать. Ободряют, говорит, и продлевают жизнь. А пилюли эти Его высокопреосвещенство истинносущий Линь самому государю императору составлял. Но я с делами и про пилюли забыл. Ты, небось, думаешь: жен, мол, у меня много, значит я все дни ими и занят, так ведь? А я тебе прямо скажу: со смертью Ли я этого и в уме не держу, да и желание всякое пропало.
Появился Хань Даого и, поклонившись, сел.
- Со всеми видался, - начал он. - Корабль зафрахтован. Двадцать четвертого отчаливаем.
Симэнь наказал приказчику Гань Чушэню составить счета и приготовить серебро.
- Много в обеих лавках наторговали? - спросил хозяин.
- Больше шести тысяч лянов, - отвечал Хань Даого.
- Две тысячи упакуете отдельно, - распорядился Симэнь. - С ними я пошлю в Хучжоу за шелком Цуй Бэня. А вы с Лайбао закупите в Сунцзяне полотна на четыре тысячи и после Нового года с первым же кораблем вернетесь домой. А сейчас берите по пять лянов и ступайте собирать вещи в дорогу.
- У меня к вам дело есть, батюшка, - начал Хань Даого. - Как мне быть? Я ведь обязан лично отбывать барщину у Юньского князя, а денежный оброк они не принимают.
- Как так не принимают? - удивился Симэнь. - А Лайбао? Он ведь тоже Юньскому князю принадлежит, а вносит оброку по три цяня в месяц - и дело с концом.
- Это он благодаря грамоте его превосходительства императорского наставника был в оброчные переведен, - разъяснял Хань Даого. - Его теперь не смеют трогать. А мы испокон веку барщинники. Так что нам спину гнуть положено.
- Тогда письмо пиши, - посоветовал Симэнь. - А я доктора Жэня попрошу, пусть он насчет тебя с князем поговорит. Отменят барщину, будешь оброк вносить. А то из домашних кого пошлешь барщину отработать.
Хань Даого сложил руки на груди и благодарил хозяина.
- Если, брат, ты такую милость окажешь, он со спокойной душой в путь отправится, - вставил Боцзюэ.
После массажа Симэнь пошел в другую комнату причесываться, а цирюльника велел покормить. Немного погодя он вышел в белой суконной шапке чиновника и суконном халате. Наградив цирюльника Чжоу тремя цянями серебра, Симэнь послал Ван Цзина за учителем Вэнем. Вскоре явился сюцай Вэнь. На нем была высокая шапка и широкий пояс. После взаимных приветствий накрыли стол.
На столе появились четыре блюда с закусками, блюдо вареных свиных ножек, блюдо жареной с пореем ослятины, блюдо куриных пельменей, блюдо вареной голубятины, четыре чашки мягко разваренного риса и четыре пары палочек.
Боцзюэ и сюцай Вэнь расположились на почетных местах, Симэнь занял место хозяина, а Хань Даого присел сбоку.
- Ступай зятя позови, - наказал Лайаню хозяин, - да подай еще чашку риса и палочки.
Появился Чэнь Цзинцзи. На нем была траурная повязка, отделанный перьями аиста белый атласный халат, какие носят даосские монахи, тростниковые сандалии и холщовые чулки. Цзинцзи поклонился и сел рядом с Хань Даого.
После завтрака посуду убрали, и Хань Даого ушел. В кабинете остались Боцзюэ и сюцай Вэнь.
- Письмо готово? - спросил сюцая Симэнь.
- Черновой набросок, - отвечал сюцай, доставая из рукава письмо. - С вашего одобрения перепишу начисто.
Он протянул бумагу Симэню.
Письмо гласило:
«От свата Симэнь Цина из Цинхэ с нижайшим поклоном и искренним почтением ответное письмо
Всемилостивейшему и досточтимому свату, оплоту Отечества господину Юньфэну.
С той счастливой, но короткой встречи в столице вот уже полгода как Вы не дарили меня своим лучезарным присутствием. Меня утешили великодушные пожертвования Ваши по случаю постигшего меня горя - кончины жены, а равно и мудрые наставления и советы, которые Вы изволили дать мне издалека, свидетельствующие о нашей взаимной привязанности и искренних симпатиях. Глубоко тронутый Вашим любезным посланием, я считаю себя всецело обязанным Вашей милости.
Одно меня волнует. Может быть, я не оправдал того высокого доверия, какое Вы мне оказали назначением на службу, быть может, проявил в чем нерадивость и оплошность, но я все же смею надеяться, что Вы замолвите за меня доброе словцо перед его высокопревосходительством. Дорогой сват, до гробовой доски не забыть мне Ваших щедрых благодеяний.
Пользуясь сим счастливым случаем, позволю себе пожелать Вам всяческих благ и заверить в моем совершенном почтении.
Облагодетельствованный Вами и пр.
Прошу покорно принять скромные знаки внимания: десяток газовых платков янчжоуской выработки, десяток шелковых платков, два десятка зубочисток в золотой оправе и десяток золоченых чарок».
Симэнь прочитал письмо и велел Чэнь Цзинцзи приготовить подарки, а сюцаю Вэню переписать послание на узорной бумаге. Они запечатали письмо и скрепили печатью. Пять лянов было дано посыльному Ван Юю, но не о том пойдет речь.
А снег все валил. Симэнь оставил в кабинете сюцая Вэня полюбоваться зимним видом. Только на вновь накрытом столе появилось вино, из-за дверной занавески показалась голова.
- Кто там? - спросил Симэнь.
- Чжэн Чунь пришел, - объявил Ван Цзин.
Симэнь велел пустить певца. Чжэн Чунь с высоко поднятыми коробками в руках опустился перед Симэнем на колени. Сверху блестела золотом небольшая квадратная коробка.
- Это что такое? - спросил Симэнь.
- Это моя сестра Айюэ прислала вам, батюшка, - объяснял Чжэн Чунь. - Устали вы, говорит, справляя заупокойные службы, вот и прислала вам сладостей к чаю.
В одной коробке были украшенные кремом пирожки с фруктовой начинкой, в другой - обжаренные в коровьем масле витые крендельки.
- Сестра Айюэ сама готовила, - пояснял Чжэн Чунь. - Батюшка, говорит, их любит, вот и прислала в знак почтения.
- Я ведь вас только что за чай благодарил, а теперь, выходит, Айюэ в расходы ввожу, - говорил Симэнь.
- Какая прелесть! - воскликнул Боцзюэ. - А ну-ка, дай попробовать. Одной мастерицы по кренделькам лишился, а тут, оказывается, другая появилась.
И, засунув в рот крендельки, он протянул другой сюцаю Вэню.
- Отведай, почтеннейший! - приговаривал Боцзюэ. - Зубы новые вырастут, обновится нутро. Увидать такие редкости - что десять лет на свете прожить.
Сюцай взял кренделек. Он так и таял во рту.
- Как есть из Западных краев! Райские яства! - расхваливал Вэнь. - А какой аромат! Ну так и тает, по сердцу растекается. Лучше не придумаешь.
- А что тут? - спросил Симэнь.
Чжэн Чунь медленно опустился перед ним на колени и открыл расписанную золотом квадратную коробочку.
- А это Айюэ просила передать лично вам, батюшка, - пояснил певец.
Симэнь поставил коробку на колени и только хотел заглянуть во внутрь, как Боцзюэ выхватил ее у него прямо из рук. В коробке лежал красный шелковый платок с кистями и двойной узорной каймой, на котором похожие на пару продетых друг в друга старинных монет красовались навек соединенные сердца. В платок были завернуты орехи, которые нагрызла для Симэня сама Айюэ. Боцзюэ схватил пригоршню орехов и поспешно отправил в рот. Когда Симэню удалось отнять у него коробку, в платке оставалось всего несколько орешков.
- Есть у тебя, сукин сын, совесть, а? - ругался Симэнь. - Набросился, как голодный, даже взглянуть не дал, проклятый.
- Это мне дочка прислала, - оправдывался Боцзюэ. - А кого ей и почтить, как не отца своего? Ты, сынок, и без того лакомствами сыт по горло.
- Сказал бы я тебе, не будь почтенного Вэня, - продолжал ворчать Симэнь. - Ты, сукин сын, шути, да знай меру.
Симэнь спрятал платок в рукав, а Ван Цзину наказал убрать коробки.
На столе появились закуски и приборы. Подали вино, и все сели пировать.
- Ли Чжи с Хуаном Четвертым долг принесли, - объявил вдруг Дайань.
- Сколько же? - спросил Симэнь.
- Пока тысячу лянов, - отвечал слуга. - Остальное, говорят, вернем немного погодя.
- Чтоб им ни дна ни покрышки, проклятым! - ругался Боцзюэ. - Скрыли, даже мне ни гу-гу. То-то я смотрю, они и на панихиду не приходили. А они, оказывается, за серебром в Дунпин ездили. Забери, брат, серебро и больше ни гроша не давай этим бродягам. Они и так кругом назанимали предостаточно. Гляди, как бы не остаться на бобах. Вон придворный смотритель Сюй с Северной окраины грозился сам ехать в Дунпин за своим же серебром. Смотри, брат, не увели бы они и твои денежки.
- Мне бояться нечего! - воскликнул Симэнь. - Какое мне дело до смотрителя - будь он хоть Сюй, хоть Ли?! Не вернут долгов - в тюрьму засажу. - Симэнь обернулся к Цзинцзи. - Ступай возьми безмен и перевешай серебро. И в контракт впиши, а я к ним не хочу выходить.
Через некоторое время Цзинцзи вернулся.
- Серебра ровно тысяча лянов, - докладывал он. - Матушка Старшая убрала. Хуан Четвертый просит вас, батюшка, принять его.
- Скажи, я гостей принимаю, - заявил Симэнь. - Наверно, насчет контракта? Пусть после двадцать четвертого приходит.
- Да нет, - продолжал Цзинцзи. - Дело у него к вам есть. Очень просит. Лично, говорит, с батюшкой потолковать надо.
- Какое еще дело? - ворчал Симэнь. - Пусть подождет.
Симэнь вышел в залу, где его земным поклоном встретил Хуан Четвертый.
- Тысячу лянов серебра только что вашему зятюшке передали, - заговорил Хуан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210