По вечерам слушали проповеди и буддийские псалмы, засиживаясь до второй, а то и до третьей ночной стражи.
Пойти к Юэнян, которая принимала супругу У Старшего, Симэню было неловко, и он отправился проведать сына к Ли Пинъэр.
- Пойди лучше к сестрице Пятой, - посоветовала мужу Пинъэр, когда тот возымел желание остаться у нее. - А то я за сына очень волнуюсь. Ведь он только что немного успокоился.
- Ладно, не буду тебе надоедать, - засмеялся Симэнь и пошел к Цзиньлянь.
Цзиньлянь, казалось, нашла клад, так обрадовал ее приход Симэня. Тотчас же, проводив матушку Пань к Пинъэр, она зажгла серебряный светильник, расстелила парчовое одеяло и, готовясь разделить с Симэнем ложе, омыла себя ароматной водой. Как они только не наслаждались! Даже и не расскажешь. Цзиньлянь лелеяла единственное желание - завладеть сердцем Симэня, не дать ему встречаться с другими женами.
Да,
На пестиках шмель,
собирая нектар,
разбудил их весенний трепет.
Беспечен и смел,
в ароматных устах
мотылек в упоеньи дремлет.
Пинъэр тем временем поспешно усадила на кан матушку Пань и велела Инчунь подать вина и закусок. Беседа затянулась до полуночи, а на другой день Пинъэр поднесла гостье накидку из белого шелка и пару атласных туфель, а также двести медяков. Матушка Пань была не в силах сдержать свое восхищение, ее прямо-таки распиравшее.
- Вот какие подарки получила я от твоей сестрицы, - говорила она Цзиньлянь.
- Ну и бессовестная же ты, мать! - рассматривая подарки, упрекнула ее дочь. - Хорошо ли такое подношение брать?
- Зачем так говоришь, дочка? - оправдывалась старая Пань. - Она сжалилась надо мной, вот и побаловала старуху. А ты дала мне хоть одну вещь?
- Что меня с богатыми сестрами равнять?! - заявила Цзиньлянь. - Мне и самой-то надеть нечего, что я тебе дам? Ты вот чужим пользуешься, а мне теперь придется угощение с вином готовить, чтобы отблагодарить за тебя. А то такие пойдут пересуды - хоть уши затыкай.
Цзиньлянь приказала Чуньмэй приготовить восемь блюд закусок, четыре подноса фруктов и кувшин вина. Воспользовавшись отсутствием Симэня, она велела Цюцзюй положить все в коробку и отнести к Ли Пинъэр.
- У моей матушки с бабушкой выдалось свободное время, - сказала Цюцзюй, - и они были бы рады посидеть с вами, матушка.
- Сколько хлопот я доставляю твоей матушке! - воскликнула Пинъэр.
Вскоре к ней в комнату вошла Цзиньлянь с матерью. Втроем сели за стол, и началась беседа. Чуньмэй наполняла чарки. Вдруг появилась Цюцзюй и позвала Чуньмэй:
- Зятюшка одежду ищет, - говорила она. - Просит тебя терем отпереть.
- Как найдет платье, пусть сюда приходит да пропустит с нами чарку вина, - наказала Цзиньлянь.
Вскоре с одеждой в руках показался Цзинцзи и скрылся.
- Он не идет, - сказала вошедшая Чуньмэй.
- А вы приведите его, - приказала Цзиньлянь и послала за зятем Сючунь.
Вошел Чэнь Цзинцзи. Матушка Пань сидела на кане. За столом, уставленным закусками и фруктами, расположились Цзиньлянь и Пинъэр. Цзинцзи отвесил им низкий поклон.
- Я тебя как порядочного к столу приглашаю, а ты нос дерешь, зазнаешься! - заметила Цзиньлянь и попросила Чуньмэй принести зятю большую чару.
Цзинцзи положил одежду на кан и сел за стол. Чуньмэй, решив подшутить, принесла большую чашку, до краев наполненную вином, и протянула ее Цзинцзи.
- Если вы хотите угостить меня, матушка, - проговорил, всполошившись, Цзинцзи, - так дайте маленькую чарку. Меня в лавке народ ждет.
- Ничего, подождут, - проговорила Цзиньлянь. - А я вот хочу, чтоб ты выпил именно эту чару. Что проку в маленькой?
- Такая чара не помешала бы делу, - заметила матушка Пань.
- А ты ему и поверила, будто он больно занят? - возразила Цзиньлянь. - Он пить мастер. Дай ему бочку, он ее до нижнего обруча вытянет.
- Ну ладно, - согласился Цзинцзи и отпил несколько глотков.
- Подай палочки, барышня, - обратившись к Чуньмэй, попросила матушка Пань. - Что же братец без закуски пить должен?
Но Чуньмэй медлила. Она в шутку дала ему шлепка, а потом запустила руку в коробку, вынула два ореха и протянула их Цзинцзи.
- Пошутить надо мной захотела? - взяв орехи, спросил он. - Думаешь, не разгрызу?
Он враз расколол зубами оба ореха и закусил ими вино.
- Вот что значит молодые зубы! - воскликнула матушка Пань. - А мне, старухе, что потверже попадется, никак не прожуешь.
- А я разве что камень с гусиное яйцо не раскушу или бычьи рога, - засмеялся Цзинцзи.
Цзиньлянь заметила опустевшую чару и велела Чуньмэй снова налить вино.
- Первую за меня пил, - говорила она, - а чем же хуже меня твоя бабушка и матушка Шестая? Выпьешь три чарки, тогда и отпущу.
- Матушка, сжальтесь над сыном своим! - взмолился Цзинцзи. - Не могу я больше, правду говорю. И от одной-то, чего доброго, побагровеешь, батюшка отругает.
- А ты батюшку испугался? - удивилась Цзиньлянь. - Вот уж не думала! А куда ушел батюшка?
- После обеда батюшка был в гостях у помощника станционного смотрителя У, а сейчас он напротив, смотрит, как идет уборка в бывшем доме Цяо.
- Да, Цяо, кажется, вчера переезжали? - вспомнила Цзиньлянь. - Что же мы им чаш не послали?
- Как не послали? Сегодня утром отправили, - сказал Цзинцзи.
- А куда они переехали? - спросила Пинъэр.
- На Большую Восточную улицу, - ответил Цзинцзи. - За тысячу двести лянов особняк купили - огромный, почти как наш. Семь комнат по улице и пять построек вглубь.
Пока шел разговор, Цзинцзи зажал нос, осушил чару и, взглянув на отвлекшуюся от разговора Цзиньлянь, схватил одежду и бросился наутек.
- Матушка, смотрите - зятюшка ключ забыл, - сказала Инчунь.
Цзиньлянь взяла у нее ключ и положила под себя на сиденье.
- Пусть поищет! - говорила она Пинъэр. - А придет, не говорите. Я его подразню немножко.
- Да отдай ты ему, дочка! - сказала матушка Пань. - К чему такие шутки?
Цзинцзи вбежал в лавку, сунулся в рукав - ключ исчез. Он бросился к Пинъэр и стал разыскивать пропажу.
- Кому нужен твой ключ?! - воскликнула Цзиньлянь. - Сам положит неизвестно где, а потом спрашивает!
- Я его что-то здесь не видала, - сказала Чуньмэй. - Может, в тереме оставил?
- Да нет, помню, он у меня с собой был, - отозвался Цзинцзи.
- Ах ты, сынок! - начала Цзиньлянь. - Не знаешь, не ведаешь: то ли дома, то ли нет. Кто ж это у тебя так память отбил, а? Впрочем, вон ты зад-то какой отрастил! Там, должно быть, весь твой рассудок разместился.
- Но что ж делать? Люди ведь за одеждой пришли, - сокрушался Цзинцзи. - И батюшки нет. Придется слесаря звать, замок в тереме ломать.
Ли Пинъэр не выдержала и рассмеялась.
- У вас ключ, матушка? - обратился к ней Цзинцзи. - Отдайте, прошу вас.
- Чего тут смешного, сестрица! - вмешалась Цзиньлянь. - Можно подумать, что мы и в самом деле нашли его ключи.
Расстроенный Цзинцзи метался по комнате, как осел, крутящий мельничный жернов. Взглянув в сторону Цзиньлянь, он вдруг заметил торчащий из-под нее шнурок от ключа.
- А это что? - воскликнул он и протянул руку, но Цзиньлянь поспешно спрятала ключ в рукав.
- Как он мог ко мне попасть? - наиграно удивилась она.
Цзинцзи пришел в отчаяние и напоминал цыпленка, который протягивает ноги еще до того, как над ним занесут нож.
- Ты, говорят, хорошо поешь? - сказала Цзиньлянь. - Приказчиков в лавке услаждаешь, а нас не хочешь? Споешь своей бабушке и матушке Шестой четыре новых песни, тогда ключ получишь, а откажешься, хоть на белую пагоду вспрыгни, все равно не дам.
- Вы, матушка, готовы у человека все нутро вывернуть, - говорил Цзинцзи. - Кто же вам сказал, что я песни пою?
- Ах, ты опять будешь зубы заговаривать?! - набросилась на него Цзиньлянь. - По-твоему, в Нанкине Шэнь Миллионщик припеваючи живет, а в Пекине дерево сохнет-гниет, да? А ведь как за деревом тень, так за человеком слава.
- Ладно уж, спою, не погибать же в самом деле! - согласился выведенный из себя Цзинцзи. - Когда с ножом к горлу лезут, целую сотню споешь.
- Ах ты, болтун, чтоб тебе ни дна, ни покрышки! - заругалась Цзиньлянь и наполнила всем чарки. - Вот выпей и стыд потеряешь, петь будет ловчее.
- Нет уж, лучше спою, а потом выпью, - отозвался Цзинцзи. - Я спою о цветах и плодах на мотив «Овечка с горного склона»:
В саду первый раз повстречала тебя я,
В цветущих деревьях весеннего рая.
Среди абрикосов желанных сгорая,
Нефритовой сливой тебя приняла я.
Но люди судачили: пьешь ты, гуляешь;
Как шмель в цветнике изумрудном порхаешь,
И слезы помчались солёным потоком,
О скудном душой и тигрино жестоком.
Вдогонку послала двух персиков-слуг,
Но ты под хурмою - тебе недосуг.
Забыл ты меня, и напрасны старанья,
Краснел хохолок журавля от страданья.
Обрезала пряди, плакучая ива.
«Рехнулась совсем!», - ты заметил глумливо.
Бесстыжий развратник! Насильник-гурман!
Тебе не забуду я подлый обман.
На высохших ветках тоскливо молила:
Да будет мне домом сырая могила.
Промчались три осени. Мне интересно
К кому ты теперь прижимаешься тесно.
И далее:
За ширмой из пятнистого бамбука
Стоит твоя забытая подруга,
Как хризантема пышная в цвету.
Поют беспечно птицы на лету…
Вдруг… двум сорокам верить ли с испуга?
Ужели гость желанный с юга.
Послала я форзицию любви.
Найти тебя, мой херувим,
Пришел ли ты, еще страшусь поверить,
Вот дереза приветствует у двери,
Мне нарядиться не успеть теперь,
И, сжавши розу, я открыла дверь.
Слюны моей сирени ароматы,
На шпильках - разноцветные агаты,
Хуннян-цветок тебя, не торопясь,
Ввела в опочивальню, юный князь.
В игре под персиком янтарным,
Тебе цветком я буду парным.
Кувшинкой золотой в руке
Под лотосом на стебельке.
Как яростно стремились мы друг к другу!
Зачем же астру, жалкую прислугу,
Послал цветок граната передать
И к розам на кусту прилип опять?
Цзинцзи кончил петь и опять стал просить у Цзиньлянь ключ:
- Матушка, отдайте ключ. Приказчики, наверно, заждались, и батюшка того и гляди пожалует.
- Ишь, какой хороший! - отвечала Цзиньлянь. - Ловко у тебя язык подвешен. Вот обожди, пусть только батюшка спросит, скажу: напивается, мол, неизвестно где, и ключи теряет, а потом у меня в комнате ищет.
- Ну что вы! - взмолился Цэинцзи. - Вам бы, матушка, только палачом-мучителем служить.
- Да отдай ты ему! - уговаривали Цзиньлянь матушка Пань и Пинъэр.
- Скажи спасибо бабушке с матушкой, - наконец вроде бы согласилась Цзиньлянь, - а то заставила бы тебя петь до самого заката. Наговорил с три короба: сто, мол, спою, двести, а сам две пропел и крылья расправил. Только улететь тебе не придется.
- Про запас есть у меня две песенки, дорогого стоят, - проговорил Цзинцзи, - на мотив «Овечки с горного склона». Могу в знак моего сыновнего послушания усладить ваш слух, матушка.
И он запел:
Уж месяц слезами умыта.
Брат милый, когда ты придешь?
Тобой, золотым позабыта,
Цена мне теперь - медный грош.
Меня неразорванной девкой
Ты взял, необузданный зверь,
Теперь, возгордившись, с издёвкой
Презрел мою жалкую дверь.
Не выкупил тело из клетки,
Отбросил под звон медяков.
Мне мамкиной алчущей плётки
Не сбросить постыдных оков.
Вновь путь освещаю полночный
В надежде потешным огнем.
Напрасно - мой ангел порочный
Не вспомнит ни ночью, ни днем.
Увяла, осунулась с горя,
И губы искусаны в кровь,
И эхо, без устали вторя,
Всё кличет тебя вновь и вновь.
А сластолюбивая ведьма
Торгуется мной задарма.
Дырявых монеток плети
Ее набивают карман.
И далее:
Сестрица быть хотела знатной,
Одеть себя в парчу и злато,
А я влюбился сгоряча
И ей молился при свечах.
Вновь душу мне не заморочишь?
С мамашкой алчною уймись!
Легка, как вязовый листочек,
Бездушна, как сухая кисть.
Тебя, как старую монету,
Всяк норовит скорее сбыть -
Сплошная дырка - тела нету,
Тебе бы палку раздобыть!
Злословя сальными губами,
Твой зад раздели догола,
В ущельях тискают, капают, -
Кому себя ты раздала!
Любимая, тебя завертят
И в глину липкую сотрут.
Тебе теперь до самой смерти
Не отыскать любви приют.
Мне, злату яркому, негоже
Мешаться с комом нечистот -
Он блеск мой мигом уничтожит,
И ценность тут же упадет.
Цзинцзи умолк. Цзиньлянь хотела было попросить Чуньмэй наполнить ему чару, но тут появилась Юэнян. Заметив на каменной террасе кормилицу Жуи с Гуаньгэ на руках, она обратилась к ней с укором:
- Ребенку чуть полегчало, а ты, сукина дочь, скорее на ветер выносишь?! А ну, ступай сейчас же домой!
- Кто это там говорит? - спросила Цзиньлянь.
- Матушка Старшая пришла, - ответила Сючунь.
Цзинцзи схватил ключ и стремглав бросился из комнаты. Женщины вышли навстречу Юэнян.
- А зять Чэнь зачем сюда приходил? - спросила она.
- Сестрица Ли устроила угощение, нас пригласила, - говорила Цзиньлянь. - Зять Чэнь за одеждой заходил, ему тоже чарку налили. Присаживайтесь, сестрица! Вино такое сладкое! Выпейте чарочку!
- Нет, благодарю, - отказалась Юэнян. - Старшая невестка У и золовка Ян домой собираются. А я вспомнила о ребенке. Дай, думаю, пойду посмотрю. - Она обернулась к Пинъэр: - Ребенка на ветру держат, а тебе и дела нет! Не зря же тетушка Лю говорила, что он простужен!
- Мы тут матушку Пань угощали, - оправдывалась Пинъэр. - Мне ж в голову не пришло, чтобы эта негодница вынесла ребенка на ветер.
Юэнян с ними присела, но задерживаться не стала и удалилась к себе.
- Иди, пригласи бабушку Пань, матушку Пятую и матушку Шестую, - наказала она Сяоюй.
Цзиньлянь с Пинъэр напудрились и вместе с матушкой Пань направились в дальние покои, где составили компанию старшей невестке У и золовке Ян, а с заходом солнца вышли с Юэнян к воротам проводить ее гостей до паланкинов. Они остановились у ворот. Первой заговорила Юйлоу:
- Пока хозяин в доме смотрителя У пирует, давайте сходим в дом Цяо, посмотрим, а?
- У кого от того дома ключи? - спросила у привратника Пинъаня хозяйка.
- Если матушка изволит пойти посмотреть дом, ворота там открыты, - отвечал Пинъань. - Там Лайсин за работой мастеров следит.
- Вели мастерам выйти, пока мы осмотрим дом, - наказала Юэнян.
- Не беспокойтесь, матушка, - успокоил ее Пинъань. - Мастера в четвертой большой комнате глину месят. Им тогда велят выйти.
Юэнян, Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр сели в паланкины, и нанятые носильщики перенесли их через улицу. Женщины миновали парадные ворота и очутились в трехкомнатной постройке с теремком наверху. Юэнян пожелала подняться наверх, но не успела она дойти и до половины крутой каменной лестницы, как поскользнулась и, крикнув с испугу, кое-как удержалась, зацепившись за перила.
- Что с вами, сестрица? - крикнула Юйлоу и тотчас же подхватила ее под руку, чтобы она не упала.
Испуганная Юэнян стала спускаться, поддерживаемая остальными женщинами. Она побледнела, как восковая свеча.
- Как же это вы так поскользнулись, сестрица? - спрашивала Юйлоу. - Не ушиблись?
- Да я не ушиблась, - отвечала Юэнян. - Только бы живот не стронуть. Так я перепугалась - сердце в пятки ушло. Какая лестница крутая, не то что наша. Хорошо, что за перила как-то удержалась, а то и не знаю, что со мной было бы.
- Знай мы, что вы в положении, ни за что б наверх не пошли, - заметила Цзяоэр.
Женщины отвели Юэнян домой. Вскоре она ощутила последствия падения - боль в животе, которая становилась нестерпимой. Симэня не было, и она дослала слугу за тетушкой Лю. Осмотрев Юэнян, знахарка сказала:
- Бремени, которое вы носите, нанесено поврежденье, должно быть, непоправимое.
- Я больше пяти месяцев носила, - отозвалась Юэнян. - И вот на лестнице поскользнулась.
- Примите мое лекарство, - посоветовала старуха. - Если не поможет, вы скоро избавитесь от бремени.
- Что ж теперь делать! - согласилась Юэнян.
Тетушка Лю оставила ей две больших черных пилюли и велела принять с полынной настойкой. Средь ночи Юэнян посветила в бадью, где увидела уже сформировавшийся плод - мальчика.
Да,
В живых не сохранили малыша,
На небо вознеслась его душа.
Хорошо еще, что в тот день Симэнь не остался у Юэнян, а переночевал у Юйлоу, которая на другое же утро пошла проведать Старшую.
- Как вы себя чувствуете? - спросила Юйлоу.
- В полночь выкинула, - не скрыла Юэнян. - Мальчика.
- Какая жалость! - посочувствовала Юйлоу. - А батюшка знает?
- Он вернулся навеселе. У меня разделся. Мне, говорю, нездоровится, пойди еще к кому-нибудь. Вот он к тебе и отправился. Я ему ничего не сказала, а у меня и сейчас еще внутри побаливает.
- Вы, должно быть, не очистились до конца, - сказала Юйлоу. - Примите для очищения подогретого вина с лекарством, вам и полегчает. Да будьте осторожней, сестрица! Никуда эти дни не выходите. Ведь выкидыш - не нормальные роды! Остерегайтесь простуды, а то совсем сляжете.
- Само собой понятно! - согласилась Юэнян. - Только прошу, никому не рассказывай, а то пойдут разговоры. Вот, мол, зазнается, а сама в пустом гнезде спит. Зачем давать повод для сплетен?
Так Симэнь ничего и не узнал о случившемся, но не о том пойдет речь.
* * *
Расскажем теперь о приказчике, которого Симэнь взял в новую лавку шелковой пряжи, - человеке, никак не заслуживающем доверия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Пойти к Юэнян, которая принимала супругу У Старшего, Симэню было неловко, и он отправился проведать сына к Ли Пинъэр.
- Пойди лучше к сестрице Пятой, - посоветовала мужу Пинъэр, когда тот возымел желание остаться у нее. - А то я за сына очень волнуюсь. Ведь он только что немного успокоился.
- Ладно, не буду тебе надоедать, - засмеялся Симэнь и пошел к Цзиньлянь.
Цзиньлянь, казалось, нашла клад, так обрадовал ее приход Симэня. Тотчас же, проводив матушку Пань к Пинъэр, она зажгла серебряный светильник, расстелила парчовое одеяло и, готовясь разделить с Симэнем ложе, омыла себя ароматной водой. Как они только не наслаждались! Даже и не расскажешь. Цзиньлянь лелеяла единственное желание - завладеть сердцем Симэня, не дать ему встречаться с другими женами.
Да,
На пестиках шмель,
собирая нектар,
разбудил их весенний трепет.
Беспечен и смел,
в ароматных устах
мотылек в упоеньи дремлет.
Пинъэр тем временем поспешно усадила на кан матушку Пань и велела Инчунь подать вина и закусок. Беседа затянулась до полуночи, а на другой день Пинъэр поднесла гостье накидку из белого шелка и пару атласных туфель, а также двести медяков. Матушка Пань была не в силах сдержать свое восхищение, ее прямо-таки распиравшее.
- Вот какие подарки получила я от твоей сестрицы, - говорила она Цзиньлянь.
- Ну и бессовестная же ты, мать! - рассматривая подарки, упрекнула ее дочь. - Хорошо ли такое подношение брать?
- Зачем так говоришь, дочка? - оправдывалась старая Пань. - Она сжалилась надо мной, вот и побаловала старуху. А ты дала мне хоть одну вещь?
- Что меня с богатыми сестрами равнять?! - заявила Цзиньлянь. - Мне и самой-то надеть нечего, что я тебе дам? Ты вот чужим пользуешься, а мне теперь придется угощение с вином готовить, чтобы отблагодарить за тебя. А то такие пойдут пересуды - хоть уши затыкай.
Цзиньлянь приказала Чуньмэй приготовить восемь блюд закусок, четыре подноса фруктов и кувшин вина. Воспользовавшись отсутствием Симэня, она велела Цюцзюй положить все в коробку и отнести к Ли Пинъэр.
- У моей матушки с бабушкой выдалось свободное время, - сказала Цюцзюй, - и они были бы рады посидеть с вами, матушка.
- Сколько хлопот я доставляю твоей матушке! - воскликнула Пинъэр.
Вскоре к ней в комнату вошла Цзиньлянь с матерью. Втроем сели за стол, и началась беседа. Чуньмэй наполняла чарки. Вдруг появилась Цюцзюй и позвала Чуньмэй:
- Зятюшка одежду ищет, - говорила она. - Просит тебя терем отпереть.
- Как найдет платье, пусть сюда приходит да пропустит с нами чарку вина, - наказала Цзиньлянь.
Вскоре с одеждой в руках показался Цзинцзи и скрылся.
- Он не идет, - сказала вошедшая Чуньмэй.
- А вы приведите его, - приказала Цзиньлянь и послала за зятем Сючунь.
Вошел Чэнь Цзинцзи. Матушка Пань сидела на кане. За столом, уставленным закусками и фруктами, расположились Цзиньлянь и Пинъэр. Цзинцзи отвесил им низкий поклон.
- Я тебя как порядочного к столу приглашаю, а ты нос дерешь, зазнаешься! - заметила Цзиньлянь и попросила Чуньмэй принести зятю большую чару.
Цзинцзи положил одежду на кан и сел за стол. Чуньмэй, решив подшутить, принесла большую чашку, до краев наполненную вином, и протянула ее Цзинцзи.
- Если вы хотите угостить меня, матушка, - проговорил, всполошившись, Цзинцзи, - так дайте маленькую чарку. Меня в лавке народ ждет.
- Ничего, подождут, - проговорила Цзиньлянь. - А я вот хочу, чтоб ты выпил именно эту чару. Что проку в маленькой?
- Такая чара не помешала бы делу, - заметила матушка Пань.
- А ты ему и поверила, будто он больно занят? - возразила Цзиньлянь. - Он пить мастер. Дай ему бочку, он ее до нижнего обруча вытянет.
- Ну ладно, - согласился Цзинцзи и отпил несколько глотков.
- Подай палочки, барышня, - обратившись к Чуньмэй, попросила матушка Пань. - Что же братец без закуски пить должен?
Но Чуньмэй медлила. Она в шутку дала ему шлепка, а потом запустила руку в коробку, вынула два ореха и протянула их Цзинцзи.
- Пошутить надо мной захотела? - взяв орехи, спросил он. - Думаешь, не разгрызу?
Он враз расколол зубами оба ореха и закусил ими вино.
- Вот что значит молодые зубы! - воскликнула матушка Пань. - А мне, старухе, что потверже попадется, никак не прожуешь.
- А я разве что камень с гусиное яйцо не раскушу или бычьи рога, - засмеялся Цзинцзи.
Цзиньлянь заметила опустевшую чару и велела Чуньмэй снова налить вино.
- Первую за меня пил, - говорила она, - а чем же хуже меня твоя бабушка и матушка Шестая? Выпьешь три чарки, тогда и отпущу.
- Матушка, сжальтесь над сыном своим! - взмолился Цзинцзи. - Не могу я больше, правду говорю. И от одной-то, чего доброго, побагровеешь, батюшка отругает.
- А ты батюшку испугался? - удивилась Цзиньлянь. - Вот уж не думала! А куда ушел батюшка?
- После обеда батюшка был в гостях у помощника станционного смотрителя У, а сейчас он напротив, смотрит, как идет уборка в бывшем доме Цяо.
- Да, Цяо, кажется, вчера переезжали? - вспомнила Цзиньлянь. - Что же мы им чаш не послали?
- Как не послали? Сегодня утром отправили, - сказал Цзинцзи.
- А куда они переехали? - спросила Пинъэр.
- На Большую Восточную улицу, - ответил Цзинцзи. - За тысячу двести лянов особняк купили - огромный, почти как наш. Семь комнат по улице и пять построек вглубь.
Пока шел разговор, Цзинцзи зажал нос, осушил чару и, взглянув на отвлекшуюся от разговора Цзиньлянь, схватил одежду и бросился наутек.
- Матушка, смотрите - зятюшка ключ забыл, - сказала Инчунь.
Цзиньлянь взяла у нее ключ и положила под себя на сиденье.
- Пусть поищет! - говорила она Пинъэр. - А придет, не говорите. Я его подразню немножко.
- Да отдай ты ему, дочка! - сказала матушка Пань. - К чему такие шутки?
Цзинцзи вбежал в лавку, сунулся в рукав - ключ исчез. Он бросился к Пинъэр и стал разыскивать пропажу.
- Кому нужен твой ключ?! - воскликнула Цзиньлянь. - Сам положит неизвестно где, а потом спрашивает!
- Я его что-то здесь не видала, - сказала Чуньмэй. - Может, в тереме оставил?
- Да нет, помню, он у меня с собой был, - отозвался Цзинцзи.
- Ах ты, сынок! - начала Цзиньлянь. - Не знаешь, не ведаешь: то ли дома, то ли нет. Кто ж это у тебя так память отбил, а? Впрочем, вон ты зад-то какой отрастил! Там, должно быть, весь твой рассудок разместился.
- Но что ж делать? Люди ведь за одеждой пришли, - сокрушался Цзинцзи. - И батюшки нет. Придется слесаря звать, замок в тереме ломать.
Ли Пинъэр не выдержала и рассмеялась.
- У вас ключ, матушка? - обратился к ней Цзинцзи. - Отдайте, прошу вас.
- Чего тут смешного, сестрица! - вмешалась Цзиньлянь. - Можно подумать, что мы и в самом деле нашли его ключи.
Расстроенный Цзинцзи метался по комнате, как осел, крутящий мельничный жернов. Взглянув в сторону Цзиньлянь, он вдруг заметил торчащий из-под нее шнурок от ключа.
- А это что? - воскликнул он и протянул руку, но Цзиньлянь поспешно спрятала ключ в рукав.
- Как он мог ко мне попасть? - наиграно удивилась она.
Цзинцзи пришел в отчаяние и напоминал цыпленка, который протягивает ноги еще до того, как над ним занесут нож.
- Ты, говорят, хорошо поешь? - сказала Цзиньлянь. - Приказчиков в лавке услаждаешь, а нас не хочешь? Споешь своей бабушке и матушке Шестой четыре новых песни, тогда ключ получишь, а откажешься, хоть на белую пагоду вспрыгни, все равно не дам.
- Вы, матушка, готовы у человека все нутро вывернуть, - говорил Цзинцзи. - Кто же вам сказал, что я песни пою?
- Ах, ты опять будешь зубы заговаривать?! - набросилась на него Цзиньлянь. - По-твоему, в Нанкине Шэнь Миллионщик припеваючи живет, а в Пекине дерево сохнет-гниет, да? А ведь как за деревом тень, так за человеком слава.
- Ладно уж, спою, не погибать же в самом деле! - согласился выведенный из себя Цзинцзи. - Когда с ножом к горлу лезут, целую сотню споешь.
- Ах ты, болтун, чтоб тебе ни дна, ни покрышки! - заругалась Цзиньлянь и наполнила всем чарки. - Вот выпей и стыд потеряешь, петь будет ловчее.
- Нет уж, лучше спою, а потом выпью, - отозвался Цзинцзи. - Я спою о цветах и плодах на мотив «Овечка с горного склона»:
В саду первый раз повстречала тебя я,
В цветущих деревьях весеннего рая.
Среди абрикосов желанных сгорая,
Нефритовой сливой тебя приняла я.
Но люди судачили: пьешь ты, гуляешь;
Как шмель в цветнике изумрудном порхаешь,
И слезы помчались солёным потоком,
О скудном душой и тигрино жестоком.
Вдогонку послала двух персиков-слуг,
Но ты под хурмою - тебе недосуг.
Забыл ты меня, и напрасны старанья,
Краснел хохолок журавля от страданья.
Обрезала пряди, плакучая ива.
«Рехнулась совсем!», - ты заметил глумливо.
Бесстыжий развратник! Насильник-гурман!
Тебе не забуду я подлый обман.
На высохших ветках тоскливо молила:
Да будет мне домом сырая могила.
Промчались три осени. Мне интересно
К кому ты теперь прижимаешься тесно.
И далее:
За ширмой из пятнистого бамбука
Стоит твоя забытая подруга,
Как хризантема пышная в цвету.
Поют беспечно птицы на лету…
Вдруг… двум сорокам верить ли с испуга?
Ужели гость желанный с юга.
Послала я форзицию любви.
Найти тебя, мой херувим,
Пришел ли ты, еще страшусь поверить,
Вот дереза приветствует у двери,
Мне нарядиться не успеть теперь,
И, сжавши розу, я открыла дверь.
Слюны моей сирени ароматы,
На шпильках - разноцветные агаты,
Хуннян-цветок тебя, не торопясь,
Ввела в опочивальню, юный князь.
В игре под персиком янтарным,
Тебе цветком я буду парным.
Кувшинкой золотой в руке
Под лотосом на стебельке.
Как яростно стремились мы друг к другу!
Зачем же астру, жалкую прислугу,
Послал цветок граната передать
И к розам на кусту прилип опять?
Цзинцзи кончил петь и опять стал просить у Цзиньлянь ключ:
- Матушка, отдайте ключ. Приказчики, наверно, заждались, и батюшка того и гляди пожалует.
- Ишь, какой хороший! - отвечала Цзиньлянь. - Ловко у тебя язык подвешен. Вот обожди, пусть только батюшка спросит, скажу: напивается, мол, неизвестно где, и ключи теряет, а потом у меня в комнате ищет.
- Ну что вы! - взмолился Цэинцзи. - Вам бы, матушка, только палачом-мучителем служить.
- Да отдай ты ему! - уговаривали Цзиньлянь матушка Пань и Пинъэр.
- Скажи спасибо бабушке с матушкой, - наконец вроде бы согласилась Цзиньлянь, - а то заставила бы тебя петь до самого заката. Наговорил с три короба: сто, мол, спою, двести, а сам две пропел и крылья расправил. Только улететь тебе не придется.
- Про запас есть у меня две песенки, дорогого стоят, - проговорил Цзинцзи, - на мотив «Овечки с горного склона». Могу в знак моего сыновнего послушания усладить ваш слух, матушка.
И он запел:
Уж месяц слезами умыта.
Брат милый, когда ты придешь?
Тобой, золотым позабыта,
Цена мне теперь - медный грош.
Меня неразорванной девкой
Ты взял, необузданный зверь,
Теперь, возгордившись, с издёвкой
Презрел мою жалкую дверь.
Не выкупил тело из клетки,
Отбросил под звон медяков.
Мне мамкиной алчущей плётки
Не сбросить постыдных оков.
Вновь путь освещаю полночный
В надежде потешным огнем.
Напрасно - мой ангел порочный
Не вспомнит ни ночью, ни днем.
Увяла, осунулась с горя,
И губы искусаны в кровь,
И эхо, без устали вторя,
Всё кличет тебя вновь и вновь.
А сластолюбивая ведьма
Торгуется мной задарма.
Дырявых монеток плети
Ее набивают карман.
И далее:
Сестрица быть хотела знатной,
Одеть себя в парчу и злато,
А я влюбился сгоряча
И ей молился при свечах.
Вновь душу мне не заморочишь?
С мамашкой алчною уймись!
Легка, как вязовый листочек,
Бездушна, как сухая кисть.
Тебя, как старую монету,
Всяк норовит скорее сбыть -
Сплошная дырка - тела нету,
Тебе бы палку раздобыть!
Злословя сальными губами,
Твой зад раздели догола,
В ущельях тискают, капают, -
Кому себя ты раздала!
Любимая, тебя завертят
И в глину липкую сотрут.
Тебе теперь до самой смерти
Не отыскать любви приют.
Мне, злату яркому, негоже
Мешаться с комом нечистот -
Он блеск мой мигом уничтожит,
И ценность тут же упадет.
Цзинцзи умолк. Цзиньлянь хотела было попросить Чуньмэй наполнить ему чару, но тут появилась Юэнян. Заметив на каменной террасе кормилицу Жуи с Гуаньгэ на руках, она обратилась к ней с укором:
- Ребенку чуть полегчало, а ты, сукина дочь, скорее на ветер выносишь?! А ну, ступай сейчас же домой!
- Кто это там говорит? - спросила Цзиньлянь.
- Матушка Старшая пришла, - ответила Сючунь.
Цзинцзи схватил ключ и стремглав бросился из комнаты. Женщины вышли навстречу Юэнян.
- А зять Чэнь зачем сюда приходил? - спросила она.
- Сестрица Ли устроила угощение, нас пригласила, - говорила Цзиньлянь. - Зять Чэнь за одеждой заходил, ему тоже чарку налили. Присаживайтесь, сестрица! Вино такое сладкое! Выпейте чарочку!
- Нет, благодарю, - отказалась Юэнян. - Старшая невестка У и золовка Ян домой собираются. А я вспомнила о ребенке. Дай, думаю, пойду посмотрю. - Она обернулась к Пинъэр: - Ребенка на ветру держат, а тебе и дела нет! Не зря же тетушка Лю говорила, что он простужен!
- Мы тут матушку Пань угощали, - оправдывалась Пинъэр. - Мне ж в голову не пришло, чтобы эта негодница вынесла ребенка на ветер.
Юэнян с ними присела, но задерживаться не стала и удалилась к себе.
- Иди, пригласи бабушку Пань, матушку Пятую и матушку Шестую, - наказала она Сяоюй.
Цзиньлянь с Пинъэр напудрились и вместе с матушкой Пань направились в дальние покои, где составили компанию старшей невестке У и золовке Ян, а с заходом солнца вышли с Юэнян к воротам проводить ее гостей до паланкинов. Они остановились у ворот. Первой заговорила Юйлоу:
- Пока хозяин в доме смотрителя У пирует, давайте сходим в дом Цяо, посмотрим, а?
- У кого от того дома ключи? - спросила у привратника Пинъаня хозяйка.
- Если матушка изволит пойти посмотреть дом, ворота там открыты, - отвечал Пинъань. - Там Лайсин за работой мастеров следит.
- Вели мастерам выйти, пока мы осмотрим дом, - наказала Юэнян.
- Не беспокойтесь, матушка, - успокоил ее Пинъань. - Мастера в четвертой большой комнате глину месят. Им тогда велят выйти.
Юэнян, Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр сели в паланкины, и нанятые носильщики перенесли их через улицу. Женщины миновали парадные ворота и очутились в трехкомнатной постройке с теремком наверху. Юэнян пожелала подняться наверх, но не успела она дойти и до половины крутой каменной лестницы, как поскользнулась и, крикнув с испугу, кое-как удержалась, зацепившись за перила.
- Что с вами, сестрица? - крикнула Юйлоу и тотчас же подхватила ее под руку, чтобы она не упала.
Испуганная Юэнян стала спускаться, поддерживаемая остальными женщинами. Она побледнела, как восковая свеча.
- Как же это вы так поскользнулись, сестрица? - спрашивала Юйлоу. - Не ушиблись?
- Да я не ушиблась, - отвечала Юэнян. - Только бы живот не стронуть. Так я перепугалась - сердце в пятки ушло. Какая лестница крутая, не то что наша. Хорошо, что за перила как-то удержалась, а то и не знаю, что со мной было бы.
- Знай мы, что вы в положении, ни за что б наверх не пошли, - заметила Цзяоэр.
Женщины отвели Юэнян домой. Вскоре она ощутила последствия падения - боль в животе, которая становилась нестерпимой. Симэня не было, и она дослала слугу за тетушкой Лю. Осмотрев Юэнян, знахарка сказала:
- Бремени, которое вы носите, нанесено поврежденье, должно быть, непоправимое.
- Я больше пяти месяцев носила, - отозвалась Юэнян. - И вот на лестнице поскользнулась.
- Примите мое лекарство, - посоветовала старуха. - Если не поможет, вы скоро избавитесь от бремени.
- Что ж теперь делать! - согласилась Юэнян.
Тетушка Лю оставила ей две больших черных пилюли и велела принять с полынной настойкой. Средь ночи Юэнян посветила в бадью, где увидела уже сформировавшийся плод - мальчика.
Да,
В живых не сохранили малыша,
На небо вознеслась его душа.
Хорошо еще, что в тот день Симэнь не остался у Юэнян, а переночевал у Юйлоу, которая на другое же утро пошла проведать Старшую.
- Как вы себя чувствуете? - спросила Юйлоу.
- В полночь выкинула, - не скрыла Юэнян. - Мальчика.
- Какая жалость! - посочувствовала Юйлоу. - А батюшка знает?
- Он вернулся навеселе. У меня разделся. Мне, говорю, нездоровится, пойди еще к кому-нибудь. Вот он к тебе и отправился. Я ему ничего не сказала, а у меня и сейчас еще внутри побаливает.
- Вы, должно быть, не очистились до конца, - сказала Юйлоу. - Примите для очищения подогретого вина с лекарством, вам и полегчает. Да будьте осторожней, сестрица! Никуда эти дни не выходите. Ведь выкидыш - не нормальные роды! Остерегайтесь простуды, а то совсем сляжете.
- Само собой понятно! - согласилась Юэнян. - Только прошу, никому не рассказывай, а то пойдут разговоры. Вот, мол, зазнается, а сама в пустом гнезде спит. Зачем давать повод для сплетен?
Так Симэнь ничего и не узнал о случившемся, но не о том пойдет речь.
* * *
Расскажем теперь о приказчике, которого Симэнь взял в новую лавку шелковой пряжи, - человеке, никак не заслуживающем доверия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210