Вместе с женщинами у гроба стояла и Юэнян. Потом она пригласила их в дальние покои, где после чаю были накрыты столы, но говорить об этом подробно нет необходимости.
Симэнь между тем угощал в крытой галерее именитых гостей. Вдруг в разгар возлияний до него донеслись удары в заоблачный щит. Вбежал запыхавшийся слуга.
- Его сиятельство Ху, здешний правитель, пожаловали, - доложил он. - У ворот из паланкина выходят.
Симэнь второпях накинул на себя траурные одеяния и поспешил к гробу Пинъэр, а встретить прибывшего велел одетому в траур сюцаю Вэню.
Слуги поднесли правителю благовония и жертвенную бумагу. Облачившись в траурное платье с золотым поясом, он приблизился, наконец, к гробу. Его сопровождала целая свита чиновных лиц, каждый из которых старался как мог услужить и выказать внимание высокой особе.
Перед гробом правителя встретил Чуньхун. Он, стоя на коленях, высоко поднял руки и протянул подошедшему благовония. Воскурив фимиам, правитель Ху отвесил два поклона.
- Ваше сиятельство! Не утруждайте себя, прошу вас! - обратился к правителю Симэнь, низко кланяясь.
- Прошу прощение за столь запоздалое выражение соболезнования, - говорил правитель. - Когда наступила кончина? Мне только вчера стало известно о постигшем вас горе.
- Не беспокойтесь о ничтожном семействе. Моя жена болела, - объяснял Симэнь. - Спасти не удалось. Очень тронут вашим вниманием!
Стоявший рядом сюцай Вэнь отвесил поклон правителю, и все трое сели выпить по чашке чаю. Потом правитель встал и откланялся. Его провожал за ворота к паланкину сюцай Вэнь.
В крытой галерее разошлись после обеда.
На другой день в паланкине прибыла певица Чжэн Айюэ. На ней была белая расшитая облаками накидка из тафты и голубая шелковая юбка. Ее прическу поддерживали жемчужный ободок и белый с бахромою платок. Айюэ предстала пред гробом и зажгла благовония. Видя, что певица принесла с собою восемь блюдец пирожков с кренделями и отвар с мясом трех жертвенных животных, Юэнян тотчас же поднесла ей сшитую из целого куска тафты траурную юбку. У Иньэр и Ли Гуйцзе пожертвовали на заупокойные службы по три цяня серебра, о чем Юэнян сообщила Симэню.
- Дай каждой по куску тафты и по траурному платку, - распорядился он.
Юэнян угостила их чаем и оставила на ночь.
К вечеру собрались родные, друзья и приказчики, чтобы провести ночь с Симэнем. Была приглашена хайяньская театральная труппа. Актеры Ли Мин, У Хуэй, Чжэн Фэн и Чжэн Чунь прислуживали гостям.
Поздним вечером в крытой галерее накрыли пятнадцать столов, за которыми расположились сват Цяо, шурины У Старший, У Второй и Хуа Старший, свояки Шэнь и Хань, сюцаи Ни и Вэнь, лекарь Жэнь, Ли Чжи и Хуан Четвертый, Ин Боцзюэ, Се Сида, Чжу Жинянь, Сунь Молчун, Бай Лайцян, Чан Шицзе, Фу Цзысинь, Хань Даого, Гань Чушэнь, Бэнь Дичуань, У Шуньчэнь и двое племянников, а также человек восемь соседей. На столах стояли блюда с обильной снедью. В десятке высоких подсвечников ярко горели толстые свечи.
Залу закрывали спущенные занавески. Женщинам устроили столы неподалеку от гроба, и им приходилось смотреть представление из-за ширм.
После поклонения у гроба Симэнь и Цзинцзи поблагодарили гостей, и все сели за стол.
Актеры ударили в гонги и барабаны. Началось представление под названием «История нефритового браслета, или Любовь Вэй Гао и Юйсяо в жизни минувшей и после возрождения».
Симэнь распорядился, чтобы четверо солдат подавали закуски и блюда, а Циньтун, Цитун, Хуатун и Лайань - сладости. Ли Мин, У Хуэй, Чжэн Фэн и Чжэн Чунь разливали вино.
Сперва на траурной сцене появился актер, исполнявший Вэй Гао. Когда он спел арию и удалился, на сцену вышла героиня Юйсяо, тоже исполнившая арию. Подали отвар, рис, мясо и гуся.
- Брат, я слыхал, у тебя три барышни-певички находятся? - обратился к хозяину Боцзюэ. - Почему бы их не позвать, а? Почтенному свату Цяо и господам шуринам услужили бы. Чего будут зря представление-то глядеть? Больно они ловки!
Симэнь кликнул Дайаня.
- Ступай сестриц позови, - распорядился он.
- Не надо, - остановил его сват Цяо. - Они ведь пришли с покойной проститься. Зачем же их заставлять?
- Э, вы не правы, дорогой сватушка! - возразил Боцзюэ. - Этим потаскушкам только дай волю… - Он обернулся к Дайаню: - Ступай и тащи их сейчас же! Скажи, батюшка Ин, мол, понимает, что вы пришли отдать последний долг усопшей, но должны и у стола послужить.
Дайань ушел и долго не появлялся.
- Как узнали, что вы, батюшка Ин, зовете, ни одна не пошла, - доложил, наконец, вернувшись, слуга.
- Ах так! - воскликнул Боцзюэ. - Я сам пойду притащу!
Он встал из-за стола, сделал несколько шагов и вернулся на место.
- Чего ж не идешь? - засмеялся Симэнь.
- Меня так и подмывает притащить этих потаскух, - говорил Боцзюэ. - Дай только немного успокоиться. Я им покажу!
Немного погодя он опять послал за певицами Дайаня.
Наконец, не спеша, вышли три певицы, одетые в белые накидки из тафты и голубые атласные юбки. Они поклонами приветствовали гостей и, улыбаясь, встали в сторонку.
- Тут вас ждут, а вы мешкаете, выходить не желаете? - выговаривал Боцзюэ.
Певицы молчали. Они обнесли гостей вином и сели за отдельный стол.
Послышались удары в барабан и музыка. Объявление возвещало о начале представления.
На сцене появились Вэй Гао и Бао Чжишуй. Они приблизились к дому, где жила Юйсяо, и навстречу им вышла мамаша.
- Ступай, вызови ту барышню! - приказал Бао Чжишуй.
- Зачем же вы, сударь, так грубо? - говорила мамаша. - Как это «вызови»? Моя дочка не ко всякому выходит. Только когда ее вежливо попросят.
Ли Гуйцзе засмеялась.
- Этот Бао ни дать, ни взять Попрошайка Ин, - заметила она. - Лезет нахрапом, нахал.
- Ах ты, потаскушка! - откликнулся Боцзюэ. - Может, я и нахрапом лезу, да меня мамаша твоя вон как обожает.
- Обожает, когда за ворота провожает, - заключила Гуйцзе.
- Хватит! - прервал их Симэнь. - Дайте посмотреть! Кто слово скажет, большую чарку пить заставлю.
Боцзюэ примолк. Актеры после очередного выхода удалились.
Из залы слева, из-за траурных штор, представление смотрели невестки У Старшая и У Вторая, золовка Ян, матушка Пань, свояченицы У Старшая и Мэн Старшая, супруга У Шуньчэня - Чжэн Третья и госпожа Дуань Старшая. Рядом с ними были У Юэнян и остальные жены хозяина. По правую руку из-за штор за игрой актеров следили, столпившись, Чуньмэй, Юйсяо, Ланьсян, Инчунь и Сяоюй. Когда мимо них со сладостями и чаем проходила кухонная служанка Чжэн Цзи, ее окликнула Чуньмэй.
- Это ты кому? - спросила она.
- Тетушке У Старшей и матушкам, - отвечала Чжэн Цзи.
Чуньмэй взяла с подноса чашку. Тут Сяоюй услыхала со сцены, что героиню зовут Юйсяо и схватила ее тезку, горничную Юйсяо, за рукав.
- Чего стоишь как вкопанная, потаскушка? - обратилась она к горничной Юйсяо. - Слышишь, тебя мамаша кличет? Ступай, хахаль пришел.
Сяоюй так толкнула Юйсяо, что та, не удержавшись, отскочила за занавеску, задела невзначай Чуньмэй и расплескала чай.
- Вот потаскуха нескладная! - заругалась на нее Чуньмэй. - Ишь, расходилась! С чего это тебя бесит, а? Всю юбку залила. Как еще чашку не разбила.
Перебранку услышал Симэнь и послал Лайаня узнать, что там за шум.
Чуньмэй села на стул.
- Вон Юйсяо расходилась, - объясняла она. - Так и скажи: завидела шлюха хахаля вот и взбесилась.
Симэнь не придал значения тому, что сказал слуга, Юэнян же подошла к горничным и сделала выговор Сяоюй.
- А ты чего тут торчишь весь день? - говорила хозяйка. - Где твое место? Ступай за моими покоями больше присматривай!
- Туда молодая госпожа только что пошла, - отвечала Сяоюй. - И матери наставницы там.
- Сукины дети! - ругалась Юэнян. - Нельзя вас на представление пускать! Непременно какой-нибудь фортель да выкинете.
При появлении Юэнян Чуньмэй тотчас же встала.
- Все они, матушка, одного поля ягоды, - говорила Чуньмэй. - Носятся как угорелые. Для них никаких приличий будто и не существует. А то пойдут улыбаться да хихикать при посторонних.
Юэнян приструнила горничных и вернулась на свое место.
Первыми откланялись сват Цяо и сюцай Ни. За ними стали собираться свояк Шэнь, лекарь Жэнь и свояк Хань, но их удержал Боцзюэ.
- Хозяин! Уговори же господ, прошу тебя! - обратился он к Симэню. - Мы всего лишь друзья твои и то не решаемся расходиться, а тут родные уходят. Свояк Шэнь, вы ведь рядом живете. А вам, господа, - обратился Боцзюэ к своякам и лекарю, - тоже не следовало бы торопиться, хотя вы и живете за городской стеной. В третью ночную стражу городские ворота все равно заперты. Посидите, господа! Актеры не все еще показали.
Симэнь велел слугам принести четыре жбана с вином феи Магу.
- Господа, нельзя ж их оставить без внимания! - воскликнул Симэнь, когда слуги внесли жбан и поставили перед шурином У Старшим большой кубок. - Всякий, кто встанет из-за стола, да будет наказан старшим из нас этой чарой.
Все уселись на свои места. Симэнь велел Шутуну попросить актеров сыграть самые волнующие сцены пьесы.
Немного погодя ударили в барабаны и кастаньеты. Вышел актер и спросил Симэня:
- Разрешите спеть сцену с вручением портрета?
- Пойте любую, - говорил Симэнь. - Лишь бы за душу хватало.
Героиня Юйсяо запела арию. Когда она дошла до слов «Да, в этой жизни не встретиться нам больше, поэтому я шлю тебе портрет», Симэню представилась больная Пинъэр, и он, расчувствовавшись, проронил слезу. Когда он вынул из рукава платок, чтобы вытереть слезы, это заметила из-за занавески неусыпная Цзиньлянь.
- Матушка, вы только взгляните на него! - указывая пальцем на Симэня, говорила она Юэнян. - Вот негодяй! Напился, а теперь нюни распускает.
- С твоим-то умом, сестрица, следовало бы знать, что музыка воссоздает грусть и радость, разлуку и встречу, - заметила Юйлоу. - Увидишь седло, вспомнишь павшего коня. Ему сцена, должно быть, напомнила почившую, вот он и прослезился.
- Не верю я этим слезам, - говорила Цзиньлянь. - Плакать над игрою лицедеев, по-моему, одно притворство. Не поверю никому, пока сама не заплачу.
- Потише, сестрица, - урезонила ее Юэнян. - Дай послушать!
- Понять не могу, - обратилась к хозяйке Юйлоу, - почему сестрица Шестая у нас такая ворчунья?
Когда сцена окончилась, пробили пятую стражу и гости разом стали откланиваться. Симэнь хотел было их удержать и взял в руку большой кубок, но ему все же пришлось проводить их за ворота.
Симэнь обождал, пока убрали посуду, и велел актерам оставить костюмы.
- Завтра их сиятельства Лю и Сюэ прибудут, - объяснял он. - Опять играть придется.
После угощенья актеры ушли. За ними последовали и четверо во главе с Ли Мином, но не о том пойдет речь.
Забрезжил рассвет. Симэнь удалился на ночлег в дальние покои.
Да,
Сколько холодных дней впереди
злая судьбина сулит?
Много ль туманных утренних зорь
встретить еще предстоит?
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
ЮЙСЯО НА КОЛЕНЯХ ВЫМАЛИВАЕТ ПРОЩЕНИЕ У ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ
ЧИНЫ УГОЛОВНОЙ УПРАВЫ ПРИНОСЯТ ЖЕРТВЫ ПЕРЕД ГРОБОМ НАЛОЖНИЦЫ БОГАЧА
Едва любовь к тебе пришла,
как уж расстаться с ней пора.
Что толку полог поднимать
и вглядываться до утра!
Всему наступит свой конец:
иссякнет шелкопряда нить,
Свече последнюю слезу
вот-вот придется уронить.
Злой ураган разъединит
с подругой феникса стеной,
И яшма нежная навек
переселится в мир иной.
Красой Си Ши не насладясь,
услышишь петушиный крик,
Прохладой утренней пахнет,
и потускнеет лунный лик.
Итак, когда гости разошлись, запели петухи. Симэнь удалился на покой, а Дайань, прихватив кувшин вина и закусок, направился в лавку, где собирался трапезничать с приказчиком Фу и Чэнь Цзинцзи. Но у старого Фу не было желания пить в такой поздний час. Он стал разбирать постель и вскоре лег на кане.
- Вы уж с Пинъанем выпейте, - говорил он. - А зятя Чэня не стоит ждать. Не придет он, наверно.
Дайань зажег на прилавке свечу и кликнул Пинъаня. Они пили чарку за чаркой, и немного погодя закусок как и не бывало. Когда посуду убрали, Пинъань ушел обратно в приворотную сторожку. Дайань запер двери и лег на кан рядом с приказчиком Фу.
Старику не спалось, и он заговорил.
- Гляди, матушку Шестую в какой гроб положили! Панихиды служат, богатые похороны готовят. Какие почести, а!
- Богатая она, вот и почести, - отвечал Дайань. - Только пожить не пришлось. А то, что батюшка тратится, так это он не своими же деньгами сорит. Матушка Шестая, по правде тебе сказать, такое богатство в дом принесла! Я-то уж знаю. Про серебро и говорить не приходится. Сколько у нее одного только золота да жемчуга! А дорогие безделки, нефритовые пояса, запястья да головные украшения! А драгоценные камни! Всего не перечесть. А почему, думаешь, хозяин так убивается? Он ведь не ее жалеет. Ее деньги ему покою не дают. По характеру я покойную матушку ни с кем в доме не сравняю. И уступчивая, и добрая. Без улыбки не поглядит. Даже нашего брата, слугу, не обидит. Не было у нее привычки за каждое слово «рабским отродьем» обзывать или там заставлять клясться в верности ни за что, ни про что. А как она, бывало, за покупками посылала! Серебра, значит, даст. «Свешали бы, матушка, - скажешь, - чтобы потом недоразумений каких не вышло». А она улыбнется. «Чего тут вешать? - ответит. - Бери уж. Тебе ж ведь тоже заработать хочется. Только мне принеси, что прошу, ладно?» И кто только у матушки денег взаймы не брал! А многие ли долги возвращали? Но она ничего! Не отдаете, мол, и не надо. Матушка Старшая и матушка Третья над деньгами тоже не трясутся. Зато матушки Пятая и Вторая - вот уж скупые-то. Погибель к нам придет, замотают, если хозяйство в свои руки возьмут. За чем бы ни послали, все норовят недодать. Стоит, скажем, цянь серебра, так дадут девять с половиной, а то и девять фэней. Выходит, мы из своего кармана что ли за них доплачивать обязаны?
- Но матушка Старшая не из таких! - заметил приказчик Фу.
- Конечно, не из таких! - продолжал Дайань. - Только уж больно вспыльчива. Войдешь - все по-хорошему. И хозяйки мирно беседуют. Но стоит тебе прервать разговор, она тебя при всех отчитает. Матушка Шестая такого себе никогда не позволяла. Она, покойница, никого не обижала. Наоборот, за нас старалась замолвить словечко. Ведь кто молится, от того Небо иной раз и роковую напасть отвращает. А мы, бывало, покойную матушку упросим с батюшкой поговорить, он ее во всем слушался. Только матушка Пятая на язык остра. Знай, грозит: «Вот батюшке скажу, тогда узнаешь», или «Отведаешь у меня палок!» А теперь и Чуньмэй, горничная ее, тоже злюкой стала.
- Матушка Пятая ведь тоже давно в дом вошла, - заметил приказчик Фу.
- Сам, старина, небось, помнишь, какой она тогда была, - говорил Дайань. - Как пришла, мать родную признавать не хочет. Как ни придет к дочери, так со слезами уходит. А как матушка Шестая умерла, так она в передних покоях полновластной хозяйкой себя считает. На садовников кричит: плохо, мол, подметают. С утра с бранью на них обрушивается.
Старик Фу клевал носом и вскоре заснул. Подвыпивший Дайань тоже закрыл глаза. Высоко на небе солнце сияло, а они все еще спали как убитые.
Симэнь Цин, надобно сказать, частенько спал в передних покоях у гроба Пинъэр. Тогда постель утром убирала Юйсяо, а хозяин шел в дальние покои умываться и причесываться. Этим моментом и пользовался Шутун, чтобы пошутить и позубоскалить с горничной. А в тот день Симэнь ушел ночевать в дальние покои. Юйсяо встала раньше других и потихоньку вышла. Она подмигнула Шутуну, и они пробрались через сад в кабинет.
Цзиньлянь не спалось. Она прошла к зале, где лежала покойница, но там было тихо и темно. В крытой галерее в беспорядке стояли столы и стулья. Кругом не было видно ни души. Тут она заметила Хуатуна. Он мел пол.
- А, это ты, рабское твое отродье? - говорила Цзиньлянь. - Что ты тут делаешь? А остальные где?
- Все спят, матушка, - отвечал слуга.
- Брось веник! - приказала Цзиньлянь. - Ступай спроси у зятюшки кусок белого шелка. Старой матушке Пань, скажи, траурную юбку надо сшить. Да пусть выдаст трауру на пояс и в прическу. Матушка моя нынче домой собирается.
- Зятюшка, наверно, почивают, - говорил Хуатун. - Обождите, я пойду узнаю.
Слуга удалился и долго не появлялся.
- Зятюшка сказали, что брат Шутун с Цуем трауром ведают. Вы, матушка, у брата Шутуна спросите.
- Где ж я его, негодника, разыскивать буду? - ворчала Цзиньлянь. - Сам пойди поищи.
Хуатун бросил взгляд на флигель.
- Он только что тут проходил, - говорил он. - Должно быть, в кабинете причесывается.
- Ладно, мети, я сама его спрошу, - сказала Цзиньлянь и, едва касаясь лотосовыми ножками земли, подобрав юбку, подкралась к кабинету.
Оттуда донесся смех. Цзиньлянь распахнула дверь. Шутун с Юйсяо лежали на кровати.
- Вот, рабские отродья, чем вы тут, оказывается, занимаетесь? - заругалась она.
Застигнутые врасплох любовники с перепугу встали перед Цзиньлянь на колени и начали умолять о прощении.
- Ты, рабское отродье, ступай и принеси кусок траурного шелка и полотна, - обратилась она к Шутуну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210