Им
дает жизнь то переходное состояние, которое возникает, когда вода
претворяется в воздух либо, напротив, воздух в воду Все запахи являют собой
либо пар, либо туман, ведь туман лежит на полпути от воздуха к воде, а пар
- на полпути от воды к воздуху.
Поэтому они тоньше воды, но грубее воздуха; это становится очевидным, если
с усилием вдыхать воздух сквозь перекрывшую дыхание преграду и наблюдать,
как все пахнущее отсеивается и воздух доходит очищенным от запахов.
Понятно, что многообразие запахов остается безымянным, ибо оно не сводится
к большому числу простых форм. Здесь существует только одно четкое
двучленное разделение - на запахи приятный и неприятный. Последний
оказывает насильственное и огрубляющее действие на всю полость,
простирающуюся от макушки до пупа, между тем как первый смягчает
загрубевшее и с приятностью возвращает его к первоначальному состоянию.
Третья область наших ощущений - слух, и для получаемых им воздействий нам
тоже следует отыскать обусловливающие причины. В общих чертах скажем, что
звук - это толчок, производимый воздухом через уши на мозг и кровь и
доходящий до самой души, между тем как вызванное этим толчком движение,
которое начинается с головы и оканчивается в области печени, есть слышание.
Если движение быстро, звук высок; чем оно медленнее, тем ниже звук.
Равномерное движение дает ровный и нежный звук, неравномерное - грубый, с
сильное - громкий, слабое - тихий. Что касается созвучий, то необходимость
понуждает нас отложить этот предмет напоследок.
Теперь остался только четвертый род ощущений, но он являет большое
многообразие, требующее расчлененного подхода. Многообразие это имеет общее
имя цвета; а цвет - это пламя, струящееся от каждого отдельного тела и
состоящее из частиц, соразмерных способности нашего зрения ощущать. О
причинах зрения мы уже говорили прежде, а сейчас уместнее и нужнее всего
как можно правдоподобнее объяснить цвета. Те частицы, которые несутся от
других тел и сталкиваются со зрительным лучом, бывают либо меньше, чем
частицы последнего, либо крупнее, либо такой же величины. Те, что имеют
такую же величину, неощутимы, и мы называем их прозрачными. Напротив, те,
что больше, сжимают зрительный луч, а те, что меньше, расширяют его, и
действие их можно сравнить с действием холодного и горячего на нашу плоть,
а также с действием терпкого и обжигающего (или "острого", как мы
выражаемся) на наш язык. Это - белое и черное, то есть впечатления,
рожденные в иной области чувств, чем только что перечисленные, и потому
кажущиеся иными, но на самом деле тождественные им. Так мы и назовем их:
"белое" - то, что расширяет зрительный луч, "черное" - то, что его сужает.
Когда же огонь иного рода, несущийся более порывисто, ударяет в зрительный
луч, проникает его до самых глаз, насильственно разверзает глазные проходы
и разжижает их вещество, он заставляет излиться оттуда весь тот огонь и
воду, что мы называем слезами.
Поскольку же с двух сторон встречаются два огня, причем один с молниеносной
силой бьет из глаз, а другой входит в глаза и там угасает от влаги, из их
смешения рождаются всевозможнейшие цвета; это называют переливами, а тому,
чем вызвано такое состояние, дали имена блестящего и сверкающего. Есть и
такой род огня, который стоит посередине между двумя вышеназванными; он
достигает глазной влаги и смешивается с ней, но не сияет. Мерцание этого
огня сквозь растворившую его жидкость дает кровавый цвет, который мы
нарекли красным. От смешения сверкающего огня с красным и белым возник
желтый цвет; но о соотношении, в котором они были смешаны, не имело бы
смысла толковать даже в том случае, если бы кто-нибудь его знал, ибо здесь
невозможно привести не только необходимые, но даже вероятные и
правдоподобные доводы. Далее, красный с цвет, смешанный с черным и белым,
дает пурпурный или темно-лиловый, если все части смеси сильнее обожжены, а
черного цвета примешано больше. Желтое в смешении с серым дает коричневое,
серое же само есть смесь белого и черного; желтое в смешении с белым дает
цвет охры. Когда же белое, сойдясь с блестящим, ложится на густо-черную
основу, тогда возникает синий цвет, между том как сочетание синего с белым
дает голубой, а коричневого с черным - зеленый цвет.
Из этих примеров достаточно ясно, к каким смешениям можно свести все
остальные цвета, не нарушая при этом правдоподобия. Но тот, кто попытался
бы строго проверить все это на деле, доказал бы, что но разумеет различия
между человеческой и божественной природой, ведь если у бога достанет и
знания, и мощи, дабы смесить множество в единство и сызнова разрешить
единство в множество, то нот и никогда не будет такого человека, которому
обе эти задачи оказались бы по силам. о Все вышеназванные вощи, рожденные в
то время под воздействием необходимости, взял в свои руки демиург самой
прекрасной и лучшей из возникших вещей, вознамерившись породить
самодовлеющего и совершеннейшего бога; причинами, которые присущи самим
вещам, он пользовался как вспомогательными, но при этом сам направлял
каждую из возникших вещей ко благу.
Поэтому должно различать два вида причин - необходимые и божественные - и
отыскивать во всем причины второго рода, дабы стяжать через это для себя
блаженную жизнь, насколько природа наша это допускает, а ужо ради них нам
следует заниматься и причинами первого рода, поняв, что при забвении
необходимости немыслимо ни уразуметь, ни схватить, ни вообще как-либо
приблизить к себе то единственное, о чем мы печемся. Теперь заготовленные
причины разложены у нас по родам, как строительные припасы у плотников, и
нам остается только выложить из них дальнейшую часть нашего рассуждения;
вернемся, однако, к исходной точке и повторим вкратце весь наш путь вплоть
до того места, которого мы только что достигли, а уже потом попытаемся дать
нашему сказанию подобающее заключение.
Как было упомянуто вначале, все вещи являли состояние полной
неупорядоченности, и только бог привел каждую из них к согласию с самой
собою и со всеми другими вещами во всех отношениях, в каких только они
могли быть причастны соотносительности и соразмерности. Ведь доселе в них
но было ничего подобного, разве что по какому-нибудь случайному совпадению,
и вовсе не к чему было применить те имена, которыми мы ныне именуем огонь и
воду, а равно и прочие вещи; бог впервые все это упорядочил, а затем
составил из с этого нашу Вселенную - единое живое существо, заключающее в
себе все остальные живые существа, как смертные, так и бессмертные. При
этом божественные существа создал сам демиург, а порождение смертных он
доверил тем, кого сам породил. И вот они, подражая ему, приняли из его рук
бессмертное начало души и заключили в смертное тело, подарив все это тело
душе вместо колесницы, но, кроме того, они приладили к нему еще один,
смертный, вид души, вложив в пего опасные и зависящие от необходимости
состояния: для начала - удовольствие, эту сильнейшую приманку зла, затем
страдание, отпугивающее пас от блага, а в придачу двух неразумных советчиц
- дерзость и боязнь - и, наконец, гнев, который не внемлет уговорам, и
надежду, которая не в меру легко внемлет обольщениям. Все это они смешали с
неразумным ощущением и с готовой на все любовью и так довершили но законам
необходимости смертный род души.
Однако они, несомненно, страшились без всякой необходимости осквернить
таким образом божественное начало и потому удалили от него смертную душу, в
устроив для нее обитель в другой части тела, а между головой и грудью, дабы
их разобщить, воздвигли шею как некий перешеек и рубеж. Ибо именно в грудь
и в так называемое туловище вложили они смертную душу; поскольку одна часть
души имеет более благородную природу, а другая - более низкую, они
разделили полость этого туловища надвое, как бы обособляя мужскую половину
дома от женской, а в качестве средостения поставили грудобрюшную преграду.
Ту часть души, что причастив мужественному духу и возлюбила победу, они
водворяли поближе к голове, между грудобрюшной преградой и шеей, дабы она
внимала приказам рассудка и силой помогала ему сдерживать род вожделений,
едва только те не пожелают добровольно подчиниться властному слову,
исходящему из верховной твердыни акрополя. Сердцу же, этому средоточию
сосудов и роднику бурно гонимой по всем членам крови, они отвели помещение
стража; всякий раз, когда дух закипит гневом, приняв от рассудка весть о
некоей несправедливости, совершающейся извне или, может статься, со стороны
своих же вожделении, незамедлительно по всем тесным протокам, идущим от
сердца к каждому органу ощущения, должны устремиться увещевания и угрозы,
дабы все они оказали безусловную покорность и уступили руководство
наилучшему из начал. с Однако боги предвидели наперед, что при ожидании
опасностей и возбуждении духа сердце будет колотиться и что каждое такое
вскипание страстей сопряжено с действием огня. И чтобы оказать сердцу
помощь, они произрастили вид легких, который, во-первых, мягок и бескровен,
а к тому же, наподобие губки, наделен порами, так что может вбирать в себя
дыхание и питье, охлаждать сердце и тем самым доставлять ему в жару отдых и
свежесть. Для этой цели они прорубили к легким проходы от дыхательного
горла и легкими, словно бы подушками, обложили сердце, дабы всякий раз, как
в нем играет дух, оно глушило свои удары о податливую толщу и при этом
получало охлаждение, чтобы мучения его уменьшались, а помощь, которую дух
оказывает рассудку, возрастала. Другую часть смертной души, которая несет в
себе вожделение к еде, питью и ко всему прочему, в чем она нуждается по
самой природе тела, oни водворили между грудобрюшной преградой и областью
пупа, превратив о всю эту область в подобие кормушки для питания тела; там
они и посадили эту часть души на цепь, как дикого зверя, которого
невозможно укротить, но приходится питать ради его связи с целым, раз уж
суждено возникнуть смертному роду. Они устроили так, чтобы этот зверь вечно
стоял у своей кормушки и обитал подальше от разумной души, возможно менее
досаждая ей своим, шумом и ревом, дабы та могла без помехи принимать свои
решения на благо всем частям тела вместе и каждой из них в отдельности.
Они знали, что он не будет понимать рассуждения, а даже если что-то из них
и дойдет до него через ощущение, не в его природе будет об этом заботиться;
он обречен в ночи и во время дня обольщаться игрой подобий и призраков. И
вот бог, вознамерясь найти на него управу, построил вид печени и водворил в
логово к зверю, постаравшись, чтобы печень вышла плотной, гладкой,
лоснящейся и на вкус сладкой, однако не без горечи.
Цель бога состояла в том, чтобы исходящее из ума мыслительное воздействие
оказалось отражено печенью, словно зеркалом, которое улавливает впечатления
и являет взору призраки, и таким образом на зверя находил бы страх, когда
это воздействие дойдет до него с суровыми угрозами и прибегнет к горькой
части, стремительно разливая ее по всей печени, вызывая появление желчного
оттенка и заставляя печень всю сморщиться и отвердеть; вдобавок это
воздействие выводит всю долю печени из прямого положения, искривляет и гнет
ее, зажимает ее сосуды и сдавливает воротную вену, что приводит к болям и
тошноте. Когда же, напротив, от мыслящей части души повеет дыханием
кротости, которое вызовет к жизни видения совсем иного рода, это дыхание не
только не взволнует горькой части печени, но и не прикоснется к этой
противоположной себе природе; напротив, оно прибегнет к прирожденному
печени свойству сладости, дабы распрямить, разгладить и высвободить все ее
части. Благодаря этому обитающая в области печени часть души должна стать
просветленной и радостной, ночью же вести себя спокойно, предаваясь
пророческим снам, коль скоро она ужо непричастна рассудку и мышлению. Ведь
боги, построившие нас, помнили о заповеди своего отца, которая повелевала
создать человеческий род настолько совершенным, насколько это возможно; во
исполнение этого они постарались приобщить к истине даже низменную часть
нашего существа и потому учредили в ней прорицалище. То, что бог уделил
пророческий дар человеческому умопомрачению, может быть бесспорно доказано:
никто, находясь в своем уме, не бывает причастен боговдохновенному и
истинному пророчеству, но лишь тогда, когда мыслительная способность
связана сном, недугом либо неким приступом одержимости. Напротив, дело
неповрежденного в уме человека - припомнить и восстановить то, что изрекла
во сне либо наяву эта пророческая и вдохновленная природа, расчленить все
видения с помощью мысли и уразуметь, что же они знаменуют - зло или добро -
и относятся ли они к будущим, к минувшим или к настоящим временам. Не тому
же, кто обезумел и еще пребывает в безумии, судить о собственных видениях и
речениях! Правду говорит старая пословица, что лишь рассудительный в силах
понять сам себя и то, что он делает. Отсюда и возник обычай, чтобы обо всех
боговдохновенных прорицаниях изрекало свой суд приставленное к тому племя
истолкователей; правда, их и самих подчас называют пророками, но только по
неведению, ибо они лишь разгадывают таинственные речения и видения, а
потому должны быть по всей справедливости названы никак не пророками, но
толкователями при тех, кто прорицает. Таковы причины, по которым печень
получила вышеописанное устройство и местоположение; целью было пророчество.
И в самом деле, покуда тело живет, печень дает весьма внятные знамения, с
уходом же жизни она становится слепой, и тогда ее вещания слишком туманны,
чтобы заключать в себе ясный смысл. с Соседствующий с печенью орган был
создан и помещен налево от нее ради се блага, дабы сохранять ее неизменно
лоснящейся и чистой, служа ей наподобие губки, которая всегда лежит
наготове подло зеркала. Стоит только каким-либо загрязнениям, порождаемым
недугами тела, появиться близ печени, как их тотчас устраняет селезенка,
вбирая их в свои бескровные полости. Так и получается, что, когда она
наполнена этими отбросами, ее пучит и раздувает, но, когда тело очищено,
она опадает и возвращается к прежним размерам. Вот что мы думаем о душе, о
ее смертной и божественной частях, а равно и о том, как, в каком соседстве
и по каким причинам каждая из этих частей получила свое отдельное
местожительство. Настаивать на том, что сказанное нами - истина, мы
отважились бы разве что с прямого дозволения бога; но правдоподобие нами
соблюдено, это мы можем смело сказать уже сейчас, а тем более имея в виду
наше дальнейшее рассуждение.
Так скажем же это! Переходя к следующему вопросу, мы будем держаться
прежнего нашего пути; вопрос же состоит в том, как возникли остальные части
тела. Их устройство правильнее всего объяснить путем следующего
умозаключения, творившие наш род знали заранее, какая безудержность в еде и
питье будет обуревать нас; они предвидели, что по своей жадности мы станем
поглощать и того и другого больше, чем велят умеренность и необходимость.
Опасаясь поэтому, как бы не разразился свирепый мор и еще не завершенный
род смертных не исчез навсегда, они предусмотрительно соорудили для приема
излишков питья и еды ту кладовую, что именуют нижней полостью, и наполнили
ее извивами кишок, дабы пища не слишком быстро покидала тело, принуждая его
требовать новой пищи и тем склоняя к ненасытности, и дабы род человеческий
из-за чревоугодия не стал чужд философии и Музам, явив непослушание самому
божественному, что в нас есть. Что касается костей, мышц и вообще всей
подобной природы, то с ней дело обстоит вот как: начало всего этого -
рождение мозга; в нем укоренены те узы жизни, которые связуют душу с телом,
в нем лежат корни рода человеческого. Но сам мозг рожден из другого. Дело
было так: среди всех исходных треугольников бог выбрал и обособил наиболее
правильные и ровные, которые способны были в наибольшей чистоте
представлять огонь и воду, воздух и землю; затем, отделив каждое от своего
рода, он соразмерно смесил их, приготовляя с общее семя для всего смертного
рода, и устроил из этого мозг. В нем он насадил все роды душ, а утвердив
их, разъял мозг уже при самом первом рассечении на такое множество тел,
чтобы они своим числом и устройством соответствовали вышеназванным родам.
Ту долю, которой суждено было, как некоей пашне, воспринять семя
божественного начала, он сделал со всех сторон округлой и нарек эту долю
головным мозгом, предвидя, а что вместивший ее сосуд по завершении каждого
живого существа станет головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
дает жизнь то переходное состояние, которое возникает, когда вода
претворяется в воздух либо, напротив, воздух в воду Все запахи являют собой
либо пар, либо туман, ведь туман лежит на полпути от воздуха к воде, а пар
- на полпути от воды к воздуху.
Поэтому они тоньше воды, но грубее воздуха; это становится очевидным, если
с усилием вдыхать воздух сквозь перекрывшую дыхание преграду и наблюдать,
как все пахнущее отсеивается и воздух доходит очищенным от запахов.
Понятно, что многообразие запахов остается безымянным, ибо оно не сводится
к большому числу простых форм. Здесь существует только одно четкое
двучленное разделение - на запахи приятный и неприятный. Последний
оказывает насильственное и огрубляющее действие на всю полость,
простирающуюся от макушки до пупа, между тем как первый смягчает
загрубевшее и с приятностью возвращает его к первоначальному состоянию.
Третья область наших ощущений - слух, и для получаемых им воздействий нам
тоже следует отыскать обусловливающие причины. В общих чертах скажем, что
звук - это толчок, производимый воздухом через уши на мозг и кровь и
доходящий до самой души, между тем как вызванное этим толчком движение,
которое начинается с головы и оканчивается в области печени, есть слышание.
Если движение быстро, звук высок; чем оно медленнее, тем ниже звук.
Равномерное движение дает ровный и нежный звук, неравномерное - грубый, с
сильное - громкий, слабое - тихий. Что касается созвучий, то необходимость
понуждает нас отложить этот предмет напоследок.
Теперь остался только четвертый род ощущений, но он являет большое
многообразие, требующее расчлененного подхода. Многообразие это имеет общее
имя цвета; а цвет - это пламя, струящееся от каждого отдельного тела и
состоящее из частиц, соразмерных способности нашего зрения ощущать. О
причинах зрения мы уже говорили прежде, а сейчас уместнее и нужнее всего
как можно правдоподобнее объяснить цвета. Те частицы, которые несутся от
других тел и сталкиваются со зрительным лучом, бывают либо меньше, чем
частицы последнего, либо крупнее, либо такой же величины. Те, что имеют
такую же величину, неощутимы, и мы называем их прозрачными. Напротив, те,
что больше, сжимают зрительный луч, а те, что меньше, расширяют его, и
действие их можно сравнить с действием холодного и горячего на нашу плоть,
а также с действием терпкого и обжигающего (или "острого", как мы
выражаемся) на наш язык. Это - белое и черное, то есть впечатления,
рожденные в иной области чувств, чем только что перечисленные, и потому
кажущиеся иными, но на самом деле тождественные им. Так мы и назовем их:
"белое" - то, что расширяет зрительный луч, "черное" - то, что его сужает.
Когда же огонь иного рода, несущийся более порывисто, ударяет в зрительный
луч, проникает его до самых глаз, насильственно разверзает глазные проходы
и разжижает их вещество, он заставляет излиться оттуда весь тот огонь и
воду, что мы называем слезами.
Поскольку же с двух сторон встречаются два огня, причем один с молниеносной
силой бьет из глаз, а другой входит в глаза и там угасает от влаги, из их
смешения рождаются всевозможнейшие цвета; это называют переливами, а тому,
чем вызвано такое состояние, дали имена блестящего и сверкающего. Есть и
такой род огня, который стоит посередине между двумя вышеназванными; он
достигает глазной влаги и смешивается с ней, но не сияет. Мерцание этого
огня сквозь растворившую его жидкость дает кровавый цвет, который мы
нарекли красным. От смешения сверкающего огня с красным и белым возник
желтый цвет; но о соотношении, в котором они были смешаны, не имело бы
смысла толковать даже в том случае, если бы кто-нибудь его знал, ибо здесь
невозможно привести не только необходимые, но даже вероятные и
правдоподобные доводы. Далее, красный с цвет, смешанный с черным и белым,
дает пурпурный или темно-лиловый, если все части смеси сильнее обожжены, а
черного цвета примешано больше. Желтое в смешении с серым дает коричневое,
серое же само есть смесь белого и черного; желтое в смешении с белым дает
цвет охры. Когда же белое, сойдясь с блестящим, ложится на густо-черную
основу, тогда возникает синий цвет, между том как сочетание синего с белым
дает голубой, а коричневого с черным - зеленый цвет.
Из этих примеров достаточно ясно, к каким смешениям можно свести все
остальные цвета, не нарушая при этом правдоподобия. Но тот, кто попытался
бы строго проверить все это на деле, доказал бы, что но разумеет различия
между человеческой и божественной природой, ведь если у бога достанет и
знания, и мощи, дабы смесить множество в единство и сызнова разрешить
единство в множество, то нот и никогда не будет такого человека, которому
обе эти задачи оказались бы по силам. о Все вышеназванные вощи, рожденные в
то время под воздействием необходимости, взял в свои руки демиург самой
прекрасной и лучшей из возникших вещей, вознамерившись породить
самодовлеющего и совершеннейшего бога; причинами, которые присущи самим
вещам, он пользовался как вспомогательными, но при этом сам направлял
каждую из возникших вещей ко благу.
Поэтому должно различать два вида причин - необходимые и божественные - и
отыскивать во всем причины второго рода, дабы стяжать через это для себя
блаженную жизнь, насколько природа наша это допускает, а ужо ради них нам
следует заниматься и причинами первого рода, поняв, что при забвении
необходимости немыслимо ни уразуметь, ни схватить, ни вообще как-либо
приблизить к себе то единственное, о чем мы печемся. Теперь заготовленные
причины разложены у нас по родам, как строительные припасы у плотников, и
нам остается только выложить из них дальнейшую часть нашего рассуждения;
вернемся, однако, к исходной точке и повторим вкратце весь наш путь вплоть
до того места, которого мы только что достигли, а уже потом попытаемся дать
нашему сказанию подобающее заключение.
Как было упомянуто вначале, все вещи являли состояние полной
неупорядоченности, и только бог привел каждую из них к согласию с самой
собою и со всеми другими вещами во всех отношениях, в каких только они
могли быть причастны соотносительности и соразмерности. Ведь доселе в них
но было ничего подобного, разве что по какому-нибудь случайному совпадению,
и вовсе не к чему было применить те имена, которыми мы ныне именуем огонь и
воду, а равно и прочие вещи; бог впервые все это упорядочил, а затем
составил из с этого нашу Вселенную - единое живое существо, заключающее в
себе все остальные живые существа, как смертные, так и бессмертные. При
этом божественные существа создал сам демиург, а порождение смертных он
доверил тем, кого сам породил. И вот они, подражая ему, приняли из его рук
бессмертное начало души и заключили в смертное тело, подарив все это тело
душе вместо колесницы, но, кроме того, они приладили к нему еще один,
смертный, вид души, вложив в пего опасные и зависящие от необходимости
состояния: для начала - удовольствие, эту сильнейшую приманку зла, затем
страдание, отпугивающее пас от блага, а в придачу двух неразумных советчиц
- дерзость и боязнь - и, наконец, гнев, который не внемлет уговорам, и
надежду, которая не в меру легко внемлет обольщениям. Все это они смешали с
неразумным ощущением и с готовой на все любовью и так довершили но законам
необходимости смертный род души.
Однако они, несомненно, страшились без всякой необходимости осквернить
таким образом божественное начало и потому удалили от него смертную душу, в
устроив для нее обитель в другой части тела, а между головой и грудью, дабы
их разобщить, воздвигли шею как некий перешеек и рубеж. Ибо именно в грудь
и в так называемое туловище вложили они смертную душу; поскольку одна часть
души имеет более благородную природу, а другая - более низкую, они
разделили полость этого туловища надвое, как бы обособляя мужскую половину
дома от женской, а в качестве средостения поставили грудобрюшную преграду.
Ту часть души, что причастив мужественному духу и возлюбила победу, они
водворяли поближе к голове, между грудобрюшной преградой и шеей, дабы она
внимала приказам рассудка и силой помогала ему сдерживать род вожделений,
едва только те не пожелают добровольно подчиниться властному слову,
исходящему из верховной твердыни акрополя. Сердцу же, этому средоточию
сосудов и роднику бурно гонимой по всем членам крови, они отвели помещение
стража; всякий раз, когда дух закипит гневом, приняв от рассудка весть о
некоей несправедливости, совершающейся извне или, может статься, со стороны
своих же вожделении, незамедлительно по всем тесным протокам, идущим от
сердца к каждому органу ощущения, должны устремиться увещевания и угрозы,
дабы все они оказали безусловную покорность и уступили руководство
наилучшему из начал. с Однако боги предвидели наперед, что при ожидании
опасностей и возбуждении духа сердце будет колотиться и что каждое такое
вскипание страстей сопряжено с действием огня. И чтобы оказать сердцу
помощь, они произрастили вид легких, который, во-первых, мягок и бескровен,
а к тому же, наподобие губки, наделен порами, так что может вбирать в себя
дыхание и питье, охлаждать сердце и тем самым доставлять ему в жару отдых и
свежесть. Для этой цели они прорубили к легким проходы от дыхательного
горла и легкими, словно бы подушками, обложили сердце, дабы всякий раз, как
в нем играет дух, оно глушило свои удары о податливую толщу и при этом
получало охлаждение, чтобы мучения его уменьшались, а помощь, которую дух
оказывает рассудку, возрастала. Другую часть смертной души, которая несет в
себе вожделение к еде, питью и ко всему прочему, в чем она нуждается по
самой природе тела, oни водворили между грудобрюшной преградой и областью
пупа, превратив о всю эту область в подобие кормушки для питания тела; там
они и посадили эту часть души на цепь, как дикого зверя, которого
невозможно укротить, но приходится питать ради его связи с целым, раз уж
суждено возникнуть смертному роду. Они устроили так, чтобы этот зверь вечно
стоял у своей кормушки и обитал подальше от разумной души, возможно менее
досаждая ей своим, шумом и ревом, дабы та могла без помехи принимать свои
решения на благо всем частям тела вместе и каждой из них в отдельности.
Они знали, что он не будет понимать рассуждения, а даже если что-то из них
и дойдет до него через ощущение, не в его природе будет об этом заботиться;
он обречен в ночи и во время дня обольщаться игрой подобий и призраков. И
вот бог, вознамерясь найти на него управу, построил вид печени и водворил в
логово к зверю, постаравшись, чтобы печень вышла плотной, гладкой,
лоснящейся и на вкус сладкой, однако не без горечи.
Цель бога состояла в том, чтобы исходящее из ума мыслительное воздействие
оказалось отражено печенью, словно зеркалом, которое улавливает впечатления
и являет взору призраки, и таким образом на зверя находил бы страх, когда
это воздействие дойдет до него с суровыми угрозами и прибегнет к горькой
части, стремительно разливая ее по всей печени, вызывая появление желчного
оттенка и заставляя печень всю сморщиться и отвердеть; вдобавок это
воздействие выводит всю долю печени из прямого положения, искривляет и гнет
ее, зажимает ее сосуды и сдавливает воротную вену, что приводит к болям и
тошноте. Когда же, напротив, от мыслящей части души повеет дыханием
кротости, которое вызовет к жизни видения совсем иного рода, это дыхание не
только не взволнует горькой части печени, но и не прикоснется к этой
противоположной себе природе; напротив, оно прибегнет к прирожденному
печени свойству сладости, дабы распрямить, разгладить и высвободить все ее
части. Благодаря этому обитающая в области печени часть души должна стать
просветленной и радостной, ночью же вести себя спокойно, предаваясь
пророческим снам, коль скоро она ужо непричастна рассудку и мышлению. Ведь
боги, построившие нас, помнили о заповеди своего отца, которая повелевала
создать человеческий род настолько совершенным, насколько это возможно; во
исполнение этого они постарались приобщить к истине даже низменную часть
нашего существа и потому учредили в ней прорицалище. То, что бог уделил
пророческий дар человеческому умопомрачению, может быть бесспорно доказано:
никто, находясь в своем уме, не бывает причастен боговдохновенному и
истинному пророчеству, но лишь тогда, когда мыслительная способность
связана сном, недугом либо неким приступом одержимости. Напротив, дело
неповрежденного в уме человека - припомнить и восстановить то, что изрекла
во сне либо наяву эта пророческая и вдохновленная природа, расчленить все
видения с помощью мысли и уразуметь, что же они знаменуют - зло или добро -
и относятся ли они к будущим, к минувшим или к настоящим временам. Не тому
же, кто обезумел и еще пребывает в безумии, судить о собственных видениях и
речениях! Правду говорит старая пословица, что лишь рассудительный в силах
понять сам себя и то, что он делает. Отсюда и возник обычай, чтобы обо всех
боговдохновенных прорицаниях изрекало свой суд приставленное к тому племя
истолкователей; правда, их и самих подчас называют пророками, но только по
неведению, ибо они лишь разгадывают таинственные речения и видения, а
потому должны быть по всей справедливости названы никак не пророками, но
толкователями при тех, кто прорицает. Таковы причины, по которым печень
получила вышеописанное устройство и местоположение; целью было пророчество.
И в самом деле, покуда тело живет, печень дает весьма внятные знамения, с
уходом же жизни она становится слепой, и тогда ее вещания слишком туманны,
чтобы заключать в себе ясный смысл. с Соседствующий с печенью орган был
создан и помещен налево от нее ради се блага, дабы сохранять ее неизменно
лоснящейся и чистой, служа ей наподобие губки, которая всегда лежит
наготове подло зеркала. Стоит только каким-либо загрязнениям, порождаемым
недугами тела, появиться близ печени, как их тотчас устраняет селезенка,
вбирая их в свои бескровные полости. Так и получается, что, когда она
наполнена этими отбросами, ее пучит и раздувает, но, когда тело очищено,
она опадает и возвращается к прежним размерам. Вот что мы думаем о душе, о
ее смертной и божественной частях, а равно и о том, как, в каком соседстве
и по каким причинам каждая из этих частей получила свое отдельное
местожительство. Настаивать на том, что сказанное нами - истина, мы
отважились бы разве что с прямого дозволения бога; но правдоподобие нами
соблюдено, это мы можем смело сказать уже сейчас, а тем более имея в виду
наше дальнейшее рассуждение.
Так скажем же это! Переходя к следующему вопросу, мы будем держаться
прежнего нашего пути; вопрос же состоит в том, как возникли остальные части
тела. Их устройство правильнее всего объяснить путем следующего
умозаключения, творившие наш род знали заранее, какая безудержность в еде и
питье будет обуревать нас; они предвидели, что по своей жадности мы станем
поглощать и того и другого больше, чем велят умеренность и необходимость.
Опасаясь поэтому, как бы не разразился свирепый мор и еще не завершенный
род смертных не исчез навсегда, они предусмотрительно соорудили для приема
излишков питья и еды ту кладовую, что именуют нижней полостью, и наполнили
ее извивами кишок, дабы пища не слишком быстро покидала тело, принуждая его
требовать новой пищи и тем склоняя к ненасытности, и дабы род человеческий
из-за чревоугодия не стал чужд философии и Музам, явив непослушание самому
божественному, что в нас есть. Что касается костей, мышц и вообще всей
подобной природы, то с ней дело обстоит вот как: начало всего этого -
рождение мозга; в нем укоренены те узы жизни, которые связуют душу с телом,
в нем лежат корни рода человеческого. Но сам мозг рожден из другого. Дело
было так: среди всех исходных треугольников бог выбрал и обособил наиболее
правильные и ровные, которые способны были в наибольшей чистоте
представлять огонь и воду, воздух и землю; затем, отделив каждое от своего
рода, он соразмерно смесил их, приготовляя с общее семя для всего смертного
рода, и устроил из этого мозг. В нем он насадил все роды душ, а утвердив
их, разъял мозг уже при самом первом рассечении на такое множество тел,
чтобы они своим числом и устройством соответствовали вышеназванным родам.
Ту долю, которой суждено было, как некоей пашне, воспринять семя
божественного начала, он сделал со всех сторон округлой и нарек эту долю
головным мозгом, предвидя, а что вместивший ее сосуд по завершении каждого
живого существа станет головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112