Т е э т е т.Пусть одно будет выделено, а то пере дано другому.
Ч у ж е з е м е ц.Однако, Теэтет, и первое надо считать двояким. Реши,
почему?
Т е э т е т. Говори ты.
Ч у ж е з е м е ц.Из лиц подражающих одни делают это, зная, чему они
подражают, другие же - не зная. А какое различие признаем мы более важным,
чем различие между знанием и незнанием?
Т е э т е т.Никакое.
Ч у ж е з е м е ц.Подражание, недавно указанное, было, таким образом,
подражанием знающих. Ведь только тот, кто знает твой облик и тебя, мог бы
подражать всему этому.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.А что же с обликом справедливости и вообще всей в целом
добродетели? Не примутся ли многие, не зная ее, но имея о ней какое-то
мнение. усердно стараться, чтобы проявилось то, что они принимают за
живущую в них добродетель, и не станут ли, насколько возможно, на деле и на
словах ей подражать?
Т е э т е т.И очень даже многие.
Ч у ж е з е м е ц.Но не потерпят ли они все неудачу в этом стремлении
казаться справедливыми, не будучи вовсе такими? Или как раз напротив?
Т е э т е т.Как раз напротив.
Ч у ж е з е м е ц.Такого подражателя - незнающего,думаю я, надо считать
отличным от того - от знающего.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Откуда же, однако, возьмет кто-либо подобающее название
для каждого из них? Ведь очевидно, что это трудно и разделение родов на
виды в старину представлялось праздным и неразумным, устаревшим занятием,
так что никто никогда и не брался делить. Поэтому и нужда в именах была не
очень настоятельной. При всем том, если выразиться более смело, мы во имя
различия подражание, соединенное с мнением, назовем основанным на мнении,
подражание же, соединенное со знанием,научным.
Т е э т е т.Пусть будет так.
Ч у ж е з е м е ц.Теперь надо воспользоваться одним из этих названий. Ведь
софист принадлежит не к знающим, а к подражающим.
Т е э т е т. Да, конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Рассмотрим-ка подражателя, основывающегося на мнении, как
рассматривают изделие из железа, прочно ли оно или содержит в себе какую-то
трещину.
Т е э т е т.Рассмотрим.
Ч у ж е з е м е ц.А ведь у него она есть, и очень даже большая. Один из
подражателей простоват и думает, будто знает то, что мнит, а облик другого
из-за его многословия возбуждает подозрение и опасение, что он не знает
того, относительно чего принимает перед другими вид знатока.
Т е э т е т.Конечно, есть подражатели обоих родов, о которых ты упомянул.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому, не сочтем ли мы одного простодушным, а другого -
лицемерным подражателем?
Т е э т е т.Это подходит.
Ч у ж е з е м е ц.Сочтем ли мы род этого последнего единым или двояким?
Т е э т е т.Смотри ты сам.
Ч у ж е з е м е ц.Смотрю, и мне представляются каких-то два рода: один, я
вижу, способен лицемерить всенародно, в длинных речах, произносимых перед
толпою, другой же в частной беседе с помощью коротких высказываний
заставляет собеседника противоречить самому себе.
Т е э т е т.Ты совершенно прав.
Ч у ж е з е м е ц.Кем же сочтем мы словообильного? Мужем ли государственным
или народным витией?
Т е э т е т.Народным витией.
Ч у ж е з е м е ц.Как же мы назовем другого? Мудрецом или софистом?
Т е э т е т.Мудрецом его невозможно назвать: ведь мы признали его
незнающим. Будучи подражателем мудреца, он, конечно, получит производное от
него имя, и я почти уже понял, что он действительно должен называться во
всех отношениях подлинным софистом.

[Итог: определение софиста]

Ч у ж е з е м е ц.Не свяжем ли мы, однако, как и раньше его имя воедино,
сплетая нить в обратном порядке - от конца к началу.
Т е э т е т.Конечно, сделаем так.
Ч у ж е з е м е ц.Этим именем обозначается основанное на мнении лицемерное
подражание искусству, запутывающему другого в противоречиях, подражание,
принадлежащее к части изобразительного искусства, творящей призраки и с
помощью речей выделяющей в творчестве не божественную, а человеческую часть
фокусничества: кто сочтет истинного софиста происходящим из этой плоти и
крови, тот, кажется, выразится вполне справедливо.
Т е э т е т.Сущая правда.


ТЕЭТЕТ
ТЕЭТЕТ

Евклид, Терпсион, Сократ, Феодор, Теэтет ,
Евклид. Ты только что из деревни, Терпсион, или уже давно?
Терпсион. Пожалуй, давно. А ведь я тебя искал на площади и все удивлялся,
что не мог найти.
Евклид. Меня не было в городе.
Терпсион. А где же ты был?
Евклид. Я заходил в гавань, туда как раз привезли Теэтета по пути из
Коринфскою лагеря в Афины.
Терпсион. Привезли? Живого или мертвого?
Евклид. Живого, но еле-еле. Он очень плох - и от многих ран, и еще больше
оттого, что его сломила эта новая болезнь, вспыхнувшая в войске.
Терпсион. Уж не дизентерия ли?
Евклид. Да.
Терпсион. Что ты говоришь? Какой человек под угрозой!
Евклид. Безупречный человек, Терпсион. Вот и сейчас я только что слышал,
как многие высоко превозносили его военные доблести.
Терпсион. Ничего странного, было бы гораздо удивительнее, если бы он был не
таков. Но что же он с не остановился здесь, в Мегарах?
Евклид. Он торопился домой. Я-то уж, разумеется, и просил его и увещевал
всячески, но он не захотел. И вот, уже проводив его и возвращаясь назад, я
вспомнил и удивился, как пророчески говорил Сократ кроме всего прочего и об
этом человеке. Кажется, незадолго до своей смерти Сократу случилось
встретиться с ним, тогда еще подростком; так вот, общаясь и беседуя с ним,
он приходил в большой восторг от его одаренности. Когда я был в Афинах,
Сократ слово в слово передал мне а те беседы, которые он вел с ним, -
весьма достойные внимания - и, между прочим, сказал, что, судя по всему,
этот мальчик непременно прославится, коли достигнет зрелого возраста.
Терпсион. Он был прав, как видно. Однако что это были за беседы? Ты не мог
бы их пересказать?
Евклид. Так вот, наизусть, клянусь Зевсом, конечно, нет. Но я записал все
это по памяти тогда же, сразу из по приезде домой. Впоследствии, вспоминая
на досуге что-то еще, я вписывал это в книгу, и к тому же всякий раз, бывая
в Афинах, я снова спрашивал у Сократа то, чего не помнил, а дома исправлял.
Так что у меня теперь записан почти весь этот разговор.
Терпсион. Да, я уже и прежде слышал это от тебя и, признаюсь, всегда
задерживался здесь именно с намерением попросить тебя показать эти записи.
Послушай, а что мешает нам проделать это теперь? Я пришел из деревни и как
раз мог бы отдохнуть.
Евклид. Да ведь и я проводил Теэтета до самого Эрина, так что тоже отдохнул
бы не без удовольствия. Однако пойдем, и, пока мы будем отдыхать, этот вот
мальчик нам почитает.
Терпсион. Правильно.
Евклид. Вот эта рукопись, Терпсион. Весь разговор я записал не так, будто
Сократ мне его пересказывает, а так, как если бы он сам разговаривал с тем,
кто был при этой беседе. По его словам, это были геометр Феодор и Теэтет. А
чтобы в записи не мешали такие . разъяснения, как: "а я заметил" или "на
это я сказал",- когда говорит Сократ, либо о собеседнике: "он подтвердил"
или "он не согласился",- я написал так, будто они просто беседуют сами
между собой, а всякие подобные пометки убрал.
Терпсион. Да, так это и делается, Евклид.
Евклид. Ну, мальчик, возьми книгу и читай.
Сократ. Если бы меня особенно заботила Кирена , Феодор, я бы расспросил
тебя и о ней и о ее жителях, .например есть ли там среди юношей кто-нибудь,
кто бы ревностно предавался геометрии или какой-нибудь другой премудрости.
Но я люблю их меньше, чем вот этих, и более желал бы знать, какие юноши
здесь у нас подают надежды. Я и сам слежу за этим, сколько могу, и
спрашиваю у других, с кем, как я вижу, молодые люди охотно общаются. А ведь
к тебе далеко не мало их приходит, да это и справедливо: кроме прочих
достоинств их привлекает твоя геометрия. И я узнал бы с удовольствием, не
попадался ли тебе кто-то заслуживающий внимания.
Феодор. Да, Сократ, мне не стыдно сказать, а тебе, я думаю, услышать,
какого подростка встретил я среди ваших граждан. И если бы он был хорош
собой, то я, пожалуй, побоялся бы говорить слишком пылко, чтобы не
показалось, будто я неравнодушен к нему: нет, в самом деле, не укоряй меня
- он но те чтобы прекрасной наружности и скорее даже похож на тебя своим
вздернутым носом и глазами навыкате, разве что черты эти у него не так
выражены. Поэтому я говорю без страха. Знай же, что из всех, кого я
когда-либо встречал - а приходили ко мне многие, - ни в ком не замечал я
таких удивительно счастливых задатков. С легкостью усваивать то, что иному
трудно, а с другой стороны, быть кротким, не уступая вместе с тем никому в
мужестве, - я не думал, что такое вообще может случаться, да и не вижу
таких людей. Действительно, в ком столь же остры ум, сообразительность и
память, как у этого юноши, те по большей части впечатлительны и норовисты,
они носятся стремительно, как порожние триеры, и по природе своей скорее
неистовы, чем мужественны; а более уравновешенные, те как-то вяло подходят
к учению, их отягощает забывчивость. Этот же подходит к учению и любому
исследованию легко, плавно и верно, так спокойно, словно бесшумно
вытекающее масло, - и я удивляюсь, как в таком возрасте можно этого
достичь.
Сократ. Отрадно слышать. У кого же из граждан такой сын?
Феодор. Имя-то я слышал, да не помню. Но вот с подходят юноши - средний, я
вижу, как раз наш, а с ним его товарищи - только что они вместе натирались
маслом там, в портике, а теперь, натеревшись, они, по-моему, идут сюда.
Посмотри же, не узнаешь ли ты его.
Сократ. Узнаю. Это сын сунийца Евфрония, человека как раз такого, друг мой,
каким ты описал мне этого юношу; к тому же тот был человек весьма уважаемый
и оставил очень большое состояние. А вот имени мальчика я не знаю.
Феодор. Его зовут Теэтет, Сократ! Что же до состояния, то, кажется, его
расстроили всевозможные опекуны. Впрочем, щедрость и благородство в
денежных делах - также одно из удивительных свойств этого юноши.
Сократ. Судя по твоим словам, это благородный человек. Вели ему присесть
здесь с нами.
Феодор. Будь по-твоему. Теэтет, подойди-ка сюда, к Сократу.
Сократ. Это для того, Теэтет, чтобы я мог разглядеть самого себя - что за
лицо у меня. Дело в том, что Феодор говорит, будто я на тебя похож.
Впрочем, если бы у нас с тобой в руках были лиры, а он бы сказал, что они
одинаково настроены, то поверили бы мы ему сразу же или еще посмотрели бы,
знает ли он музыку, чтобы так говорить?
Теэтет. Посмотрели бы.
Сократ. И если бы нашли, что знает, то поверили бы? А если бы нашли, что к
Музам он не причастен, то нет?
Теэтет. Верно.
Сократ. Так и теперь, полагаю, если подобие лиц хоть сколько-нибудь нас
занимает, следует посмотреть, живописец ли тот, кто это утверждает, или нет
Теэтет. По-моему, да.
Сократ. А Феодор - живописец?
Теэтет. Нет, насколько я знаю.
Сократ. И не геометр?
Теэтет. Как раз геометр, Сократ.
Сократ. И знает астрономию, счет, музыку и все то, что нужно для
образования?
Теэтет. Мне кажется, да.
Сократ. Значит, если он утверждает, что мы схожи какими-то свойствами тела,
- в похвалу ли он это говорит или в порицание, - то вовсе не стоит
принимать это во внимание.
Теэтет. Пожалуй, нет.
Сократ. А если он чью-то душу похвалит за добродетель и мудрость? Не стоит
ли его слушателю приглядеться к тому, кого он похвалил, а последнему в свою
очередь постараться показать себя?
Теэтет. Конечно же стоит.
Сократ. В таком случае, любезный Теэтет, самое время тебе показать себя, а
мне - посмотреть, потому что, признаюсь, Феодор многих хвалил мне и в нашем
городе и в чужих городах, но никого никогда не хвалил он так, как сегодня
тебя.
Теэтет. Ах, если бы так! Но не в шутку ли он это говорил, Сократ?
Сократ. Ну, это не похоже на Феодора. Однако, хотя бы ты даже и подозревал,
что он шутит, все же от своего обещания теперь не отступай, чтобы не
принуждать его к присяге, - ведь его еще ни разу не уличили во
лжесвидетельстве. Ты же смело оставайся при своем решении.
Теэтет. Что же, придется так и сделать, раз ты настаиваешь.
Сократ. Вот и скажи мне, ты учишься у Феодора геометрии?
Теэтет. Я - да.
Сократ. И астрономии, и гармонии, и счету?
Теэтет. Стараюсь, по крайней мере.
Сократ. Вот и я тоже, мой мальчик, стараюсь учиться и у него и у других,
кого считаю знатоками таких вещей. Что-то я уже знаю в достаточной мере, а
вот одна малость приводит меня в затруднение, и я хотел бы рассмотреть это
вместе с тобой и твоими друзьями. Вот скажи мне, учиться - это значит
становиться мудрее в том деле, которому учишься?
Теэтет. А разве нет?
Сократ. А мудрецы, я думаю, мудры благодаря мудрости?
Теэтет. Да.
Сократ. А это отличается чем-то от знания?
Теэтет. Что именно?
Сократ. Мудрость. Разве мудрецы не знатоки чего-то?
Теэтет. Что ты имеешь в виду?
Сократ. Одно ли и то же знание и мудрость?
Теэтет. Да.
Сократ. Вот это как раз и приводит меня в затруднение, и я не вполне
способен сам разобраться, что же такое знание. Нет ли у вас желания
потолковать об этом? Что скажете? Кто из вас ответил бы первым? Если он
ошибется - да и всякий, кто ошибется, - пусть сидит на осле, как это
называется у детей при игре в мяч. А тот, кто победит, ни разу не
ошибившись, тот будет нашим царем и сможет задавать вопросы по своему
усмотрению. Что же вы молчите? Или я веду себя дико, Феодор? Так ведь сам я
люблю беседу, а потому и вас стараюсь заставить разговориться и получить
удовольствие от беседы друг с другом.
Феодор. Нет, Сократ. Вовсе не дико. Но все-таки ты сам вели кому-нибудь из
мальчиков отвечать тебе. Я-то к такой беседе не привык и уже не в том
возрасте, чтобы привыкать. А им как раз следует преуспеть в этом и еще во
многом другом. Ведь правда, что молодым все дается. Поэтому, уж как ты
начал с Теэтета, так и не отпускай его и ему задавай свои вопросы. ё
Сократ. Ты слышишь, Теэтет, что говорит Феодор? Ослушаться его, я думаю, ты
не захочешь. Нельзя ведь, с чтобы младший не повиновался наставлениям
мудрого мужа. Поэтому скажи честно и благородно, что, по-твоему, есть
знание?
Теэтет. Мне некуда деваться, Сократ, раз уж вы велите отвечать. Но уж если
я в чем ошибусь, вы меня поправите.
Сократ. Разумеется, если только сможем.
Теэтет. Итак, мне кажется, что и то, чему кто-то может научиться у Феодора,
- геометрия и прочее, что ты только что перечислял, - есть знания и, с
другой стороны, ремесло сапожника и других ремесленников - а все они и
каждое из них есть не что иное, как знание.
Сократ. Вот благородный и щедрый ответ, друг мой! Спросили у тебя одну
вещь, а ты даешь мне много замысловатых вещей вместо одной простой.
Теэтет. Что ты хочешь этим сказать, Сократ?
Сократ. Может статься, и ничего, но все же я попытаюсь разъяснить, что я
думаю. Когда ты называешь сапожное ремесло, ты имеешь в виду знание того,
как изготовлять обувь?
Теэтет. Да, именно это.
Сократ. А когда ты называешь плотницкое ремесло? Конечно, знание того, как
изготовлять деревянную утварь?
Теэтет. Не что иное и в этом случае.
Сократ. А не определяешь ли ты в обоих случаях то, о чем бывает знание?
Теэтет. Ну да.
Сократ. А ведь вопрос был не в том, о чем бывает знание или сколько бывает
знаний. Ведь мы задались этим вопросом не с тем, чтобы пересчитать их, но
чтобы узнать, что такое знание само по себе. Или я говорю пустое?
Теэтет. Нет, ты совершенно прав.
Сократ. Взгляни же еще вот на что. Если бы кто- и то спросил нас о самом
простом и обыденном, например о глине - что это такое, а мы бы ответили
ему, что глина - это глина у горшечников, и глина у печников, и глина у
кирпичников, - разве не было бы это смешно?
Теэтет. Пожалуй, да.
Сократ. И прежде всего потому, что мы стали бы полагать, будто задавший
вопрос что-то поймет из нашего ответа: "Глина - это глина", стоит только
нам добавить к этому: "глина кукольного мастера" или какого угодно еще
ремесленника. Или, по-твоему, кто-то может понять имя чего-то, не зная, что
это такое?
Теэтет. Никоим образом.
Сократ. Значит, он не поймет знания обуви, не ведая, что такое знание
[вообще]?
Теэтет. Выходит, что нет.
Сократ. Значит, и сапожного знания не поймет тот, кому неизвестно знание? И
все прочие искусства.
Теэтет. Так оно и есть.
Сократ. Стало быть, смешно в ответ на вопрос, что есть знание, называть имя
какого-то искусства. Ведь с вопрос состоял не в том, о чем бывает знание.
Теэтет. По-видимому, так.
Сократ. Кроме того, там, где можно ответить просто и коротко, проделывается
бесконечный путь. Например, на вопрос о глине можно просто и прямо сказать,
что глина - увлажненная водой земля, а уж у кого в руках находится глина -
это оставить в покое.
Теэтет. Теперь, Сократ, это кажется совсем легким. И я даже подозреваю, что
ты спрашиваешь о том, к чему мы сами накануне пришли в разговоре, - я и вот
этот Сократ, твой тезка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112