А ведь все мы знаем,
что если к чему присоединится золото, то даже то, что раньше казалось
безобразным, украшенное золотом, представится прекрасным.
Сократ. Ты, Гиппий, не знаешь, как этот человек упорен и как он ничему не
верит на слово.
Гиппий. Почему же это, Сократ? Необходимо, чтобы он принимал то, что
говорится правильно, иначе он будет смешон.
Сократ. А такой ответ, дорогой мой, он не только не примет, но станет сам
смеяться надо мной и скажет. "Ах ты, слепец! Неужто ты Фидия считаешь
плохим мастером?" И я, думается мне, скажу: "Нет, нисколько".
Гиппий. И правильно скажешь, Сократ.
Сократ. Конечно, правильно. Но тогда он, после того как я соглашусь, что
Фидий - хороший мастер, скажет: "Значит, ты думаешь, что Фидий, не знал
того прекрасного, о котором ты говоришь?" Я же отвечу. "Почему?" "Да
потому, - скажет он, - что глаза Афины, а также и остальные части лица, и
ноги, и руки он изготовил не из золота, а из слоновой кости, тогда как все
это, если бы было сделано из золота, должно было казаться всего прекраснее.
Ясно, что он сделал такую ошибку по своему невежеству, так как не знал, что
золото и есть то самое, что делает прекрасным все, к чему бы оно ни
присоединилось". Что нам ответить ему на такие слова, Гиппий?
Гиппий. Ответить вовсе не трудно. Мы скажем, что с Фидий поступил
правильно, потому что, по-моему, и то, что сделано из слоновой кости,
прекрасно.
Сократ. "Чего же ради, - спросит тот человек, - не изготовил он из слоновой
кости также и зрачки глаз, а сделал их из камня, выбрав камень, по
возможности похожий на слоновую кость? Или и прекрасный камень -
прекрасное?" Ответим ли мы на это утвердительно, Гиппий?
Гиппий. Да, конечно, когда камень подходит.
Сократ. "А когда не подходит, это нечто безобразное?" Соглашаться мне или
нет?
Гиппий. Соглашайся для тех случаев, когда камень не подходит.
Сократ. "Как же так, - скажет он, - о ты, мудрец, разве слоновая кость и
золото не заставляют вещи казаться прекрасными только тогда, когда они
подходят, а в противном случае - безобразными?" Будем ли мы отрицать это
или признаем, что его слова правильны?
Гиппий. Мы признаем, что каждую вещь делает прекрасной то, что для каждой
вещи подходит.
Сократ. "Ну а если, - скажет он, - тот самый прекрасный горшок, о котором
мы только что говорили, наполнить и варить в нем прекрасную кашу, какой
уполовник к нему больше подойдет: из золота или из смоковницы?"
Гиппий. О Геракл ! Q каком человеке ты говоришь, Сократ? Скажи ты мне, кто
он такой?
Сократ. Ты не узнал бы его, если бы я назвал его имя.
Гиппий. Но я и так уже вижу, что это какой-то невежда.
Сократ. Он очень надоедлив, Гиппий, но все-таки, что ж мы ответим? Который
из двух уполовников больше подходит к горшку и к каше? Не очевидно ли, что
из смоковницы? Ведь он придает каше приятный запах, а вместе с тем, друг
мой, он не разобьет горшка, не вывалит каши, не потушит огня и не оставит
без знатного кушанья тех, кто собирается угощаться. А золотой уполовник
наделал бы нам бед, так что, мне кажется, нам надо ответить, что уполовник
из смоковницы подходит больше, чем золотой, если только ты не скажешь
иначе.
Гиппий. Подходит-то он, пожалуй, больше, Сократ, но только я не стал бы
разговаривать с человеком, задающим такие вопросы.
Сократ. И правильно, друг мой. Действительно, тебе, прекрасно одетому,
прекрасно обутому, прославленному своей мудростью среди всех эллинов,
пожалуй, не подобает забивать себе голову подобными выражениями. А мне
совсем не противно общение с этим человеком. Поэтому поучи меня и ради меня
отвечай. "Ведь раз смоковничный уполовник подходит больше, чем золотой, -
скажет тот человек, - не будет ли он и прекраснее, если ты соглашаешься,
Сократ, что подходящее прекраснее, чем неподходящее?" Согласимся ли мы,
Гиппий, что смоковничный уполовник прекраснее золотого?
Гиппий. Хочешь, я скажу тебе, Сократ, как тебе нужно определить прекрасное,
чтобы избавить себя от излишних разговоров?
Сократ. Конечно, хочу, но только не ранее чем ты мне скажешь, который из
обоих только что названных уполовников я должен в своем ответе признать
подходящим и более прекрасным.
Гиппий. Если хочешь, отвечай ему, что сделанный из смоковницы.
Сократ. А теперь говори то, что ты только что собирался сказать. Ведь если
я утверждаю, что прекрасное - это золото, то при таком ответе, по-моему,
золото оказывается нисколько не прекраснее смоковничного бревна. Что же ты
скажешь теперь о прекрасном?
Гиппий. Сейчас скажу. Мне кажется, ты добиваешься, чтобы тебе назвали такое
прекрасное, которое нигде никогда никому не покажется безобразным.
Сократ. Конечно, Гиппий, ты это теперь прекрасно постиг.
Гиппий. Слушай же и знай: если кто-нибудь найдет, что возразить на это, я
скажу, что я ничего не смыслю.
Сократ. Ради богов, говори же как можно скорее!
Гиппий. Итак, я утверждаю, что всегда и везде прекраснее всего для каждого
мужа быть богатым, здоровым, пользоваться почетом у эллинов, а достигнув
старости и устроив своим родителям, когда они умрут, прекрасные похороны,
быть прекрасно и пышно погребенным своими детьми.
Сократ. Ну и ну, Гиппий! Как изумительно, величественно и достойно тебя это
сказано! Клянусь Герои , я в восхищении, что ты по мере сил благосклонно
мне помогаешь. Но ведь тому-то человеку мы не угодим, и теперь он посмеется
над нами как следует, так и знай.
Гиппий. Плохим смехом посмеется, Сократ! Если ему нечего сказать на это, а
он все же смеется, то он над собой смеется и станет предметом насмешек для
других.
Сократ. Может быть, это и так, а может быть, при таком ответе он, как я
предвижу, не только надо мной посмеется.
Гиппий. Что же еще?
Сократ. А то, что, если у него окажется палка, он, если только я не спасусь
от него бегством, постарается хорошенько меня хватить.
Гиппий. Что ты говоришь! Что он, этот человек, - твой господин? И если он
сделает это, разве не привлекут его к суду и не приговорят к наказанию?
Разве нет у вас в государстве законов? Разве оно позволяет гражданам бить
друг друга без всякого на то права?
Сократ. Нет, никоим образом.
Гиппий. Тогда, значит, он понесет наказание за то, что ударил тебя без
всякого права.
Сократ. Нет, Гиппий, если я так отвечу, он будет прав, так мне думается.
Гиппий. Ну и я того же мнения, Сократ, раз ты сам так думаешь.
Сократ. Сказать ли тебе, почему я сам считаю, что буду бит справедливо,
если дам такой ответ? Или и ты начнешь меня бить, не разобравши, в чем
дело? А может быть, выслушаешь меня?
Гиппий. Странно было бы, Сократ, если бы я не стал слушать. Но что же ты
скажешь?
Сократ. Я буду говорить тебе точно так же, как говорил только что, подражая
тому человеку: не стоит обращать к тебе сказанные им мне слова, суровые и
необычные. Знай же твердо, он заявит следующее: "Скажи, Сократ, неужели ты
думаешь, что не по праву получил палкой, ты, который, спев столь громкий
дифирамб, так безвкусно и грубо отклонился от заданного вопроса?" "Каким
образом?" - спрошу я. "Каким? - ответит он. - Или ты не в состоянии
вспомнить, что я спрашивал о прекрасном самом по себе, которое все, к чему
бы оно ни присоединилось, делает прекрасным - и камень, и дерево, и
человека, и бога, и любое деяние, любое знание. Ведь я тебя спрашиваю,
друг, что такое красота сама по себе, и при этом ничуть не больше могу
добиться толку, чем если бы ты был камнем, мельничным жерновом - без ушей и
без мозга". А если бы я, испугавшись, сказал ему на это (ты ведь не
рассердишься, Гиппий?): "Но ведь Гиппий говорит, что прекрасное есть именно
это, хотя я и спрашивал его, как ты меня, что есть прекрасное для всех и
всегда",- что бы ты тогда сказал? Не рассердился бы ты в этом случае?
Гиппий. Я хорошо знаю, Сократ, что то, о чем я говорил, прекрасно для всех
и всем будет таким казаться.
Сократ. "И будет прекрасным? - возразит он. - Ведь прекрасное прекрасно
всегда".
Гиппий. Конечно.
Сократ. "Значит, оно и было прекрасным?" - спросит он.
Гиппий. И было.
Сократ. "Не сказал ли, - молвит он, - элидскии гость, что и для Ахилла
прекрасно быть погребенным позже, чем его предки, и для его деда Эака, и
для остальных, кто произошел от богов, и для самих богов?"
Гиппий. Что такое?! Брось ты все это! И произносить-то вслух негоже
вопросы, которые задает этот человек!
Сократ Как так? А не будет ли уж совсем невежливо на вопрос другого
отвечать, что это так и есть?
Гиппий. Возможно.
Сократ. "Ведь, пожалуй будешь тем, кто утверждает, что для всех и всегда
прекрасно прекрасного быть погребенным своими детьми, не есть родителей
предать погребению. Или прекрасное Геракл, и все те, кого мы только что
называли?"
Гиппий. Но ведь я не говорил, что это прекрасно для богов!
Сократ. "И не для героев, по-видимому",
Гиппий. Не для тех, кто были детьми богов.
Сократ. "А для тех, которые ими не были?"
Гиппий. Для этих, конечно, прекрасно.
Сократ. "Итак, если тебе верить, оказывается, что из героев для Тантала,
Дардана, Зета все это ужасно, нечестиво, безобразно, а для Пелопа и для
остальных, рожденных так же, как он, это прекрасно".
Гиппий. Мне так кажется.
Сократ. "Следовательно, - скажет он, - ты признаешь то, что перед этим не
считал правильным, а именно что иногда и для некоторых предать погребению
своих предков, а затем быть погребенными своими с потомками - безобразно.
Более того, видимо, невозможно, чтобы это случалось со всеми и одновременно
было прекрасным. Выходит, со всем этим произошло то же, что и с прежним - с
девушкой и с горшком, и, что смешнее всего, для одних это оказывается
прекрасным, для других - нет. И сегодня еще, Сократ, - скажет он, - ты не в
состоянии ответить на вопрос, что такое прекрасное". Этими и другими
словами будет он справедливо меня бранить, получив от меня подобный ответ.
Вот приблизительно так он со мной большей частью и разговаривает, Гиппий. А
иной раз, как будто сжалившись над моей неопытностью и невежеством, сам
предлагает мне вопросы - например, чем именно мне кажется прекрасное, или
же выспрашивает меня о другом, о чем придется и о чем зайдет речь.
Гиппий. Как так, Сократ?
Сократ Я разъясню тебе. "Чудак ты, Сократ, - говорит он, - перестань давать
подобные ответы так, как ты это делаешь: слишком уж они простоваты и их
легко опровергнуть. Лучше рассмотри, не кажется ли тебе, что прекрасное
есть нечто, чего мы только что коснулись в одном ответе, когда утверждали,
будто золото прекрасно, когда оно к чему-либо подходит, а когда не
подходит, оно не прекрасно; так же обстоит и со всем остальным, чему
присуще это [свойство]. Рассмотри подходящее само по себе и его природу: не
окажется ли прекрасное подходящим?" И вот я обычно соглашаюсь с этим: ведь
мне нечего возразить. А тебе не кажется ли именно подходящее прекрасным?
Гиппий. Конечно, Сократ.
Сократ. Рассмотрим же это, чтобы не обмануться.
Гиппий. Да, это следует рассмотреть.
Сократ. Итак, взгляни: утверждаем ли мы, что подходящее - это то, что своим
появлением заставляет казаться прекрасной любую вещь, которой оно присуще,
или же то, что заставляет ее быть прекрасной? Или это ни то ни другое?
Гиппий. Мне думается, то, что заставляет казаться прекрасным, все равно как
если человек, надев идущее ему платье или обувь, кажется прекраснее, даже
когда у него смешная наружность.
Сократ. Но если подходящее заставляет все казаться прекраснее, чем оно есть
на самом деле, тогда подходящее - это какой-то обман относительно
прекрасного, и это, пожалуй, не то, что мы ищем, Гиппий? Ведь мы
исследовали то, чем прекрасны все прекрасные предметы, подобно тому как все
великое велико своим превосходством; благодаря этому превосходству все
бывает великим, и если даже оно не кажется таким, но таково на деле, оно
неизбежно будет великим. Точно так же мы говорим о том, что такое
прекрасное, благодаря которому прекрасно все, кажется ли оно таковым или
нет. Пожалуй, это не подходящее; ведь последнее, как ты сказал, заставляет
предметы казаться прекраснее, чем они есть на самом деле, и не позволяет
видеть их такими, каковы они есть. Нужно попробовать показать, что же
делает предметы, как я только что заметил, прекрасными, кажутся они
таковыми или нет. Вот что мы исследуем, коль хотим найти прекрасное.
Гиппий. Но, Сократ, подходящее своим присутствием заставляет предметы и
быть, и казаться прекрасными.
Сократ. Итак, невозможно, чтобы действительно прекрасное не казалось
прекрасным, по крайней мере если присутствует то, что заставляет его таким
казаться.
Гиппий. Невозможно.
Сократ. Признаем ли мы, Гиппий, что все действительно прекрасные
установления и занятия и считаются прекрасными и всегда всем таковыми
кажутся? Или же совсем наоборот, их не узнают, что и вызывает сильные
раздоры и борьбу как в частной жизни между отдельными людьми, так и между
государствами в жизни общественной?
Гиппий. Cкорее именно так, Сократ, их не узнают.
Сократ. Но этого не было бы, если бы им присуще было казаться прекрасными.
А это было бы лишь в том случае, если бы подходящее не только было
прекрасным, но и заставляло предметы казаться такими. Таким образом,
подходящее, если только оно есть то, что заставляет быть прекрасным, будет,
пожалуй, тем прекрасным, которое мы ищем, но не тем, что заставляет
казаться прекрасным. Если же, с другой стороны, подходящее есть то, что
заставляет казаться прекрасным, оно, пожалуй, не будет тем прекрасным,
которое мы ищем. Ведь оно заставляет быть прекрасным, а одному и тому же,
пожалуй, не дано заставлять одновременно и казаться и быть прекрасным или
чем бы то ни было иным. Итак, давай выбирать, представляется ли нам
подходящее тем, что заставляет казаться прекрасным, или тем, что заставляет
им быть.
Гиппий. По-моему, тем, что заставляет казаться, Сократ.
Сократ. Эге, Гиппий! Значит, познание того, что такое прекрасное,
ускользнуло от нас, раз подходящее оказалось чем-то другим, а не
прекрасным.
Гиппий. Да, Сократ, клянусь Зевсом, и, по-моему, ускользнуло как-то нелепо.
Сократ. Во всяком случае, друг мой, давай его больше не отпускать. У меня
еще теплится надежда, что мы выясним, что же такое прекрасное.
Гиппий. Конечно, Сократ; да и нетрудно найти это. Я по крайней мере хорошо
знаю, что если бы я недолго поразмыслил наедине с самим собой, то сказал бы
тебе это точнее точного.
Сократ. Не говори так самоуверенно, Гиппий! Ты видишь, сколько хлопот нам
уже доставило прекрасное; как бы оно, разгневавшись, не убежало от нас еще
дальше. Впрочем, я говорю пустяки; ты-то, я думаю, легко найдешь его, когда
окажешься один. Но ради богов, разыщи его при мне или, если хочешь, давай
его искать вместе, как делали только что; и, если мы найдем его, это будет
отлично, если же нет, я, думается мне, покорюсь своей судьбе, ты же легко
отыщешь его, оставшись один. А если мы найдем его теперь, не беспокойся, я
не буду надоедать тебе расспросами о том, что ты разыщешь самостоятельно.
Сейчас же посмотри снова, чем тебе кажется прекрасное. Я говорю, что оно...
только ты Наблюдай за мной повнимательнее, как бы мне не сказать
чего-нибудь несуразного... пусть у нас будет прекрасным то, что пригодно.
Сказал же я это вот почему: прекрасны, говорим мы, не те глаза, что кажутся
неспособными видеть, но те, что способны видеть и пригодны для зрения. Не
так ли?
Гиппий. Да.
Сократ. Не правда ли, и все тело в целом мы в таком же смысле называем
прекрасным, одно - для бега, другое - для борьбы; и все живые существа мы
называем прекрасными: и коня, и петуха, и перепела; так же как и всякую
утварь и средства передвижения: сухопутные и морские, торговые суда и
триеры; и все инструменты, как музыкальные, так и те, что служат в других
искусствах, а если угодно, и занятия и обычаи - почти все это мы называем
прекрасным таким же образом. В каждом из этих предметов мы отмечаем, как он
явился на свет, как сделан, как составлен, и называем прекрасным то, что
пригодно, смотря по тому, как оно пригодно и в каком отношении, для чего и
когда; то же, что во всех этих отношениях непригодно, мы называем
безобразным. Не думаешь ли и ты так же, Гиппий?
Гиппий. Да, думаю.
Сократ. Так, значит, мы правильно теперь говорим, что пригодное скорее
можно назвать прекрасным, чем все иное?
Гиппий. Конечно, правильно, Сократ.
Сократ. Не правда ли, то, что может выполнить какую-нибудь работу, для нее
и пригодно, то же, что не может, непригодно.
Гиппий. Конечно.
Сократ. Итак, мощь есть нечто прекрасное, а немощь - безобразное?
Гиппий. Вот именно. Все, Сократ, подтверждает, что это так, а в особенности
государственные дела: ведь в государственных делах и в своем собственном
городе быть мощным прекраснее всего, а бессильным - всего безобразнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
что если к чему присоединится золото, то даже то, что раньше казалось
безобразным, украшенное золотом, представится прекрасным.
Сократ. Ты, Гиппий, не знаешь, как этот человек упорен и как он ничему не
верит на слово.
Гиппий. Почему же это, Сократ? Необходимо, чтобы он принимал то, что
говорится правильно, иначе он будет смешон.
Сократ. А такой ответ, дорогой мой, он не только не примет, но станет сам
смеяться надо мной и скажет. "Ах ты, слепец! Неужто ты Фидия считаешь
плохим мастером?" И я, думается мне, скажу: "Нет, нисколько".
Гиппий. И правильно скажешь, Сократ.
Сократ. Конечно, правильно. Но тогда он, после того как я соглашусь, что
Фидий - хороший мастер, скажет: "Значит, ты думаешь, что Фидий, не знал
того прекрасного, о котором ты говоришь?" Я же отвечу. "Почему?" "Да
потому, - скажет он, - что глаза Афины, а также и остальные части лица, и
ноги, и руки он изготовил не из золота, а из слоновой кости, тогда как все
это, если бы было сделано из золота, должно было казаться всего прекраснее.
Ясно, что он сделал такую ошибку по своему невежеству, так как не знал, что
золото и есть то самое, что делает прекрасным все, к чему бы оно ни
присоединилось". Что нам ответить ему на такие слова, Гиппий?
Гиппий. Ответить вовсе не трудно. Мы скажем, что с Фидий поступил
правильно, потому что, по-моему, и то, что сделано из слоновой кости,
прекрасно.
Сократ. "Чего же ради, - спросит тот человек, - не изготовил он из слоновой
кости также и зрачки глаз, а сделал их из камня, выбрав камень, по
возможности похожий на слоновую кость? Или и прекрасный камень -
прекрасное?" Ответим ли мы на это утвердительно, Гиппий?
Гиппий. Да, конечно, когда камень подходит.
Сократ. "А когда не подходит, это нечто безобразное?" Соглашаться мне или
нет?
Гиппий. Соглашайся для тех случаев, когда камень не подходит.
Сократ. "Как же так, - скажет он, - о ты, мудрец, разве слоновая кость и
золото не заставляют вещи казаться прекрасными только тогда, когда они
подходят, а в противном случае - безобразными?" Будем ли мы отрицать это
или признаем, что его слова правильны?
Гиппий. Мы признаем, что каждую вещь делает прекрасной то, что для каждой
вещи подходит.
Сократ. "Ну а если, - скажет он, - тот самый прекрасный горшок, о котором
мы только что говорили, наполнить и варить в нем прекрасную кашу, какой
уполовник к нему больше подойдет: из золота или из смоковницы?"
Гиппий. О Геракл ! Q каком человеке ты говоришь, Сократ? Скажи ты мне, кто
он такой?
Сократ. Ты не узнал бы его, если бы я назвал его имя.
Гиппий. Но я и так уже вижу, что это какой-то невежда.
Сократ. Он очень надоедлив, Гиппий, но все-таки, что ж мы ответим? Который
из двух уполовников больше подходит к горшку и к каше? Не очевидно ли, что
из смоковницы? Ведь он придает каше приятный запах, а вместе с тем, друг
мой, он не разобьет горшка, не вывалит каши, не потушит огня и не оставит
без знатного кушанья тех, кто собирается угощаться. А золотой уполовник
наделал бы нам бед, так что, мне кажется, нам надо ответить, что уполовник
из смоковницы подходит больше, чем золотой, если только ты не скажешь
иначе.
Гиппий. Подходит-то он, пожалуй, больше, Сократ, но только я не стал бы
разговаривать с человеком, задающим такие вопросы.
Сократ. И правильно, друг мой. Действительно, тебе, прекрасно одетому,
прекрасно обутому, прославленному своей мудростью среди всех эллинов,
пожалуй, не подобает забивать себе голову подобными выражениями. А мне
совсем не противно общение с этим человеком. Поэтому поучи меня и ради меня
отвечай. "Ведь раз смоковничный уполовник подходит больше, чем золотой, -
скажет тот человек, - не будет ли он и прекраснее, если ты соглашаешься,
Сократ, что подходящее прекраснее, чем неподходящее?" Согласимся ли мы,
Гиппий, что смоковничный уполовник прекраснее золотого?
Гиппий. Хочешь, я скажу тебе, Сократ, как тебе нужно определить прекрасное,
чтобы избавить себя от излишних разговоров?
Сократ. Конечно, хочу, но только не ранее чем ты мне скажешь, который из
обоих только что названных уполовников я должен в своем ответе признать
подходящим и более прекрасным.
Гиппий. Если хочешь, отвечай ему, что сделанный из смоковницы.
Сократ. А теперь говори то, что ты только что собирался сказать. Ведь если
я утверждаю, что прекрасное - это золото, то при таком ответе, по-моему,
золото оказывается нисколько не прекраснее смоковничного бревна. Что же ты
скажешь теперь о прекрасном?
Гиппий. Сейчас скажу. Мне кажется, ты добиваешься, чтобы тебе назвали такое
прекрасное, которое нигде никогда никому не покажется безобразным.
Сократ. Конечно, Гиппий, ты это теперь прекрасно постиг.
Гиппий. Слушай же и знай: если кто-нибудь найдет, что возразить на это, я
скажу, что я ничего не смыслю.
Сократ. Ради богов, говори же как можно скорее!
Гиппий. Итак, я утверждаю, что всегда и везде прекраснее всего для каждого
мужа быть богатым, здоровым, пользоваться почетом у эллинов, а достигнув
старости и устроив своим родителям, когда они умрут, прекрасные похороны,
быть прекрасно и пышно погребенным своими детьми.
Сократ. Ну и ну, Гиппий! Как изумительно, величественно и достойно тебя это
сказано! Клянусь Герои , я в восхищении, что ты по мере сил благосклонно
мне помогаешь. Но ведь тому-то человеку мы не угодим, и теперь он посмеется
над нами как следует, так и знай.
Гиппий. Плохим смехом посмеется, Сократ! Если ему нечего сказать на это, а
он все же смеется, то он над собой смеется и станет предметом насмешек для
других.
Сократ. Может быть, это и так, а может быть, при таком ответе он, как я
предвижу, не только надо мной посмеется.
Гиппий. Что же еще?
Сократ. А то, что, если у него окажется палка, он, если только я не спасусь
от него бегством, постарается хорошенько меня хватить.
Гиппий. Что ты говоришь! Что он, этот человек, - твой господин? И если он
сделает это, разве не привлекут его к суду и не приговорят к наказанию?
Разве нет у вас в государстве законов? Разве оно позволяет гражданам бить
друг друга без всякого на то права?
Сократ. Нет, никоим образом.
Гиппий. Тогда, значит, он понесет наказание за то, что ударил тебя без
всякого права.
Сократ. Нет, Гиппий, если я так отвечу, он будет прав, так мне думается.
Гиппий. Ну и я того же мнения, Сократ, раз ты сам так думаешь.
Сократ. Сказать ли тебе, почему я сам считаю, что буду бит справедливо,
если дам такой ответ? Или и ты начнешь меня бить, не разобравши, в чем
дело? А может быть, выслушаешь меня?
Гиппий. Странно было бы, Сократ, если бы я не стал слушать. Но что же ты
скажешь?
Сократ. Я буду говорить тебе точно так же, как говорил только что, подражая
тому человеку: не стоит обращать к тебе сказанные им мне слова, суровые и
необычные. Знай же твердо, он заявит следующее: "Скажи, Сократ, неужели ты
думаешь, что не по праву получил палкой, ты, который, спев столь громкий
дифирамб, так безвкусно и грубо отклонился от заданного вопроса?" "Каким
образом?" - спрошу я. "Каким? - ответит он. - Или ты не в состоянии
вспомнить, что я спрашивал о прекрасном самом по себе, которое все, к чему
бы оно ни присоединилось, делает прекрасным - и камень, и дерево, и
человека, и бога, и любое деяние, любое знание. Ведь я тебя спрашиваю,
друг, что такое красота сама по себе, и при этом ничуть не больше могу
добиться толку, чем если бы ты был камнем, мельничным жерновом - без ушей и
без мозга". А если бы я, испугавшись, сказал ему на это (ты ведь не
рассердишься, Гиппий?): "Но ведь Гиппий говорит, что прекрасное есть именно
это, хотя я и спрашивал его, как ты меня, что есть прекрасное для всех и
всегда",- что бы ты тогда сказал? Не рассердился бы ты в этом случае?
Гиппий. Я хорошо знаю, Сократ, что то, о чем я говорил, прекрасно для всех
и всем будет таким казаться.
Сократ. "И будет прекрасным? - возразит он. - Ведь прекрасное прекрасно
всегда".
Гиппий. Конечно.
Сократ. "Значит, оно и было прекрасным?" - спросит он.
Гиппий. И было.
Сократ. "Не сказал ли, - молвит он, - элидскии гость, что и для Ахилла
прекрасно быть погребенным позже, чем его предки, и для его деда Эака, и
для остальных, кто произошел от богов, и для самих богов?"
Гиппий. Что такое?! Брось ты все это! И произносить-то вслух негоже
вопросы, которые задает этот человек!
Сократ Как так? А не будет ли уж совсем невежливо на вопрос другого
отвечать, что это так и есть?
Гиппий. Возможно.
Сократ. "Ведь, пожалуй будешь тем, кто утверждает, что для всех и всегда
прекрасно прекрасного быть погребенным своими детьми, не есть родителей
предать погребению. Или прекрасное Геракл, и все те, кого мы только что
называли?"
Гиппий. Но ведь я не говорил, что это прекрасно для богов!
Сократ. "И не для героев, по-видимому",
Гиппий. Не для тех, кто были детьми богов.
Сократ. "А для тех, которые ими не были?"
Гиппий. Для этих, конечно, прекрасно.
Сократ. "Итак, если тебе верить, оказывается, что из героев для Тантала,
Дардана, Зета все это ужасно, нечестиво, безобразно, а для Пелопа и для
остальных, рожденных так же, как он, это прекрасно".
Гиппий. Мне так кажется.
Сократ. "Следовательно, - скажет он, - ты признаешь то, что перед этим не
считал правильным, а именно что иногда и для некоторых предать погребению
своих предков, а затем быть погребенными своими с потомками - безобразно.
Более того, видимо, невозможно, чтобы это случалось со всеми и одновременно
было прекрасным. Выходит, со всем этим произошло то же, что и с прежним - с
девушкой и с горшком, и, что смешнее всего, для одних это оказывается
прекрасным, для других - нет. И сегодня еще, Сократ, - скажет он, - ты не в
состоянии ответить на вопрос, что такое прекрасное". Этими и другими
словами будет он справедливо меня бранить, получив от меня подобный ответ.
Вот приблизительно так он со мной большей частью и разговаривает, Гиппий. А
иной раз, как будто сжалившись над моей неопытностью и невежеством, сам
предлагает мне вопросы - например, чем именно мне кажется прекрасное, или
же выспрашивает меня о другом, о чем придется и о чем зайдет речь.
Гиппий. Как так, Сократ?
Сократ Я разъясню тебе. "Чудак ты, Сократ, - говорит он, - перестань давать
подобные ответы так, как ты это делаешь: слишком уж они простоваты и их
легко опровергнуть. Лучше рассмотри, не кажется ли тебе, что прекрасное
есть нечто, чего мы только что коснулись в одном ответе, когда утверждали,
будто золото прекрасно, когда оно к чему-либо подходит, а когда не
подходит, оно не прекрасно; так же обстоит и со всем остальным, чему
присуще это [свойство]. Рассмотри подходящее само по себе и его природу: не
окажется ли прекрасное подходящим?" И вот я обычно соглашаюсь с этим: ведь
мне нечего возразить. А тебе не кажется ли именно подходящее прекрасным?
Гиппий. Конечно, Сократ.
Сократ. Рассмотрим же это, чтобы не обмануться.
Гиппий. Да, это следует рассмотреть.
Сократ. Итак, взгляни: утверждаем ли мы, что подходящее - это то, что своим
появлением заставляет казаться прекрасной любую вещь, которой оно присуще,
или же то, что заставляет ее быть прекрасной? Или это ни то ни другое?
Гиппий. Мне думается, то, что заставляет казаться прекрасным, все равно как
если человек, надев идущее ему платье или обувь, кажется прекраснее, даже
когда у него смешная наружность.
Сократ. Но если подходящее заставляет все казаться прекраснее, чем оно есть
на самом деле, тогда подходящее - это какой-то обман относительно
прекрасного, и это, пожалуй, не то, что мы ищем, Гиппий? Ведь мы
исследовали то, чем прекрасны все прекрасные предметы, подобно тому как все
великое велико своим превосходством; благодаря этому превосходству все
бывает великим, и если даже оно не кажется таким, но таково на деле, оно
неизбежно будет великим. Точно так же мы говорим о том, что такое
прекрасное, благодаря которому прекрасно все, кажется ли оно таковым или
нет. Пожалуй, это не подходящее; ведь последнее, как ты сказал, заставляет
предметы казаться прекраснее, чем они есть на самом деле, и не позволяет
видеть их такими, каковы они есть. Нужно попробовать показать, что же
делает предметы, как я только что заметил, прекрасными, кажутся они
таковыми или нет. Вот что мы исследуем, коль хотим найти прекрасное.
Гиппий. Но, Сократ, подходящее своим присутствием заставляет предметы и
быть, и казаться прекрасными.
Сократ. Итак, невозможно, чтобы действительно прекрасное не казалось
прекрасным, по крайней мере если присутствует то, что заставляет его таким
казаться.
Гиппий. Невозможно.
Сократ. Признаем ли мы, Гиппий, что все действительно прекрасные
установления и занятия и считаются прекрасными и всегда всем таковыми
кажутся? Или же совсем наоборот, их не узнают, что и вызывает сильные
раздоры и борьбу как в частной жизни между отдельными людьми, так и между
государствами в жизни общественной?
Гиппий. Cкорее именно так, Сократ, их не узнают.
Сократ. Но этого не было бы, если бы им присуще было казаться прекрасными.
А это было бы лишь в том случае, если бы подходящее не только было
прекрасным, но и заставляло предметы казаться такими. Таким образом,
подходящее, если только оно есть то, что заставляет быть прекрасным, будет,
пожалуй, тем прекрасным, которое мы ищем, но не тем, что заставляет
казаться прекрасным. Если же, с другой стороны, подходящее есть то, что
заставляет казаться прекрасным, оно, пожалуй, не будет тем прекрасным,
которое мы ищем. Ведь оно заставляет быть прекрасным, а одному и тому же,
пожалуй, не дано заставлять одновременно и казаться и быть прекрасным или
чем бы то ни было иным. Итак, давай выбирать, представляется ли нам
подходящее тем, что заставляет казаться прекрасным, или тем, что заставляет
им быть.
Гиппий. По-моему, тем, что заставляет казаться, Сократ.
Сократ. Эге, Гиппий! Значит, познание того, что такое прекрасное,
ускользнуло от нас, раз подходящее оказалось чем-то другим, а не
прекрасным.
Гиппий. Да, Сократ, клянусь Зевсом, и, по-моему, ускользнуло как-то нелепо.
Сократ. Во всяком случае, друг мой, давай его больше не отпускать. У меня
еще теплится надежда, что мы выясним, что же такое прекрасное.
Гиппий. Конечно, Сократ; да и нетрудно найти это. Я по крайней мере хорошо
знаю, что если бы я недолго поразмыслил наедине с самим собой, то сказал бы
тебе это точнее точного.
Сократ. Не говори так самоуверенно, Гиппий! Ты видишь, сколько хлопот нам
уже доставило прекрасное; как бы оно, разгневавшись, не убежало от нас еще
дальше. Впрочем, я говорю пустяки; ты-то, я думаю, легко найдешь его, когда
окажешься один. Но ради богов, разыщи его при мне или, если хочешь, давай
его искать вместе, как делали только что; и, если мы найдем его, это будет
отлично, если же нет, я, думается мне, покорюсь своей судьбе, ты же легко
отыщешь его, оставшись один. А если мы найдем его теперь, не беспокойся, я
не буду надоедать тебе расспросами о том, что ты разыщешь самостоятельно.
Сейчас же посмотри снова, чем тебе кажется прекрасное. Я говорю, что оно...
только ты Наблюдай за мной повнимательнее, как бы мне не сказать
чего-нибудь несуразного... пусть у нас будет прекрасным то, что пригодно.
Сказал же я это вот почему: прекрасны, говорим мы, не те глаза, что кажутся
неспособными видеть, но те, что способны видеть и пригодны для зрения. Не
так ли?
Гиппий. Да.
Сократ. Не правда ли, и все тело в целом мы в таком же смысле называем
прекрасным, одно - для бега, другое - для борьбы; и все живые существа мы
называем прекрасными: и коня, и петуха, и перепела; так же как и всякую
утварь и средства передвижения: сухопутные и морские, торговые суда и
триеры; и все инструменты, как музыкальные, так и те, что служат в других
искусствах, а если угодно, и занятия и обычаи - почти все это мы называем
прекрасным таким же образом. В каждом из этих предметов мы отмечаем, как он
явился на свет, как сделан, как составлен, и называем прекрасным то, что
пригодно, смотря по тому, как оно пригодно и в каком отношении, для чего и
когда; то же, что во всех этих отношениях непригодно, мы называем
безобразным. Не думаешь ли и ты так же, Гиппий?
Гиппий. Да, думаю.
Сократ. Так, значит, мы правильно теперь говорим, что пригодное скорее
можно назвать прекрасным, чем все иное?
Гиппий. Конечно, правильно, Сократ.
Сократ. Не правда ли, то, что может выполнить какую-нибудь работу, для нее
и пригодно, то же, что не может, непригодно.
Гиппий. Конечно.
Сократ. Итак, мощь есть нечто прекрасное, а немощь - безобразное?
Гиппий. Вот именно. Все, Сократ, подтверждает, что это так, а в особенности
государственные дела: ведь в государственных делах и в своем собственном
городе быть мощным прекраснее всего, а бессильным - всего безобразнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112