Да.
Ч у ж е з е м е ц.И говорите, что к становлению мы приобщаемся телом с
помощью ощущения, душою же с помощью размышления приобщаемся к подлинному
бытию, о котором вы утверждаете, что оно всегда само себе тождественно,
становление же всякий раз иное.
Т е э т е т.Действительно, мы говорим так.
Ч у ж е з е м е ц.Но как нам сказать, о наилучшие из людей, чти в обоих
случаях вы называете приобщением? Не то ли, о чем мы упомянули раньше?
Т е э т е т.Что же?
Ч у ж е з е м е ц.Страдание или действие, возникающее вследствие некой
силы, рождающейся от взаимной встречи вещей. Быть может, Теэтет, ты и не
слышишь их ответа на это, я же, пожалуй, благодаря близости с ними слышу.
Т е э т е т.Какое же, однако, приводят они объяснение?
Ч у ж е з е м е ц.Они не сходятся с нами в том, что недавно было сказано
людям земли относительно бытия.
Т е э т е т.В чем же именно?
Ч у ж е з е м е ц.Мы выставили как достаточное определение существующего
то, что нечто обладает способностью страдать или действовать, хотя бы даже
и в весьма малом.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.На это, однако, они возражают, что способность страдать
или действовать принадлежит становлению, но с бытием, как они утверждают,
не связана способность ни того ни другого.
Т е э т е т.Разве так они говорят?
Ч у ж е з е м е ц.Ну а нам надо на это ответить, что мы должны яснее у них
узнать, признают ли они, что душа познает, а бытие познается?
Т е э т е т.Это они действительно говорят.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Считаете ли вы, что познавать или быть
познаваемым - это действие или страдание или то и другое вместе? Или одно
из них - страдание, а другое - действие? Или вообще ни то ни другое не
причастно ни одному из двух [состояний]?
Т е э т е т.Ясно, что ничто из двух ни тому ни другому не причастно, иначе
они высказали бы утверждение, противоположное прежнему.
Ч у ж е з е м е ц.Понимаю. Если познавать значит как-то действовать, то
предмету познания, напротив, необходимо страдать. Таким образом, бытие,
согласно этому рассуждению, познаваемое познанием, насколько познается,
настолько же находится в движении в силу своего страдания, которое, как мы
говорим, не могло бы возникнуть у пребывающего в покое.
Т е э т е т.Справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.И ради Зевса, дадим ли мы себя легко убедить в том, что
движение, жизнь, душа и разум не причастны совершенному бытию и что бытие
не живет и не мыслит, но возвышенное и чистое, не имея ума, стоит
неподвижно в покое?
Т е э т е т.Мы допустили бы, чужеземец, поистине чудовищное утверждение!
Ч у ж е з е м е ц.Но должны ли мы утверждать, что оно обладает умом, жизнью
же нет?
Т е э т е т.Как можно?!
Ч у ж е з е м е ц.Но, согласившись в том, что ему присущи и то и другое,
станем ли мы утверждать, что они находятся у него в душе?
Т е э т е т. Но каким иным образом могло бы оно их иметь?
Ч у ж е з е м е ц.Так станем ли мы утверждать, что, имея ум, жизнь и душу,
бытие совсем неподвижно, хотя и одушевлено?
Т е э т е т.Мне все это кажется нелепым.
Ч у ж е з е м е ц.Потому-то и надо допустить, что движимое и движение
существуют.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Итак, Теэтет, выходит, что если существующее неподвижно,
то никто нигде ничего не мог бы осмыслить.
Т е э т е т. Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.И однако же, если мы, с другой стороны, признаем все
несущимся и движущимся, то этим утверждением мы исключаем тождественное из
области существующего.
Т е э т е т. Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.Думаешь ли ты, что без покоя могли бы существовать
тождественное, само себе равное и находящееся в одном и том же отношении?
Т е э т е т.Никогда.
Ч у ж е з е м е ц. Что же далее? Понимаешь ли ты, как без всего этого мог
бы где бы то ни было существовать или возникнуть ум?
Т е э т е т.Менее всего.
Ч у ж е з е м е ц.И действительно, надо всячески словом бороться с тем,
кто, устранив знание, разум и ум, в то же время каким-то образом настойчиво
что-либо утверждает.
Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц. Таким образом, философу, который все это очень высоко
ценит, как кажется, необходимо вследствие этого не соглашаться с
признающими одну или много идей, будто все пребывает в покое, и совершенно
не слушать тех, кто, напротив, приписывает бытию всяческое движение, но
надо, подражая мечте детей, чтобы все неподвижное двигалось, признать бытие
и все и движущимся и покоящимся.
Т е э т е т.Весьма справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.Что же, однако? Не достаточно ли
уже, как представляется, мы охватили в своем рассуждении бытие?
Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц. Вот тебе и на, Теэтет! А я бы сказал, что именно теперь
мы и познаем всю трудность исследования бытия.
Т е э т е т.Как это? Что ты сказал?
Ч у ж е з е м е ц.Не замечаешь ли ты, мой милый, что мы сейчас оказались в
совершенном неведении относительно бытия, а между тем нам кажется, будто мы
о нем что-то говорим.
Т е э т е т.Мне кажется, да. Однако я совсем не понимаю, как мы могли
незаметно оказаться в таком положении.
Ч у ж е з е м е ц.Но посмотри внимательнее: если мы теперь со всем этим
соглашаемся, как бы нам по праву не предложили тех же вопросов, с которыми
мы сами обращались к тем, кто признает, будто все есть теплое и холодное.
Т е э т е т.Какие же это вопросы? Напомни мне.
Ч у ж е з е м е ц. Охотно. И я попытаюсь это сделать, расспрашивая тебя,
как тогда тех, чтобы нам вместе продвинуться вперед.
Т е э т е т.Это правильно.
Ч у ж е з е м е ц.Ну, хорошо. Не считаешь ли ты движение и покой полностью
противоположными друг другу?
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.И несомненно, ты полагаешь, что оба они и каждое из них в
отдельности одинаково существуют?
Т е э т е т.Конечно, я так говорю.
Ч у ж е з е м е ц.Не думаешь ли ты, что оба и каждое из них движутся, раз
ты признаешь, что они существуют?
Т е э т е т.Никоим образом.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, говоря, что оба они существуют, ты этим
обозначаешь, что они пребывают в покое?
Т е э т е т.Каким же образом?
Ч у ж е з е м е ц.Допуская в душе рядом с теми двумя нечто третье, а именно
бытие, которым как бы охватываются и движение и покой, не считаешь ли ты,
окидывая одним взглядом их приобщение к бытию, что оба они существуют?
Т е э т е т.Кажется, мы действительно предугадываем что-то третье, а именно
бытие, раз мы утверждаем, что движение и покой существуют.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, не движение и покой, вместе взятые,
составляют бытие, но оно есть нечто отличное от них.
Т е э т е т.Кажется, так.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, бытие по своей природе и не стоит и не
движется.
Т е э т е т.По-видимому.
Ч у ж е з е м е ц.Куда же еще должен направить свою мысль тот, кто хочет
наверняка добиться какой-то ясности относительно бытия?
Т е э т е т.Куда же?
Ч у ж е з е м е ц.Я думаю, что с легкостью - никуда: ведь если что-либо не
движется, как может оно не пребывать в покое? И напротив, как может не
двигаться то, что вовсе не находится в покое? Бытие же у нас теперь
оказалось вне того и другого. Разве это возможно?
Т е э т е т.Менее всего возможно.
Ч у ж е з е м е ц.При этом по справедливости надо вспомнить о следующем...
Т е э т е т.О чем?
Ч у ж е з е м е ц.А о том, что мы, когда нас спросили, к чему следует
относить имя "небытие", полностью стали в тупик. Ты помнишь?
Т е э т е т.Как не помнить?
Ч у ж е з е м е ц.Неужели же по отношению к бытию мы находимся теперь в
меньшем затруднении?
Т е э т е т.Мне по крайней мере, чужеземец, если можно так сказать,
кажется, что в еще большем.
Ч у ж е з е м е ц.Пусть это, однако, остается здесь под сомнением. Так как
и бытие и небытие одинаково связаны с нашим недоумением, то можно теперь
надеяться, что насколько одно из двух окажется более или менее ясным, и
другое явится в том же виде. И если мы не в силах познать ни одного из них
в отдельности, то будем по крайней мере самым надлежащим образом -
насколько это возможно - продолжать наше исследование об обоих вместе.
Т е э т е т.Прекрасно.
Ч у ж е з е м е ц.Давай объясним, каким образом мы всякий раз называем одно
и то же многими именами?
Т е э т е т.О чем ты? Приведи пример.
Ч у ж е з е м е ц.Говоря об одном человеке, мы относим к нему много
различных наименований, приписывая ему и цвет, и очертания, и величину, и
пороки, и добродетели, и всем этим, а также тысячью других вещей говорим,
что он не только человек, но также и добрый и так далее, до бесконечности;
таким же образом мы поступаем и с остальными вещами: полагая каждую из них
единой, мы в то же время считаем ее множественной и называем многими
именами.
Т е э т е т. Ты говоришь правду.
Ч у ж е з е м е ц.Этим-то, думаю я, мы уготовили пир и юношам и
недоучившимся старикам: ведь у всякого прямо под руками оказывается
возражение, что невозможно-де многому быть единым, а единому - многим, и
всем им действительно доставляет удовольствие не допускать, чтобы человек
назывался добрым, но говорить, что доброе - добро, а человек - лишь
человек. Тебе, Теэтет, я думаю, часто приходится сталкиваться с людьми,
иногда даже уже пожилыми, ревностно занимающимися такими вещами: по своему
скудоумию они всему этому Дивятся и считают, будто открыли здесь нечто
сверхмудрое.
Т е э т е т.Конечно, приходилось.
Ч у ж е з е м е ц.Чтобы, таким образом, наша речь была обращена ко всем,
кто когда-либо хоть как-то рассуждал о бытии, пусть и этим, и всем
остальным, с кем мы раньше беседовали, будут предложены вопросы о том, что
должно быть выяснено.
Т е э т е т.Какие же вопросы?
Ч у ж е з е м е ц.Ставим ли мы в связь бытие с движением и покоем или нет,
а также что-либо другое с чем бы то ни было другим, или, поскольку они
несмешиваемы и неспособны приобщаться друг к другу, мы их за таковые и
принимаем в своих рассуждениях? Или же мы все, как способное
взаимодействовать, сведем к одному и тому же? Или же одно сведем, а другое
нет? Как мы скажем, Теэтет, что они из всего этого предпочтут?
Т е э т е т.На это я ничего не могу за них возразить.
Ч у ж е з е м е ц.Отчего бы тебе, отвечая на каждый вопрос в отдельности,
не рассмотреть все, что из этого следует?
Т е э т е т.Ты говоришь дело.
Ч у ж е з е м е ц.Во-первых, если хочешь, допустим, что они говорят, будто
ничто не обладает никакой способностью общения с чем бы то ни было. Стало
быть, движение и покой никак не будут причастны бытию?
Т е э т е т.Конечно, нет.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не приобщаясь к бытию, будет ли из них что-либо
существовать?
Т е э т е т.Не будет.
Ч у ж е з е м е ц.Быстро, как видно, все рухнуло из-за этого признания и у
тех, кто все приводит в движение, и у тех, кто заставляет все, как единое,
покоиться, и также у тех, кто связывает существующее с идеями и считает его
всегда самому себе тождественным. Ведь все они присоединяют сюда бытие,
говоря: одни - что [все] действительно движется, другие же - что оно
действительно существует как неподвижное.
Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.В самом деле, и те, которые все то соединяют, то
расчленяют, безразлично, соединяют ли они это в одно или разлагают это одно
на бесконечное либо же конечное число начал и уже их соединяют воедино, все
равно, полагают ли они, что это бывает попеременно или постоянно, в любом
случае их слова ничего не значат, если не существует никакого смешения.
Т е э т е т.Верно.
Ч у ж е з е м е ц.Далее, самыми смешными участниками рассуждения оказались
бы те, кто вовсе не допускает, чтобы что-либо, приобщаясь к свойству
другого, называлось другим.
Т е э т е т.Как это?
Ч у ж е з е м е ц.Принужденные в отношении ко всему употреблять выражения
"быть", "отдельно", "иное", "само по себе" и тысячи других, воздержаться от
которых и не привносить их в свои речи они бессильны, они и не нуждаются в
других обличителях, но постоянно бродят вокруг, таща за собою, как принято
говорить, своего домашнего врага и будущего противника, подающего голос
изнутри, подобно достойному удивления Евриклу.
Т е э т е т.То, что ты говоришь, вполне правдоподобно и истинно.
Ч у ж е з е м е ц.А что, если мы у всего признаем способность к
взаимодействию?
Т е э т е т. Это и я в состоянии опровергнуть.
Ч у ж е з е м е ц.Каким образом?
Т е э т е т.А так, что само движение совершенно остановилось бы, а с другой
стороны, сам покой бы задвигался, если бы они пришли в соприкосновение друг
с другом.
Ч у ж е з е м е ц.Однако высшая необходимость препятствует тому, чтобы
движение покоилось, а покой двигался.
Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, остается лишь третье.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И действительно, необходимо что-либо одно из всего этого:
либо чтобы все было склонно к смешению, либо ничто, либо одно склонно, а
другое нет.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Первые два [предположения] были найдены невозможными.
Т е э т ет.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, каждый, кто только желает верно ответить,
допустит оставшееся из трех.
Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Когда же одно склонно к смешению, а другое нет, то должно
произойти то же самое, что и с буквами: одни из них не сочетаются друг с
другом, другие же сочетаются.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Гласные преимущественно перед другими проходят через все,
словно связующая нить, так что без какой-либо из них невозможно сочетать
остальные буквы одну с другой.
Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Всякому ли известно, какие [буквы] с какими способны
сочетаться, или тому, кто намерен это делать должным образом, требуется
искусство?
Т е э т е т.Нужно искусство.
Ч у ж е з е м е ц.Какое?
Т е э т е т.Грамматика.
Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не так ли обстоит дело с высокими и низкими
звуками? Не есть ли владеющий искусством понимать, какие звуки сочетаются и
какие нет, музыкант, а не сведущий в этом - немузыкант?
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.И по отношению к другим искусствам и неискусности мы
найдем подобное же.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Так как мы согласны в том, что и роды [вещей]
находятся друг с другом в подобном же сочетании, то не с помощью ли некоего
знания должен отыскивать путь в своих рассуждениях тот, кто намерен
правильно указать, какие роды с какими сочетаются и какие друг друга не
принимают, а также, во всех ли случаях есть связь между ними, так чтобы они
были способны смешиваться, и, наоборот, при разделении - всюду ли
существуют разные причины разделения?
Т е э т е т.Так же не нужно знания и едва ли не самого важного?
Ч у ж е з е м е ц.Но как, Теэтет, назовем мы теперь это знание? Или, ради
Зевса, не напали ли мы незаметно для себя на науку людей свободных и не
кажется ли, что, ища софиста, мы отыскали раньше философа?
Т е э т е т.Что ты хочешь сказать?
Ч у ж е з е м е ц.Различать все по родам, не принимать один и тот же вид за
иной и иной за тот же самый - неужели мы не скажем, что это [предмет]
диалектического знания?
Т е э т е т.Да, скажем.
Ч у ж е з е м е ц.Кто, таким образом, в состоянии выполнить это, тот сумеет
в достаточной степени различить одну идею, повсюду пронизывающую многое,
где каждое отделено от другого; далее, он различит, как многие отличные
друг от друга идеи охватываются извне одною и, наоборот, одна идея связана
в одном месте совокупностью многих, наконец, как многие идеи совершенно
отделены друг от друга. Все это называется уметь различать по родам,
насколько каждое может взаимодействовать [с другим] и насколько нет.
Т е э т е т.Истинно так.
Ч у ж е з е м е ц.Ты, думаю я, диалектику никому другому не припишешь,
кроме как искренне и справедливо философствующему?
Т е э т е т.Как может кто-либо приписать ее другому?
Ч у ж е з е м е ц.Философа мы, без сомнения, найдем и теперь и позже в
подобной области, если поищем; однако и его трудно ясно распознать, хотя
трудность в отношении софиста иного рода, чем эта.
Т е э т е т.Почему?
Ч у ж е з е м е ц.Один, убегающий во тьму небытия, куда он направляется по
привычке, трудноузнаваем из-за темноты места. Не так ли?
Т е э т е т. По-видимому.
Ч у ж е з е м е ц.Философа же, который постоянно обращается разумом к идее
бытия, напротив, нелегко различить из-за ослепительного блеска этой
области: духовные очи большинства не в силах выдержать созерцания
божественного.
Т е э т е т.Видно, это верно в той же степени, что и то.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, что касается философа, то мы его вскоре
рассмотрим яснее, если будем чувствовать к тому охоту; но очевидно также,
что нельзя оставлять и софиста, не рассмотрев его в достаточной степени.
Т е э т е т.Ты прекрасно сказал.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, мы согласились, что одни роды склонны
взаимодействовать, другие же нет и что некоторые - лишь с немногими
[видами], другие - со многими, третьи же, наконец, во всех случаях
беспрепятственно взаимодействуют со всеми; теперь мы должны идти дальше в
нашей беседе, так, чтобы нам коснуться не всех видов, дабы из-за множества
их не прийти в смущение, но избрать лишь те, которые считаются главнейшими,
и прежде всего рассмотреть, каков каждый из них, а затем, как обстоит дело
с их способностью взаимодействия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Ч у ж е з е м е ц.И говорите, что к становлению мы приобщаемся телом с
помощью ощущения, душою же с помощью размышления приобщаемся к подлинному
бытию, о котором вы утверждаете, что оно всегда само себе тождественно,
становление же всякий раз иное.
Т е э т е т.Действительно, мы говорим так.
Ч у ж е з е м е ц.Но как нам сказать, о наилучшие из людей, чти в обоих
случаях вы называете приобщением? Не то ли, о чем мы упомянули раньше?
Т е э т е т.Что же?
Ч у ж е з е м е ц.Страдание или действие, возникающее вследствие некой
силы, рождающейся от взаимной встречи вещей. Быть может, Теэтет, ты и не
слышишь их ответа на это, я же, пожалуй, благодаря близости с ними слышу.
Т е э т е т.Какое же, однако, приводят они объяснение?
Ч у ж е з е м е ц.Они не сходятся с нами в том, что недавно было сказано
людям земли относительно бытия.
Т е э т е т.В чем же именно?
Ч у ж е з е м е ц.Мы выставили как достаточное определение существующего
то, что нечто обладает способностью страдать или действовать, хотя бы даже
и в весьма малом.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.На это, однако, они возражают, что способность страдать
или действовать принадлежит становлению, но с бытием, как они утверждают,
не связана способность ни того ни другого.
Т е э т е т.Разве так они говорят?
Ч у ж е з е м е ц.Ну а нам надо на это ответить, что мы должны яснее у них
узнать, признают ли они, что душа познает, а бытие познается?
Т е э т е т.Это они действительно говорят.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Считаете ли вы, что познавать или быть
познаваемым - это действие или страдание или то и другое вместе? Или одно
из них - страдание, а другое - действие? Или вообще ни то ни другое не
причастно ни одному из двух [состояний]?
Т е э т е т.Ясно, что ничто из двух ни тому ни другому не причастно, иначе
они высказали бы утверждение, противоположное прежнему.
Ч у ж е з е м е ц.Понимаю. Если познавать значит как-то действовать, то
предмету познания, напротив, необходимо страдать. Таким образом, бытие,
согласно этому рассуждению, познаваемое познанием, насколько познается,
настолько же находится в движении в силу своего страдания, которое, как мы
говорим, не могло бы возникнуть у пребывающего в покое.
Т е э т е т.Справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.И ради Зевса, дадим ли мы себя легко убедить в том, что
движение, жизнь, душа и разум не причастны совершенному бытию и что бытие
не живет и не мыслит, но возвышенное и чистое, не имея ума, стоит
неподвижно в покое?
Т е э т е т.Мы допустили бы, чужеземец, поистине чудовищное утверждение!
Ч у ж е з е м е ц.Но должны ли мы утверждать, что оно обладает умом, жизнью
же нет?
Т е э т е т.Как можно?!
Ч у ж е з е м е ц.Но, согласившись в том, что ему присущи и то и другое,
станем ли мы утверждать, что они находятся у него в душе?
Т е э т е т. Но каким иным образом могло бы оно их иметь?
Ч у ж е з е м е ц.Так станем ли мы утверждать, что, имея ум, жизнь и душу,
бытие совсем неподвижно, хотя и одушевлено?
Т е э т е т.Мне все это кажется нелепым.
Ч у ж е з е м е ц.Потому-то и надо допустить, что движимое и движение
существуют.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Итак, Теэтет, выходит, что если существующее неподвижно,
то никто нигде ничего не мог бы осмыслить.
Т е э т е т. Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.И однако же, если мы, с другой стороны, признаем все
несущимся и движущимся, то этим утверждением мы исключаем тождественное из
области существующего.
Т е э т е т. Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.Думаешь ли ты, что без покоя могли бы существовать
тождественное, само себе равное и находящееся в одном и том же отношении?
Т е э т е т.Никогда.
Ч у ж е з е м е ц. Что же далее? Понимаешь ли ты, как без всего этого мог
бы где бы то ни было существовать или возникнуть ум?
Т е э т е т.Менее всего.
Ч у ж е з е м е ц.И действительно, надо всячески словом бороться с тем,
кто, устранив знание, разум и ум, в то же время каким-то образом настойчиво
что-либо утверждает.
Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц. Таким образом, философу, который все это очень высоко
ценит, как кажется, необходимо вследствие этого не соглашаться с
признающими одну или много идей, будто все пребывает в покое, и совершенно
не слушать тех, кто, напротив, приписывает бытию всяческое движение, но
надо, подражая мечте детей, чтобы все неподвижное двигалось, признать бытие
и все и движущимся и покоящимся.
Т е э т е т.Весьма справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.Что же, однако? Не достаточно ли
уже, как представляется, мы охватили в своем рассуждении бытие?
Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц. Вот тебе и на, Теэтет! А я бы сказал, что именно теперь
мы и познаем всю трудность исследования бытия.
Т е э т е т.Как это? Что ты сказал?
Ч у ж е з е м е ц.Не замечаешь ли ты, мой милый, что мы сейчас оказались в
совершенном неведении относительно бытия, а между тем нам кажется, будто мы
о нем что-то говорим.
Т е э т е т.Мне кажется, да. Однако я совсем не понимаю, как мы могли
незаметно оказаться в таком положении.
Ч у ж е з е м е ц.Но посмотри внимательнее: если мы теперь со всем этим
соглашаемся, как бы нам по праву не предложили тех же вопросов, с которыми
мы сами обращались к тем, кто признает, будто все есть теплое и холодное.
Т е э т е т.Какие же это вопросы? Напомни мне.
Ч у ж е з е м е ц. Охотно. И я попытаюсь это сделать, расспрашивая тебя,
как тогда тех, чтобы нам вместе продвинуться вперед.
Т е э т е т.Это правильно.
Ч у ж е з е м е ц.Ну, хорошо. Не считаешь ли ты движение и покой полностью
противоположными друг другу?
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.И несомненно, ты полагаешь, что оба они и каждое из них в
отдельности одинаково существуют?
Т е э т е т.Конечно, я так говорю.
Ч у ж е з е м е ц.Не думаешь ли ты, что оба и каждое из них движутся, раз
ты признаешь, что они существуют?
Т е э т е т.Никоим образом.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, говоря, что оба они существуют, ты этим
обозначаешь, что они пребывают в покое?
Т е э т е т.Каким же образом?
Ч у ж е з е м е ц.Допуская в душе рядом с теми двумя нечто третье, а именно
бытие, которым как бы охватываются и движение и покой, не считаешь ли ты,
окидывая одним взглядом их приобщение к бытию, что оба они существуют?
Т е э т е т.Кажется, мы действительно предугадываем что-то третье, а именно
бытие, раз мы утверждаем, что движение и покой существуют.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, не движение и покой, вместе взятые,
составляют бытие, но оно есть нечто отличное от них.
Т е э т е т.Кажется, так.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, бытие по своей природе и не стоит и не
движется.
Т е э т е т.По-видимому.
Ч у ж е з е м е ц.Куда же еще должен направить свою мысль тот, кто хочет
наверняка добиться какой-то ясности относительно бытия?
Т е э т е т.Куда же?
Ч у ж е з е м е ц.Я думаю, что с легкостью - никуда: ведь если что-либо не
движется, как может оно не пребывать в покое? И напротив, как может не
двигаться то, что вовсе не находится в покое? Бытие же у нас теперь
оказалось вне того и другого. Разве это возможно?
Т е э т е т.Менее всего возможно.
Ч у ж е з е м е ц.При этом по справедливости надо вспомнить о следующем...
Т е э т е т.О чем?
Ч у ж е з е м е ц.А о том, что мы, когда нас спросили, к чему следует
относить имя "небытие", полностью стали в тупик. Ты помнишь?
Т е э т е т.Как не помнить?
Ч у ж е з е м е ц.Неужели же по отношению к бытию мы находимся теперь в
меньшем затруднении?
Т е э т е т.Мне по крайней мере, чужеземец, если можно так сказать,
кажется, что в еще большем.
Ч у ж е з е м е ц.Пусть это, однако, остается здесь под сомнением. Так как
и бытие и небытие одинаково связаны с нашим недоумением, то можно теперь
надеяться, что насколько одно из двух окажется более или менее ясным, и
другое явится в том же виде. И если мы не в силах познать ни одного из них
в отдельности, то будем по крайней мере самым надлежащим образом -
насколько это возможно - продолжать наше исследование об обоих вместе.
Т е э т е т.Прекрасно.
Ч у ж е з е м е ц.Давай объясним, каким образом мы всякий раз называем одно
и то же многими именами?
Т е э т е т.О чем ты? Приведи пример.
Ч у ж е з е м е ц.Говоря об одном человеке, мы относим к нему много
различных наименований, приписывая ему и цвет, и очертания, и величину, и
пороки, и добродетели, и всем этим, а также тысячью других вещей говорим,
что он не только человек, но также и добрый и так далее, до бесконечности;
таким же образом мы поступаем и с остальными вещами: полагая каждую из них
единой, мы в то же время считаем ее множественной и называем многими
именами.
Т е э т е т. Ты говоришь правду.
Ч у ж е з е м е ц.Этим-то, думаю я, мы уготовили пир и юношам и
недоучившимся старикам: ведь у всякого прямо под руками оказывается
возражение, что невозможно-де многому быть единым, а единому - многим, и
всем им действительно доставляет удовольствие не допускать, чтобы человек
назывался добрым, но говорить, что доброе - добро, а человек - лишь
человек. Тебе, Теэтет, я думаю, часто приходится сталкиваться с людьми,
иногда даже уже пожилыми, ревностно занимающимися такими вещами: по своему
скудоумию они всему этому Дивятся и считают, будто открыли здесь нечто
сверхмудрое.
Т е э т е т.Конечно, приходилось.
Ч у ж е з е м е ц.Чтобы, таким образом, наша речь была обращена ко всем,
кто когда-либо хоть как-то рассуждал о бытии, пусть и этим, и всем
остальным, с кем мы раньше беседовали, будут предложены вопросы о том, что
должно быть выяснено.
Т е э т е т.Какие же вопросы?
Ч у ж е з е м е ц.Ставим ли мы в связь бытие с движением и покоем или нет,
а также что-либо другое с чем бы то ни было другим, или, поскольку они
несмешиваемы и неспособны приобщаться друг к другу, мы их за таковые и
принимаем в своих рассуждениях? Или же мы все, как способное
взаимодействовать, сведем к одному и тому же? Или же одно сведем, а другое
нет? Как мы скажем, Теэтет, что они из всего этого предпочтут?
Т е э т е т.На это я ничего не могу за них возразить.
Ч у ж е з е м е ц.Отчего бы тебе, отвечая на каждый вопрос в отдельности,
не рассмотреть все, что из этого следует?
Т е э т е т.Ты говоришь дело.
Ч у ж е з е м е ц.Во-первых, если хочешь, допустим, что они говорят, будто
ничто не обладает никакой способностью общения с чем бы то ни было. Стало
быть, движение и покой никак не будут причастны бытию?
Т е э т е т.Конечно, нет.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не приобщаясь к бытию, будет ли из них что-либо
существовать?
Т е э т е т.Не будет.
Ч у ж е з е м е ц.Быстро, как видно, все рухнуло из-за этого признания и у
тех, кто все приводит в движение, и у тех, кто заставляет все, как единое,
покоиться, и также у тех, кто связывает существующее с идеями и считает его
всегда самому себе тождественным. Ведь все они присоединяют сюда бытие,
говоря: одни - что [все] действительно движется, другие же - что оно
действительно существует как неподвижное.
Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.В самом деле, и те, которые все то соединяют, то
расчленяют, безразлично, соединяют ли они это в одно или разлагают это одно
на бесконечное либо же конечное число начал и уже их соединяют воедино, все
равно, полагают ли они, что это бывает попеременно или постоянно, в любом
случае их слова ничего не значат, если не существует никакого смешения.
Т е э т е т.Верно.
Ч у ж е з е м е ц.Далее, самыми смешными участниками рассуждения оказались
бы те, кто вовсе не допускает, чтобы что-либо, приобщаясь к свойству
другого, называлось другим.
Т е э т е т.Как это?
Ч у ж е з е м е ц.Принужденные в отношении ко всему употреблять выражения
"быть", "отдельно", "иное", "само по себе" и тысячи других, воздержаться от
которых и не привносить их в свои речи они бессильны, они и не нуждаются в
других обличителях, но постоянно бродят вокруг, таща за собою, как принято
говорить, своего домашнего врага и будущего противника, подающего голос
изнутри, подобно достойному удивления Евриклу.
Т е э т е т.То, что ты говоришь, вполне правдоподобно и истинно.
Ч у ж е з е м е ц.А что, если мы у всего признаем способность к
взаимодействию?
Т е э т е т. Это и я в состоянии опровергнуть.
Ч у ж е з е м е ц.Каким образом?
Т е э т е т.А так, что само движение совершенно остановилось бы, а с другой
стороны, сам покой бы задвигался, если бы они пришли в соприкосновение друг
с другом.
Ч у ж е з е м е ц.Однако высшая необходимость препятствует тому, чтобы
движение покоилось, а покой двигался.
Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, остается лишь третье.
Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И действительно, необходимо что-либо одно из всего этого:
либо чтобы все было склонно к смешению, либо ничто, либо одно склонно, а
другое нет.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Первые два [предположения] были найдены невозможными.
Т е э т ет.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, каждый, кто только желает верно ответить,
допустит оставшееся из трех.
Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Когда же одно склонно к смешению, а другое нет, то должно
произойти то же самое, что и с буквами: одни из них не сочетаются друг с
другом, другие же сочетаются.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Гласные преимущественно перед другими проходят через все,
словно связующая нить, так что без какой-либо из них невозможно сочетать
остальные буквы одну с другой.
Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Всякому ли известно, какие [буквы] с какими способны
сочетаться, или тому, кто намерен это делать должным образом, требуется
искусство?
Т е э т е т.Нужно искусство.
Ч у ж е з е м е ц.Какое?
Т е э т е т.Грамматика.
Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не так ли обстоит дело с высокими и низкими
звуками? Не есть ли владеющий искусством понимать, какие звуки сочетаются и
какие нет, музыкант, а не сведущий в этом - немузыкант?
Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.И по отношению к другим искусствам и неискусности мы
найдем подобное же.
Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Так как мы согласны в том, что и роды [вещей]
находятся друг с другом в подобном же сочетании, то не с помощью ли некоего
знания должен отыскивать путь в своих рассуждениях тот, кто намерен
правильно указать, какие роды с какими сочетаются и какие друг друга не
принимают, а также, во всех ли случаях есть связь между ними, так чтобы они
были способны смешиваться, и, наоборот, при разделении - всюду ли
существуют разные причины разделения?
Т е э т е т.Так же не нужно знания и едва ли не самого важного?
Ч у ж е з е м е ц.Но как, Теэтет, назовем мы теперь это знание? Или, ради
Зевса, не напали ли мы незаметно для себя на науку людей свободных и не
кажется ли, что, ища софиста, мы отыскали раньше философа?
Т е э т е т.Что ты хочешь сказать?
Ч у ж е з е м е ц.Различать все по родам, не принимать один и тот же вид за
иной и иной за тот же самый - неужели мы не скажем, что это [предмет]
диалектического знания?
Т е э т е т.Да, скажем.
Ч у ж е з е м е ц.Кто, таким образом, в состоянии выполнить это, тот сумеет
в достаточной степени различить одну идею, повсюду пронизывающую многое,
где каждое отделено от другого; далее, он различит, как многие отличные
друг от друга идеи охватываются извне одною и, наоборот, одна идея связана
в одном месте совокупностью многих, наконец, как многие идеи совершенно
отделены друг от друга. Все это называется уметь различать по родам,
насколько каждое может взаимодействовать [с другим] и насколько нет.
Т е э т е т.Истинно так.
Ч у ж е з е м е ц.Ты, думаю я, диалектику никому другому не припишешь,
кроме как искренне и справедливо философствующему?
Т е э т е т.Как может кто-либо приписать ее другому?
Ч у ж е з е м е ц.Философа мы, без сомнения, найдем и теперь и позже в
подобной области, если поищем; однако и его трудно ясно распознать, хотя
трудность в отношении софиста иного рода, чем эта.
Т е э т е т.Почему?
Ч у ж е з е м е ц.Один, убегающий во тьму небытия, куда он направляется по
привычке, трудноузнаваем из-за темноты места. Не так ли?
Т е э т е т. По-видимому.
Ч у ж е з е м е ц.Философа же, который постоянно обращается разумом к идее
бытия, напротив, нелегко различить из-за ослепительного блеска этой
области: духовные очи большинства не в силах выдержать созерцания
божественного.
Т е э т е т.Видно, это верно в той же степени, что и то.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, что касается философа, то мы его вскоре
рассмотрим яснее, если будем чувствовать к тому охоту; но очевидно также,
что нельзя оставлять и софиста, не рассмотрев его в достаточной степени.
Т е э т е т.Ты прекрасно сказал.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, мы согласились, что одни роды склонны
взаимодействовать, другие же нет и что некоторые - лишь с немногими
[видами], другие - со многими, третьи же, наконец, во всех случаях
беспрепятственно взаимодействуют со всеми; теперь мы должны идти дальше в
нашей беседе, так, чтобы нам коснуться не всех видов, дабы из-за множества
их не прийти в смущение, но избрать лишь те, которые считаются главнейшими,
и прежде всего рассмотреть, каков каждый из них, а затем, как обстоит дело
с их способностью взаимодействия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112