А человек, который на
самом деле любит разумение и проникся уверенностью, что нигде не приобщится
к нему полностью, кроме как в Аиде, ї этот человек будет досадовать, когда
наступит смерть, и отойдет, полный печали?!
Вот как нам надо рассуждать, друг Симмий, если мы говорим о настоящем
философе, ибо он будет совершенно уверен, что нигде в ином месте не
приобщится к разумению во всей его чистоте. Но когда так, повторяю, разве
это не чистейшая бессмыслица, чтобы такой человек боялся смерти?
ї Да, полная бессмыслица, клянусь Зевсом, ї сказал Симмий.
ї А если ты увидишь человека, которого близкая смерть огорчает, не
свидетельствует ли это с достаточной убедительностью, что он любит не
мудрость, а тело? А может, он окажется и любителем богатства, или любителем
почестей, или того и другого разом.
ї Ты говоришь сущую правду, ї сказал Симмий.
ї Теперь ответь мне, Симмий: то, что называют мужеством, не свойственно ли
в наивысшей степени людям, о которых идет у нас беседа?
ї Да, несомненно.
ї Ну, а рассудительность ї то, что так называет обычно большинство: умение
не увлекаться страстями, но относиться к ним сдержанно, с пренебрежением,-
не свойственна ли она тем и только тем, кто больше всех других пренебрегает
телом и живет философией?
ї Иначе и быть не может.
ї Хорошо, ї продолжал Сократ. ї Если же ты дашь себе труд задуматься над
мужеством и рассудительностью остальных людей, ты обнаружишь нечто
несообразное.
ї Как так, Сократ?
ї Ты ведь знаешь, что все остальные считают смерть великим злом?
ї Еще бы!
ї И если иные из них ї когда решатся ее встретить ї мужественно встречают
смерть, то не из страха ли перед еще большим злом?
ї Правильно.
ї Стало быть, все, кроме философов, мужественны от боязни, от страха. Но
быть мужественным от робости, от страха ї ни с чем не сообразно!
ї Да, разумеется.
ї Взглянем теперь на людей умеренных. Если иные умеренны, то и тут то же
самое: они рассудительны в силу особого рода невоздержности. "Это
невозможно!" ї скажем мы, а все же примерно так оно и обстоит с туповатой
рассудительностью. Те, кому она присуща, воздерживаются от одних
удовольствий просто потому, что боятся потерять другие, горячо их желают и
целиком находятся в их власти. Хотя невозержностью называют покорность
удовольствиям, все же получается, что эти люди, сдаваясь на милость одних
удовольствий, побеждают другие. Вот и выходит так, как мы только что
сказали: в известном смысле они воздержны именно благодаря невоздержности.
ї Похоже, что так.
ї Но, милый мой Симмий, если иметь в виду добродетель, разве это правильный
обмен ї менять удовольствие на удовольствие, огорчение на огорчение, страх
на страх, разменивать большее на меньшее, словно монеты? Нет, существует
лишь одна правильная монета ї разумение, и лишь в обмен на нее должно все
отдавать; лишь в этом случае будут неподдельны и мужество, и
рассудительность, и справедливость ї одним словом, подлинная добродетель:
она сопряжена с разумением, все равно, сопутствуют ли ей удовольствия,
страхи и все иное тому подобное или не сопутствуют. Если же все это
отделить от разумения и обменивать друг на друга, как бы не оказалась
пустою видимостью такая добродетель, поистине годная лишь для рабов, хилая
и подложная. Между тем, истинное ї это действительно очищение от всех
[страстей], а рассудительность, справедливость, мужество и само разумение ї
средство такого очищения. И быть может, те, кому мы обязаны учреждением
таинств [мистерий], были не так уж просты, но на самом деле еще в древности
приоткрыли в намеке, что сошедший в Аид непосвященным будет лежать в грязи,
а очистившиеся и принявшие посвящение, отойдя в Аид, поселятся среди богов.
Да, ибо, как говорят те, кто сведущ в таинствах, "много тирсоносцев, да
мало вакхантов", и "вакханты" здесь, на мой взгляд, не кто иной, как только
истинные философы. Одним из них старался стать и я ї всю жизнь, всеми
силами, ничего не упуская. Верно ли я старался и чего мы достигли, мы
узнаем точно, если то будет угодно богу, когда придем в Аид. Ждать осталось
недолго, сколько я понимаю.
Вот вам моя защитительная речь, Симмий и Кебет; вот почему я сохраняю
спокойствие и веселость: я покидаю и вас, и здешних владык в уверенности,
что и там найду добрых владык и друзей, как нашел их здесь. И если вам моя
речь показалась более убедительной, чем афинским судьям, это было бы
хорошо.
Когда Сократ закончил, заговорил Кебет:
ї Вот это ї по крайней мере на мой взгляд ї сказано прекрасно, кроме
одного: то, что ты говорил о душе, вызывает у людей большие сомнения. Они
опасаются, что, расставшись с телом, душа уже нигде больше не существует,
но гибнет и уничтожается в тот самый день, как человек умирает. Едва
расставшись с телом, выйдя из него, она рассеивается, словно дыхание или
дым, разлетается, и ее уже решительно больше нет. Разумеется, если бы душа
действительно могла где-то собраться сама по себе и вдобавок избавленная от
всех зол, которые ты только что перечислил, это было бы, Сократ, источником
великой и прекрасной надежды, что слова твои ї истина. Но что душа умершего
продолжает существовать и обладает известной способностью мыслить, ї это,
на мой взгляд, требует веских доказательств и обстоятельных разъяснений.
ї Верно, Кебет, ї согласился Сократ. ї Что же нам делать, однако? Не хочешь
ли потолковать об этом: может так быть или не может?
ї Очень хочу, ї сказал Кебет. ї Хочу знать, что ты об этом думаешь.
[Четыре доказательства бессмертия души.
Аргумент первый: взаимопереход противоположностей]
ї Хорошо, ї промолвил Сократ. ї Мне кажется, что теперь никто, даже
комический поэт, не решится утверждать, будто я попусту мелю языком и
разглагольствую о вещах, которые меня не касаются. Итак, если не
возражаешь, приступим к рассуждению.
Начнем, пожалуй, вот с какого вопроса: что, души скончавшихся находятся в
Аиде или же нет? Есть древнее учение ї мы его уже вспоминали, ї что души,
пришедшие отсюда, находятся там и снова возвращаются сюда, возникая из
умерших. Если это так, если живые вновь возникают из умерших, то,
по-видимому, наши души должны побывать там, в Аиде, не правда ли? Если бы
их там не было, они не могли бы и возникнуть; и если бы мы с полною
ясностью обнаружили, что живые возникают из мертвых и никак не иначе, это
было бы достаточным доказательством нашей правоты. Если же все это не так,
поищем иных доводов.
ї Отлично, ї сказал Кебет.
ї Тогда, ї продолжал Сократ, ї чтобы тебе было легче понять, не
ограничивайся одними людьми, но взгляни шире, посмотри на всех животных, на
растения ї одним словом, на все, чему присуще возникновение, и давай
подумаем, не таким ли образом возникает все вообще ї противоположное из
противоположного ї в любом случае, когда налицо две противоположности.
Возьми, например, прекрасное и безобразное, или справедливое и
несправедливое, или тысячи иных противоположностей. Давай спросим себя:
если существуют противоположные вещи, необходимо ли, чтобы одна непременно
возникала из другой, ей противоположной? Например, когда что-нибудь
становится больше, значит ли это с необходимостью, что сперва оно было
меньшим, а потом из меньшего становится большим?
ї Да.
ї И соответственно если оно станет меньше, то меньшим станет из большего?
ї Конечно, ї подтвердил Кебет.
ї И слабое возникает из сильного, а скорое из медленного?
ї Несомненно!
ї Какой бы еще привести тебе пример? Если что становится хуже, то не из
лучшего ли? Если справедливее, то из несправедливого? Так?
ї А как же иначе?
ї Значит, мы достаточно убедились, что всР возникает таким образом ї
противоположное из противоположного?
ї Совершенно достаточно.
ї Тогда двинемся дальше. Нет ли между любыми двумя противоположностями как
бы чего-то промежуточного? Так как противоположностей две, то возможны два
перехода ї от одной противоположности к другой или, наоборот, от второй к
первой. Например, между большей вещью и меньшей возможны рост и убывание, и
об одной мы говорим, что она убывает, о другой ї что растет.
ї Да, ты прав, ї сказал Кебет.
ї Но ведь не иначе обстоит дело с разъединением и соединением, с
охлаждением и нагреванием и во всех остальных случаях; у нас не всегда
может найтись подходящее к случаю слово, но на деле это всегда и непременно
так: противоположности возникают одна из другой, и переход этот обоюдный.
ї Ты совершенно прав, ї сказал Кебет.
ї Теперь ответь мне, есть ли что-нибудь противоположное жизни, как сон
противоположен бодрствованию?
ї Конечно, есть.
ї Что же именно?
ї Смерть, ї отвечал Кебет.
ї Значит, раз они противоположны, то возникают друг из друга, и между двумя
этими противоположностями возможны два перехода.
ї Ну, конечно!
ї Тогда я назову тебе одну из двух пар, которые только что упомянул, ї
сказал Сократ, ї и саму пару, и связанные с нею переходы, а ты назовешь мне
другую. Я говорю: сон и бодрствование, и из сна возникает бодрствование, а
из бодрствования ї сон, а переходы в этом случае называются засыпанием и
пробуждением. Достаточно тебе этого или нет?
ї Вполне достаточно.
ї Теперь сам скажи так же о жизни и смерти. Ты признаешь, что жизнь
противоположна смерти?
ї Признаю.
ї И что они возникают одна из другой?
ї Да.
ї Стало быть, из живого что возникает?
ї Мертвое, ї промолвил Кебет.
ї А из мертвого что? ї продолжал Сократ.
ї Должен признать, что живое, ї сказал Кебет.
ї Итак, Кебет, живое и живые возникают из мертвого?
ї По-видимому, да.
ї Значит, наши души имеют пребывание в Аиде?
ї Похоже, что так.
ї Не правда ли, из двух переходов, связанных с этой парой, один совершенно
ясен? Ведь умирание ї вещь ясная, ты со мною согласен?
ї Разумеется, согласен!
ї Как же мы теперь поступим? Не станем вводить для равновесия
противоположный переход ї пускай себе природа хромает на одну ногу? Или же
мы обязаны уравновесить умирание каким-то противоположным переходом?
ї Пожалуй, что обязаны.
ї Каким же именно?
ї Оживанием.
ї Но если оживание существует, ї продолжал Сократ, ї то чем оно будет, это
оживание? Не переходом ли из мертвых в живые?
ї Да, конечно.
ї Значит, мы согласны с тобою и в том, что живые возникли из мертвых ничуть
не иначе, чем мертвые ї из живых. Но если так, мы уже располагаем
достаточным, на мой взгляд, доказательством, что души умерших должны
существовать в каком-то месте, откуда они вновь возвращаются к жизни.
ї Да, Сократ, мне кажется ї это необходимый вывод из всего, в чем мы с
тобою согласились, ї сказал Кебет.
ї А вот взгляни, Кебет, еще довод в пользу того, что не напрасно, на мой
взгляд, пришли мы с тобою к согласию. Если бы возникающие противоположности
не уравновешивали постоянно одна другую, словно описывая круг, если бы
возникновение шло по прямой линии, только в одном направлении и никогда не
поворачивало вспять, в противоположную сторону, ї ты сам понимаешь, что все
в конце концов приняло бы один и тот же образ, приобрело одни и те же
свойства, и возникновение прекратилось бы.
ї Нет, не понимаю. Как это? ї спросил Кебет.
ї Да очень просто. ї отвечал Сократ. ї Представь себе, например, что
существует только засыпание и что пробуждение от сна его не уравновешивает,
ї ты легко поймешь, что в конце концов сказание об Эндимионе оказалось бы
вздором и потеряло всякий смысл, потому что и все остальное также
погрузилось бы в сон. И если бы все только соединялось, прекратив
разъединяться, очень быстро стало бы по слову Анаксагора: "Все вещи [были]
вместе". И точно так же, друг Кебет, если бы все причастное к жизни
умирало, а умерев, оставалось бы мертвым и вновь не оживало, ї разве не
совершенно ясно, что в конце концов всР стало бы мертво и жизнь бы исчезла?
И если бы даже живое возникало из чего-нибудь иного, а затем все-таки
умирало, каким образом можно было бы избегнуть всеобщей смерти и
уничтожения?
ї Никаким, сколько я могу судить, Сократ, ї сказал Кебет. ї А ты, мне
кажется, рассуждаешь совершенно верно.
ї Вот и мне кажется, Кебет, что это именно так, а не как-нибудь иначе, ї
сказал Сократ, ї и что мы нисколько не обманываем себя, приходя к согласию.
Поистине существуют и оживание, и возникновение живых из мертвых.
Существуют и души умерших, и добрым между ними выпадает лучшая доля, а
дурным ї худшая.
[Аргумент второй: знание как припоминание того, что было до рождения
человека]
ї Постой-ка, Сократ, ї подхватил Кебет, ї твои мысли подтверждает ещР один
довод, если только верно то, что ты так часто, бывало, повторял, а именно
что знание на самом деле не что иное, как припоминание: то, что мы теперь
припоминаем, мы должны были знать в прошлом, ї вот что с необходимостью
следует из этого довода. Но это было бы невозможно, если бы наша душа не
существовала уже в каком-то месте, прежде чем родиться в нашем человеческом
образе. Значит, опять выходит, что душа бессмертна.
ї Но как это доказывается, Кебет? ї вмешался Симмий. ї Напомни мне, я
что-то забыл.
ї Лучшее доказательство, ї сказал Кебет, ї заключается в том, что когда
человека о чем-нибудь спрашивают, он сам может дать правильный ответ на
любой вопрос ї при условии, что вопрос задан правильно. Между тем, если бы
у людей не было знания и верного понимания, они не могли бы отвечать верно.
И кроме того, поставь человека перед чертежом или чем-нибудь еще в таком же
роде ї и ты с полнейшей ясностью убедишься, что так оно и есть.
ї А если этого тебе недостаточно, Симмий, ї сказал Сократ, ї погляди, не
согласишься ли ты с другими соображениями, вот примерно какими. Ты ведь
сомневаешься, может ли то, что называют знанием, быть припоминанием?
ї Нет, я-то как раз не сомневаюсь, ї возразил Симмий. ї Мне нужно лишь
одно, и как раз то, о чем сейчас идет речь: припомнить. Кебет только
принялся рассуждать ї и я уже почти все помню и почти что согласен с вами.
И тем не менее мне бы хотелось услышать, как примешься рассуждать ты.
ї Я? Да вот как, ї сказал Сократ. ї Мы оба, разумеется, сходимся на том,
что, если человеку предстоит что-либо припомнить, он должен уже знать это
заранее.
ї Конечно.
ї Тогда, может быть, мы сойдРмся и на том, что знание, если оно возникает
таким образом, каким именно, я сейчас скажу, ї это припоминание? Если
человек, что-то увидев, или услыхав, или восприняв иным каким-либо
чувством, не только узнает это, но еще и примыслит нечто иное,
принадлежащее к иному знанию, разве не вправе мы утверждать, что он
вспомнил то, о чем мыслит?
ї Как это?
ї Вот тебе пример. Знать человека и знать лиру ї это ведь разные знания?
ї Само собой.
ї Но тебе, конечно, известно, что испытывают влюбленные, когда увидят лиру,
или плащ, или иное что из вещей своего любимца: они узнают лиру, и тут же в
уме у них возникает образ юноши, которому эта лира принадлежит. Это и есть
припоминание. Так же точно, когда видят Симмия, часто вспоминают Кебета.
Можно бы назвать тысячи подобных случаев.
ї Да, клянусь Зевсом, тысячи! ї сказал Симмий.
ї Стало быть, это своего рода припоминание, ї продолжал Сократ. ї Но в
особенности, мне кажется, нужно говорить о припоминании, когда дело
касается вещей, забытых с течением времени или давно не виденных. Как,
по-твоему?
ї Ты совершенно прав.
ї Теперь скажи мне, возможно ли, увидев нарисованного коня или нарисованную
лиру, вспомнить вдруг о человеке? Или, увидев нарисованного Симмия,
вспомнить Кебета?
ї Вполне возможно.
ї А увидев нарисованного Симмия, вспомнить самого Симмия?
ї И это возможно.
ї Не следует ли из всего этого, что припоминание вызывается когда
сходством, а когда и несходством?
ї Следует.
ї И если мы припоминаем о чем-то по сходству, не бывает ли при этом, что мы
непременно задаемся вопросом, насколько полно или, напротив, неполно это
сходство с припоминаемым?
ї Непременно бывает.
ї Тогда смотри, верно ли я рассуждаю дальше. Мы признаем, что существует
нечто, называемое равным, ї я говорю не о том, что бревно бывает равно
бревну, камень камню и тому подобное, но о чем-то ином, отличном от всего
этого, ї о равенстве самом по себе. Признаем мы, что оно существует, или не
признаем?
ї Признаем, клянусь Зевсом, да еще как! ї отвечал Симмий.
ї И мы знаем, что это такое?
ї Прекрасно знаем.
ї Но откуда мы берем это знание? Не из тех ли вещей, о которых мы сейчас
говорили? Видя равные между собою бревна, или камни, или еще что-нибудь, мы
через них постигаем иное, отличное от них. Или же оно не кажется тебе иным,
отличным? Тогда взгляни вот так: бывает, что равные камни или бревна хоть и
не меняются нисколько, а все ж одному человеку кажутся равными, а другому
нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
самом деле любит разумение и проникся уверенностью, что нигде не приобщится
к нему полностью, кроме как в Аиде, ї этот человек будет досадовать, когда
наступит смерть, и отойдет, полный печали?!
Вот как нам надо рассуждать, друг Симмий, если мы говорим о настоящем
философе, ибо он будет совершенно уверен, что нигде в ином месте не
приобщится к разумению во всей его чистоте. Но когда так, повторяю, разве
это не чистейшая бессмыслица, чтобы такой человек боялся смерти?
ї Да, полная бессмыслица, клянусь Зевсом, ї сказал Симмий.
ї А если ты увидишь человека, которого близкая смерть огорчает, не
свидетельствует ли это с достаточной убедительностью, что он любит не
мудрость, а тело? А может, он окажется и любителем богатства, или любителем
почестей, или того и другого разом.
ї Ты говоришь сущую правду, ї сказал Симмий.
ї Теперь ответь мне, Симмий: то, что называют мужеством, не свойственно ли
в наивысшей степени людям, о которых идет у нас беседа?
ї Да, несомненно.
ї Ну, а рассудительность ї то, что так называет обычно большинство: умение
не увлекаться страстями, но относиться к ним сдержанно, с пренебрежением,-
не свойственна ли она тем и только тем, кто больше всех других пренебрегает
телом и живет философией?
ї Иначе и быть не может.
ї Хорошо, ї продолжал Сократ. ї Если же ты дашь себе труд задуматься над
мужеством и рассудительностью остальных людей, ты обнаружишь нечто
несообразное.
ї Как так, Сократ?
ї Ты ведь знаешь, что все остальные считают смерть великим злом?
ї Еще бы!
ї И если иные из них ї когда решатся ее встретить ї мужественно встречают
смерть, то не из страха ли перед еще большим злом?
ї Правильно.
ї Стало быть, все, кроме философов, мужественны от боязни, от страха. Но
быть мужественным от робости, от страха ї ни с чем не сообразно!
ї Да, разумеется.
ї Взглянем теперь на людей умеренных. Если иные умеренны, то и тут то же
самое: они рассудительны в силу особого рода невоздержности. "Это
невозможно!" ї скажем мы, а все же примерно так оно и обстоит с туповатой
рассудительностью. Те, кому она присуща, воздерживаются от одних
удовольствий просто потому, что боятся потерять другие, горячо их желают и
целиком находятся в их власти. Хотя невозержностью называют покорность
удовольствиям, все же получается, что эти люди, сдаваясь на милость одних
удовольствий, побеждают другие. Вот и выходит так, как мы только что
сказали: в известном смысле они воздержны именно благодаря невоздержности.
ї Похоже, что так.
ї Но, милый мой Симмий, если иметь в виду добродетель, разве это правильный
обмен ї менять удовольствие на удовольствие, огорчение на огорчение, страх
на страх, разменивать большее на меньшее, словно монеты? Нет, существует
лишь одна правильная монета ї разумение, и лишь в обмен на нее должно все
отдавать; лишь в этом случае будут неподдельны и мужество, и
рассудительность, и справедливость ї одним словом, подлинная добродетель:
она сопряжена с разумением, все равно, сопутствуют ли ей удовольствия,
страхи и все иное тому подобное или не сопутствуют. Если же все это
отделить от разумения и обменивать друг на друга, как бы не оказалась
пустою видимостью такая добродетель, поистине годная лишь для рабов, хилая
и подложная. Между тем, истинное ї это действительно очищение от всех
[страстей], а рассудительность, справедливость, мужество и само разумение ї
средство такого очищения. И быть может, те, кому мы обязаны учреждением
таинств [мистерий], были не так уж просты, но на самом деле еще в древности
приоткрыли в намеке, что сошедший в Аид непосвященным будет лежать в грязи,
а очистившиеся и принявшие посвящение, отойдя в Аид, поселятся среди богов.
Да, ибо, как говорят те, кто сведущ в таинствах, "много тирсоносцев, да
мало вакхантов", и "вакханты" здесь, на мой взгляд, не кто иной, как только
истинные философы. Одним из них старался стать и я ї всю жизнь, всеми
силами, ничего не упуская. Верно ли я старался и чего мы достигли, мы
узнаем точно, если то будет угодно богу, когда придем в Аид. Ждать осталось
недолго, сколько я понимаю.
Вот вам моя защитительная речь, Симмий и Кебет; вот почему я сохраняю
спокойствие и веселость: я покидаю и вас, и здешних владык в уверенности,
что и там найду добрых владык и друзей, как нашел их здесь. И если вам моя
речь показалась более убедительной, чем афинским судьям, это было бы
хорошо.
Когда Сократ закончил, заговорил Кебет:
ї Вот это ї по крайней мере на мой взгляд ї сказано прекрасно, кроме
одного: то, что ты говорил о душе, вызывает у людей большие сомнения. Они
опасаются, что, расставшись с телом, душа уже нигде больше не существует,
но гибнет и уничтожается в тот самый день, как человек умирает. Едва
расставшись с телом, выйдя из него, она рассеивается, словно дыхание или
дым, разлетается, и ее уже решительно больше нет. Разумеется, если бы душа
действительно могла где-то собраться сама по себе и вдобавок избавленная от
всех зол, которые ты только что перечислил, это было бы, Сократ, источником
великой и прекрасной надежды, что слова твои ї истина. Но что душа умершего
продолжает существовать и обладает известной способностью мыслить, ї это,
на мой взгляд, требует веских доказательств и обстоятельных разъяснений.
ї Верно, Кебет, ї согласился Сократ. ї Что же нам делать, однако? Не хочешь
ли потолковать об этом: может так быть или не может?
ї Очень хочу, ї сказал Кебет. ї Хочу знать, что ты об этом думаешь.
[Четыре доказательства бессмертия души.
Аргумент первый: взаимопереход противоположностей]
ї Хорошо, ї промолвил Сократ. ї Мне кажется, что теперь никто, даже
комический поэт, не решится утверждать, будто я попусту мелю языком и
разглагольствую о вещах, которые меня не касаются. Итак, если не
возражаешь, приступим к рассуждению.
Начнем, пожалуй, вот с какого вопроса: что, души скончавшихся находятся в
Аиде или же нет? Есть древнее учение ї мы его уже вспоминали, ї что души,
пришедшие отсюда, находятся там и снова возвращаются сюда, возникая из
умерших. Если это так, если живые вновь возникают из умерших, то,
по-видимому, наши души должны побывать там, в Аиде, не правда ли? Если бы
их там не было, они не могли бы и возникнуть; и если бы мы с полною
ясностью обнаружили, что живые возникают из мертвых и никак не иначе, это
было бы достаточным доказательством нашей правоты. Если же все это не так,
поищем иных доводов.
ї Отлично, ї сказал Кебет.
ї Тогда, ї продолжал Сократ, ї чтобы тебе было легче понять, не
ограничивайся одними людьми, но взгляни шире, посмотри на всех животных, на
растения ї одним словом, на все, чему присуще возникновение, и давай
подумаем, не таким ли образом возникает все вообще ї противоположное из
противоположного ї в любом случае, когда налицо две противоположности.
Возьми, например, прекрасное и безобразное, или справедливое и
несправедливое, или тысячи иных противоположностей. Давай спросим себя:
если существуют противоположные вещи, необходимо ли, чтобы одна непременно
возникала из другой, ей противоположной? Например, когда что-нибудь
становится больше, значит ли это с необходимостью, что сперва оно было
меньшим, а потом из меньшего становится большим?
ї Да.
ї И соответственно если оно станет меньше, то меньшим станет из большего?
ї Конечно, ї подтвердил Кебет.
ї И слабое возникает из сильного, а скорое из медленного?
ї Несомненно!
ї Какой бы еще привести тебе пример? Если что становится хуже, то не из
лучшего ли? Если справедливее, то из несправедливого? Так?
ї А как же иначе?
ї Значит, мы достаточно убедились, что всР возникает таким образом ї
противоположное из противоположного?
ї Совершенно достаточно.
ї Тогда двинемся дальше. Нет ли между любыми двумя противоположностями как
бы чего-то промежуточного? Так как противоположностей две, то возможны два
перехода ї от одной противоположности к другой или, наоборот, от второй к
первой. Например, между большей вещью и меньшей возможны рост и убывание, и
об одной мы говорим, что она убывает, о другой ї что растет.
ї Да, ты прав, ї сказал Кебет.
ї Но ведь не иначе обстоит дело с разъединением и соединением, с
охлаждением и нагреванием и во всех остальных случаях; у нас не всегда
может найтись подходящее к случаю слово, но на деле это всегда и непременно
так: противоположности возникают одна из другой, и переход этот обоюдный.
ї Ты совершенно прав, ї сказал Кебет.
ї Теперь ответь мне, есть ли что-нибудь противоположное жизни, как сон
противоположен бодрствованию?
ї Конечно, есть.
ї Что же именно?
ї Смерть, ї отвечал Кебет.
ї Значит, раз они противоположны, то возникают друг из друга, и между двумя
этими противоположностями возможны два перехода.
ї Ну, конечно!
ї Тогда я назову тебе одну из двух пар, которые только что упомянул, ї
сказал Сократ, ї и саму пару, и связанные с нею переходы, а ты назовешь мне
другую. Я говорю: сон и бодрствование, и из сна возникает бодрствование, а
из бодрствования ї сон, а переходы в этом случае называются засыпанием и
пробуждением. Достаточно тебе этого или нет?
ї Вполне достаточно.
ї Теперь сам скажи так же о жизни и смерти. Ты признаешь, что жизнь
противоположна смерти?
ї Признаю.
ї И что они возникают одна из другой?
ї Да.
ї Стало быть, из живого что возникает?
ї Мертвое, ї промолвил Кебет.
ї А из мертвого что? ї продолжал Сократ.
ї Должен признать, что живое, ї сказал Кебет.
ї Итак, Кебет, живое и живые возникают из мертвого?
ї По-видимому, да.
ї Значит, наши души имеют пребывание в Аиде?
ї Похоже, что так.
ї Не правда ли, из двух переходов, связанных с этой парой, один совершенно
ясен? Ведь умирание ї вещь ясная, ты со мною согласен?
ї Разумеется, согласен!
ї Как же мы теперь поступим? Не станем вводить для равновесия
противоположный переход ї пускай себе природа хромает на одну ногу? Или же
мы обязаны уравновесить умирание каким-то противоположным переходом?
ї Пожалуй, что обязаны.
ї Каким же именно?
ї Оживанием.
ї Но если оживание существует, ї продолжал Сократ, ї то чем оно будет, это
оживание? Не переходом ли из мертвых в живые?
ї Да, конечно.
ї Значит, мы согласны с тобою и в том, что живые возникли из мертвых ничуть
не иначе, чем мертвые ї из живых. Но если так, мы уже располагаем
достаточным, на мой взгляд, доказательством, что души умерших должны
существовать в каком-то месте, откуда они вновь возвращаются к жизни.
ї Да, Сократ, мне кажется ї это необходимый вывод из всего, в чем мы с
тобою согласились, ї сказал Кебет.
ї А вот взгляни, Кебет, еще довод в пользу того, что не напрасно, на мой
взгляд, пришли мы с тобою к согласию. Если бы возникающие противоположности
не уравновешивали постоянно одна другую, словно описывая круг, если бы
возникновение шло по прямой линии, только в одном направлении и никогда не
поворачивало вспять, в противоположную сторону, ї ты сам понимаешь, что все
в конце концов приняло бы один и тот же образ, приобрело одни и те же
свойства, и возникновение прекратилось бы.
ї Нет, не понимаю. Как это? ї спросил Кебет.
ї Да очень просто. ї отвечал Сократ. ї Представь себе, например, что
существует только засыпание и что пробуждение от сна его не уравновешивает,
ї ты легко поймешь, что в конце концов сказание об Эндимионе оказалось бы
вздором и потеряло всякий смысл, потому что и все остальное также
погрузилось бы в сон. И если бы все только соединялось, прекратив
разъединяться, очень быстро стало бы по слову Анаксагора: "Все вещи [были]
вместе". И точно так же, друг Кебет, если бы все причастное к жизни
умирало, а умерев, оставалось бы мертвым и вновь не оживало, ї разве не
совершенно ясно, что в конце концов всР стало бы мертво и жизнь бы исчезла?
И если бы даже живое возникало из чего-нибудь иного, а затем все-таки
умирало, каким образом можно было бы избегнуть всеобщей смерти и
уничтожения?
ї Никаким, сколько я могу судить, Сократ, ї сказал Кебет. ї А ты, мне
кажется, рассуждаешь совершенно верно.
ї Вот и мне кажется, Кебет, что это именно так, а не как-нибудь иначе, ї
сказал Сократ, ї и что мы нисколько не обманываем себя, приходя к согласию.
Поистине существуют и оживание, и возникновение живых из мертвых.
Существуют и души умерших, и добрым между ними выпадает лучшая доля, а
дурным ї худшая.
[Аргумент второй: знание как припоминание того, что было до рождения
человека]
ї Постой-ка, Сократ, ї подхватил Кебет, ї твои мысли подтверждает ещР один
довод, если только верно то, что ты так часто, бывало, повторял, а именно
что знание на самом деле не что иное, как припоминание: то, что мы теперь
припоминаем, мы должны были знать в прошлом, ї вот что с необходимостью
следует из этого довода. Но это было бы невозможно, если бы наша душа не
существовала уже в каком-то месте, прежде чем родиться в нашем человеческом
образе. Значит, опять выходит, что душа бессмертна.
ї Но как это доказывается, Кебет? ї вмешался Симмий. ї Напомни мне, я
что-то забыл.
ї Лучшее доказательство, ї сказал Кебет, ї заключается в том, что когда
человека о чем-нибудь спрашивают, он сам может дать правильный ответ на
любой вопрос ї при условии, что вопрос задан правильно. Между тем, если бы
у людей не было знания и верного понимания, они не могли бы отвечать верно.
И кроме того, поставь человека перед чертежом или чем-нибудь еще в таком же
роде ї и ты с полнейшей ясностью убедишься, что так оно и есть.
ї А если этого тебе недостаточно, Симмий, ї сказал Сократ, ї погляди, не
согласишься ли ты с другими соображениями, вот примерно какими. Ты ведь
сомневаешься, может ли то, что называют знанием, быть припоминанием?
ї Нет, я-то как раз не сомневаюсь, ї возразил Симмий. ї Мне нужно лишь
одно, и как раз то, о чем сейчас идет речь: припомнить. Кебет только
принялся рассуждать ї и я уже почти все помню и почти что согласен с вами.
И тем не менее мне бы хотелось услышать, как примешься рассуждать ты.
ї Я? Да вот как, ї сказал Сократ. ї Мы оба, разумеется, сходимся на том,
что, если человеку предстоит что-либо припомнить, он должен уже знать это
заранее.
ї Конечно.
ї Тогда, может быть, мы сойдРмся и на том, что знание, если оно возникает
таким образом, каким именно, я сейчас скажу, ї это припоминание? Если
человек, что-то увидев, или услыхав, или восприняв иным каким-либо
чувством, не только узнает это, но еще и примыслит нечто иное,
принадлежащее к иному знанию, разве не вправе мы утверждать, что он
вспомнил то, о чем мыслит?
ї Как это?
ї Вот тебе пример. Знать человека и знать лиру ї это ведь разные знания?
ї Само собой.
ї Но тебе, конечно, известно, что испытывают влюбленные, когда увидят лиру,
или плащ, или иное что из вещей своего любимца: они узнают лиру, и тут же в
уме у них возникает образ юноши, которому эта лира принадлежит. Это и есть
припоминание. Так же точно, когда видят Симмия, часто вспоминают Кебета.
Можно бы назвать тысячи подобных случаев.
ї Да, клянусь Зевсом, тысячи! ї сказал Симмий.
ї Стало быть, это своего рода припоминание, ї продолжал Сократ. ї Но в
особенности, мне кажется, нужно говорить о припоминании, когда дело
касается вещей, забытых с течением времени или давно не виденных. Как,
по-твоему?
ї Ты совершенно прав.
ї Теперь скажи мне, возможно ли, увидев нарисованного коня или нарисованную
лиру, вспомнить вдруг о человеке? Или, увидев нарисованного Симмия,
вспомнить Кебета?
ї Вполне возможно.
ї А увидев нарисованного Симмия, вспомнить самого Симмия?
ї И это возможно.
ї Не следует ли из всего этого, что припоминание вызывается когда
сходством, а когда и несходством?
ї Следует.
ї И если мы припоминаем о чем-то по сходству, не бывает ли при этом, что мы
непременно задаемся вопросом, насколько полно или, напротив, неполно это
сходство с припоминаемым?
ї Непременно бывает.
ї Тогда смотри, верно ли я рассуждаю дальше. Мы признаем, что существует
нечто, называемое равным, ї я говорю не о том, что бревно бывает равно
бревну, камень камню и тому подобное, но о чем-то ином, отличном от всего
этого, ї о равенстве самом по себе. Признаем мы, что оно существует, или не
признаем?
ї Признаем, клянусь Зевсом, да еще как! ї отвечал Симмий.
ї И мы знаем, что это такое?
ї Прекрасно знаем.
ї Но откуда мы берем это знание? Не из тех ли вещей, о которых мы сейчас
говорили? Видя равные между собою бревна, или камни, или еще что-нибудь, мы
через них постигаем иное, отличное от них. Или же оно не кажется тебе иным,
отличным? Тогда взгляни вот так: бывает, что равные камни или бревна хоть и
не меняются нисколько, а все ж одному человеку кажутся равными, а другому
нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112