По крайней мере, насколько я знаю, ни одно живое существо не рождается на
свет, обладая всем тем умом, какой подобает ему иметь в зрелых летах. Пока
это живое существо не приобрело еще свойственной ему разумности, оно
неистовствует и кричит что-то несвязное, а как встанет на ноги, начинает
без толку скакать. Припомним же наше утверждение, что в этом-то и кроется
начало мусического и гимнастического искусств.

Глава 3
ОглавлениеГлава 1Глава 2Глава 3Глава 4Глава 5Глава 6Глава 7Глава 8Глава
9Глава 10Глава 11Глава 12
Книга 3

Афинянин. Царская же, клянусь Зевсом, и вообще всякая власть разрушается
разве не самими ее носителями?
Цари ли дали такие законы или кто другой, но это было величайшим
установлением для сохранения государственного строя этих трех государств.
[...]
То, что два государства всегда помогали друг другу против третьего в случае
его неповиновения установленным законам. [...]
Однако большинство требует от законодателей, чтоб они устанавливали такие
законы, которые были бы добровольно приняты большей частью народа. Это
вроде того, как если бы требовали от учителей гимнастики и врачей только
приятного упражнения и врачевания для поручаемого их попечению тела.
Однако многое из того, о чем молит для себя ребенок, отец просит богов
отвратить, - чтоб никогда не исполнилось по молитвам сына. [...]
Мегилл. Мне кажется, ты утверждаешь, что должно желать и стремиться не к
тому, чтобы все следовало нашей воле, но скорее, чтобы воля следовала за
нашим разумением, так что и государству, и каждому из нас должно молиться и
хлопотать о том, чтобы обладать умом.
Афинянин. Да, я помню и хочу напомнить вам, что законодатель, человек
государственный, должен устанавливать распорядок законов, имея в виду
всегда именно это. [...] ...Я утверждаю, что для того, кто не обладает
умом, опасно пользоваться молитвами и если уж ему следует молиться, то
скорее о том, что противоположно его желаниям. ...Причина гибели царей и
всех их замыслов не трусость и отсутствие военных знаний у правителей и
тех, кому надлежит подчиняться, но всевозможная порочность другого рода, в
особенности же неведение величайших человеческих дел.
Часть души, испытывающая скорбь и удовольствие, все равно что народное
большинство в государстве. Когда душа противится знаниям, [правильным]
мнениям или разуму, от природы предназначенным править, это я признаю
неразумием, так же как и в государстве, когда большинство не повинуется
правителям и законам.
Так пусть же это будет у нас так постановлено и выражено: невежественным
гражданам нельзя поручать ничего относящегося к власти; их должно поносить
как невежд, даже если они и горазды рассуждать и наловчились во
всевозможных душевных тонкостях и извивах. Людей же противоположного склада
должно называть мудрыми, даже если они, как говорят, ни читать, ни плавать
не умеют; как людям разумным им надо поручать управление. В самом деле,
друзья мои, без лада может ли родиться хоть какой-то вид разумности? Это
невозможно. Всего справедливее было бы назвать самой большой мудростью
прекраснейшую и величайшую гармонию. Ей причастен тот, кто живет сообразно
с разумом; а кто ее лишен, тот разрушитель своего дома и никогда не будет
спасителем государства, но как невежда вечно все будет делать наоборот.
...Я думаю, должен править сильный, а слабый ему подчиняться.
К тому же это самая распространенная и сообразная с природой власть для
всех живых существ, как некогда сказал фиванец Пиндар. Но главнейшим
требованием является, по-видимому... чтобы несведущий следовал за
руководством разумного и был под его властью. Впрочем, о мудрейший Пиндар,
по моему мнению, это, пожалуй, и не противоречит природе...
Если, забыв меру, слишком малому придают что-либо слишком большое: судам -
паруса, телам - пищу, а душам - власть, то все идет вверх дном;
исполнившись дерзости, одни впадают в болезни, другие - в несправедливость,
это порождение высокомерия. Но к чему мы клоним речь? Вот к чему: смертная
душа, друзья мои, не может по своей природе, если она молода и
безответственна, вынести величайшей среди людей власти;разум ее
преисполняется тяжелейшим недугом неразумия, и она начинает ненавидеть
ближайших друзей, а это вскоре губит ее и уничтожает всю ее мощь. Только
великие законодатели , познав соразмерность, могут этого остеречься.
Есть два как бы материнских вида государственного устройства, от которых,
можно сказать по праву, родились остальные. Было бы правильно указать на
монархию как на первый из них и на демократию как на второй. [...]
Персы более, чем должно, полюбили монархическое начало, афиняне свободу;
вот почему ни у тех, ни у других нет умеренности.
Итак, мы утверждаем, что государство, желающее себя сохранить и по мере
человеческих сил быть счастливым, должно по необходимости правильно
оценивать честь и бесчестье. Но самое ценное по праву - это блага,
относящиеся прежде всего к душе, если в ней есть рассудительность, затем
прекрасные качества тела и, в-третьих, так называемые блага, относящиеся к
имуществу и достатку. Если какой-нибудь законодатель или какое-то
государство выйдут за эти пределы, оценив наиболее высоко достаток или
поместив в смысле ценности низшее перед высшим, они совершат дело и
негосударственное, и нечестивое.
...Законодатель должен иметь в виду троякую цель: чтобы устрояемое
государство было свободным, внутренне дружелюбным и обладало разумом. [...]
Ради этого мы выбрали, с одной стороны, самый деспотический, а с другой -
самый свободный государственный строй. Посмотрим же теперь, какой из них
более правильный. Если ввести и там и тут некоторую умеренность, в одном из
них ограничить власть, а в другом свободу, тогда, как мы видели, в них
наступит особое благополучие; если же довести рабство или свободу до
крайнего предела, то получится вред и в первом, и во втором случае.

Глава 4
ОглавлениеГлава 1Глава 2Глава 3Глава 4Глава 5Глава 6Глава 7Глава 8Глава
9Глава 10Глава 11Глава 12
Книга 4

Афинянин. Близость моря хотя и дарует каждый день усладу, но на деле это
горчайшее соседство. Море наполняет страну стремлением нажиться с помощью
крупной и мелкой торговли, вселяет в души лицемерные и лживые привычки, и
граждане становятся недоверчивыми и враждебными как друг по отношению к
другу, так и к остальным людям.
Во всяком случае ничто так не способствует людской добродетели, как
законодательство и основание государств.
Я хотел сказать, что никогда никто из людей не дает никаких законов, но
законы все даются нам случайностями и разными выпавшими на нашу долю
несчастьями. Либо какая-нибудь война насильно перевертывает весь
государственный строй и изменяет законы, либо бедствие тяжелой нужды. Да и
болезни - если нападет мор - вынуждают делать много нововведений, так что
иной раз надолго, на много лет, водворяется безвременье. ...Ни один
смертный не дает никаких законов, но все человеческое зависит от судьбы и
случая.
Впрочем, не будем так строги: есть и нечто третье, следующее за ними, -
искусство. В самом деле: своевременное применение искусства кормчего в
случае бури дает, по-моему, большие преимущества. [...]
То же самое действительно и для других дел, особенно же для
законодательства. Чтобы государство благополучно существовало, оно
постоянно нуждается кроме удачного сочетания местных условий еще в в
законодателе, придерживающимся истины.
Нет, рассудительность с самого начала врождена даже животным и детям и
сказывается в том, что одни из них могут, а другие не могут воздерживаться
от удовольствий.
На первое место я ставлю возникновение государства из тирании, на второе -
из царской власти, на третье - из какого-либо вида демократии, на четвертое
- из олигархии. В самом деле, из нее труднее всего возникнуть совершенному
государству, ибо при ней больше всего властителей. Мы же говорим, что
возникновение наилучшего государства произойдет лишь тогда, когда явится
истинный по природе законодатель и когда мощь его будет действовать сообща
с самыми сильными в государстве лицами. А поскольку, чем меньшее число лиц
стоит у власти, тем она крепче, как, например, при тирании, то именно в
этом случае всего быстрее и легче совершается переход.
Друзья мои, не давайте никому себя убедить, будто государство может легче и
скорее изменить свои законы другим каким-то путем, чем под руководством
властителей; нигде этого не случится ни теперь, ни впредь.
...Если у человека величайшая власть соединяется с разумением и
рассудительностью, возникают наилучший государственный строй и наилучшие
законы - иного не дано.
...Никакая человеческая природа - мы говорили об этом - не в состоянии
неограниченно править человеческими делами без того, чтобы не
преисполняться заносчивости и несправедливости; сознавая все это, Кронос
поставил тогда царями и правителями наших государств не людей, но даймонов
- существ более божественной и лучшей природы. Мы в наше время поступаем
так со стадами овец и других домашних животных, ведь мы не ставим быков
начальниками над быками и коз - над козами, но сами, принадлежа к лучшему,
чем они, роду, над ними властвуем. [...] Это сказание, согласное с истиной,
утверждает и ныне, что государства, где правит не бог, а смертный, не могут
избегнуть зол и трудов. А подразумевается здесь, что мы должны всеми
средствами подражать той жизни, которая, как говорят, была при Кроносе...
именуя законом эти определения разума.
...Это не государства, а попросту сожительства граждан, где одна их часть
владычествует, а другая рабски повинуется. Каждое такое сожительство
получает наименование по господствующей в нем власти.
Так как в государствах этих происходила борьба за власть, то победители
присваивали исключительно себе все государственные дела - настолько, что
побежденным, как самим, так и их потомкам, не давали не малейшей доли в
управлении. Всю жизнь они были настороже друг против друга, ибо боялись,
что кто-то восстанет, захватит власть и припомнит им тогда прошлые
злодеяния. А ведь подобное положение вещей, как мы теперь утверждаем, не
есть государственное устройство: неправильны те законы, что установлены не
ради общего блага всего государства в целом. Мы признаем, что там, где
законы установлены в интересах нескольких человек, речь идет не о
государственном устройстве, а только о внутренних распрях и то, что
считается там справедливостью, носит вотще это имя. Я вижу близкую гибель
того государства, где закон не имеет силы и находится под чьей-либо
властью. Там же, где закон - владыка над правителями, а они - его рабы, я
усматриваю спасение государства и все блага, какие только могут даровать
государствам боги.
Мне кажется, что для законодателя, который придерживается тех же взглядов,
что и я, но не может их выразить в форме закона, мной уже дан образец, что
и как следует говорить и ему и тем, для кого он устанавливает законы.
...Поэт, когда садится на треножник Музы, уже не находится в здравом
рассудке, но дает изливаться своему наитию, словно источнику. А так как
искусство его - подражание, то он принужден изображать людей,
противоположно настроенных, и в силу этого вынужден нередко противоречить
самому себе, не ведая, что из сказанного истинно, а что нет. Но
законодателю нельзя высказывать два различных мнения относительно одного и
того же предмета, а следует всегда иметь одно и то же.
Таким-то образом человеческий род бессмертен, ибо, оставляя по себе детей и
внуков, род человеческий благодаря таким порождениям остается вечно
тождественным и причастным бессмертию. В высшей степени неблагочестиво
добровольно лишать себя этого, а между тем, кто не заботится о том, чтобы
иметь жену и детей, тот лишает себя этого умышленно.
Должно ценить, думаю я, не краткое и не подробное изложение, но наилучшее.
...Издавая законы, можно пользоваться двумя средствами - убеждением и
силой, насколько это возможно при невежественности и невоспитанности толпы;
обычно законодатели пользуются только вторым средством.
...У всех законов должны быть вступления и, приступая к любому
законодательству, следует каждому положению предпослать подобающее ему
вводное слово. Ибо слово такое имеет большое значение. Очень важен также
вопрос, будет ли это ясно запоминаться или нет.

Глава 5
ОглавлениеГлава 1Глава 2Глава 3Глава 4Глава 5Глава 6Глава 7Глава 8Глава
9Глава 10Глава 11Глава 12
Книга 5

Афинянин. Из всех достояний человека вслед за богами душа - самое
божественное, ибо она ему всего ближе. Все, что принадлежит каждому
человеку двояко: одна его часть - высшая и лучшая - господствует, другая -
низшая и худшая - рабски подчиняется. Господствующую свою часть каждый
должен предпочитать рабской. Поэтому я прав, требуя, чтобы каждый почитал
свою душу, ведь, как я говорю, она занимает второе место после богов-владык
и тех, кто за ними следует. А между тем никто из нас, можно сказать, не
почитает душу по-настоящему, но только по видимости. [...] Кто думает
возвеличить душу какими-либо речами, дарами, уступками, но ничуть не
старается сделать ее из худшей лучшею, тот почитает ее лишь по видимости,
но не на самом деле. Всякий человек с раннего детства считает себя в
состоянии все познать, думает, что похвалами он возвеличивает свою душу, и
поэтому охотно позволяет ей делать все, что угодно. Мы же утверждаем, что
поступая так, человек вредит своей душе, а вовсе не возвеличивает ее. Точно
так же, когда человек в каждом отдельном случае считает виновником своих
проступков и многих громадных зол других людей, а не самого себя и когда он
постоянно выгораживает себя, точно он вовсе не виновен, он лишь по
видимости почитает душу, на деле же очень далек от этого, ибо он ей вредит.
Так же и в том случае человек вовсе не оказывает ей почета, но бесчестит
ее, наполняя злом и раскаянием, когда он предается удовольствиям вопреки
наказу и одобрению законодателя. И если, наоборот, он не выдержит до конца
одобряемых законодателем трудов, страхов, болей и скорбей, но уступит им,
то этой уступчивостью он тоже не окажет почета своей душе.
Точно так же, если кто стремится неблаговидным путем приобрести имущество и
обладание таким имуществом для него не тягостно, он всеми этими дарами
вовсе не оказывает почета душе, при этом он очень ее унижает, ибо за
небольшое количество золота продает все, что есть в душе драгоценного и
вместе с тем прекрасного. Короче говоря... во всех этих случаях он крайне
бесчестно и безобразно обращается с самым божественным - со своей душой.
Ведь никто, можно сказать, не принимает в расчет того, что почитается
величайшим наказанием за злодеяние; состоит же это наказание в уподоблении
людям, дурным по самой своей сути, и в том, что вследствие этого
уподобления человек начинает избегать хороших людей и их слов, отходит от
них и прикрепляется к дурным людям, ищет их общества. Сроднившись с этими
людьми, он по необходимости должен поступать так, как, согласно со своей
природой, поступают друг в отношении друга и говорят друг с другом подобные
люди, и ждать от них соответствующего обращения с собой. Впрочем, это даже
не правосудие - ибо правосудие и справедливость есть нечто прекрасное, - но
возмездие, иными словами, страдание, сопутствующее несправедливости.
Говоря в целом, честь наша состоит в том, чтобы следовать лучшему и
улучшать худшее, если оно еще может стать совершеннее.
У человека нет ничего, что было бы больше души способно по своей природе
избегать зла, разыскивать и находить высшее благо. ..
Не золото надо завещать детям, а побольше совестливости. ...Ибо юноши
неизбежно будут весьма бесстыдными там, где бесстыдны даже старики.
Наилучшее воспитание молодых людей, да и самих себя, заключается не во
внушениях, а в явном для всех осуществлении в собственной жизни того, что
внушается другому.
Чтобы приобрести расположение друзей и приятелей в житейском общении с
ними, надо оценивать их услуги выше, чем это делают они сами; наоборот,
наши одолжения друзьям надо считать меньшими, чем это полагают наши друзья
и приятели.
Однако любой должен уметь сочетать яростный дух с величайшей кротостью.
Есть только одно средство избежать тяжких, трудноисцелимых и даже вовсе
неисцелимых несправедливостей со стороны других людей - это бороться с
ними, отражать, побеждать и неуклонно карать их. Никакая душа не может
этого совершить без благородной ярости духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112