Если бы смерть была концом всему, она была бы счастливой
находкой для дурных людей: скончавшись, они разом избавлялись бы и от тела,
и ї вместе с душой ї от собственной порочности. Но на самом-то деле, раз
выяснилось, что душа бессмертна, для нее нет, видно, иного прибежища и
спасения от бедствий, кроме единственного: стать как можно лучше и как
можно разумнее. Ведь душа не уносит с собою в Аид ничего, кроме воспитания
и образа жизни, и они-то, говорят, доставляют умершему либо неоценимую
пользу, либо чинят непоправимый вред с самого начала его пути в загробный
мир.
Рассказывают же об этом так. Когда человек умрет, его гений, который
достался ему на долю еще при жизни, уводит умершего в особое место, где
все, пройдя суд, должны собраться, чтобы отправиться в Аид с тем вожатым,
какому поручено доставить их отсюда туда. Обретя там участь, какую и
должно, и пробывши срок, какой должны пробыть, они возвращаются сюда под
водительством другого вожатого, и так повторяется вновь и вновь через
долгие промежутки времени. Но путь их, конечно, не таков, каким его
изображает Телеф у Эсхила. Он говорит, что дорога в Аид проста, но мне она
представляется и не простою и не единственной: ведь тогда не было бы нужды
в вожатых, потому что никто не мог бы сбиться, будь она единственной, эта
дорога. Нет, похоже, что на ней много распутий и перекрестков: я сужу по
священным обрядам и обычаям, которые соблюдаются здесь у нас.
Если душа умеренна и разумна, она послушно следует за вожатым, и то, что
окружает ее, ей знакомо. А душа, которая страстно привязана к телу, как я
уже говорил раньше, долго витает около него ї около видимого места, долго
упорствует и много страдает, пока наконец приставленный к ней гений силою
не уведет ее прочь. Но остальные души, когда она к ним присоединится, все
отворачиваются и бегут от нее, не желают быть ей ни спутниками, ни
вожатыми, если окажется, что она нечиста,замарана неправедным убийством или
иным каким-либо из деяний, которые совершают подобные ей души. И блуждает
она одна во всяческой нужде и стеснении, пока не исполнятся времена, по
прошествии коих она силою необходимости водворяется обиталище, коего
заслуживает. А души, которые про вели свою жизнь в чистоте и воздержности,
находят спутников, и вожатых среди богов, и каждая поселяется в подобающем
ей месте. А на Земле, как меня убедили, есть много удивительных мест, и она
совсем иная, чем думают те, кто привык рассуждать о ее размерах и
свойствах.
[Космологические выводы из учения о душе]
ї Тут Симмий прервал его:
ї Как это, Сократ? Я ведь и сам много слышал о Земле, но не знаю, в чем ты
убедился, и охотно послушал бы тебя.
ї Видишь ли, Симмий, просто пересказать, что и как, ї для этого, на мой
взгляд, умения Главка не надо, но доказать, что так именно оно и есть,
никакому Главку, пожалуй, не под силу. Мне-то, во всяком случае, не
справиться, а самое главное, Симмий, будь я даже на это способен, мне
теперь, верно, не хватило бы и жизни на такой длинный разговор. Каков,
однако ж, по моему убеждению, вид Земли и каковы ее области, я могу
описать: тут никаких препятствий нет.
ї Прекрасно! ї воскликнул Симмий. ї С нас и этого хватит!
ї Вот в чем я убедился. Во-первых, если Земля кругла и находится посреди
неба, она не нуждается ни в воздухе, ни в иной какой-либо подобной силе,
которая удерживала бы ее от падения, ї для этого достаточно однородности
неба повсюду и собственного равновесия Земли, ибо однородное, находящееся в
равновесии тело, помещенное посреди однородного вместилища, не может
склониться ни в ту, ни в иную сторону, но останется однородным и
неподвижным. Это первое, в чем я убедился.
ї И правильно, ї сказал Симмий.
ї Далее, я уверился, что Земля очень велика и что мы, обитающие от Фасиса
до Геракловых Столпов занимаем лишь малую ее частицу; мы теснимся вокруг
нашего моря, словно муравьи или лягушки вокруг болота, и многие другие
народы живут во многих иных местах, сходных с нашими. Да, ибо повсюду по
Земле есть множество впадин, различных по виду и по величине, куда стеклись
вода, туман и воздух. Но сама Земля покоится чистая в чистом небе со
звездами ї большинство рассуждающих об этом обычно называют это небо
эфиром. Осадки с него стекают постоянно во впадины Земли в виде тумана,
воды и воздуха.
А мы, обитающие в еР впадинах, об этом и не догадываемся, но думаем, будто
живем на самой поверхности Земли, все равно как если бы кто, обитая на дне
моря, воображал, будто живет на поверхности, и, видя сквозь воду Солнце и
звезды, море считал бы небом. Из-за медлительности своей и слабости он
никогда бы не достиг поверхности, никогда бы не вынырнул и не поднял голову
над водой, чтобы увидеть, насколько чище и прекраснее здесь, у нас, чем в
его краях, и даже не услыхал бы об этом ни от кого другого, кто это видел.
В таком же точно положении находимся и мы: мы живем в одной из земных
впадин, а думаем, будто находимся на поверхности, и воздух зовем небом в
уверенности, что в этом небе движутся звезды. А все оттого, что, по
слабости своей и медлительности, мы не можем достигнуть крайнего рубежа
воздуха. Но если бы кто-нибудь все-таки добрался до края или же сделался
крылатым и взлетел ввысь, то, словно рыбы здесь, у нас, которые высовывают
головы из моря и видят этот наш мир, так же и он, поднявши голову, увидел
бы тамошний мир. И если бы по природе своей он был способен вынести это
зрелище, он узнал бы, что впервые видит истинное небо, истинный свет и
истинную Землю. А наша Земля, и еР камни, и все наши местности размыты и
изъедены, точно морские утесы, разъеденные солью. Ничто достойное внимания
в море не родится, ничто, можно сказать, не достигает совершенства, а где и
есть земля ї там лишь растрескавшиеся скалы, песок, нескончаемый ил и грязь
ї одним словом, там нет решительно ничего, что можно было бы сравнить с
красотами наших мест. И еще куда больше отличается, видимо, тот мир от
нашего! Если только уместно сейчас пересказывать миф, стоило бы послушать,
Симмий, каково то, что находится на Земле, под самыми небесами.
ї Ну, конечно, Сократ, ї отвечал Симмий, ї мы были бы рады услышать этот
миф.
ї Итак, друг, рассказывают прежде всего, что та Земля, если взглянуть на
нее сверху, похожа на мяч, сшитый из двенадцати кусков кожи и пестро
расписанный разными цветами. Краски, которыми пользуются наши живописцы,
могут служить образчиками этих цветов, но там вся Земля играет такими
красками, и даже куда более яркими и чистыми. В одном месте она пурпурная и
дивно прекрасная, в другом золотистая, в третьем белая ї белее снега и
алебастра; и остальные цвета, из которых она складывается, такие же, только
там их больше числом и они прекраснее всего, что мы видим здесь. И даже
самые ее впадины, хоть и наполненные водою и воздухом, окрашены по-своему и
ярко блещут пестротою красок, так что лик еР представляется единым,
целостным и вместе нескончаемо разнообразным.
Вот какова она, и, подобные ей самой, вырастают на ней деревья и цветы,
созревают плоды, и горы сложены по ее подобию, и камни ї они гладкие,
прозрачные и красивого цвета. Их обломки ї это те самые камешки, которые
так ценим мы здесь: наши сердолики, и яшмы, и смарагды, и все прочие
подобного рода. А там любой камень такой или еще лучше. Причиною этому то,
что тамошние камни чисты, неизъедены и неиспорчены ї в отличие от наших,
которые разъедает гниль и соль из осадков, стекающих в наши впадины: они
приносят уродства и болезни камням и почве, животным и растениям.
Всеми этими красотами изукрашена та Земля, а еще ї золотом, и серебром, и
прочими дорогими металлами. Они лежат на виду, разбросанные повсюду в
изобилии, и счастливы те, кому открыто это зрелище.
Среди многих живых существ, которые ее населяют, есть и люди: одни живут в
глубине суши, другие ї по краю воздуха, как мы селимся по берегу моря;
третьи ї на островах, омываемых воздухом, невдалеке от материка. Короче
говоря, что для нас и для нужд нашей жизни вода, море, то для них воздух, а
что для нас воздух, для них ї эфир. Зной и прохлада так у них сочетаются,
что эти люди никогда не болеют и живут дольше нашего. И зрением, и слухом,
и разумом, и всем остальным они отличаются от нас настолько же, несколько
воздух отличен чистотою от воды или эфир ї от воздуха. Есть у них и храмы,
и священные рощи богов, и боги действительно обитают в этих святилищах и
через знамения, вещания, видения общаются с людьми. И люди видят Солнце, и
Луну, и звезды такими, каковы они на самом деле. И спутник всего этого ї
полное блаженство.
Такова природа той Земли в целом и того, что ее окружает. Но во впадинах по
всей Земле есть много мест, то еще более глубоких и открытых, чем впадина,
в которой живем мы, то хоть и глубоких, но со входом более тесным, чем зев
нашей впадины. А есть и менее глубокие, но более пространные. Все они
связаны друг с другом подземными ходами разной ширины, идущими в разных
направлениях, так что обильные воды переливаются из одних впадин в другие,
словно из чаши в чашу, и под землею текут неиссякающие, невероятной ширины
реки ї горячие и холодные. И огонь под землею в изобилии, и струятся
громадные огненные реки и реки мокрой грязи, где более густой, где более
жидкой, вроде грязевых потоков в Сицилии, какие бывают перед извержением
лавы, или вроде самой лавы. Эти реки заполняют каждое из углублений, и
каждая из них в свою очередь всякий раз принимает все новые потоки воды или
огня, которые движутся то вверх, то вниз, словно какое-то колебание
происходит в недрах. Природа этого колебания вот примерно какая. Один из
зевов Земли ї самый большой из всех; там начало пропасти, пронизывающей
Землю насквозь, и об этом упоминает Гомер, говоря
Пропасть далекая, где под землей глубочайшая бездна.
И сам Гомер в другом месте, и многие другие поэты называют ее Тартаром. В
эту пропасть стекают все реки, и в ней снова берут начало, и каждая
приобретает свойства земли, по которой течет. Причина, по какой все они
вытекают из Тартара и туда же впадают, в том, что у всей этой влаги нет ни
дна, ни основания и она колеблется ї вздымается и опускается, а вместе с
нею и окутывающие ее воздух и ветер: они следуют за влагой, куда бы она ни
двинулась, ї в дальний ли конец той Земли или в ближний. И как при дыхании
воздух все время течет то в одном, то в другом направлении, так и там ветер
колеблется вместе с влагой и то врывается в какое-нибудь место, то
вырывается из него, вызывая чудовищной силы вихри.
Когда вода отступает в ту область, которую мы зовем нижнею, она течет
сквозь землю по руслам тамошних рек и наполняет их, словно оросительные
канавы; а когда уходит оттуда и устремляется сюда, то снова наполняет
здешние реки, и они бегут подземными протоками, каждая к тому месту, куда
проложила себе путь, и образуют моря и озера, дают начала рекам и ключам. А
потом они снова исчезают в глубине той Земли и возвращаются в Тартар: иная
ї более долгой дорогою, через многие и отдаленные края, иная ї более
короткой. И всегда устье лежит ниже истока: иногда гораздо ниже высоты, на
какую вода поднималась при разливе, иногда ненамного. Иной раз исток и
устье на противоположных сторонах, а иной раз ї по одну сторону от середины
той Земли. А есть и такие потоки, что описывают полный круг, обвившись
вокруг той Земли кольцом или даже несколькими кольцами, точно змеи; они
спускаются в самую большую глубину, какая только возможна, но впадают все в
тот же Тартар. Спуститься же в любом из направлений можно только до
середины Земли, но не дальше: ведь откуда бы ни текла река, с обеих сторон
от середины местность для нее пойдет круто вверх.
Этих рек многое множество, они велики и разнообразны, но особо
примечательны среди них четыре. Самая большая из всех и самая далекая от
середины течет по кругу; она зовется Океаном. Навстречу ей, но по другую
сторону от центра течет Ахеронт. Он течет по многим пустынным местностям,
главным образом под землей, и заканчивается озером Ахерусиадой. Туда
приходят души большинства умерших и, пробыв назначенный судьбою срок ї
какая больший, какая меньший, ї отсылаются назад, чтобы снова перейти в
породу живых существ.
Третья река берет начало между двумя первыми и вскоре достигает обширного
места, пылающего жарким огнем, и образует озеро, где бурлит вода с илом,
размерами больше нашего моря. Дальше она бежит по кругу, мутная и илистая,
опоясывая ту Землю, и подходит вплотную к краю озера Ахерусиады, но не
смешивается с его водами. Описав под землею еще много кругов, она впадает в
нижнюю часть Тартара. Имя этой реки ї Пирифлегетонт, и она изрыгает наружу
брызги своей лавы повсюду, где коснется земной поверхности.
В противоположном от неР направлении берет начало четвертая река, которая
сперва течет по местам, как говорят, диким и страшным, иссиня-черного
цвета; их называют Стигийскою страной, и озеро, которое образует река,
зовРтся Стикс. Впадая в него, воды реки приобретают грозную силу и катятся
под землею дальше, описывая круг в направлении, обратном Пирифлегетонту, и
подступают к озеру Ахерусиаде с противоположного края. Они тоже нигде не
смешиваются с чужими водами и тоже, опоясав землю кольцом, вливаются в
Тартар ї напротив Пирифлегетонта. Имя этой реки, по словам поэтов, Кокит.
Вот как всР это устроено.
Когда умершие являются в то место, куда уводит каждого его гений, первым
делом надо всеми чинится суд ї и над теми, кто прожил жизнь прекрасно и
благочестиво, и над теми, кто жил иначе. О ком решат, что они держались
середины, те отправляются к Ахеронту ї всходят на ладьи, которые их ждут, и
на них приплывают на озеро. Там они обитают и, очищаясь от провинностей,
какие кто совершал при жизни, несут наказания и получают освобождение от
вины, а за добрые дела получают воздаяния ї каждый по заслугам.
Тех, кого по тяжести преступлений сочтут неисправимыми (это либо
святотатцы, часто и помногу грабившие в храмах, либо убийцы, многих
погубившие вопреки справедливости и закону, либо иные схожие с ними
злодеи), ї тех подобающая им судьба низвергает в Тартар, откуда им уже
никогда не выйти.
А если о ком решат, что они совершили преступления тяжкие, но все же
искупимые ї например, в гневе подняли руку на отца или на мать, а потом
раскаивались всю жизнь, либо стали убийцами при сходных обстоятельствах, ї
те, хотя и должны быть ввергнуты в Тартар, однако по прошествии года волны
выносят человекоубийц в Кокит, а отцеубийц и матереубийц ї в Пирифлегетонт.
И когда они оказываются близ берегов озера Ахерусиады, они кричат и зовут,
одни ї тех кого убили, другие ї тех, кому нанесли обиду, и молят,
заклинают, чтобы они позволили им выйти к озеру и приняли их. И если те
склонятся на их мольбы, они выходят, и бедствиям их настает конец, а если
нет ї их снова уносит в Тартар, а оттуда ї в реки, и так они страдают до
тех пор, пока не вымолят прощения у своих жертв: в этом состоит их кара,
назначенная судьями. И наконец, те, о ком решат, что они прожили жизнь
особенно свято: их освобождают и избавляют от заключения в земных недрах, и
они приходят в страну вышней чистоты, находящуюся над той Землею, и там
поселяются. Те из их числа, кто благодаря философии очистился полностью,
впредь живут совершенно бестелесно и прибывают в обиталища ещР более
прекрасные, о которых, однако же, поведать нелегко да и времени у нас в
обрез.
И вот ради всего, о чем мы сейчас говорили, Симмий, мы должны употребить
все усилия, чтобы приобщиться, пока мы живы, к добродетели и разуму, ибо
прекрасна награда и надежда велика!
Правда, человеку здравомыслящему не годится утверждать с упорством, будто
все обстоит именно так, как я рассказал. Но что такая или примерно такая
участь и такие жилища уготованы нашим душам ї коль скоро мы находим душу
бессмертной, ї утверждать, по-моему, следует, и вполне решительно. Такая
решимость и достойна, и прекрасна ї с ее помощью мы словно бы зачаровываем
самих себя. Вот почему я так пространно и подробно пересказываю это
предание.
Но опять-таки в силу того, о чем мы сейчас говорили, нечего тревожиться за
свою душу человеку, который в течение целой жизни пренебрегал всеми
телесными удовольствиями, и в частности украшениями и нарядами, считал их
чуждыми себе и приносящими скорее вред, нежели пользу, который гнался за
иными радостями, радостями познания, и, украсив душу не чужими, но
доподлинно ее украшениями ї воздержностью, справедливостью, мужеством,
свободою, истиной, ожидает странствия в Аид, готовый пуститься в путь, как
только позовет судьба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
находкой для дурных людей: скончавшись, они разом избавлялись бы и от тела,
и ї вместе с душой ї от собственной порочности. Но на самом-то деле, раз
выяснилось, что душа бессмертна, для нее нет, видно, иного прибежища и
спасения от бедствий, кроме единственного: стать как можно лучше и как
можно разумнее. Ведь душа не уносит с собою в Аид ничего, кроме воспитания
и образа жизни, и они-то, говорят, доставляют умершему либо неоценимую
пользу, либо чинят непоправимый вред с самого начала его пути в загробный
мир.
Рассказывают же об этом так. Когда человек умрет, его гений, который
достался ему на долю еще при жизни, уводит умершего в особое место, где
все, пройдя суд, должны собраться, чтобы отправиться в Аид с тем вожатым,
какому поручено доставить их отсюда туда. Обретя там участь, какую и
должно, и пробывши срок, какой должны пробыть, они возвращаются сюда под
водительством другого вожатого, и так повторяется вновь и вновь через
долгие промежутки времени. Но путь их, конечно, не таков, каким его
изображает Телеф у Эсхила. Он говорит, что дорога в Аид проста, но мне она
представляется и не простою и не единственной: ведь тогда не было бы нужды
в вожатых, потому что никто не мог бы сбиться, будь она единственной, эта
дорога. Нет, похоже, что на ней много распутий и перекрестков: я сужу по
священным обрядам и обычаям, которые соблюдаются здесь у нас.
Если душа умеренна и разумна, она послушно следует за вожатым, и то, что
окружает ее, ей знакомо. А душа, которая страстно привязана к телу, как я
уже говорил раньше, долго витает около него ї около видимого места, долго
упорствует и много страдает, пока наконец приставленный к ней гений силою
не уведет ее прочь. Но остальные души, когда она к ним присоединится, все
отворачиваются и бегут от нее, не желают быть ей ни спутниками, ни
вожатыми, если окажется, что она нечиста,замарана неправедным убийством или
иным каким-либо из деяний, которые совершают подобные ей души. И блуждает
она одна во всяческой нужде и стеснении, пока не исполнятся времена, по
прошествии коих она силою необходимости водворяется обиталище, коего
заслуживает. А души, которые про вели свою жизнь в чистоте и воздержности,
находят спутников, и вожатых среди богов, и каждая поселяется в подобающем
ей месте. А на Земле, как меня убедили, есть много удивительных мест, и она
совсем иная, чем думают те, кто привык рассуждать о ее размерах и
свойствах.
[Космологические выводы из учения о душе]
ї Тут Симмий прервал его:
ї Как это, Сократ? Я ведь и сам много слышал о Земле, но не знаю, в чем ты
убедился, и охотно послушал бы тебя.
ї Видишь ли, Симмий, просто пересказать, что и как, ї для этого, на мой
взгляд, умения Главка не надо, но доказать, что так именно оно и есть,
никакому Главку, пожалуй, не под силу. Мне-то, во всяком случае, не
справиться, а самое главное, Симмий, будь я даже на это способен, мне
теперь, верно, не хватило бы и жизни на такой длинный разговор. Каков,
однако ж, по моему убеждению, вид Земли и каковы ее области, я могу
описать: тут никаких препятствий нет.
ї Прекрасно! ї воскликнул Симмий. ї С нас и этого хватит!
ї Вот в чем я убедился. Во-первых, если Земля кругла и находится посреди
неба, она не нуждается ни в воздухе, ни в иной какой-либо подобной силе,
которая удерживала бы ее от падения, ї для этого достаточно однородности
неба повсюду и собственного равновесия Земли, ибо однородное, находящееся в
равновесии тело, помещенное посреди однородного вместилища, не может
склониться ни в ту, ни в иную сторону, но останется однородным и
неподвижным. Это первое, в чем я убедился.
ї И правильно, ї сказал Симмий.
ї Далее, я уверился, что Земля очень велика и что мы, обитающие от Фасиса
до Геракловых Столпов занимаем лишь малую ее частицу; мы теснимся вокруг
нашего моря, словно муравьи или лягушки вокруг болота, и многие другие
народы живут во многих иных местах, сходных с нашими. Да, ибо повсюду по
Земле есть множество впадин, различных по виду и по величине, куда стеклись
вода, туман и воздух. Но сама Земля покоится чистая в чистом небе со
звездами ї большинство рассуждающих об этом обычно называют это небо
эфиром. Осадки с него стекают постоянно во впадины Земли в виде тумана,
воды и воздуха.
А мы, обитающие в еР впадинах, об этом и не догадываемся, но думаем, будто
живем на самой поверхности Земли, все равно как если бы кто, обитая на дне
моря, воображал, будто живет на поверхности, и, видя сквозь воду Солнце и
звезды, море считал бы небом. Из-за медлительности своей и слабости он
никогда бы не достиг поверхности, никогда бы не вынырнул и не поднял голову
над водой, чтобы увидеть, насколько чище и прекраснее здесь, у нас, чем в
его краях, и даже не услыхал бы об этом ни от кого другого, кто это видел.
В таком же точно положении находимся и мы: мы живем в одной из земных
впадин, а думаем, будто находимся на поверхности, и воздух зовем небом в
уверенности, что в этом небе движутся звезды. А все оттого, что, по
слабости своей и медлительности, мы не можем достигнуть крайнего рубежа
воздуха. Но если бы кто-нибудь все-таки добрался до края или же сделался
крылатым и взлетел ввысь, то, словно рыбы здесь, у нас, которые высовывают
головы из моря и видят этот наш мир, так же и он, поднявши голову, увидел
бы тамошний мир. И если бы по природе своей он был способен вынести это
зрелище, он узнал бы, что впервые видит истинное небо, истинный свет и
истинную Землю. А наша Земля, и еР камни, и все наши местности размыты и
изъедены, точно морские утесы, разъеденные солью. Ничто достойное внимания
в море не родится, ничто, можно сказать, не достигает совершенства, а где и
есть земля ї там лишь растрескавшиеся скалы, песок, нескончаемый ил и грязь
ї одним словом, там нет решительно ничего, что можно было бы сравнить с
красотами наших мест. И еще куда больше отличается, видимо, тот мир от
нашего! Если только уместно сейчас пересказывать миф, стоило бы послушать,
Симмий, каково то, что находится на Земле, под самыми небесами.
ї Ну, конечно, Сократ, ї отвечал Симмий, ї мы были бы рады услышать этот
миф.
ї Итак, друг, рассказывают прежде всего, что та Земля, если взглянуть на
нее сверху, похожа на мяч, сшитый из двенадцати кусков кожи и пестро
расписанный разными цветами. Краски, которыми пользуются наши живописцы,
могут служить образчиками этих цветов, но там вся Земля играет такими
красками, и даже куда более яркими и чистыми. В одном месте она пурпурная и
дивно прекрасная, в другом золотистая, в третьем белая ї белее снега и
алебастра; и остальные цвета, из которых она складывается, такие же, только
там их больше числом и они прекраснее всего, что мы видим здесь. И даже
самые ее впадины, хоть и наполненные водою и воздухом, окрашены по-своему и
ярко блещут пестротою красок, так что лик еР представляется единым,
целостным и вместе нескончаемо разнообразным.
Вот какова она, и, подобные ей самой, вырастают на ней деревья и цветы,
созревают плоды, и горы сложены по ее подобию, и камни ї они гладкие,
прозрачные и красивого цвета. Их обломки ї это те самые камешки, которые
так ценим мы здесь: наши сердолики, и яшмы, и смарагды, и все прочие
подобного рода. А там любой камень такой или еще лучше. Причиною этому то,
что тамошние камни чисты, неизъедены и неиспорчены ї в отличие от наших,
которые разъедает гниль и соль из осадков, стекающих в наши впадины: они
приносят уродства и болезни камням и почве, животным и растениям.
Всеми этими красотами изукрашена та Земля, а еще ї золотом, и серебром, и
прочими дорогими металлами. Они лежат на виду, разбросанные повсюду в
изобилии, и счастливы те, кому открыто это зрелище.
Среди многих живых существ, которые ее населяют, есть и люди: одни живут в
глубине суши, другие ї по краю воздуха, как мы селимся по берегу моря;
третьи ї на островах, омываемых воздухом, невдалеке от материка. Короче
говоря, что для нас и для нужд нашей жизни вода, море, то для них воздух, а
что для нас воздух, для них ї эфир. Зной и прохлада так у них сочетаются,
что эти люди никогда не болеют и живут дольше нашего. И зрением, и слухом,
и разумом, и всем остальным они отличаются от нас настолько же, несколько
воздух отличен чистотою от воды или эфир ї от воздуха. Есть у них и храмы,
и священные рощи богов, и боги действительно обитают в этих святилищах и
через знамения, вещания, видения общаются с людьми. И люди видят Солнце, и
Луну, и звезды такими, каковы они на самом деле. И спутник всего этого ї
полное блаженство.
Такова природа той Земли в целом и того, что ее окружает. Но во впадинах по
всей Земле есть много мест, то еще более глубоких и открытых, чем впадина,
в которой живем мы, то хоть и глубоких, но со входом более тесным, чем зев
нашей впадины. А есть и менее глубокие, но более пространные. Все они
связаны друг с другом подземными ходами разной ширины, идущими в разных
направлениях, так что обильные воды переливаются из одних впадин в другие,
словно из чаши в чашу, и под землею текут неиссякающие, невероятной ширины
реки ї горячие и холодные. И огонь под землею в изобилии, и струятся
громадные огненные реки и реки мокрой грязи, где более густой, где более
жидкой, вроде грязевых потоков в Сицилии, какие бывают перед извержением
лавы, или вроде самой лавы. Эти реки заполняют каждое из углублений, и
каждая из них в свою очередь всякий раз принимает все новые потоки воды или
огня, которые движутся то вверх, то вниз, словно какое-то колебание
происходит в недрах. Природа этого колебания вот примерно какая. Один из
зевов Земли ї самый большой из всех; там начало пропасти, пронизывающей
Землю насквозь, и об этом упоминает Гомер, говоря
Пропасть далекая, где под землей глубочайшая бездна.
И сам Гомер в другом месте, и многие другие поэты называют ее Тартаром. В
эту пропасть стекают все реки, и в ней снова берут начало, и каждая
приобретает свойства земли, по которой течет. Причина, по какой все они
вытекают из Тартара и туда же впадают, в том, что у всей этой влаги нет ни
дна, ни основания и она колеблется ї вздымается и опускается, а вместе с
нею и окутывающие ее воздух и ветер: они следуют за влагой, куда бы она ни
двинулась, ї в дальний ли конец той Земли или в ближний. И как при дыхании
воздух все время течет то в одном, то в другом направлении, так и там ветер
колеблется вместе с влагой и то врывается в какое-нибудь место, то
вырывается из него, вызывая чудовищной силы вихри.
Когда вода отступает в ту область, которую мы зовем нижнею, она течет
сквозь землю по руслам тамошних рек и наполняет их, словно оросительные
канавы; а когда уходит оттуда и устремляется сюда, то снова наполняет
здешние реки, и они бегут подземными протоками, каждая к тому месту, куда
проложила себе путь, и образуют моря и озера, дают начала рекам и ключам. А
потом они снова исчезают в глубине той Земли и возвращаются в Тартар: иная
ї более долгой дорогою, через многие и отдаленные края, иная ї более
короткой. И всегда устье лежит ниже истока: иногда гораздо ниже высоты, на
какую вода поднималась при разливе, иногда ненамного. Иной раз исток и
устье на противоположных сторонах, а иной раз ї по одну сторону от середины
той Земли. А есть и такие потоки, что описывают полный круг, обвившись
вокруг той Земли кольцом или даже несколькими кольцами, точно змеи; они
спускаются в самую большую глубину, какая только возможна, но впадают все в
тот же Тартар. Спуститься же в любом из направлений можно только до
середины Земли, но не дальше: ведь откуда бы ни текла река, с обеих сторон
от середины местность для нее пойдет круто вверх.
Этих рек многое множество, они велики и разнообразны, но особо
примечательны среди них четыре. Самая большая из всех и самая далекая от
середины течет по кругу; она зовется Океаном. Навстречу ей, но по другую
сторону от центра течет Ахеронт. Он течет по многим пустынным местностям,
главным образом под землей, и заканчивается озером Ахерусиадой. Туда
приходят души большинства умерших и, пробыв назначенный судьбою срок ї
какая больший, какая меньший, ї отсылаются назад, чтобы снова перейти в
породу живых существ.
Третья река берет начало между двумя первыми и вскоре достигает обширного
места, пылающего жарким огнем, и образует озеро, где бурлит вода с илом,
размерами больше нашего моря. Дальше она бежит по кругу, мутная и илистая,
опоясывая ту Землю, и подходит вплотную к краю озера Ахерусиады, но не
смешивается с его водами. Описав под землею еще много кругов, она впадает в
нижнюю часть Тартара. Имя этой реки ї Пирифлегетонт, и она изрыгает наружу
брызги своей лавы повсюду, где коснется земной поверхности.
В противоположном от неР направлении берет начало четвертая река, которая
сперва течет по местам, как говорят, диким и страшным, иссиня-черного
цвета; их называют Стигийскою страной, и озеро, которое образует река,
зовРтся Стикс. Впадая в него, воды реки приобретают грозную силу и катятся
под землею дальше, описывая круг в направлении, обратном Пирифлегетонту, и
подступают к озеру Ахерусиаде с противоположного края. Они тоже нигде не
смешиваются с чужими водами и тоже, опоясав землю кольцом, вливаются в
Тартар ї напротив Пирифлегетонта. Имя этой реки, по словам поэтов, Кокит.
Вот как всР это устроено.
Когда умершие являются в то место, куда уводит каждого его гений, первым
делом надо всеми чинится суд ї и над теми, кто прожил жизнь прекрасно и
благочестиво, и над теми, кто жил иначе. О ком решат, что они держались
середины, те отправляются к Ахеронту ї всходят на ладьи, которые их ждут, и
на них приплывают на озеро. Там они обитают и, очищаясь от провинностей,
какие кто совершал при жизни, несут наказания и получают освобождение от
вины, а за добрые дела получают воздаяния ї каждый по заслугам.
Тех, кого по тяжести преступлений сочтут неисправимыми (это либо
святотатцы, часто и помногу грабившие в храмах, либо убийцы, многих
погубившие вопреки справедливости и закону, либо иные схожие с ними
злодеи), ї тех подобающая им судьба низвергает в Тартар, откуда им уже
никогда не выйти.
А если о ком решат, что они совершили преступления тяжкие, но все же
искупимые ї например, в гневе подняли руку на отца или на мать, а потом
раскаивались всю жизнь, либо стали убийцами при сходных обстоятельствах, ї
те, хотя и должны быть ввергнуты в Тартар, однако по прошествии года волны
выносят человекоубийц в Кокит, а отцеубийц и матереубийц ї в Пирифлегетонт.
И когда они оказываются близ берегов озера Ахерусиады, они кричат и зовут,
одни ї тех кого убили, другие ї тех, кому нанесли обиду, и молят,
заклинают, чтобы они позволили им выйти к озеру и приняли их. И если те
склонятся на их мольбы, они выходят, и бедствиям их настает конец, а если
нет ї их снова уносит в Тартар, а оттуда ї в реки, и так они страдают до
тех пор, пока не вымолят прощения у своих жертв: в этом состоит их кара,
назначенная судьями. И наконец, те, о ком решат, что они прожили жизнь
особенно свято: их освобождают и избавляют от заключения в земных недрах, и
они приходят в страну вышней чистоты, находящуюся над той Землею, и там
поселяются. Те из их числа, кто благодаря философии очистился полностью,
впредь живут совершенно бестелесно и прибывают в обиталища ещР более
прекрасные, о которых, однако же, поведать нелегко да и времени у нас в
обрез.
И вот ради всего, о чем мы сейчас говорили, Симмий, мы должны употребить
все усилия, чтобы приобщиться, пока мы живы, к добродетели и разуму, ибо
прекрасна награда и надежда велика!
Правда, человеку здравомыслящему не годится утверждать с упорством, будто
все обстоит именно так, как я рассказал. Но что такая или примерно такая
участь и такие жилища уготованы нашим душам ї коль скоро мы находим душу
бессмертной, ї утверждать, по-моему, следует, и вполне решительно. Такая
решимость и достойна, и прекрасна ї с ее помощью мы словно бы зачаровываем
самих себя. Вот почему я так пространно и подробно пересказываю это
предание.
Но опять-таки в силу того, о чем мы сейчас говорили, нечего тревожиться за
свою душу человеку, который в течение целой жизни пренебрегал всеми
телесными удовольствиями, и в частности украшениями и нарядами, считал их
чуждыми себе и приносящими скорее вред, нежели пользу, который гнался за
иными радостями, радостями познания, и, украсив душу не чужими, но
доподлинно ее украшениями ї воздержностью, справедливостью, мужеством,
свободою, истиной, ожидает странствия в Аид, готовый пуститься в путь, как
только позовет судьба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112