[...]
Возраст живых существ, в каком каждое из них тогда находилось, сначала
таким и остается, и все, что было тогда смертного, перестало стареть и
выглядеть старше; наоборот, движение началось в противоположную сторону и
все стали моложе и нежнее: седые власы старцев почернели, щеки бородатых
мужей заново обрели гладкость, возвращая каждого из них к былой цветущей
поре; гладкими стали также и тела возмужалых юнцов, с каждым днем и каждой
ночью становясь меньше, пока они вновь не приняли природу новорожденных
младенцев и не уподобились им как душой, так и телом. Продолжая после этого
чахнуть, они в конце концов уничтожились совершенно. [...]
Ясно, Сократ, что в тогдашней природе не существовало рождения живых от
живых; уделом тогдашнего поколения было вновь рождаться из земли, как и
встарь, люди были земнорожденными. Ведь из того, что старческая природа
переходит в природу младенческую, следует, что и мертвые, лежащие в земле,
снова восстанут из нее и оживут, следуя перемене пошедшего вспять рождения
и возникая по необходимости как земнорожденное племя...
Тогда, вначале, самим круговращением целиком и полностью ведал [верховный]
бог, но местами, как и теперь, части космоса были поделены между правящими
богами. Да и живые существа были поделены между собой по родам и стадам
божественными пастухами - даймонами; при этом каждый из них владел той
группой, к которой он был приставлен, так что не было тогда ни диких
животных, ни взаимного пожирания, как не было ни войн, ни раздоров, зато
можно назвать тысячи хороших вещей, сопутствовавших такому устройству.
[...] Бог сам пестовал их и ими руководил, подобно тому как сейчас люди,
будучи существами, более прочих причастными божественному началу, пасут
другие, низшие породы.
Однако ради чего разбудили мы спящий миф, это надо бы сказать, чтобы затем
устремиться вперед. Когда всему этому исполнился срок, и должна была
наступить перемена, и все земнорожденное племя потерпело уничтожение, после
того как каждая душа проделала все предназначенные ей порождения и все они
семенами упали на землю, кормчий Вселенной, словно бы отпустив кормило,
отошел на свой наблюдательный пост, космос же продолжал вращаться под
воздействием судьбы и врожденного ему вожделения. Все местные боги,
соправители могущественнейшего божества, прознав о случившемся, лишили
части космоса своего попечения. Космос же, повернувшись вспять и пришедши в
столкновение с самим собой, увлекаемый противоположными стремлениями начала
и конца и сотрясаемый мощным внутренним сотрясением, навлек новую гибель на
всевозможных животных. Когда затем, по прошествии большого времени, шум,
замешательство и сотрясение прекратилось и наступило затишье, космос
вернулся к своему обычному упорядоченному бегу, попечительствуя и властвуя
над всем тем, что в нем есть, и над самим собою; при этом он по возможности
вспоминал наставления своего демиурга и отца.
Вначале он соблюдал их строже, позднее же - все небрежнее.
Когда же космос отделился от Кормчего, то в ближайшее время после этого
отделения он совершал прекрасно; по истечение же времени и приходе забвения
им овладевает состояние древнего беспорядка, так что в конце концов он
вырождается, в нем остается немного добра, смешанного с многочисленными
противоположного свойства, он подвергается опасности собственного
разрушения и гибели всего, что в нем есть. Потому-то устроившее его
божество, видя такое нелегкое его положение и беспокоясь о том, чтобы,
волнуемый смутой, он не разрушился и не погрузился в беспредельную пучину
неподобного, вновь берет кормило и снова направляет все больное и
разрушенное по прежнему свойственному ему круговороту: он вновь устрояет
космос, упорядочивает его и делает бессмертным и непреходящим.
И остальное все претерпело изменение, подражая и следуя состоянию целого:
это подражание необходимо было во всем - в плодоношении, в порождении и в
питании, ибо теперь уже недозволено было, чтобы живое существо зарождалось
в земле из частей другого рода, но, как космосу, которому велено было стать
в своем развитии самодовлеющим, так и частям его той же властью было
приказано насколько возможно самостоятельно зачинать, порождать и питать
потомство.
Итак, когда принявший нас в свои руки и пестовавший нас даймон прекратил
свои заботы, многие животные, по природе своей свирепые, одичали и стали
хватать людей, сделавшихся слабыми и беспомощными; вдобавок, первое время
люди не владели еще искусствами, естественного питания уже не хватало, а
добыть они его не умели, ибо раньше их к этому не побуждала необходимость.
Все это ввергло их в великое затруднение. Поэтому-то, согласно древнему
преданию, от богов нам были дарованы вместе с необходимыми поучениями и
наставлениями: огонь - Прометеем, искусства - Гефестом... семена и растения
- другими богами. И все, что устрояет и упорядочивает человеческую жизнь
родилось из этого: ибо, когда прекратилась, как было сказано, забота богов
о людях, им пришлось самим думать о своем образе жизни и заботиться о себе,
подобно целому космосу, подражая и следуя которому мы постоянно - в одно
время так, а в другое иначе - живем и взращиваемся.
Я даже думаю, Сократ, что этот образ божественного пастыря слишком велик в
сравнении с царем, нынешние же политики больше напоминают по своей природе
, а также образованию и воспитанию подвластных, чем властителей.
Мы сказали, что существует самоповелевающее искусство, распоряжающееся
живыми существами и пекущееся не о частных лицах, а о целом обществе;
назвали же мы это тогда искусством стадного выращивания.
Трудно ведь, не пользуясь образцами, пояснить что-либо важное. Ведь каждый
из нас, узнав что-то словно во сне, начисто забывает это, когда снова
оказывается будто бы наяву.
У меня, милый, оказалась нужда в образце самого образца.
...Образец появляется тогда, тогда один и тот же признак, по отдельности
присущий разным предметам, правильно воспринимается нами и мы, сводя то и
другое вместе, составляем себе единое истинное мнение?
Коль скоро дело обстоит таким образом, мы - я и ты, верно, ничуть не
погрешим, если решимся познать природу образца по частям, сперва увидев ее
в маленьком образце, а затем с меньших образцов перенеся это на идею царя
как на величайший образец подобного же рода, и уже с помощью этого образца
попытаемся искусно разведать, что представляет собой забота о государстве,
- дабы сон у нас превратился в явь? [...]
Значит нужно вернуться к следующему рассуждению, а именно: хотя тысячи
людей оспаривают у рода царей заботу о государствах, надо отвлечься от всех
них и оставить только царя, а для этого нам необходим, как было сказано,
образец.
Значит, нам надо считать двоякой сущность великого и малого и двояким
суждение о них и рассматривать их не только... в их отношении друг к другу,
но скорее... одну [их сущность] надо рассматривать во взаимоотношении, а
другую - в ее отношении к умеренному. [...]
Если относить природу большего только к меньшему, мы никогда не найдем его
отношения к умеренному, не так ли?
...И сейчас нам, видно, придется признать, что большее и меньшее измеримы
не только друг по отношению к другу, но и по отношению к становлению меры.
Ведь невозможно, чтобы политик или другой какой-либо знаток практических
дел был бесспорно признан таковым до того, как по этому вопросу будет
достигнуто согласие. [...]
...Надо считать, что для всех искусств в равной степени большее и меньшее
измеряются не только в отношении друг к другу, но и в отношении к
становлению меры.
Ясно, что мы разделим искусство измерения... на две части, причем к одной
отнесем все искусства, измеряющие число, длину, глубину, ширину и скорость
путем сопоставления с противоположным, а к другой - те искусства, которые
измеряют все это путем сопоставления с умеренным, подобающим,
своевременным, надлежащим и со всем тем, что составляет середину между
двумя крайностями.
Чужеземец. Но люди эти, не привыкнув рассматривать подобные вещи, деля их
на виды, валят их все в одну кучу, несмотря на огромное существующее между
ними различие, и почитают их тождественными, а также и наоборот: не
разделяют на надлежащие части то, что требует такого деления. Между тем
следует, когда уж замечаешь общность, существующую между многими вещами, не
отступать, прежде чем не заметишь всех отличий, которые заключены к каждом
виде, и, наоборот, если увидишь всевозможные несходства между многими
вещами, не считать возможным, смутившись, прекратить наблюдение раньше, чем
заключишь в единое подобие все родственные свойства и охватишь их
единородной сущностью.
А как же обстоит дело с нашим исследованием политика? Предпринимается ли
оно ради него самого или же для того, чтобы стать более сведущим в
диалектике всего?
В самом деле, ведь никто, находясь в здравом уме, не стал бы гоняться за
понятием ткацкого искусства ради самого этого искусства. Однако, думаю я,
от большинства людей скрыто, что для облегчения познания некоторых вещей
существуют некоторые чувственные подобия, которые совсем не трудно выявить,
когда кто-нибудь хочет человеку, интересующемуся их объяснением, без труда,
хлопот и рассуждений дать ответ. Что же касается вещей самых высоких и
чтимых, то для объяснения их людям не существует уподобления, с помощью
которого кто-нибудь мог бы достаточно наполнить душу вопрошающего, применив
это уподобление к какому-либо из соответствующих ощущений. Поэтому-то и
надо в каждом упражнять способность давать объяснение и его воспринимать.
Ибо бестелесное - величайшее и самое прекрасное - ясно обнаруживается лишь
с помощью объяснения, и только него, и вот ради этого и было сказано все
то, что сейчас говорилось.
И вот еще что: тому, кто порицает подобные беседы за длину речи и кто не
приемлет таких обходных движений, не следует слишком легко и скоро
позволять корить речь лишь за то, что она длинна, но надо еще требовать,
чтобы он указал, каким образом она может стать короче и сделать беседующих
лучшими диалектиками, чем они были раньше, более изобретательными в
рассуждении и в объяснении сущностей; в остальном же собеседникам не
следует особенно заботиться о порицаниях и похвалах, да и слушать подобные
речи им вовсе негоже.
У нас монархия - это один из видов государственного правления?
А после монархии, я думаю, надо назвать правление немногих. [...]
Третий же вид государственного устройства не есть ли правление большинства
и не носит ли оно имя демократии? [...]
Если принять во внимание имеющиеся в этих двух видах государственного
устройства насилие и добрую волю, бедность и богатство, законность и
беззаконие, то каждое из них можно разделить надвое, причем монархия будет
носить два имени: тирании и царской власти. [...]
А государство, управляемое немногими, будет носить название аристократии
или же олигархии. [...]
Что касается демократии, то правит ли большинство теми, кто обладает
имуществом, насильственно или согласно с доброй волей последних, точно ли
оно соблюдает законы или же нет, никто ей, как правило, не даст иного
имени.
...В каком из упомянутых государственных устройств кроется уменье управлять
людьми? Ведь это одно из сложнейших и самых трудно постижимых умений. Его
надо понять для того, чтобы знать, кого следует отделить от разумного
государя из тех, кто делает вид, что они политики, и убеждает в этом
многих, на самом же деле вовсе не таковы. [...]
Неужели можно полагать, что большинство людей в государстве может обладать
этим знанием?
Согласно этому, хорошее правление, если только оно бывает, следует искать у
одного, двоих или во всяком случае немногих людей.
И мы должны будем считать, как мы то сейчас решили, что, правят ли эти люди
согласно нашей доброй воле или против нее, согласно установлениям или без
них, богаты они или бедны, они правят в соответствии с неким искусством
правления. Ведь врачем мы почитаем врачами независимо от того, лечат ли они
нас по нашему согласию или против нашей воли, когда они делают нам разрезы,
прижигания или, пользуя нас, причиняют другую какую-то боль, действуют они
согласно установлениям или помимо них и богаты они или бедны, - пока они
руководствуются искусством, очищая или как-то по-иному ослабляя либо,
наоборот, укрепляя наше тело, - лишь бы врачеватели действовали на благо
наших тел, превращали их их слабых в более крепкие и тем самым всегда
спасали врачуемых. Именно таким образом, а не иным мы дадим правильное
определение власти врача, как и всякой другой власти. И из государственных
устройств то необходимо будет единственно правильным, в котором можно будет
обнаружить истинно знающих правителей, а не правителей, которые лишь
кажутся таковыми; и будет уже неважно, правят ли они по законам или без
них, согласно доброй воле или против нее, бедны они или богаты: принимать
это в расчет никогда и ни в коем случае не будет правильным. [...]
И пусть они очищают государство, казня или изгоняя некоторых, во имя его
блага, пусть уменьшают его население, выводя из города подобно пчелиному
рою колонии, или увеличивают его, включая в него каких-либо иноземных
граждан, - до тех пор, пока это делается на основе знания и справедливости
и государство по мере сил превращается из худшего в лучшее, мы будем
называть такое государственное устройство - в указанных границах -
единственно правильным.
Сократ мл.. Чужеземец, обо всем прочем ты говорил как нужно; а вот о том,
что следует управлять без законов, слышать тяжко.
Чужеземец. Некоторым образом ясно, что законодательство - это часть
царского искусства; однако прекраснее всего, когда сила не у законов, а в
руках царственного мужа, обладающего разумом.
Потому что закон никак не может со всей точностью и справедливостью
охватить то, является наилучшим для каждого, и это ему предписать. Ведь
несходство, существующее между людьми и между делами людей, а также и то,
что ничто человеческое, так сказать, не находится в покое, - все это не
допускает однозначного проявления какого бы то ни было искусства в
отношении всех людей и на все времена. [...]
Закон же, как мы наблюдаем, стремится именно к этому, подобно
самонадеянному и невежественному человеку, который никому ничего не
дозволяет ни делать без его приказа, ни даже спрашивать, хотя бы кому-то
что-нибудь новое и представилось лучшим в сравнении с тем, что он наказал.
[...]
Следовательно, невозможно, чтобы совершенно простое соответствовало тому,
что никогда простым не бывает.
Значит, мы будем считать, что и законодатель, дающий наказ своему стаду
относительно справедливости и взаимных обязательств, не сможет, адресуя
этот наказ всем вместе, дать точные и соответствующие указания каждому в
отдельности.
Он издаст, я думаю, законы, носящие самый общий характер, адресованные
большинству, каждому же - лишь в более грубом виде, будет ли излагать он их
письменно или же устно, в соответствии с неписанными отечественными
законами.
Да и в состоянии ли, Сократ, кто-нибудь находиться всю жизнь при каждом,
давая ему самые разные и полезные указания.
А если кто пишет о справедливом и несправедливом, прекрасном и постыдном,
добром и злом или же устно издает такие законоположения для человеческих
стад, пасущихся согласно предписаниям законодателей по городам, причем
пишет со знанием дела, или вдруг явится другой кто-либо подобный, неужели
же им не будет дозволено установить вопреки написанному другое? И неужели
этот запрет... не вызовет самого настоящего смеха?
...Убедил кто других либо не убедил, богат ли он или беден, согласно
установлениям или вопреки им делает он полезное дело, именно эта польза и
должна служить вернейшим мерилом правильного управления государством, с
помощью которого мудрый и добродетельный муж будет руководить делами
подвластных ему людей? Подобно тому как кормчий постоянно блюдет пользу
судна и моряков, подчиняясь не писанным установлениям, но искусству,
которое для него закон, и так сохраняет жизнь товарищам по плаванию, точно
таким же образом заботами умелых правителей соблюдается правильный
государственный строй, потому что сила искусства ставится выше законов. И
пока руководствующиеся разумом правители во всех делах соблюдают одно
великое правило, они не допускают погрешностей: правило же это состоит в
том, чтобы умно и искусно уделяя всем в государстве самую справедливую
долю, уметь оберечь всех граждан и по возможности сделать их из худших
лучшими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Возраст живых существ, в каком каждое из них тогда находилось, сначала
таким и остается, и все, что было тогда смертного, перестало стареть и
выглядеть старше; наоборот, движение началось в противоположную сторону и
все стали моложе и нежнее: седые власы старцев почернели, щеки бородатых
мужей заново обрели гладкость, возвращая каждого из них к былой цветущей
поре; гладкими стали также и тела возмужалых юнцов, с каждым днем и каждой
ночью становясь меньше, пока они вновь не приняли природу новорожденных
младенцев и не уподобились им как душой, так и телом. Продолжая после этого
чахнуть, они в конце концов уничтожились совершенно. [...]
Ясно, Сократ, что в тогдашней природе не существовало рождения живых от
живых; уделом тогдашнего поколения было вновь рождаться из земли, как и
встарь, люди были земнорожденными. Ведь из того, что старческая природа
переходит в природу младенческую, следует, что и мертвые, лежащие в земле,
снова восстанут из нее и оживут, следуя перемене пошедшего вспять рождения
и возникая по необходимости как земнорожденное племя...
Тогда, вначале, самим круговращением целиком и полностью ведал [верховный]
бог, но местами, как и теперь, части космоса были поделены между правящими
богами. Да и живые существа были поделены между собой по родам и стадам
божественными пастухами - даймонами; при этом каждый из них владел той
группой, к которой он был приставлен, так что не было тогда ни диких
животных, ни взаимного пожирания, как не было ни войн, ни раздоров, зато
можно назвать тысячи хороших вещей, сопутствовавших такому устройству.
[...] Бог сам пестовал их и ими руководил, подобно тому как сейчас люди,
будучи существами, более прочих причастными божественному началу, пасут
другие, низшие породы.
Однако ради чего разбудили мы спящий миф, это надо бы сказать, чтобы затем
устремиться вперед. Когда всему этому исполнился срок, и должна была
наступить перемена, и все земнорожденное племя потерпело уничтожение, после
того как каждая душа проделала все предназначенные ей порождения и все они
семенами упали на землю, кормчий Вселенной, словно бы отпустив кормило,
отошел на свой наблюдательный пост, космос же продолжал вращаться под
воздействием судьбы и врожденного ему вожделения. Все местные боги,
соправители могущественнейшего божества, прознав о случившемся, лишили
части космоса своего попечения. Космос же, повернувшись вспять и пришедши в
столкновение с самим собой, увлекаемый противоположными стремлениями начала
и конца и сотрясаемый мощным внутренним сотрясением, навлек новую гибель на
всевозможных животных. Когда затем, по прошествии большого времени, шум,
замешательство и сотрясение прекратилось и наступило затишье, космос
вернулся к своему обычному упорядоченному бегу, попечительствуя и властвуя
над всем тем, что в нем есть, и над самим собою; при этом он по возможности
вспоминал наставления своего демиурга и отца.
Вначале он соблюдал их строже, позднее же - все небрежнее.
Когда же космос отделился от Кормчего, то в ближайшее время после этого
отделения он совершал прекрасно; по истечение же времени и приходе забвения
им овладевает состояние древнего беспорядка, так что в конце концов он
вырождается, в нем остается немного добра, смешанного с многочисленными
противоположного свойства, он подвергается опасности собственного
разрушения и гибели всего, что в нем есть. Потому-то устроившее его
божество, видя такое нелегкое его положение и беспокоясь о том, чтобы,
волнуемый смутой, он не разрушился и не погрузился в беспредельную пучину
неподобного, вновь берет кормило и снова направляет все больное и
разрушенное по прежнему свойственному ему круговороту: он вновь устрояет
космос, упорядочивает его и делает бессмертным и непреходящим.
И остальное все претерпело изменение, подражая и следуя состоянию целого:
это подражание необходимо было во всем - в плодоношении, в порождении и в
питании, ибо теперь уже недозволено было, чтобы живое существо зарождалось
в земле из частей другого рода, но, как космосу, которому велено было стать
в своем развитии самодовлеющим, так и частям его той же властью было
приказано насколько возможно самостоятельно зачинать, порождать и питать
потомство.
Итак, когда принявший нас в свои руки и пестовавший нас даймон прекратил
свои заботы, многие животные, по природе своей свирепые, одичали и стали
хватать людей, сделавшихся слабыми и беспомощными; вдобавок, первое время
люди не владели еще искусствами, естественного питания уже не хватало, а
добыть они его не умели, ибо раньше их к этому не побуждала необходимость.
Все это ввергло их в великое затруднение. Поэтому-то, согласно древнему
преданию, от богов нам были дарованы вместе с необходимыми поучениями и
наставлениями: огонь - Прометеем, искусства - Гефестом... семена и растения
- другими богами. И все, что устрояет и упорядочивает человеческую жизнь
родилось из этого: ибо, когда прекратилась, как было сказано, забота богов
о людях, им пришлось самим думать о своем образе жизни и заботиться о себе,
подобно целому космосу, подражая и следуя которому мы постоянно - в одно
время так, а в другое иначе - живем и взращиваемся.
Я даже думаю, Сократ, что этот образ божественного пастыря слишком велик в
сравнении с царем, нынешние же политики больше напоминают по своей природе
, а также образованию и воспитанию подвластных, чем властителей.
Мы сказали, что существует самоповелевающее искусство, распоряжающееся
живыми существами и пекущееся не о частных лицах, а о целом обществе;
назвали же мы это тогда искусством стадного выращивания.
Трудно ведь, не пользуясь образцами, пояснить что-либо важное. Ведь каждый
из нас, узнав что-то словно во сне, начисто забывает это, когда снова
оказывается будто бы наяву.
У меня, милый, оказалась нужда в образце самого образца.
...Образец появляется тогда, тогда один и тот же признак, по отдельности
присущий разным предметам, правильно воспринимается нами и мы, сводя то и
другое вместе, составляем себе единое истинное мнение?
Коль скоро дело обстоит таким образом, мы - я и ты, верно, ничуть не
погрешим, если решимся познать природу образца по частям, сперва увидев ее
в маленьком образце, а затем с меньших образцов перенеся это на идею царя
как на величайший образец подобного же рода, и уже с помощью этого образца
попытаемся искусно разведать, что представляет собой забота о государстве,
- дабы сон у нас превратился в явь? [...]
Значит нужно вернуться к следующему рассуждению, а именно: хотя тысячи
людей оспаривают у рода царей заботу о государствах, надо отвлечься от всех
них и оставить только царя, а для этого нам необходим, как было сказано,
образец.
Значит, нам надо считать двоякой сущность великого и малого и двояким
суждение о них и рассматривать их не только... в их отношении друг к другу,
но скорее... одну [их сущность] надо рассматривать во взаимоотношении, а
другую - в ее отношении к умеренному. [...]
Если относить природу большего только к меньшему, мы никогда не найдем его
отношения к умеренному, не так ли?
...И сейчас нам, видно, придется признать, что большее и меньшее измеримы
не только друг по отношению к другу, но и по отношению к становлению меры.
Ведь невозможно, чтобы политик или другой какой-либо знаток практических
дел был бесспорно признан таковым до того, как по этому вопросу будет
достигнуто согласие. [...]
...Надо считать, что для всех искусств в равной степени большее и меньшее
измеряются не только в отношении друг к другу, но и в отношении к
становлению меры.
Ясно, что мы разделим искусство измерения... на две части, причем к одной
отнесем все искусства, измеряющие число, длину, глубину, ширину и скорость
путем сопоставления с противоположным, а к другой - те искусства, которые
измеряют все это путем сопоставления с умеренным, подобающим,
своевременным, надлежащим и со всем тем, что составляет середину между
двумя крайностями.
Чужеземец. Но люди эти, не привыкнув рассматривать подобные вещи, деля их
на виды, валят их все в одну кучу, несмотря на огромное существующее между
ними различие, и почитают их тождественными, а также и наоборот: не
разделяют на надлежащие части то, что требует такого деления. Между тем
следует, когда уж замечаешь общность, существующую между многими вещами, не
отступать, прежде чем не заметишь всех отличий, которые заключены к каждом
виде, и, наоборот, если увидишь всевозможные несходства между многими
вещами, не считать возможным, смутившись, прекратить наблюдение раньше, чем
заключишь в единое подобие все родственные свойства и охватишь их
единородной сущностью.
А как же обстоит дело с нашим исследованием политика? Предпринимается ли
оно ради него самого или же для того, чтобы стать более сведущим в
диалектике всего?
В самом деле, ведь никто, находясь в здравом уме, не стал бы гоняться за
понятием ткацкого искусства ради самого этого искусства. Однако, думаю я,
от большинства людей скрыто, что для облегчения познания некоторых вещей
существуют некоторые чувственные подобия, которые совсем не трудно выявить,
когда кто-нибудь хочет человеку, интересующемуся их объяснением, без труда,
хлопот и рассуждений дать ответ. Что же касается вещей самых высоких и
чтимых, то для объяснения их людям не существует уподобления, с помощью
которого кто-нибудь мог бы достаточно наполнить душу вопрошающего, применив
это уподобление к какому-либо из соответствующих ощущений. Поэтому-то и
надо в каждом упражнять способность давать объяснение и его воспринимать.
Ибо бестелесное - величайшее и самое прекрасное - ясно обнаруживается лишь
с помощью объяснения, и только него, и вот ради этого и было сказано все
то, что сейчас говорилось.
И вот еще что: тому, кто порицает подобные беседы за длину речи и кто не
приемлет таких обходных движений, не следует слишком легко и скоро
позволять корить речь лишь за то, что она длинна, но надо еще требовать,
чтобы он указал, каким образом она может стать короче и сделать беседующих
лучшими диалектиками, чем они были раньше, более изобретательными в
рассуждении и в объяснении сущностей; в остальном же собеседникам не
следует особенно заботиться о порицаниях и похвалах, да и слушать подобные
речи им вовсе негоже.
У нас монархия - это один из видов государственного правления?
А после монархии, я думаю, надо назвать правление немногих. [...]
Третий же вид государственного устройства не есть ли правление большинства
и не носит ли оно имя демократии? [...]
Если принять во внимание имеющиеся в этих двух видах государственного
устройства насилие и добрую волю, бедность и богатство, законность и
беззаконие, то каждое из них можно разделить надвое, причем монархия будет
носить два имени: тирании и царской власти. [...]
А государство, управляемое немногими, будет носить название аристократии
или же олигархии. [...]
Что касается демократии, то правит ли большинство теми, кто обладает
имуществом, насильственно или согласно с доброй волей последних, точно ли
оно соблюдает законы или же нет, никто ей, как правило, не даст иного
имени.
...В каком из упомянутых государственных устройств кроется уменье управлять
людьми? Ведь это одно из сложнейших и самых трудно постижимых умений. Его
надо понять для того, чтобы знать, кого следует отделить от разумного
государя из тех, кто делает вид, что они политики, и убеждает в этом
многих, на самом же деле вовсе не таковы. [...]
Неужели можно полагать, что большинство людей в государстве может обладать
этим знанием?
Согласно этому, хорошее правление, если только оно бывает, следует искать у
одного, двоих или во всяком случае немногих людей.
И мы должны будем считать, как мы то сейчас решили, что, правят ли эти люди
согласно нашей доброй воле или против нее, согласно установлениям или без
них, богаты они или бедны, они правят в соответствии с неким искусством
правления. Ведь врачем мы почитаем врачами независимо от того, лечат ли они
нас по нашему согласию или против нашей воли, когда они делают нам разрезы,
прижигания или, пользуя нас, причиняют другую какую-то боль, действуют они
согласно установлениям или помимо них и богаты они или бедны, - пока они
руководствуются искусством, очищая или как-то по-иному ослабляя либо,
наоборот, укрепляя наше тело, - лишь бы врачеватели действовали на благо
наших тел, превращали их их слабых в более крепкие и тем самым всегда
спасали врачуемых. Именно таким образом, а не иным мы дадим правильное
определение власти врача, как и всякой другой власти. И из государственных
устройств то необходимо будет единственно правильным, в котором можно будет
обнаружить истинно знающих правителей, а не правителей, которые лишь
кажутся таковыми; и будет уже неважно, правят ли они по законам или без
них, согласно доброй воле или против нее, бедны они или богаты: принимать
это в расчет никогда и ни в коем случае не будет правильным. [...]
И пусть они очищают государство, казня или изгоняя некоторых, во имя его
блага, пусть уменьшают его население, выводя из города подобно пчелиному
рою колонии, или увеличивают его, включая в него каких-либо иноземных
граждан, - до тех пор, пока это делается на основе знания и справедливости
и государство по мере сил превращается из худшего в лучшее, мы будем
называть такое государственное устройство - в указанных границах -
единственно правильным.
Сократ мл.. Чужеземец, обо всем прочем ты говорил как нужно; а вот о том,
что следует управлять без законов, слышать тяжко.
Чужеземец. Некоторым образом ясно, что законодательство - это часть
царского искусства; однако прекраснее всего, когда сила не у законов, а в
руках царственного мужа, обладающего разумом.
Потому что закон никак не может со всей точностью и справедливостью
охватить то, является наилучшим для каждого, и это ему предписать. Ведь
несходство, существующее между людьми и между делами людей, а также и то,
что ничто человеческое, так сказать, не находится в покое, - все это не
допускает однозначного проявления какого бы то ни было искусства в
отношении всех людей и на все времена. [...]
Закон же, как мы наблюдаем, стремится именно к этому, подобно
самонадеянному и невежественному человеку, который никому ничего не
дозволяет ни делать без его приказа, ни даже спрашивать, хотя бы кому-то
что-нибудь новое и представилось лучшим в сравнении с тем, что он наказал.
[...]
Следовательно, невозможно, чтобы совершенно простое соответствовало тому,
что никогда простым не бывает.
Значит, мы будем считать, что и законодатель, дающий наказ своему стаду
относительно справедливости и взаимных обязательств, не сможет, адресуя
этот наказ всем вместе, дать точные и соответствующие указания каждому в
отдельности.
Он издаст, я думаю, законы, носящие самый общий характер, адресованные
большинству, каждому же - лишь в более грубом виде, будет ли излагать он их
письменно или же устно, в соответствии с неписанными отечественными
законами.
Да и в состоянии ли, Сократ, кто-нибудь находиться всю жизнь при каждом,
давая ему самые разные и полезные указания.
А если кто пишет о справедливом и несправедливом, прекрасном и постыдном,
добром и злом или же устно издает такие законоположения для человеческих
стад, пасущихся согласно предписаниям законодателей по городам, причем
пишет со знанием дела, или вдруг явится другой кто-либо подобный, неужели
же им не будет дозволено установить вопреки написанному другое? И неужели
этот запрет... не вызовет самого настоящего смеха?
...Убедил кто других либо не убедил, богат ли он или беден, согласно
установлениям или вопреки им делает он полезное дело, именно эта польза и
должна служить вернейшим мерилом правильного управления государством, с
помощью которого мудрый и добродетельный муж будет руководить делами
подвластных ему людей? Подобно тому как кормчий постоянно блюдет пользу
судна и моряков, подчиняясь не писанным установлениям, но искусству,
которое для него закон, и так сохраняет жизнь товарищам по плаванию, точно
таким же образом заботами умелых правителей соблюдается правильный
государственный строй, потому что сила искусства ставится выше законов. И
пока руководствующиеся разумом правители во всех делах соблюдают одно
великое правило, они не допускают погрешностей: правило же это состоит в
том, чтобы умно и искусно уделяя всем в государстве самую справедливую
долю, уметь оберечь всех граждан и по возможности сделать их из худших
лучшими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112