поэт всякий раз филогенетически повторяет процесс словорождения, и прав Шопенгауэр, утверждая, что истинный стих изначала заложен в самой стихии языка.
Если поэт не достигает или намеренно избегает полной завершенности творческого акта, его произведение сохраняет отпечаток одного из тех этапов пути, где элементы первичного звукосложения не до конца просвечены образом и смыслом, где непосредственное взаимопритяжение омонимов 2 оказывается сильнее организующей деятельности художественного воображения и соображения. Романтики и ранние символисты любили эту стадию текучих и зыблемых образов, неопределенно мерцающих в прибое звуков, потому что она удерживала нечто от первоначального безотчетного порыва, в котором они видели признак истинного "вдохновения" 3.
Искусство завершенного творческого акта - искусство классическое, - ища все подсознательное одолеть и оправдать сознанием, разрешает задачу труднейшую: найти точку равновесия между бесформенною расплавленностыо стремящейся к своему предельному выражению жизни и бездушною застылостью омертвелой формы. Но греческие бронзы - spirantia aera, как говорит Виргилий, - "дышат"; и истинно классическая поэзия Пушкина вся насквозь одушевлена глубинною жизнью изначального лирического волнения. Ее постижение поэтому неполно, если в самодовлеющем совершенстве ее чекана оно различает лишь победоносный отпечаток художнической сознательности: глубже и конкретнее становится истолкование в той мере, в какой ему удается вскрыть генетически-первичный слой поэтического создания, обнаружить интуитивно-целостный звукообраз, зерно песни.
II
Ряд отдельных стихотворений и формально замкнутых мелических эпизодов, составляющих части более обширных композиций, сводятся у Пушкина к некоему единству господствующего звукосочетания, явно имеющего для поэта, в пределах данного мелоса, символическую значимость. Их расцвет в слове есть раскрытие в процессе творчества единого звукового ядра, подобно сгустку языковой материи в туманности, долженствующей преобразоваться в многочастное и одаренное самобытною жизнью тело. О символической природе звукового ядра можно говорить потому, что оно уже заключает в себе и коренной звукообраз, как морфологический принцип целостного творения, поскольку последнее представляет собою органическое единство мелоса, мифа и логоса. По отношению к целой поэме пытался я доказать это положение в своем анализе "Цыган" 4 .
Какова же, однако, та связь, при помощи коей звуковое ядро сочетается с первым смутным представлением, срастаясь с ним в символический звукообраз? Здесь приходится различать три случая.
1. Во-первых, сочетание может возникать по принципу исконной в языке ономатопеи: это случай простого звукоподражания. Из многих примеров, могущих быть приведенными 5, выбираю менее, быть может, прозрачный по относительной сложности и тонкости психической переработки внешних слуховых раздражений, но любопытный именно по энергии претворения в душевное чувственных впечатлений слуха. "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы" ("Мне не спится, нет огня...") как бы предназначены самим поэтом для произнесения шопотом: из шопота и чуткого прислушиванья к ходу часов и стуку сердца, к неуловимым ночным шорохам и шелестам возникли они и при посредстве как ритмического приема (пэонических замираний трохаической диподии), так и фонетической окраски (шипящих, шопотливых согласных в сочетаниях уч, ч, шь, чу, прерываемых то трепетным, тревожным тр, то тающим нь, то роковыми грозящими ра, ар, ро, ор) - изображают самыми звуками и "спящей ночи трепетанье" и перебои сердца, угнетаемого жутью непроницаемой, но таинственно оживленной тьмы, и усилия одиночествующего сознания отстоять в этой борьбе между я и не я себя и свой человеческий смысл перед безликим разоблачением сбросившего маску явлений темного мирового хаоса, не соизмеримого с личным сознанием.
2. В иных случаях сочетание звука и образа обусловлено или идиосинкразиями поэтической апперцепции (вспомним любовь Лермонтова к "влажному" ю и эротическую эмблематику этого звука в "Песне Рыбки": "О, милый мой, не утаю, что я тебя люблю, - люблю как вольную струю, люблю как жизнь мою..."), или общими многим поэтам сенситивными ассоциациями, вопрос о существе и происхождении коих, тесно связанный с проблемою глоссолалии, не может занимать нас в пределах настоящего рассуждения. Примером из Пушкина пусть послужит, мастерски истолкованный Андреем Белым 6, рдяный - благодаря своим трем р -- стих: "Роняет лес багряный свой убор". Но у Пушкина, словесника по преимуществу, ставящего себе главною задачей выяснить всю, звуковую и смысловую зараз, ценность слова самого по себе, эта звукопись обертонов речевой ткани, в отличие от манеры романтиков и символистов, имеет обычно лишь подсобное, вспомогательное назначение, как и в вышерассмотренных "Стихах, сочиненных ночью во время бессонницы", только служебную роль играют согласные звуки, дополнительные к шипящим шопота. Наиболее ярко поэтому представлен у Пушкина третий случай исследуемого сочетания.
3. Основной звукообраз может быть, наконец, почерпнут из словесного богатства живой речи, подсказан корневым составом языка, как и собственными именами, им усыновленными. Едва ли не женское имя "Мариула" (с его рифмами-эхо: "гула", "Кагула"...) было первым звуковым стимулом к созданию поэмы "Цыганы". Стихотворение "Буря", с его красочными бу, бр, бел, бл ("на скале в одежде белой", "бушуя в бурной мгле играло море с берегами", "ветер бился", "небо в блесках без лазури"), кажется раскрытием звукообраза: буря -белое - блеск, белое в буре. Настойчивая рифма, замыкающая вызывательным "сюда" каждую строфу "Заклинания", будучи поддержана и внутри строк соответствующими ей звуковыми элементами ("правда, что тогда", "дальняя звезда", "бледна, хладна", "дуновенье", "изведать"), будит отзвуком в памяти упорствующее беззаветное "Да!" верной любви,-той, что сильнее смерти, как если бы мы слышали "да, все люблю я! да, все я твой! - сюда, сюда!".
Еще пример самоцветного, самозвучного слова, подобранного поэтом в россыпях языка: звукообраз "Обвала" есть самое слово "обвал" с его музыкой тяжкого падения и глухого раската. Эта тема варьируется и как бы меняет тональности: ударное ал (вал) подготовляется вначале суровым лы (валы) и разрешается в конце, перейдя через вод (свод), в т, вод ("шел" с рецидивом "сказал", "влекся вол", "верблюда вел", наконец -"Эол", с обертоном "орел", откликающимся на "орлы" первой строфы). И только новые, чуждые и спокойные звуки "купец", "жилец", заканчивающие описание, дают впервые как бы просвет и освобождение от ужаса гулких теснин. Звукосложение этого сотканного из горных эхо стихотворения с особою наглядностью показывает, что самое звукоподражание у Пушкина (как и у древнего Виргилия) ищет опереться на уже существующую в составе языка - в форме ли ономатопеи, или псевдоономатопеи - естественную звукопись слова. Так, живописуя "Аквилон", поэт исходит из музыкально-выразительных звуков этого собственного имени ("болотный долу клонишь", "облако гонишь", во втором, производном ряду: "грозный" и "тростник", "дальний", "столь гневно"); любопытно, что первоначально найденные "чуждый" и "так бурно" (вместо "дальний" и "столь гневно") устранены для сосредоточения мрачного у во второй строфе ("туч", "глухо", "дуб"), где пейзаж грозно темнеет, и отчасти в третьей, где он еще борется со светлым о , безраздельно торжествующим в успокоенной четвертой.
III
Показательным примером дифференциации первоначального звукообраза может служить стихотворение "Когда для смертного умолкнет шумный день", заглавие которого - "Воспоминание" - уже содержит в зерне все его музыкально-психологическое развитие 7. Основной и повсюду разлитой звуковой колорит его создают носовые м и н 8, то раздельно звучащие, то характерно соединяющиеся в группу мн 9, символ немой, в молчании ночи говорящей с душою памяти, - припоминания, вспоминания (ср. греческое, того же корня мнэмэ - память). Сочетание звука и образа найдено в самом языке и представляет собою, следовательно, случай третьего из вышеописанных типов.
Другой звук, настойчиво возникающий одновременно в сознании поэта, - свистящий и в контексте данного творения "язвительный", "неотразимый" з, с. Можно думать, что он внушен тем же словом "воспоминание", все элементы которого пригодились художнику как вспомогательные средства для достижения его сложной цели, -например, звук и, бледным светом озаряющий печальные образы памяти, роковые письмена ее из темноты желтеющего свитка ("полупрозрачная", "мечты кипят"; "в уме подавленном тоской"; "трепещу и проклинаю"; "печальные строки", "праздность", "пиры", "предательский привет", "Киприда", "призраки", "пламенный меч") - и близкий к б, бд "томительного бденья" ("в бездействии ночном", "тяжких дум избыток" - с обертоном "пыток"; "в безумстве гибельной свободы", "обиды"). Но возвратимся к основному з , с.
В соединении с н он дает побочные образы; "сон", "стогна", "сердечный", "теснится"; в сочетании с м при побочном "безмолвно" - три производных из "воспоминания" звукообраза, определяющие все развитие элегии. Это прежде всего звукообраз "смерти" и "змеи". Первый из них возвещен уже в начальных словах: "когда для смертного..." и грандиозно развит в заключительном трагическом видении "говорящих мертвым языком" загробных теней. Второй-образ змеи-связывается у Пушкина устойчивой ассоциацией с "воспоминанием". Еще в первой главе "Евгения Онегина" он писал:
Того змея воспоминаний,
Того раскаянье грызет
Выразительны во второй из этих двух строк грз, крс. Параллельные места в изучаемой элегии: "живей горят во мне змеи сердечной угрызенья", "и горько жалуюсь, и горько слезы лью".
Третий из сочетания змеиного и смертоносного с с темным м памяти возникающий производный звукообраз есть месть: "и стерегут и мстят мне оба". Мысль о мести замыкает цепь: воспоминание - змея - смерть. Это-решающий момент изображенной поэтом душевной драмы.
Но анализ наш не исчерпывает всех изобразительных средств художника: указанных было бы все же недостаточно для создания столь огромной картины, и на звуковой палитре его есть еще и другие краски. Особливо надлежит отметить зубные звуки и именно т, присутствующий в "смерти" и "мести". Возникает он, по-видимому, из "тень", "тишина" и придает своим частым повторением целому мучительный оттенок тяжкой тесноты, трудного томления, тоски безотчетной, темного трепета перед тайнами гроба: "в уме, подавленном тоской, теснится тяжких дум избыток..."
Подведем итог нашим наблюдениям. Символы "змеи", "смерти", "мести" проходят перед нами как разные лики единой сущности - "воспоминания", и утверждение их существенного единства, их внутреннего тождества раскрывается как глубочайший смысл, коренная "идея" потрясающей исповеди: воспоминание - смертельно язвящая змея, больная совесть - жертва загробной мести. Звуковое развитие, изображая последовательность душевных состояний, оказывается в то же время и развитием понятий. Самое внутреннее и духовное в сердечном опыте, породившем поэтическое творение, отпечатлелось на самом внешнем и чувственном в составе этого творения, на его звучащей плоти. Форма стала содержанием, содержание формой: такова полнота художественного "воплощения". "Образами мыслит поэт", - говорили нам; прежде всего он мыслит - звуками.
[Примечания В. Иванова]
(1) Термин О. Брика.
(2) На подбор омонимов удачно указал В. Шкловский, как на прием "выражения внутренней звукоречи". Рифма - частный случай омонима.
(3) Для Пушкина, классика, это - "восторг". "Вдохновение" относит он к последней, наиболее сознательной, художественно организующей деятельности творческого акта. "Восторг, - пишет он в 1824 г., давая сравнительное определение обоих понятий, - не предполагает силы ума, располагающего частями в отношении к целому".
(4) Введение к поэме "Цыганы" во II томе венгеровского издания сочинений Пушкина. Перепечатано в моем сборнике статей "По Звездам".
(5) Напомним исследованные Андреем Белым строки: "Шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой".
(6) "Жезл Ааронов: о слове в поэзии", статья в 1 сборнике "Скифы".
(7) Недавно проф. Щерба сделал это стихотворение предметом обширного и обстоятельного, но не во всех своих положениях для нас убедительного исследования. Настоящее рассуждение не имеет точек прикосновения с указанною работой.
(8) Если мы не обочлись,-впрочем, незначительно,- м в 32 строках стихотворения звучит 36 раз, н- 30, ни -6, нь - 24 раза.
(9) Сплошная группа мн (как в "шумный") встречается 8 раз, разделенная другими звуками ( как в "немая" или "жизнь мою") - не менее 16 раз.
С. БУЛГАКОВ
ЖРЕБИЙ ПУШКИНА
1
Русский народ, вместе со всем культурным миром, ныне поминает великого поэта. Но никакое мировое почитание не может выявить того, чем Пушкин является для нас, русских. В нем самооткровение русского народа и русского гения. Он есть в нас мы сами, себе открывающиеся. В нем говорит нам русская душа, русская природа, русская история, русское творчество, сама наша русская стихия. Он есть наша любовь и наша радость. Он проникает в душу, срастаясь с ней, как молитва ребенка, как ласка матери; как золотое детство, пламенная юность, мудрость зрелости. Мы дышим Пушкиным, мы носим его в себе, он живет в нас больше, чем сами мы это знаем, подобно тому как живет в нас наша родина. Пушкин и есть для нас в каком то смысле родина, с ее неисследимой глубиной и неразгаданной тайной, и не только поэзия Пушкина, но и сам поэт. Пушкин - чудесное явление России, ее как бы апофеоз, и так именно переживается ныне этот юбилей, как праздник России. И этот праздник должен пробуждать в нас искренность в почитании Пушкина, выявлять подлинную к нему любовь. Но такая любовь не может ограничиться лишь одним его славословием или услаждением пленительной сладостью его поэзии. Она должна явиться и серьезным, ответственным делом, подвигом правды в стремлении понять Пушкина в его творчестве, как и в нем самом. О том, кому дано сотворить великое, надлежит знать то, что еще важнее, нежели его творение. Это есть его жизнь, не только как фактическая биография, или литературная история творчества, но как подвиг его души, ее высшая правда и ценность. Пушкин не только есть великий писатель, нет, он имеет и свою религиозную судьбу, как Гоголь, или Толстой, или Достоевский, и, может быть, даже более значительную и, во всяком случае, более таинственную.
Поэт явил нам в своем творчестве не только произведения поэзии, но и самого себя, откровение о жизни своего духа в ее нетленной подлинности. Ныне изучается каждая строка его писаний, всякая подробность его биографии. Благодарным потомством воздвигнут достойный памятник поэту этой наукой о Пушкине. Но позволительно во внешних событиях искать и внутренних свершений, во временном прозревать судьбы вечного духа, постигать их не только в земной жизни, но и за пределами ее, в смерти, в вечности. Очевидно, такое задание превышает всякую частную задачу "пушкинизма". Оно и непосильно в полной мере для кого бы то ни было. И однако оно влечет к себе с неотразимой силой, как к некоему, хотя и тяжелому, но священному долгу, ответственности перед поэтом, нашей любви к нему. Итак, да будет венком к его нерукотворному памятнику и эта немощная попытка уразумения его духовного пути, в котором таится его судьба, последний и высший смысл его жизни.
Столетие смерти Пушкина... Тогда, сто лет назад, эта смерть ударила по сердцам как народное горе, непоправимая беда, страшная утрата. Она переживалась как ужасная катастрофа, слепой рок, злая бессмыслица, отнявшая у русского народа его высшее достояние. Это чувство живо и теперь. И ныне, через сто лет, смерть Пушкина остается в русской душе незаживающей раной. Как и тогда, мы стоим перед ней в растерянной безответственности и мучительном недоумении. И мы снова должны до дна испить эту чашу горькой полыни, сызнова пережить эту смерть во всей ее страшной, вопиющей бессмыслице: как будто свалившийся с крыши камень поразил насмерть нашего величайшего поэта, и отнял его от нас в цвете творческих сил, на вершине мудрости. Даже хотя бы он погиб от вражеского удара, мы еще имели бы, на ком сосредоточить свой гнев. Но нет,
Жизнь его не враг отъял,
Он своею жертвой пал,
Жертвой гибельного гнева.
Пушкину суждено было пасть на дуэли под пулей Дантеса, пустого светского льва, юного кавалергарда, который к тому же выступил на дуэли вместо своего названного отца, по вызову самого Пушкина. Противник после выстрела в Пушкина ждал и принял его ответный выстрел и, если не был им убит, то во всяком случае не по отсутствию желания к тому самого Пушкина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418 419 420 421 422 423 424 425 426 427 428 429 430 431 432 433 434 435 436 437 438 439 440 441 442 443 444 445 446 447 448 449 450 451 452 453 454 455 456 457 458 459 460 461 462 463 464 465 466 467 468 469 470 471 472 473 474 475 476 477 478 479 480 481 482 483 484 485 486 487 488 489 490 491 492 493 494 495 496 497 498 499 500 501 502 503 504 505 506 507 508 509 510 511 512 513 514 515 516 517 518 519 520 521 522 523 524 525 526 527 528 529 530 531 532 533 534 535 536 537 538 539 540 541 542 543 544 545 546 547 548 549 550 551 552 553 554 555 556 557 558 559 560 561 562 563 564 565 566 567 568 569 570 571 572 573 574 575 576 577 578 579 580 581 582 583 584 585 586 587 588 589 590 591 592 593 594 595 596 597 598 599 600 601 602 603 604 605 606 607 608 609 610 611 612 613 614 615 616 617 618 619 620 621 622 623 624 625 626 627 628 629 630 631 632 633 634 635 636 637 638 639 640 641 642 643 644 645 646 647 648 649 650 651 652 653 654 655 656 657 658 659 660 661 662 663 664 665 666 667 668 669 670 671 672 673 674 675 676 677 678 679 680 681 682 683 684 685 686 687 688 689 690 691 692 693 694 695 696 697 698 699 700 701 702 703 704 705 706 707 708 709 710 711 712 713 714 715 716 717 718 719 720
Если поэт не достигает или намеренно избегает полной завершенности творческого акта, его произведение сохраняет отпечаток одного из тех этапов пути, где элементы первичного звукосложения не до конца просвечены образом и смыслом, где непосредственное взаимопритяжение омонимов 2 оказывается сильнее организующей деятельности художественного воображения и соображения. Романтики и ранние символисты любили эту стадию текучих и зыблемых образов, неопределенно мерцающих в прибое звуков, потому что она удерживала нечто от первоначального безотчетного порыва, в котором они видели признак истинного "вдохновения" 3.
Искусство завершенного творческого акта - искусство классическое, - ища все подсознательное одолеть и оправдать сознанием, разрешает задачу труднейшую: найти точку равновесия между бесформенною расплавленностыо стремящейся к своему предельному выражению жизни и бездушною застылостью омертвелой формы. Но греческие бронзы - spirantia aera, как говорит Виргилий, - "дышат"; и истинно классическая поэзия Пушкина вся насквозь одушевлена глубинною жизнью изначального лирического волнения. Ее постижение поэтому неполно, если в самодовлеющем совершенстве ее чекана оно различает лишь победоносный отпечаток художнической сознательности: глубже и конкретнее становится истолкование в той мере, в какой ему удается вскрыть генетически-первичный слой поэтического создания, обнаружить интуитивно-целостный звукообраз, зерно песни.
II
Ряд отдельных стихотворений и формально замкнутых мелических эпизодов, составляющих части более обширных композиций, сводятся у Пушкина к некоему единству господствующего звукосочетания, явно имеющего для поэта, в пределах данного мелоса, символическую значимость. Их расцвет в слове есть раскрытие в процессе творчества единого звукового ядра, подобно сгустку языковой материи в туманности, долженствующей преобразоваться в многочастное и одаренное самобытною жизнью тело. О символической природе звукового ядра можно говорить потому, что оно уже заключает в себе и коренной звукообраз, как морфологический принцип целостного творения, поскольку последнее представляет собою органическое единство мелоса, мифа и логоса. По отношению к целой поэме пытался я доказать это положение в своем анализе "Цыган" 4 .
Какова же, однако, та связь, при помощи коей звуковое ядро сочетается с первым смутным представлением, срастаясь с ним в символический звукообраз? Здесь приходится различать три случая.
1. Во-первых, сочетание может возникать по принципу исконной в языке ономатопеи: это случай простого звукоподражания. Из многих примеров, могущих быть приведенными 5, выбираю менее, быть может, прозрачный по относительной сложности и тонкости психической переработки внешних слуховых раздражений, но любопытный именно по энергии претворения в душевное чувственных впечатлений слуха. "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы" ("Мне не спится, нет огня...") как бы предназначены самим поэтом для произнесения шопотом: из шопота и чуткого прислушиванья к ходу часов и стуку сердца, к неуловимым ночным шорохам и шелестам возникли они и при посредстве как ритмического приема (пэонических замираний трохаической диподии), так и фонетической окраски (шипящих, шопотливых согласных в сочетаниях уч, ч, шь, чу, прерываемых то трепетным, тревожным тр, то тающим нь, то роковыми грозящими ра, ар, ро, ор) - изображают самыми звуками и "спящей ночи трепетанье" и перебои сердца, угнетаемого жутью непроницаемой, но таинственно оживленной тьмы, и усилия одиночествующего сознания отстоять в этой борьбе между я и не я себя и свой человеческий смысл перед безликим разоблачением сбросившего маску явлений темного мирового хаоса, не соизмеримого с личным сознанием.
2. В иных случаях сочетание звука и образа обусловлено или идиосинкразиями поэтической апперцепции (вспомним любовь Лермонтова к "влажному" ю и эротическую эмблематику этого звука в "Песне Рыбки": "О, милый мой, не утаю, что я тебя люблю, - люблю как вольную струю, люблю как жизнь мою..."), или общими многим поэтам сенситивными ассоциациями, вопрос о существе и происхождении коих, тесно связанный с проблемою глоссолалии, не может занимать нас в пределах настоящего рассуждения. Примером из Пушкина пусть послужит, мастерски истолкованный Андреем Белым 6, рдяный - благодаря своим трем р -- стих: "Роняет лес багряный свой убор". Но у Пушкина, словесника по преимуществу, ставящего себе главною задачей выяснить всю, звуковую и смысловую зараз, ценность слова самого по себе, эта звукопись обертонов речевой ткани, в отличие от манеры романтиков и символистов, имеет обычно лишь подсобное, вспомогательное назначение, как и в вышерассмотренных "Стихах, сочиненных ночью во время бессонницы", только служебную роль играют согласные звуки, дополнительные к шипящим шопота. Наиболее ярко поэтому представлен у Пушкина третий случай исследуемого сочетания.
3. Основной звукообраз может быть, наконец, почерпнут из словесного богатства живой речи, подсказан корневым составом языка, как и собственными именами, им усыновленными. Едва ли не женское имя "Мариула" (с его рифмами-эхо: "гула", "Кагула"...) было первым звуковым стимулом к созданию поэмы "Цыганы". Стихотворение "Буря", с его красочными бу, бр, бел, бл ("на скале в одежде белой", "бушуя в бурной мгле играло море с берегами", "ветер бился", "небо в блесках без лазури"), кажется раскрытием звукообраза: буря -белое - блеск, белое в буре. Настойчивая рифма, замыкающая вызывательным "сюда" каждую строфу "Заклинания", будучи поддержана и внутри строк соответствующими ей звуковыми элементами ("правда, что тогда", "дальняя звезда", "бледна, хладна", "дуновенье", "изведать"), будит отзвуком в памяти упорствующее беззаветное "Да!" верной любви,-той, что сильнее смерти, как если бы мы слышали "да, все люблю я! да, все я твой! - сюда, сюда!".
Еще пример самоцветного, самозвучного слова, подобранного поэтом в россыпях языка: звукообраз "Обвала" есть самое слово "обвал" с его музыкой тяжкого падения и глухого раската. Эта тема варьируется и как бы меняет тональности: ударное ал (вал) подготовляется вначале суровым лы (валы) и разрешается в конце, перейдя через вод (свод), в т, вод ("шел" с рецидивом "сказал", "влекся вол", "верблюда вел", наконец -"Эол", с обертоном "орел", откликающимся на "орлы" первой строфы). И только новые, чуждые и спокойные звуки "купец", "жилец", заканчивающие описание, дают впервые как бы просвет и освобождение от ужаса гулких теснин. Звукосложение этого сотканного из горных эхо стихотворения с особою наглядностью показывает, что самое звукоподражание у Пушкина (как и у древнего Виргилия) ищет опереться на уже существующую в составе языка - в форме ли ономатопеи, или псевдоономатопеи - естественную звукопись слова. Так, живописуя "Аквилон", поэт исходит из музыкально-выразительных звуков этого собственного имени ("болотный долу клонишь", "облако гонишь", во втором, производном ряду: "грозный" и "тростник", "дальний", "столь гневно"); любопытно, что первоначально найденные "чуждый" и "так бурно" (вместо "дальний" и "столь гневно") устранены для сосредоточения мрачного у во второй строфе ("туч", "глухо", "дуб"), где пейзаж грозно темнеет, и отчасти в третьей, где он еще борется со светлым о , безраздельно торжествующим в успокоенной четвертой.
III
Показательным примером дифференциации первоначального звукообраза может служить стихотворение "Когда для смертного умолкнет шумный день", заглавие которого - "Воспоминание" - уже содержит в зерне все его музыкально-психологическое развитие 7. Основной и повсюду разлитой звуковой колорит его создают носовые м и н 8, то раздельно звучащие, то характерно соединяющиеся в группу мн 9, символ немой, в молчании ночи говорящей с душою памяти, - припоминания, вспоминания (ср. греческое, того же корня мнэмэ - память). Сочетание звука и образа найдено в самом языке и представляет собою, следовательно, случай третьего из вышеописанных типов.
Другой звук, настойчиво возникающий одновременно в сознании поэта, - свистящий и в контексте данного творения "язвительный", "неотразимый" з, с. Можно думать, что он внушен тем же словом "воспоминание", все элементы которого пригодились художнику как вспомогательные средства для достижения его сложной цели, -например, звук и, бледным светом озаряющий печальные образы памяти, роковые письмена ее из темноты желтеющего свитка ("полупрозрачная", "мечты кипят"; "в уме подавленном тоской"; "трепещу и проклинаю"; "печальные строки", "праздность", "пиры", "предательский привет", "Киприда", "призраки", "пламенный меч") - и близкий к б, бд "томительного бденья" ("в бездействии ночном", "тяжких дум избыток" - с обертоном "пыток"; "в безумстве гибельной свободы", "обиды"). Но возвратимся к основному з , с.
В соединении с н он дает побочные образы; "сон", "стогна", "сердечный", "теснится"; в сочетании с м при побочном "безмолвно" - три производных из "воспоминания" звукообраза, определяющие все развитие элегии. Это прежде всего звукообраз "смерти" и "змеи". Первый из них возвещен уже в начальных словах: "когда для смертного..." и грандиозно развит в заключительном трагическом видении "говорящих мертвым языком" загробных теней. Второй-образ змеи-связывается у Пушкина устойчивой ассоциацией с "воспоминанием". Еще в первой главе "Евгения Онегина" он писал:
Того змея воспоминаний,
Того раскаянье грызет
Выразительны во второй из этих двух строк грз, крс. Параллельные места в изучаемой элегии: "живей горят во мне змеи сердечной угрызенья", "и горько жалуюсь, и горько слезы лью".
Третий из сочетания змеиного и смертоносного с с темным м памяти возникающий производный звукообраз есть месть: "и стерегут и мстят мне оба". Мысль о мести замыкает цепь: воспоминание - змея - смерть. Это-решающий момент изображенной поэтом душевной драмы.
Но анализ наш не исчерпывает всех изобразительных средств художника: указанных было бы все же недостаточно для создания столь огромной картины, и на звуковой палитре его есть еще и другие краски. Особливо надлежит отметить зубные звуки и именно т, присутствующий в "смерти" и "мести". Возникает он, по-видимому, из "тень", "тишина" и придает своим частым повторением целому мучительный оттенок тяжкой тесноты, трудного томления, тоски безотчетной, темного трепета перед тайнами гроба: "в уме, подавленном тоской, теснится тяжких дум избыток..."
Подведем итог нашим наблюдениям. Символы "змеи", "смерти", "мести" проходят перед нами как разные лики единой сущности - "воспоминания", и утверждение их существенного единства, их внутреннего тождества раскрывается как глубочайший смысл, коренная "идея" потрясающей исповеди: воспоминание - смертельно язвящая змея, больная совесть - жертва загробной мести. Звуковое развитие, изображая последовательность душевных состояний, оказывается в то же время и развитием понятий. Самое внутреннее и духовное в сердечном опыте, породившем поэтическое творение, отпечатлелось на самом внешнем и чувственном в составе этого творения, на его звучащей плоти. Форма стала содержанием, содержание формой: такова полнота художественного "воплощения". "Образами мыслит поэт", - говорили нам; прежде всего он мыслит - звуками.
[Примечания В. Иванова]
(1) Термин О. Брика.
(2) На подбор омонимов удачно указал В. Шкловский, как на прием "выражения внутренней звукоречи". Рифма - частный случай омонима.
(3) Для Пушкина, классика, это - "восторг". "Вдохновение" относит он к последней, наиболее сознательной, художественно организующей деятельности творческого акта. "Восторг, - пишет он в 1824 г., давая сравнительное определение обоих понятий, - не предполагает силы ума, располагающего частями в отношении к целому".
(4) Введение к поэме "Цыганы" во II томе венгеровского издания сочинений Пушкина. Перепечатано в моем сборнике статей "По Звездам".
(5) Напомним исследованные Андреем Белым строки: "Шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой".
(6) "Жезл Ааронов: о слове в поэзии", статья в 1 сборнике "Скифы".
(7) Недавно проф. Щерба сделал это стихотворение предметом обширного и обстоятельного, но не во всех своих положениях для нас убедительного исследования. Настоящее рассуждение не имеет точек прикосновения с указанною работой.
(8) Если мы не обочлись,-впрочем, незначительно,- м в 32 строках стихотворения звучит 36 раз, н- 30, ни -6, нь - 24 раза.
(9) Сплошная группа мн (как в "шумный") встречается 8 раз, разделенная другими звуками ( как в "немая" или "жизнь мою") - не менее 16 раз.
С. БУЛГАКОВ
ЖРЕБИЙ ПУШКИНА
1
Русский народ, вместе со всем культурным миром, ныне поминает великого поэта. Но никакое мировое почитание не может выявить того, чем Пушкин является для нас, русских. В нем самооткровение русского народа и русского гения. Он есть в нас мы сами, себе открывающиеся. В нем говорит нам русская душа, русская природа, русская история, русское творчество, сама наша русская стихия. Он есть наша любовь и наша радость. Он проникает в душу, срастаясь с ней, как молитва ребенка, как ласка матери; как золотое детство, пламенная юность, мудрость зрелости. Мы дышим Пушкиным, мы носим его в себе, он живет в нас больше, чем сами мы это знаем, подобно тому как живет в нас наша родина. Пушкин и есть для нас в каком то смысле родина, с ее неисследимой глубиной и неразгаданной тайной, и не только поэзия Пушкина, но и сам поэт. Пушкин - чудесное явление России, ее как бы апофеоз, и так именно переживается ныне этот юбилей, как праздник России. И этот праздник должен пробуждать в нас искренность в почитании Пушкина, выявлять подлинную к нему любовь. Но такая любовь не может ограничиться лишь одним его славословием или услаждением пленительной сладостью его поэзии. Она должна явиться и серьезным, ответственным делом, подвигом правды в стремлении понять Пушкина в его творчестве, как и в нем самом. О том, кому дано сотворить великое, надлежит знать то, что еще важнее, нежели его творение. Это есть его жизнь, не только как фактическая биография, или литературная история творчества, но как подвиг его души, ее высшая правда и ценность. Пушкин не только есть великий писатель, нет, он имеет и свою религиозную судьбу, как Гоголь, или Толстой, или Достоевский, и, может быть, даже более значительную и, во всяком случае, более таинственную.
Поэт явил нам в своем творчестве не только произведения поэзии, но и самого себя, откровение о жизни своего духа в ее нетленной подлинности. Ныне изучается каждая строка его писаний, всякая подробность его биографии. Благодарным потомством воздвигнут достойный памятник поэту этой наукой о Пушкине. Но позволительно во внешних событиях искать и внутренних свершений, во временном прозревать судьбы вечного духа, постигать их не только в земной жизни, но и за пределами ее, в смерти, в вечности. Очевидно, такое задание превышает всякую частную задачу "пушкинизма". Оно и непосильно в полной мере для кого бы то ни было. И однако оно влечет к себе с неотразимой силой, как к некоему, хотя и тяжелому, но священному долгу, ответственности перед поэтом, нашей любви к нему. Итак, да будет венком к его нерукотворному памятнику и эта немощная попытка уразумения его духовного пути, в котором таится его судьба, последний и высший смысл его жизни.
Столетие смерти Пушкина... Тогда, сто лет назад, эта смерть ударила по сердцам как народное горе, непоправимая беда, страшная утрата. Она переживалась как ужасная катастрофа, слепой рок, злая бессмыслица, отнявшая у русского народа его высшее достояние. Это чувство живо и теперь. И ныне, через сто лет, смерть Пушкина остается в русской душе незаживающей раной. Как и тогда, мы стоим перед ней в растерянной безответственности и мучительном недоумении. И мы снова должны до дна испить эту чашу горькой полыни, сызнова пережить эту смерть во всей ее страшной, вопиющей бессмыслице: как будто свалившийся с крыши камень поразил насмерть нашего величайшего поэта, и отнял его от нас в цвете творческих сил, на вершине мудрости. Даже хотя бы он погиб от вражеского удара, мы еще имели бы, на ком сосредоточить свой гнев. Но нет,
Жизнь его не враг отъял,
Он своею жертвой пал,
Жертвой гибельного гнева.
Пушкину суждено было пасть на дуэли под пулей Дантеса, пустого светского льва, юного кавалергарда, который к тому же выступил на дуэли вместо своего названного отца, по вызову самого Пушкина. Противник после выстрела в Пушкина ждал и принял его ответный выстрел и, если не был им убит, то во всяком случае не по отсутствию желания к тому самого Пушкина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418 419 420 421 422 423 424 425 426 427 428 429 430 431 432 433 434 435 436 437 438 439 440 441 442 443 444 445 446 447 448 449 450 451 452 453 454 455 456 457 458 459 460 461 462 463 464 465 466 467 468 469 470 471 472 473 474 475 476 477 478 479 480 481 482 483 484 485 486 487 488 489 490 491 492 493 494 495 496 497 498 499 500 501 502 503 504 505 506 507 508 509 510 511 512 513 514 515 516 517 518 519 520 521 522 523 524 525 526 527 528 529 530 531 532 533 534 535 536 537 538 539 540 541 542 543 544 545 546 547 548 549 550 551 552 553 554 555 556 557 558 559 560 561 562 563 564 565 566 567 568 569 570 571 572 573 574 575 576 577 578 579 580 581 582 583 584 585 586 587 588 589 590 591 592 593 594 595 596 597 598 599 600 601 602 603 604 605 606 607 608 609 610 611 612 613 614 615 616 617 618 619 620 621 622 623 624 625 626 627 628 629 630 631 632 633 634 635 636 637 638 639 640 641 642 643 644 645 646 647 648 649 650 651 652 653 654 655 656 657 658 659 660 661 662 663 664 665 666 667 668 669 670 671 672 673 674 675 676 677 678 679 680 681 682 683 684 685 686 687 688 689 690 691 692 693 694 695 696 697 698 699 700 701 702 703 704 705 706 707 708 709 710 711 712 713 714 715 716 717 718 719 720