не потому, чтоб я не полагал в сих критиках никакого влияния на читающую публику. Я заметил, что самое неосновательное суждение, глупое ругательство получает вес от волшебного влияния типографии. Нам вс° еще печатный лист кажется святым. Мы вс° думаем: как может это быть глупо или несправедливо? ведь это напечатано! Но признаюсь, мне совестно было идти судиться перед публикою и стараться насмешить ее (к чему ни малейшей не имею склонности). Мне было совестно для опровержения критик повторять школьные или пошлые истины, толковать об азбуке и риторике, оправдываться там, где не было обвинений, а что всего затруднительное, важно говорить:
Et moi je vous soutiens que mes vers sont trиs bons
Ибо критики наши говорят обыкновенно: это хорошо потому что прекрасно, а это дурно потому что скверно. Отселе их никак не выманить.
Еще причина и главная: леность. Никогда не мог я до того рассердиться на непонятливость или недобросовестность, чтоб взять перо и приняться за возражения и доказательства. Нынче в несносные часы карантинного заключения, не имея с собою ни книг, ни товарища, вздумал я для препровождения времени писать возражения не на критики (на это никак не могу решиться), но на обвинения нелитературныя, которые нынче в большой моде. Смею уверить моего читателя (если господь пошлет мне читателя), что глупее сего занятия отроду ничего не мог я выдумать.
----
Один из великих наших сограждан сказал однажды мне (он удостоивал меня своего внимания и часто оспоривал мои мнения), что если у нас была бы свобода книгопечатания, то он с женой и детьми уехал бы в Константинополь. Вс° имеет свою злую сторону - и неуважение к чести граждан и удобность клеветы суть одни из главнейших невыгод свободы тиснения. У нас, где личность ограждена цензурою, естественно нашли косвенный путь для личной сатиры, именно обиняки. Первым примером обязаны мы **, который в своем журнале напечатал уморительный анекдот о двух китайских журналистах, которых судия наказал бамбуковою палкою за плутни, унижающие честное звание литератора. Этот китайский анекдот так насмешил публику и так понравился журналистам, что с тех пор, коль скоро газетчик прогневался на кого-нибудь, тотчас в листках его является известие из за границы (и большею частию из за китайской), в коем противник расписан самыми черными красками, в лице какого-нибудь вымышленного или безыменного писателя. Большею частию сии китайские анекдоты, если не делают чести изобретательности и остроумию сочинителя, по крайней мере достигают цели своей, по злости, с каковой они написаны. Не узнавать себя в пасквиле безыменном, но явно направленном, было бы малодушием. Тот, о котором напечатают, что человек такого-то звания, таких-то лет, таких-то примет - крадет например платки из карманов - вс°-таки должен отозваться и вступиться за себя, конечно не из уважения к газетчику, но из уважения к публике. Что за аристократическая гордость, дозволять всякому негодяю швырять в вас грязью. Английский лорд равно не отказывается и от поединка на кухенрейтерских пистолетах с учтивым джентельменом и от кулачного боя с пьяным конюхом. Один из наших литераторов, бывший, говорят, в военной службе, отказался от пистолетов, под предлогом, что на своем веку он видел более крови, чем его противник чернил. Отговорка забавная, но в таком случае, что прикажете делать с тем, который, по выражению Шатобриана, comme un homme de noble race,
outrage et ne se bat pas?
Однажды (официально) напечатал кто-то, что такой-то фр.<анцузский> стихотворец, подражатель Байрону, печатающий критические статьи в Лит.<ературной> Газ.<ете>, человек подлый и безнравственный, а что такой-то журналист, человек умный, скромный, храбрый, служил с честью сперва одному отечеству, потом другому и проч. Фр.<анцуз> отвечал подлинно так, что скромный и храбрый журналист об двух отечествах, вероятно, долго будет его помнить. On en rit, l'en ris encore moi-mкme.
Недавно в Пекине случилось очень забавное происшедствие. Некто из класса грамотеев, написав трагедию, долго не отдавал ее в печать - но читал ее неоднократно в порядочных пекинских обществах и даже вверял свою рукопись некоторым мандаринам. Другой грамотей (следуют китайские ругательства) или подслушал трагедию из прихожей (что гов.<орят> за ним важивалось), или тихонько взял рукопись из шкатулки мандарина (что в старину также с ним случалось), [и] склеил на скору руку из довольно нескладной трагедии черезвычайно скучный роман. Грамотей-трагик, человек бесталанный, но смирный, поворчав немного, оставил было в покое похитителя, но грамотей-романист, человек ловкий и беспокойный, опасаясь быть обличенным, перв<ый> стал кричать изо всей мочи, что трагик Фан-Хо обокрал его бесст.<ыдным> обр.<азом>. Траг.<ик> Фан-Хо, рассердясь не на шутку, позвал романиста Фан-Хи в совестный Пекинский суд и проч. и проч.
-----
Сам съешь. (15) Сим выражением в энергическом наречии нашего народа заменяется более учтивое, но столь же затейливое выражение: обратите это на себя. То и другое употребляется нецеремонными людьми, которые пользуются удачно шутками и колкостями своих же противников. Сам съешь есть ныне главная пружина нашей журнальной полемики. - Является колкое стихотворение, в коем сказано что Феб, усадив было такого-то, велел его после вывести лакею, за дурной тон и заносчивость, нестерпимую в хорошем обществе - и тотчас в ответ явилась эпиграмма, где то же самое пересказано немного похуже, с надписью: сам съешь.
Поэту вздумалось описать любопытное собрание букашек. - Сам ты букашка, закричали бойкие журналы, и стихи-то твои букашки, и друзья-то твои букашки. Сам съешь.
Г.<оспода> чиновные журналисты вздумали было напасть на одного из своих собратиев за то, что он не дворянин. Другие литераторы позволили себе посмеяться над нетерпимостию дворян-журналистов. - Осмелились спросить, кто сии феодальные бароны, сии незнакомые рыцари, гордо требующие гербов и грамот от смиренной братии нашей? Что же они в ответ? Помолчав немного, г.<оспода> чин.<овные> журн.<алисты> с жаром возразили, что в литературе дворянства нет, что чваниться своим дворянством перед своею братьею (особенно мещанам во дворянстве) уморительно смешно, что и настоящему дворянину 600-летние его грамоты не помогут в плохой прозе или посредственных стихах. Ужасное Сам съешь! К несчастию в Литературной Газете отыскали, кто были аристократические литераторы, открывшие гонение на недворянство. А публика-то что? а публика, как судия беспристрастный и благоразумный, всегда соглашается с тем, кто последний жалуется ей. Например, в сию минуту она, покамесгь, совершенно согласна с нашим мнением: т. е. что сам съешь вообще показывает или мало остроумия или большую надеянность на беспамятство читателей и что фиглярство и недобросовестность унижают почтенное звание литераторов, как сказано в Китайском анекдоте • 1.
<¦ 4.>
А. Читал ты замечание в • <45> Литературной Газеты, где сравнивают наших журн.<алистов> с дем.<ократическими> писателями XVIII ст.<олетия>?
Б. Читал.
А. Как же ты его находишь?
Б. Довольно неуместным.
А. Конечно, иначе нельзя и думать. Как не стыдно литераторам обижать таким образом свою братью!
Б. Согласен.
А. Русские журналисты не заслуживали такого унизительного сравнения!
Б. А так извини: я с тобою не согласен.
А. Как так?
Б. Я было тебя не понял. Мне казалось, что ты находишь обиженными дем.<ократических> писателей XVIII ст.<олетия>, которых (как очень хорошо сказано в Газете) с нашими никаким образом сравнивать нельзя, - а между тем сравнивают.
А. Да помилуй, эти фр.<анцузские> пис.<атели> такие люди, что боже упаси! посмотри, как негодуют наши журналисты от одной мысли быть им уподобленными.
Б. Да кто же эти фр<анцузские> писатели, о коих упомянуто в Л.<итературной> Газете?
А. А я почему знаю.
Б. Так я же тебе их назову: добродетельный Томас, прямодушный Дюкло, твердый Шамфор и другие столь же умные, как честные люди, не бессмертные гении, но литераторы с отличным талантом.
А. Зачем же обруганы они в Л.<итературной> Газ.<ете>?
Б. То-то я и говорю.
А. Как можно печатать такую клевету? Умные и честные литераторы станут ли кричать: повесим их, повесим! и арист.<ократов> к фон.<арю>.
Б. Извини, брат. Опять было тебя не понял. Этого в Газ.<ете> не сказано.
А. Как не сказано? постой, она на мне... (вынимает из кармана Газету). А ты прав, ты прав. Сказано только, что эпиграммы их приуготовили крики etc. - Так неужто в самом деле эпигр.<аммы> приуготов<или> фр.<анцузскую> револ.<юцию>?
Б. О фр.<анцузской> революции Лит.<ературная> Газ.<ета> молчит и хорошо делает.
А. Помилуй, да посмотри же, читай: les arist.< ocrвtes> а la lanterne и повесим <их, повесим>. - Ca ira.
Б. И ты видишь тут фр.<анцузскую> революцию?
А. А ты что тут видишь, если смею спросить?
Б. Крики бешеной черни.
А. А что же значили эти крики?
Б. Что тогдашняя чернь остервенилась противу дворянства и вообще пр<отиву> всего, что не было чернь.
А. Вот, я тебя и поймал: а отчего чернь остервенилась именно на дворянство?
Б. Потому что с некоторых пор дворянство было <ей> представлено сословием презренными и ненавистным.
А. Следственно я и прав. В крике les arist. а la l. вся революция.
Б. Ты не прав. В крике les arist. а la l. один жалкий эпизод фр.<анцузской> р.<еволюции> - гадкая фарса в огромной драме.
А. И честн<ые> и добрые писатели были тому причиною! Если и в самом деле, то уж конечно неумышленно!
Б. Вероятно.
A. A propos, какого ты мнения о Полиньяке?
Б. Милый мой, ты знаешь, что о политике я с тобою никогда не говорю.
А. Ну так обратимся к нашим литераторам. Читал ли ты, как отд<елала> Пчела всю Лит.<ературную> Газ.<ету>, издателя и сотрудников за это замечание?
Б. Нет еще.
А. Так прочти же (дает ему журналы):
Б. Что значут эти точки?
А. Ах! я спрашивал - тут были ругательства ужасные, да цензор не пропустил.
Б. (отдавая журнал). Жаль, в этих ругательствах может быть был смысл, а в строках печатных его нет.
А. Вот тебе еще что-то (дает другой журнал).
Б. (прочитав). Тут и ругательства есть, а смысла вс° таки не более. -
А. Так ты видно стоишь за Лит.<ературную> Газету. Давно ль ты сделался аристократом?
Б. Как аристократом? что такое аристократ?
А. Что такое аристократ? о, да ты журналов не читаешь! Вот видишь ли: издатель Лит.<ературной> Газ.<еты> и сотрудники его, и читатели его - все аристократы (разумеется в ироническом смысле).
Б. Воля твоя, я смысла тут никакого не вижу. Будучи сам литератором, я читаю Литературную Газету: ибо мне любопытно знать ее мнения; мне досадно видеть в ней иногда личности и колкости, ответы, возражения, мелочную войну, которую не худо предоставить литерат.<урным> башкирцам; но никогда я не видал в Лит.<ературной> Газ.<ете> ни дворянской спеси, ни гонения на прочие сословия. Дворяне ли: б.<арон> Д.<ельвиг>, кн. В.<яземский>, Пушкин, Баратынский и пр. мне до того и дела нет. Они об этом не толкуют. Заступись за грамотное купечество в лице г-на Полевого, они сделали хорошо, заступясь ныне за просвещенное дворянство, они сделали еще лучше.
А. Воля твоя, замечание Лит.<ературной> Газеты могло повредить невинным.
Б. Что ты, шутишь или сам ты невинный - кто же сии невинные?
А. Как, кто? Издатели Сев.<ерной> Пч.<елы>.
Б. Так успокойся ж. Образ мнения почтенных издателей Сев.<ерной> Пч.<елы> слишком хорошо известен, и Лит.<ературная> Газ.<ета> повредить им не может, а г. Полевой в их компании под их покровительством может быть безопасен.
А. Что значит avis au lecteur? к кому это относится? ты скажешь к журналистам, а я так думаю, не к цензуре ли?
Б. Да хоть бы и к цензуре, что за беда. Уж если существует у нас цензура, то не худо оградить и сословия, как ограждены частные лица, от явных нападений злонамеренности. Позволяется и нужно нападать на пороки и слабости каждого сословия. Но смеяться над сословием потому только, что оно такое-то сословие, а не другое, не хорошо и не позволительно. И на кого журналисты наши нападают? ведь не <на> новое дворянство, получившее свое начало при Петре I и императорах и по большей части составляющее нашу знать, истинную, богатую и могущественную аристократию - pas si bкte. Наши журналисты перед этим дв.<орянством> вежливы до крайности. Они нападают именно на старинное дворянство, кое ныне, по причине раздробленных имений, составляет у нас род среднего состояния, состояния почтенного, трудолюбивого и просвещенного, состояния, коему принадлежит и большая часть наших литераторов. Издеваться над ним (и еще в официальной газете) не хорошо - и даже неблагоразумно. [Положим, что эпиграммы демократических фр.<анцузских> писателей приуготовили крики les aristocrates а la lanterne; y нас таковые же эпиграммы хоть и не отличаются их остроумием, могут иметь последствия еще пагубнейшие....] Подумай о том, что значит у нас сие дворянство вообще и в каком отношении находится оно к народу... Нужно ли тебе еще объяснений?
А. Нет, понимаю, очень хорошо понимаю. Кажется, ты прав. Но почему же некоторые журналы вступились с такою братскою горячностию за Северную Пчелу?
Б. Потому, что свой своему поневоле брат.
А. Отчего же замечание Газеты показалось сначала столь предосудительным, даже людям самым благомыслящим и благородным?
Б. Потому что политические вопросы никогда не бывали у нас разбираемы. Журналы наши, ненарочно наступив на один из таковых вопросов, сами испугались движения, ими произведенного. Нет прения без двух противных сторон; ты политикой занимаешься, и это тебе понятно, не правда ли? - Демократические наши журналы, напав на дворянство...
А. Опять демократические журналы! Какой ты неблагонамеренный.
Б. Как же ты прикажешь назвать журналы, объявившие себя противу аристократии? В прямом или переносном смысле, вс°-таки они демократические журналы. Итак эти журналы, нападая на дворянство, должны были найти отпор, и нашли его в Газ.<ете> Литературной. Вс° это естественно и даже утешительно. Но повторяю, вопросы политические еще для нас новость...
А. Знаешь ли ты что? Мне хочется разговор наш передать изд.<ателю> Л.<итературной> Г.<азеты>, чтоб он напечатал его себе в оправдание.
Б. И хорошо сделает. Есть обвинения, которые не должны быть оставлены без возражений, от кого б они впроччем ни происходили
<ОБ АЛЬФРЕДЕ МЮССЕ.>
Между тем как сладкозвучный, но однообразный Ламартин готовил новые благочестивые Размышления под заслуженным названием Harmonies religieuses, между тем как важный Victor Hugo издавал свои блестящие, хотя и натянутые Восточные стихотворения (Les Orientales), между тем как бедный скептик Делорм воскресал в виде исправляющегося неофита и строгость нравов и приличий была объявлена в приказе по всей французской литературе, вдруг явился молодой поэт с книжечкой сказок и песен и произвел ужасный соблазн. Musset взял, кажется, на себя обязанность воспевать одни смертные грехи, убийства и прелюбодеяние. Сладострастные картины, коими наполнены его стихотворения, превосходят, может быть, своею живостию самые обнаженные описания покойного Парни. О нравственности он и не думает, над нравоучением издевается и к несчастию чрезвычайно мило, с важным александрийским стихом чинится как нельзя менее, ломает его и коверкает так, что ужас и жалость. Воспевает луну такими стихами, какие осмелился бы написать разве только поэт блаженного XVI века, когда не существовали еще ни Буало ни гг. Лагарп, Гофман и Кольне. Как же приняли молодого проказника? За него страшно. Кажется, видишь негодование журналов и все ферулы поднятые на него. Ничуть не бывало. Откровенная шалость любезного повесы так изумила, так понравилась, что критика не только его не побранила, но еще сама взялась его оправдывать, объявила, что Испанские сказки ничего не доказывают, что можно описывать разбойников и убийц даже не имея целию объяснить, сколь непохвально это ремесло - а быть между тем добрым и честным человеком; что живые картины наслаждений простительны 20-летнему поэту, что вероятно семейство его, читая его стихи, не станет разделять ужас газет и видеть в нем изверга, что, одним словом, поэзия вымысел и ничего с прозаической истиной жизни общего не имеет. Слава богу! давно бы так, м. г. Не странно ли в XIX веке воскрешать чопорность и лицемерие, осмеянные некогда Молиер
ом, и обходиться с публикой, как взрослые люди обходятся с детьми; не дозволять ей читать книги, которыми сами наслаждаетесь, и впопад и невпопад ко всякой всячине приклеивать нравоучение. Публике это смешно, и она своим опекунам уж верно спасибо не скажет.
Италиянские и испанск.<ие> сказки отличаются, как уже мы сказали, живостию необыкновенной. Из них Porcia, кажется, имеет более всего достоинства:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418 419 420 421 422 423 424 425 426 427 428 429 430 431 432 433 434 435 436 437 438 439 440 441 442 443 444 445 446 447 448 449 450 451 452 453 454 455 456 457 458 459 460 461 462 463 464 465 466 467 468 469 470 471 472 473 474 475 476 477 478 479 480 481 482 483 484 485 486 487 488 489 490 491 492 493 494 495 496 497 498 499 500 501 502 503 504 505 506 507 508 509 510 511 512 513 514 515 516 517 518 519 520 521 522 523 524 525 526 527 528 529 530 531 532 533 534 535 536 537 538 539 540 541 542 543 544 545 546 547 548 549 550 551 552 553 554 555 556 557 558 559 560 561 562 563 564 565 566 567 568 569 570 571 572 573 574 575 576 577 578 579 580 581 582 583 584 585 586 587 588 589 590 591 592 593 594 595 596 597 598 599 600 601 602 603 604 605 606 607 608 609 610 611 612 613 614 615 616 617 618 619 620 621 622 623 624 625 626 627 628 629 630 631 632 633 634 635 636 637 638 639 640 641 642 643 644 645 646 647 648 649 650 651 652 653 654 655 656 657 658 659 660 661 662 663 664 665 666 667 668 669 670 671 672 673 674 675 676 677 678 679 680 681 682 683 684 685 686 687 688 689 690 691 692 693 694 695 696 697 698 699 700 701 702 703 704 705 706 707 708 709 710 711 712 713 714 715 716 717 718 719 720
Et moi je vous soutiens que mes vers sont trиs bons
Ибо критики наши говорят обыкновенно: это хорошо потому что прекрасно, а это дурно потому что скверно. Отселе их никак не выманить.
Еще причина и главная: леность. Никогда не мог я до того рассердиться на непонятливость или недобросовестность, чтоб взять перо и приняться за возражения и доказательства. Нынче в несносные часы карантинного заключения, не имея с собою ни книг, ни товарища, вздумал я для препровождения времени писать возражения не на критики (на это никак не могу решиться), но на обвинения нелитературныя, которые нынче в большой моде. Смею уверить моего читателя (если господь пошлет мне читателя), что глупее сего занятия отроду ничего не мог я выдумать.
----
Один из великих наших сограждан сказал однажды мне (он удостоивал меня своего внимания и часто оспоривал мои мнения), что если у нас была бы свобода книгопечатания, то он с женой и детьми уехал бы в Константинополь. Вс° имеет свою злую сторону - и неуважение к чести граждан и удобность клеветы суть одни из главнейших невыгод свободы тиснения. У нас, где личность ограждена цензурою, естественно нашли косвенный путь для личной сатиры, именно обиняки. Первым примером обязаны мы **, который в своем журнале напечатал уморительный анекдот о двух китайских журналистах, которых судия наказал бамбуковою палкою за плутни, унижающие честное звание литератора. Этот китайский анекдот так насмешил публику и так понравился журналистам, что с тех пор, коль скоро газетчик прогневался на кого-нибудь, тотчас в листках его является известие из за границы (и большею частию из за китайской), в коем противник расписан самыми черными красками, в лице какого-нибудь вымышленного или безыменного писателя. Большею частию сии китайские анекдоты, если не делают чести изобретательности и остроумию сочинителя, по крайней мере достигают цели своей, по злости, с каковой они написаны. Не узнавать себя в пасквиле безыменном, но явно направленном, было бы малодушием. Тот, о котором напечатают, что человек такого-то звания, таких-то лет, таких-то примет - крадет например платки из карманов - вс°-таки должен отозваться и вступиться за себя, конечно не из уважения к газетчику, но из уважения к публике. Что за аристократическая гордость, дозволять всякому негодяю швырять в вас грязью. Английский лорд равно не отказывается и от поединка на кухенрейтерских пистолетах с учтивым джентельменом и от кулачного боя с пьяным конюхом. Один из наших литераторов, бывший, говорят, в военной службе, отказался от пистолетов, под предлогом, что на своем веку он видел более крови, чем его противник чернил. Отговорка забавная, но в таком случае, что прикажете делать с тем, который, по выражению Шатобриана, comme un homme de noble race,
outrage et ne se bat pas?
Однажды (официально) напечатал кто-то, что такой-то фр.<анцузский> стихотворец, подражатель Байрону, печатающий критические статьи в Лит.<ературной> Газ.<ете>, человек подлый и безнравственный, а что такой-то журналист, человек умный, скромный, храбрый, служил с честью сперва одному отечеству, потом другому и проч. Фр.<анцуз> отвечал подлинно так, что скромный и храбрый журналист об двух отечествах, вероятно, долго будет его помнить. On en rit, l'en ris encore moi-mкme.
Недавно в Пекине случилось очень забавное происшедствие. Некто из класса грамотеев, написав трагедию, долго не отдавал ее в печать - но читал ее неоднократно в порядочных пекинских обществах и даже вверял свою рукопись некоторым мандаринам. Другой грамотей (следуют китайские ругательства) или подслушал трагедию из прихожей (что гов.<орят> за ним важивалось), или тихонько взял рукопись из шкатулки мандарина (что в старину также с ним случалось), [и] склеил на скору руку из довольно нескладной трагедии черезвычайно скучный роман. Грамотей-трагик, человек бесталанный, но смирный, поворчав немного, оставил было в покое похитителя, но грамотей-романист, человек ловкий и беспокойный, опасаясь быть обличенным, перв<ый> стал кричать изо всей мочи, что трагик Фан-Хо обокрал его бесст.<ыдным> обр.<азом>. Траг.<ик> Фан-Хо, рассердясь не на шутку, позвал романиста Фан-Хи в совестный Пекинский суд и проч. и проч.
-----
Сам съешь. (15) Сим выражением в энергическом наречии нашего народа заменяется более учтивое, но столь же затейливое выражение: обратите это на себя. То и другое употребляется нецеремонными людьми, которые пользуются удачно шутками и колкостями своих же противников. Сам съешь есть ныне главная пружина нашей журнальной полемики. - Является колкое стихотворение, в коем сказано что Феб, усадив было такого-то, велел его после вывести лакею, за дурной тон и заносчивость, нестерпимую в хорошем обществе - и тотчас в ответ явилась эпиграмма, где то же самое пересказано немного похуже, с надписью: сам съешь.
Поэту вздумалось описать любопытное собрание букашек. - Сам ты букашка, закричали бойкие журналы, и стихи-то твои букашки, и друзья-то твои букашки. Сам съешь.
Г.<оспода> чиновные журналисты вздумали было напасть на одного из своих собратиев за то, что он не дворянин. Другие литераторы позволили себе посмеяться над нетерпимостию дворян-журналистов. - Осмелились спросить, кто сии феодальные бароны, сии незнакомые рыцари, гордо требующие гербов и грамот от смиренной братии нашей? Что же они в ответ? Помолчав немного, г.<оспода> чин.<овные> журн.<алисты> с жаром возразили, что в литературе дворянства нет, что чваниться своим дворянством перед своею братьею (особенно мещанам во дворянстве) уморительно смешно, что и настоящему дворянину 600-летние его грамоты не помогут в плохой прозе или посредственных стихах. Ужасное Сам съешь! К несчастию в Литературной Газете отыскали, кто были аристократические литераторы, открывшие гонение на недворянство. А публика-то что? а публика, как судия беспристрастный и благоразумный, всегда соглашается с тем, кто последний жалуется ей. Например, в сию минуту она, покамесгь, совершенно согласна с нашим мнением: т. е. что сам съешь вообще показывает или мало остроумия или большую надеянность на беспамятство читателей и что фиглярство и недобросовестность унижают почтенное звание литераторов, как сказано в Китайском анекдоте • 1.
<¦ 4.>
А. Читал ты замечание в • <45> Литературной Газеты, где сравнивают наших журн.<алистов> с дем.<ократическими> писателями XVIII ст.<олетия>?
Б. Читал.
А. Как же ты его находишь?
Б. Довольно неуместным.
А. Конечно, иначе нельзя и думать. Как не стыдно литераторам обижать таким образом свою братью!
Б. Согласен.
А. Русские журналисты не заслуживали такого унизительного сравнения!
Б. А так извини: я с тобою не согласен.
А. Как так?
Б. Я было тебя не понял. Мне казалось, что ты находишь обиженными дем.<ократических> писателей XVIII ст.<олетия>, которых (как очень хорошо сказано в Газете) с нашими никаким образом сравнивать нельзя, - а между тем сравнивают.
А. Да помилуй, эти фр.<анцузские> пис.<атели> такие люди, что боже упаси! посмотри, как негодуют наши журналисты от одной мысли быть им уподобленными.
Б. Да кто же эти фр<анцузские> писатели, о коих упомянуто в Л.<итературной> Газете?
А. А я почему знаю.
Б. Так я же тебе их назову: добродетельный Томас, прямодушный Дюкло, твердый Шамфор и другие столь же умные, как честные люди, не бессмертные гении, но литераторы с отличным талантом.
А. Зачем же обруганы они в Л.<итературной> Газ.<ете>?
Б. То-то я и говорю.
А. Как можно печатать такую клевету? Умные и честные литераторы станут ли кричать: повесим их, повесим! и арист.<ократов> к фон.<арю>.
Б. Извини, брат. Опять было тебя не понял. Этого в Газ.<ете> не сказано.
А. Как не сказано? постой, она на мне... (вынимает из кармана Газету). А ты прав, ты прав. Сказано только, что эпиграммы их приуготовили крики etc. - Так неужто в самом деле эпигр.<аммы> приуготов<или> фр.<анцузскую> револ.<юцию>?
Б. О фр.<анцузской> революции Лит.<ературная> Газ.<ета> молчит и хорошо делает.
А. Помилуй, да посмотри же, читай: les arist.< ocrвtes> а la lanterne и повесим <их, повесим>. - Ca ira.
Б. И ты видишь тут фр.<анцузскую> революцию?
А. А ты что тут видишь, если смею спросить?
Б. Крики бешеной черни.
А. А что же значили эти крики?
Б. Что тогдашняя чернь остервенилась противу дворянства и вообще пр<отиву> всего, что не было чернь.
А. Вот, я тебя и поймал: а отчего чернь остервенилась именно на дворянство?
Б. Потому что с некоторых пор дворянство было <ей> представлено сословием презренными и ненавистным.
А. Следственно я и прав. В крике les arist.
Б. Ты не прав. В крике les arist.
А. И честн<ые> и добрые писатели были тому причиною! Если и в самом деле, то уж конечно неумышленно!
Б. Вероятно.
A. A propos, какого ты мнения о Полиньяке?
Б. Милый мой, ты знаешь, что о политике я с тобою никогда не говорю.
А. Ну так обратимся к нашим литераторам. Читал ли ты, как отд<елала> Пчела всю Лит.<ературную> Газ.<ету>, издателя и сотрудников за это замечание?
Б. Нет еще.
А. Так прочти же (дает ему журналы):
Б. Что значут эти точки?
А. Ах! я спрашивал - тут были ругательства ужасные, да цензор не пропустил.
Б. (отдавая журнал). Жаль, в этих ругательствах может быть был смысл, а в строках печатных его нет.
А. Вот тебе еще что-то (дает другой журнал).
Б. (прочитав). Тут и ругательства есть, а смысла вс° таки не более. -
А. Так ты видно стоишь за Лит.<ературную> Газету. Давно ль ты сделался аристократом?
Б. Как аристократом? что такое аристократ?
А. Что такое аристократ? о, да ты журналов не читаешь! Вот видишь ли: издатель Лит.<ературной> Газ.<еты> и сотрудники его, и читатели его - все аристократы (разумеется в ироническом смысле).
Б. Воля твоя, я смысла тут никакого не вижу. Будучи сам литератором, я читаю Литературную Газету: ибо мне любопытно знать ее мнения; мне досадно видеть в ней иногда личности и колкости, ответы, возражения, мелочную войну, которую не худо предоставить литерат.<урным> башкирцам; но никогда я не видал в Лит.<ературной> Газ.<ете> ни дворянской спеси, ни гонения на прочие сословия. Дворяне ли: б.<арон> Д.<ельвиг>, кн. В.<яземский>, Пушкин, Баратынский и пр. мне до того и дела нет. Они об этом не толкуют. Заступись за грамотное купечество в лице г-на Полевого, они сделали хорошо, заступясь ныне за просвещенное дворянство, они сделали еще лучше.
А. Воля твоя, замечание Лит.<ературной> Газеты могло повредить невинным.
Б. Что ты, шутишь или сам ты невинный - кто же сии невинные?
А. Как, кто? Издатели Сев.<ерной> Пч.<елы>.
Б. Так успокойся ж. Образ мнения почтенных издателей Сев.<ерной> Пч.<елы> слишком хорошо известен, и Лит.<ературная> Газ.<ета> повредить им не может, а г. Полевой в их компании под их покровительством может быть безопасен.
А. Что значит avis au lecteur? к кому это относится? ты скажешь к журналистам, а я так думаю, не к цензуре ли?
Б. Да хоть бы и к цензуре, что за беда. Уж если существует у нас цензура, то не худо оградить и сословия, как ограждены частные лица, от явных нападений злонамеренности. Позволяется и нужно нападать на пороки и слабости каждого сословия. Но смеяться над сословием потому только, что оно такое-то сословие, а не другое, не хорошо и не позволительно. И на кого журналисты наши нападают? ведь не <на> новое дворянство, получившее свое начало при Петре I и императорах и по большей части составляющее нашу знать, истинную, богатую и могущественную аристократию - pas si bкte. Наши журналисты перед этим дв.<орянством> вежливы до крайности. Они нападают именно на старинное дворянство, кое ныне, по причине раздробленных имений, составляет у нас род среднего состояния, состояния почтенного, трудолюбивого и просвещенного, состояния, коему принадлежит и большая часть наших литераторов. Издеваться над ним (и еще в официальной газете) не хорошо - и даже неблагоразумно. [Положим, что эпиграммы демократических фр.<анцузских> писателей приуготовили крики les aristocrates а la lanterne; y нас таковые же эпиграммы хоть и не отличаются их остроумием, могут иметь последствия еще пагубнейшие....] Подумай о том, что значит у нас сие дворянство вообще и в каком отношении находится оно к народу... Нужно ли тебе еще объяснений?
А. Нет, понимаю, очень хорошо понимаю. Кажется, ты прав. Но почему же некоторые журналы вступились с такою братскою горячностию за Северную Пчелу?
Б. Потому, что свой своему поневоле брат.
А. Отчего же замечание Газеты показалось сначала столь предосудительным, даже людям самым благомыслящим и благородным?
Б. Потому что политические вопросы никогда не бывали у нас разбираемы. Журналы наши, ненарочно наступив на один из таковых вопросов, сами испугались движения, ими произведенного. Нет прения без двух противных сторон; ты политикой занимаешься, и это тебе понятно, не правда ли? - Демократические наши журналы, напав на дворянство...
А. Опять демократические журналы! Какой ты неблагонамеренный.
Б. Как же ты прикажешь назвать журналы, объявившие себя противу аристократии? В прямом или переносном смысле, вс°-таки они демократические журналы. Итак эти журналы, нападая на дворянство, должны были найти отпор, и нашли его в Газ.<ете> Литературной. Вс° это естественно и даже утешительно. Но повторяю, вопросы политические еще для нас новость...
А. Знаешь ли ты что? Мне хочется разговор наш передать изд.<ателю> Л.<итературной> Г.<азеты>, чтоб он напечатал его себе в оправдание.
Б. И хорошо сделает. Есть обвинения, которые не должны быть оставлены без возражений, от кого б они впроччем ни происходили
<ОБ АЛЬФРЕДЕ МЮССЕ.>
Между тем как сладкозвучный, но однообразный Ламартин готовил новые благочестивые Размышления под заслуженным названием Harmonies religieuses, между тем как важный Victor Hugo издавал свои блестящие, хотя и натянутые Восточные стихотворения (Les Orientales), между тем как бедный скептик Делорм воскресал в виде исправляющегося неофита и строгость нравов и приличий была объявлена в приказе по всей французской литературе, вдруг явился молодой поэт с книжечкой сказок и песен и произвел ужасный соблазн. Musset взял, кажется, на себя обязанность воспевать одни смертные грехи, убийства и прелюбодеяние. Сладострастные картины, коими наполнены его стихотворения, превосходят, может быть, своею живостию самые обнаженные описания покойного Парни. О нравственности он и не думает, над нравоучением издевается и к несчастию чрезвычайно мило, с важным александрийским стихом чинится как нельзя менее, ломает его и коверкает так, что ужас и жалость. Воспевает луну такими стихами, какие осмелился бы написать разве только поэт блаженного XVI века, когда не существовали еще ни Буало ни гг. Лагарп, Гофман и Кольне. Как же приняли молодого проказника? За него страшно. Кажется, видишь негодование журналов и все ферулы поднятые на него. Ничуть не бывало. Откровенная шалость любезного повесы так изумила, так понравилась, что критика не только его не побранила, но еще сама взялась его оправдывать, объявила, что Испанские сказки ничего не доказывают, что можно описывать разбойников и убийц даже не имея целию объяснить, сколь непохвально это ремесло - а быть между тем добрым и честным человеком; что живые картины наслаждений простительны 20-летнему поэту, что вероятно семейство его, читая его стихи, не станет разделять ужас газет и видеть в нем изверга, что, одним словом, поэзия вымысел и ничего с прозаической истиной жизни общего не имеет. Слава богу! давно бы так, м. г. Не странно ли в XIX веке воскрешать чопорность и лицемерие, осмеянные некогда Молиер
ом, и обходиться с публикой, как взрослые люди обходятся с детьми; не дозволять ей читать книги, которыми сами наслаждаетесь, и впопад и невпопад ко всякой всячине приклеивать нравоучение. Публике это смешно, и она своим опекунам уж верно спасибо не скажет.
Италиянские и испанск.<ие> сказки отличаются, как уже мы сказали, живостию необыкновенной. Из них Porcia, кажется, имеет более всего достоинства:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418 419 420 421 422 423 424 425 426 427 428 429 430 431 432 433 434 435 436 437 438 439 440 441 442 443 444 445 446 447 448 449 450 451 452 453 454 455 456 457 458 459 460 461 462 463 464 465 466 467 468 469 470 471 472 473 474 475 476 477 478 479 480 481 482 483 484 485 486 487 488 489 490 491 492 493 494 495 496 497 498 499 500 501 502 503 504 505 506 507 508 509 510 511 512 513 514 515 516 517 518 519 520 521 522 523 524 525 526 527 528 529 530 531 532 533 534 535 536 537 538 539 540 541 542 543 544 545 546 547 548 549 550 551 552 553 554 555 556 557 558 559 560 561 562 563 564 565 566 567 568 569 570 571 572 573 574 575 576 577 578 579 580 581 582 583 584 585 586 587 588 589 590 591 592 593 594 595 596 597 598 599 600 601 602 603 604 605 606 607 608 609 610 611 612 613 614 615 616 617 618 619 620 621 622 623 624 625 626 627 628 629 630 631 632 633 634 635 636 637 638 639 640 641 642 643 644 645 646 647 648 649 650 651 652 653 654 655 656 657 658 659 660 661 662 663 664 665 666 667 668 669 670 671 672 673 674 675 676 677 678 679 680 681 682 683 684 685 686 687 688 689 690 691 692 693 694 695 696 697 698 699 700 701 702 703 704 705 706 707 708 709 710 711 712 713 714 715 716 717 718 719 720