), в 1903 г. был пере-
веден на французский, а затем и на английский язык. Запад-
ноевропейские юристы ссылались на труд Коркунова как на за-
конченное, наиболее полное и вместе с тем оригинальное изло-
жение позитивной теории права. В течение ряда лет <Лекции>
были самым ходовым учебником в российских университетах.
Среди обществоведов своего поколения М. М. Ковалевский
выделялся разносторонностью исследовательских интересов,
большим объемом публикаций, и все это сочеталось с активной
общественной деятельностью - публицистической, издательс-
кой, депутатской. В отличие от правоведов, находившихся под
580 Глава 20. Политические и правовые учения в России
во второй половине XIX - первой половине XX а.
традиционным и сильным влиянием немецкой классической
философии и <науки государственного права>, он был позити-
вистским социологом в духе Конта, но с гораздо большим
уважением к правовым началам, эволюционистом в духе Спен-
сера, но с более полным учетом роли борьбы общественных
классов, ее связи с ростом населения и с появлением частной
собственности. Ковалевский продолжил и развил сравнительно-
правовые исследования в духе Г. Мэна, сочетая изучение права
с анализом его взаимосвязей с учреждениями государственной
власти. Он был также крупным авторитетом в зарождающейся
этнографии.
Первой его программной работой стал очерк <Историко-
сравнительный метод в юриспруденции> (1880), где отчетливо
проведена мысль об огромных и все еще мало используемых
возможностях в деле воссоздания <естественной истории права>
(как важной составной части общественного бытия и перемен).
Европейские авторитеты критиковались им за слабое внимание
к историческому опыту стран Востока, который он сам к этому
времени в значительной мере освоил. На основе эмпирических
исследований, в которых он принял участие, им были опублико-
ваны два тома об изученных источниках <правовой эмбриоло-
гии>: <Закон и обычай на Кавказе> (1886), <Современный обычай
и древний закон> (1886), в которых содержалась, ломимо всего
другого, одна из первых разработок темы <Родовое право>.
Уточненная Ковалевским задача сравнительного метода в
правоведении сводилась к следующему: выделив особую группу
сходных обычаев и учреждений у разных народов на сходных
ступенях (включая, в частности, обычаи и учреждения России
и Индии), необходимо тем самым подготовить материал для
построения истории прогрессивного развития форм общежития
и их внешнего выражения в праве. От сравнительной истории
права, согласно Ковалевскому, надо ждать ответа на вопрос,
какие правовые порядки отвечают родовой, а какие государ-
ственной или всемирной (универсальной) стадии общественнос-
ти, в какой внутренней связи состоят между собой отдельные
юридические нормы в каждом из указанных периодов, Наконец,
что может считаться в том или ином законодательстве пережи-
ванием прошлого и что зачатком будущего развития, что выми-
рает, что зарождается, а также что должно быть устранено со
временем и что восполнено и усовершенствовано (Социология.
Т. I. 1910).
3. Либералы. Б. Н. Чичерин
581
Ковалевский был правоведом, государствоведом, социологом
и историком одновременно. Для него понимание природы госу-
дарства и его деятельности немыслимо без выявления и учета
его исторических корней. Невозможно обходиться, к примеру,
<без материального понимания действующего закона>, неразум-
но ограничиваться при его изучении лишь формальным анали-
зом предписаний о правах, компетенции, обязанностях, ответ-
ственности и т. д. Нельзя понять американской Конституции
1787 г., не уяснив себе, что было заимствовано на этой земле из
английского конституционного опыта и традиций, что сохранила
новая федерация от старой конфедерации и какие исторические
прецеденты (например, Нидерланды) уже имела конфедератив-
ная форма объединения.
Одним из магистральных направлений в его исторических
исследованиях стало изучение процесса развития европейских
государств. <От прямого народоправства к представительно-
му правлению> - так назывался его трехтомный труд (1906 г.),
к сожалению, оставшийся незавершенным. В нем была пред-
ставлена параллельная история государственных учреждений
и политико-правовых идей. Новизна этого вида анализа и
обобщений состояла в показе более тесной связи и зависимости
политической мысли от течения общественной и политической
жизни.
В упомянутом труде Ковалевский, в частности, доказывал,
что многие варианты доктрины ограниченной монархии и город-
ского республиканского правления нашли себе место в Средние
века в памфлетах, проповедях, дидактических виршах и в
текстах поспешных манифестов и разного рода деклараций
гораздо раньше, нежели в доминирующих течениях политичес-
кой мысли и ее классических произведениях. Ковалевский не
оставлял без внимания и духовную культуру, ее памятники и
комментарии к ним. Нередко в обсуждении государственных
порядков и политического быта он обращался к авторитетному
мнению Шекспира, Лопе де Вега и более древних авторов.
Когда история уходит <в бездонную глубину до-историческо-
го> (выражение С. А. Котляревского), то самые ранние стадии
государственной организации и правового общения неизбежно
вводят исследователя в мир мифологии, этнологии и археологии.
В этой области Ковалевский также сумел стать высоким авто-
ритетом мирового значения и занять почетное место в истории
формирования русской этнографической науки.
582 Глава 20. Политические и правовые учения в России
во второй половине XIX - первой половине XX в.
4. Консерваторы
Взгляды поздних славянофилов отмечены в целом патриоти-
ческим культур-национализмом и возросшей мерой недоверия
к европейскому политическому опыту с его представительным
правлением, идеей равенства и почтительным отношением к
правам и свободам человека и гражданина.
Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885) в книге <Рос-
сия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения
Славянского мира к Германо-Романскому> (1871) развивал тео-
рию культурно-исторических типов человеческой цивилизации.
Он считал, что никакие особые гарантии политических и граж-
данских прав невозможны, кроме тех, которые верховная власть
захочет предоставить своему народу. Данилевский высмеивал
идею <социального русского парламента>, но в отличие от
других неославянофилов высоко оценивал значение свободы
слова, считая ее не привилегией, а естественным правом.
Данилевский стал зачинателем отечественной сравнитель-
ной культурологии, которая органично вмещала в себя не только
социальную психологию отдельных народов, но также и опре-
деленным образом истолкованную политическую культуру. В
полемике с утверждениями западных критиков о неспособности
русского народа стать свободным народом он писал: <Едва ли
существовал и существует народ, способный вынести и боль-
шую долю свободы, чем народ русский, и имеющий менее
склонности злоупотреблять ею>. Основу для такой уверенности
он находил в привычках русского человека к повиновению, в его
доверчивости к власти, в отсутствии властолюбия, в его <непри-
тязательности, умеренности в пользовании свободой>.
Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891) более всего
был озабочен опасностью перемен для самобытности и цельнос-
ти народного организма, и прежде всего - опасностями надви-
гающегося эгалитарно-либерального прогресса. <Надо просить
Царя,- писал Леонтьев,- чтобы он держал нас грознее>. Пора
перестать бояться страшных слов, раз дело идет о необходимос-
ти спасать Россию от грядущего зла. Надо не останавливаться
и перед насилием, ибо без насилия нельзя.
Леонтьев разделял позицию автора <России и Европы> в том
отношении, что вся история состоит всего лишь из смены
культурных типов, причем каждый из них <имел свое назначе-
ние и оставил по себе особые неизгладимые следы>. Обсуждая
вопрос о возможности прогнозировать будущее различных куль-
тур (культурно-исторических типов, по Данилевскому), Леонть-
583
4. Консерваторы
ев приходил к выводу, что такое прогнозирование может быть
обоснованным и осуществимым. Он оговаривался при этом, что
государственные организмы и целые культурные миры невоз-
можно мерить несколькими годами, как жизнь организмов
животных особей. Эпохи геологические измеряются тысячеле-
тиями, жизнь личная измеряется годами, жизнь историческая
тоже имеет приблизительное мерило - век или полвека. Госу-
дарственные организмы подчиняются циклу, который Леонтьев
определяет в 1200 лет (современный философ и историк Л. Н. Гу-
милев сходный органический возраст обосновал для существо-
вания крупных этносов). Таким образом, отмечал он, у таких
государств, как Англия, Германия, Франция и тем более Россия,
остается еще некоторый срок для завершения этого цикла.
Леонтьев отвергал либеральный эгалитаризм, сближая и
часто отождествляя его с анархизмом и с эгалитаризмом соци-
алистов. В обсуждении перспектив последнего он предсказывал
появление особого, <нового социалистического феодализма>. Вот
один из характерных для него приемов рассуждений: <Если...
анархисты и либеральные коммунисты, стремясь к собственно-
му идеалу крайнего равенства (который невозможен), своими
собственными методами необузданной свободы личных посяга-
тельств должны рядом антитез привести общества, имеющие
еще жить и развиваться, к большей неподвижности и весьма
значительной неравноправности, то можно себе сказать вообще,
что социализм, понятый как следует, т. е. не что иное, как новый
феодализм, уже вовсе недалекого будущего, разумея под словом
феодализм, конечно, не в тесном и специальном его значении
романо-германского рыцарства, а в самом широком его смысле,
т. е. в смысле глубокой неравноправности классов и групп, в
смысле разнообразной децентрализации и группировки соци-
альных сил, объединенных в каком-нибудь живом центре ду-
ховном и государственном; в смысле нового закрепощения лиц
другими лицами и учреждениями, подчинение одних общин
другими общинами, несравненно сильнейшими или чем-нибудь
облагороженными (так, например, как были подчинены у нас в
старину рабочие селения монастыря)>. Современные ему ком-
мунисты и социалисты предстают теми же либералами, только
нацеленными на крайние меры и приемы действий - <до бунта
и преступлений>, что является, по сути дела, доведением
либерально-эгалитарного принципа до его <крайности> (в неза-
вершенной работе <Средний европеец как идеал и орудие
всемирного разрушения>, 1872-1884).
584 Глава 20. Политические и правовые учения в России
во второй половине XIX - первой половине XX в.
Обсуждая тему <русской государственности>, Леонтьев был
склонен выводить ее природу из византийского и отчасти
европейского наследия. О ее несовершенствах он писал так: <Мы
создали великое государство; но в этом Царстве
почти нет своей государственности; нет таких
своеобразных и на других влияющих своим примером
внутренних политических отношений, какие были в языческом
Риме, в Византии, в старой монархической (и даже наполеонов-
ской) Франции и в Великобритании>. Те же слова могут быть
отнесены и в адрес русского права. <Русское право в наше время
есть право европейское, слегка окрашенное византизмом
там, где государственность соприкасается с религией>.
Оценки ситуации в России и Европе строились Леонтьевым на
основе анализа тенденций и общих закономерностей жизни
государственных организмов, которые они обнаружили в ходе
социальной истории. В начале развития государства всего силь-
нее проявляет себя аристократическое начало, в середине
жизни государственного организма появляется тенденция к
единоличной власти и лишь <к старости и смерти воцаряется
демократическое, эгалитарное и либеральное начало>. В россий-
ской истории - <великорусской жизни и государственной жиз-
ни> - он видел глубокое проникновение византизма, т. е. един-
ства сильной государственности с церковью. <Я хочу сказать,
что царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный,
окреп под влиянием православия, под влиянием византийских
идей, византийской культуры. Византийские идеи и чувства
сплотили в одно тело полудикую Русь>.
Последующие выводы Леонтьева из этого обобщения были
весьма категоричными - <византизм как система византийских
идей и институтов, сопрягаясь с нашими патриархальными,
простыми началами>, создала наше величие; изменяя этому
византизму, мы погубим Россию; перед угрозой надвигающегося
западного эгалитаризма следовало бы <подморозить прогресс>.
В конце жизненного пути Леонтьев удалился в монастырь
(похоронен в усыпальнице одного из монастырей Сергиева
Посада). О своем обращении он в одном из писем писал следу-
ющее: <-.возгоревшейся сердечной верой, еще и долгою полити-
ческой деятельностью в сфере восточных христиан (имелась в
виду дипломатическая служба в Стамбуле. - В. Г.), я понял
почти сразу и то, что я сам лично вне православия спасен быть
не могу, и то, что государственная Россия без строжайшего
охранения православной дисциплины разрушится еще сильнее
585
4. Консерваторы
многих других держав, и то, наконец, что культурной самобыт-
ности нашей мы должны по-прежнему искать в греко-россий-
ских корнях наших.,.>
Среди великих русских писателей прошлого века, оставив-
ших заметный след в истории социальной и политической
мысли, значительное место принадлежит Ф. М. Достоевскому
(1821-1881). Это он произнес слова о том, что <у нас - русских
две родины: наша Русь и Европа> (в заметке по поводу кончины
Жорж Санд). Позднее Достоевский значительно изменил это
мнение, особенно после поездки в Европу, и стал солидаризиро-
ваться с Ив. Аксаковым в восприятии Европы как <кладбища>,
признавая ее не только <гниющей>, но уже <мертвой> -
разумеется, для <высшего взгляда>. Однако его отрицание не
выглядело окончательным - он сохранял веру в возможность
<воскрешения всей Европы> благодаря России (в письме к
Страхову, 1869 г.).
Такой взгляд во многом предопределялся размышлениями
над внутренней стороной европейской жизни, над ее цивилиза-
цией. <Цивилизация,- писал он,- вырабатывает в человеке
только многосторонность ощущений... и ничего больше>. При
этом с ростом цивилизации никак не возрастают нравственные
силы человечества и в итоге, отвергнув Христа, европейская
цивилизация <оставляет человека с его бессильной и бесплодной
свободой, как бы обнажает хаос, который таится в человеке;
цивилизация не в силах справиться с теми трудностями, кото-
рые она же сама и создает>.
Отсюда глубокое недоверие Достоевского к социализму, бази-
рующемуся на предположении о возможности переделать чело-
веческую природу, создать <нового человека>. Поэтому социа-
лизм для него всецело покоится на насилии (к этой мысли
писатель приходит не сразу). Утопичность и фантастичность
социализма он воспринимал как мнимое преодоление европей-
ской нравственной трагедии. Равным образом он критически
оценил и русский революционный активизм конца 60-х гг. В
романе <Бесы> можно увидеть и осуждение уже имевшего место
революционного авантюризма, и предостережение против лю-
бой революции, и общий вывод о несовместимости справедли-
вости и братства с революционным социализмом.
Достоевским остро поставлен и освещен вопрос о соотношении
материальных и духовных потребностей человека в процессе
радикальных социальных перемен, об их противоречивости,
которая находит проявление в противоречии между <хлебом и
586 Глава 20. Политические и правовые учения в России
во второй половине XIX - первой половине XX в.
свободой>. В знаменитой главе <Великий инквизитор> из романа
<Братья Карамазовы>, об антикатолической и антисоциалисти-
ческой направленности которой написана целая библиотека
философской полемики, наиболее отчетливо выражено осужде-
ние перспективы добровольно-рабского отвержения моральнос-
ти и свободы (по причине слабосильности человеческого духа) -
в пользу получения хлеба насущного. Эта перспектива изложе-
на устами заинтересованного в ней Великого инквизитора, и
характеризует она его взаимоотношения с будущими своими
подданными: <Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут
оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою
свободу к ногам нашим и скажут нам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
веден на французский, а затем и на английский язык. Запад-
ноевропейские юристы ссылались на труд Коркунова как на за-
конченное, наиболее полное и вместе с тем оригинальное изло-
жение позитивной теории права. В течение ряда лет <Лекции>
были самым ходовым учебником в российских университетах.
Среди обществоведов своего поколения М. М. Ковалевский
выделялся разносторонностью исследовательских интересов,
большим объемом публикаций, и все это сочеталось с активной
общественной деятельностью - публицистической, издательс-
кой, депутатской. В отличие от правоведов, находившихся под
580 Глава 20. Политические и правовые учения в России
во второй половине XIX - первой половине XX а.
традиционным и сильным влиянием немецкой классической
философии и <науки государственного права>, он был позити-
вистским социологом в духе Конта, но с гораздо большим
уважением к правовым началам, эволюционистом в духе Спен-
сера, но с более полным учетом роли борьбы общественных
классов, ее связи с ростом населения и с появлением частной
собственности. Ковалевский продолжил и развил сравнительно-
правовые исследования в духе Г. Мэна, сочетая изучение права
с анализом его взаимосвязей с учреждениями государственной
власти. Он был также крупным авторитетом в зарождающейся
этнографии.
Первой его программной работой стал очерк <Историко-
сравнительный метод в юриспруденции> (1880), где отчетливо
проведена мысль об огромных и все еще мало используемых
возможностях в деле воссоздания <естественной истории права>
(как важной составной части общественного бытия и перемен).
Европейские авторитеты критиковались им за слабое внимание
к историческому опыту стран Востока, который он сам к этому
времени в значительной мере освоил. На основе эмпирических
исследований, в которых он принял участие, им были опублико-
ваны два тома об изученных источниках <правовой эмбриоло-
гии>: <Закон и обычай на Кавказе> (1886), <Современный обычай
и древний закон> (1886), в которых содержалась, ломимо всего
другого, одна из первых разработок темы <Родовое право>.
Уточненная Ковалевским задача сравнительного метода в
правоведении сводилась к следующему: выделив особую группу
сходных обычаев и учреждений у разных народов на сходных
ступенях (включая, в частности, обычаи и учреждения России
и Индии), необходимо тем самым подготовить материал для
построения истории прогрессивного развития форм общежития
и их внешнего выражения в праве. От сравнительной истории
права, согласно Ковалевскому, надо ждать ответа на вопрос,
какие правовые порядки отвечают родовой, а какие государ-
ственной или всемирной (универсальной) стадии общественнос-
ти, в какой внутренней связи состоят между собой отдельные
юридические нормы в каждом из указанных периодов, Наконец,
что может считаться в том или ином законодательстве пережи-
ванием прошлого и что зачатком будущего развития, что выми-
рает, что зарождается, а также что должно быть устранено со
временем и что восполнено и усовершенствовано (Социология.
Т. I. 1910).
3. Либералы. Б. Н. Чичерин
581
Ковалевский был правоведом, государствоведом, социологом
и историком одновременно. Для него понимание природы госу-
дарства и его деятельности немыслимо без выявления и учета
его исторических корней. Невозможно обходиться, к примеру,
<без материального понимания действующего закона>, неразум-
но ограничиваться при его изучении лишь формальным анали-
зом предписаний о правах, компетенции, обязанностях, ответ-
ственности и т. д. Нельзя понять американской Конституции
1787 г., не уяснив себе, что было заимствовано на этой земле из
английского конституционного опыта и традиций, что сохранила
новая федерация от старой конфедерации и какие исторические
прецеденты (например, Нидерланды) уже имела конфедератив-
ная форма объединения.
Одним из магистральных направлений в его исторических
исследованиях стало изучение процесса развития европейских
государств. <От прямого народоправства к представительно-
му правлению> - так назывался его трехтомный труд (1906 г.),
к сожалению, оставшийся незавершенным. В нем была пред-
ставлена параллельная история государственных учреждений
и политико-правовых идей. Новизна этого вида анализа и
обобщений состояла в показе более тесной связи и зависимости
политической мысли от течения общественной и политической
жизни.
В упомянутом труде Ковалевский, в частности, доказывал,
что многие варианты доктрины ограниченной монархии и город-
ского республиканского правления нашли себе место в Средние
века в памфлетах, проповедях, дидактических виршах и в
текстах поспешных манифестов и разного рода деклараций
гораздо раньше, нежели в доминирующих течениях политичес-
кой мысли и ее классических произведениях. Ковалевский не
оставлял без внимания и духовную культуру, ее памятники и
комментарии к ним. Нередко в обсуждении государственных
порядков и политического быта он обращался к авторитетному
мнению Шекспира, Лопе де Вега и более древних авторов.
Когда история уходит <в бездонную глубину до-историческо-
го> (выражение С. А. Котляревского), то самые ранние стадии
государственной организации и правового общения неизбежно
вводят исследователя в мир мифологии, этнологии и археологии.
В этой области Ковалевский также сумел стать высоким авто-
ритетом мирового значения и занять почетное место в истории
формирования русской этнографической науки.
582 Глава 20. Политические и правовые учения в России
во второй половине XIX - первой половине XX в.
4. Консерваторы
Взгляды поздних славянофилов отмечены в целом патриоти-
ческим культур-национализмом и возросшей мерой недоверия
к европейскому политическому опыту с его представительным
правлением, идеей равенства и почтительным отношением к
правам и свободам человека и гражданина.
Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885) в книге <Рос-
сия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения
Славянского мира к Германо-Романскому> (1871) развивал тео-
рию культурно-исторических типов человеческой цивилизации.
Он считал, что никакие особые гарантии политических и граж-
данских прав невозможны, кроме тех, которые верховная власть
захочет предоставить своему народу. Данилевский высмеивал
идею <социального русского парламента>, но в отличие от
других неославянофилов высоко оценивал значение свободы
слова, считая ее не привилегией, а естественным правом.
Данилевский стал зачинателем отечественной сравнитель-
ной культурологии, которая органично вмещала в себя не только
социальную психологию отдельных народов, но также и опре-
деленным образом истолкованную политическую культуру. В
полемике с утверждениями западных критиков о неспособности
русского народа стать свободным народом он писал: <Едва ли
существовал и существует народ, способный вынести и боль-
шую долю свободы, чем народ русский, и имеющий менее
склонности злоупотреблять ею>. Основу для такой уверенности
он находил в привычках русского человека к повиновению, в его
доверчивости к власти, в отсутствии властолюбия, в его <непри-
тязательности, умеренности в пользовании свободой>.
Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891) более всего
был озабочен опасностью перемен для самобытности и цельнос-
ти народного организма, и прежде всего - опасностями надви-
гающегося эгалитарно-либерального прогресса. <Надо просить
Царя,- писал Леонтьев,- чтобы он держал нас грознее>. Пора
перестать бояться страшных слов, раз дело идет о необходимос-
ти спасать Россию от грядущего зла. Надо не останавливаться
и перед насилием, ибо без насилия нельзя.
Леонтьев разделял позицию автора <России и Европы> в том
отношении, что вся история состоит всего лишь из смены
культурных типов, причем каждый из них <имел свое назначе-
ние и оставил по себе особые неизгладимые следы>. Обсуждая
вопрос о возможности прогнозировать будущее различных куль-
тур (культурно-исторических типов, по Данилевскому), Леонть-
583
4. Консерваторы
ев приходил к выводу, что такое прогнозирование может быть
обоснованным и осуществимым. Он оговаривался при этом, что
государственные организмы и целые культурные миры невоз-
можно мерить несколькими годами, как жизнь организмов
животных особей. Эпохи геологические измеряются тысячеле-
тиями, жизнь личная измеряется годами, жизнь историческая
тоже имеет приблизительное мерило - век или полвека. Госу-
дарственные организмы подчиняются циклу, который Леонтьев
определяет в 1200 лет (современный философ и историк Л. Н. Гу-
милев сходный органический возраст обосновал для существо-
вания крупных этносов). Таким образом, отмечал он, у таких
государств, как Англия, Германия, Франция и тем более Россия,
остается еще некоторый срок для завершения этого цикла.
Леонтьев отвергал либеральный эгалитаризм, сближая и
часто отождествляя его с анархизмом и с эгалитаризмом соци-
алистов. В обсуждении перспектив последнего он предсказывал
появление особого, <нового социалистического феодализма>. Вот
один из характерных для него приемов рассуждений: <Если...
анархисты и либеральные коммунисты, стремясь к собственно-
му идеалу крайнего равенства (который невозможен), своими
собственными методами необузданной свободы личных посяга-
тельств должны рядом антитез привести общества, имеющие
еще жить и развиваться, к большей неподвижности и весьма
значительной неравноправности, то можно себе сказать вообще,
что социализм, понятый как следует, т. е. не что иное, как новый
феодализм, уже вовсе недалекого будущего, разумея под словом
феодализм, конечно, не в тесном и специальном его значении
романо-германского рыцарства, а в самом широком его смысле,
т. е. в смысле глубокой неравноправности классов и групп, в
смысле разнообразной децентрализации и группировки соци-
альных сил, объединенных в каком-нибудь живом центре ду-
ховном и государственном; в смысле нового закрепощения лиц
другими лицами и учреждениями, подчинение одних общин
другими общинами, несравненно сильнейшими или чем-нибудь
облагороженными (так, например, как были подчинены у нас в
старину рабочие селения монастыря)>. Современные ему ком-
мунисты и социалисты предстают теми же либералами, только
нацеленными на крайние меры и приемы действий - <до бунта
и преступлений>, что является, по сути дела, доведением
либерально-эгалитарного принципа до его <крайности> (в неза-
вершенной работе <Средний европеец как идеал и орудие
всемирного разрушения>, 1872-1884).
584 Глава 20. Политические и правовые учения в России
во второй половине XIX - первой половине XX в.
Обсуждая тему <русской государственности>, Леонтьев был
склонен выводить ее природу из византийского и отчасти
европейского наследия. О ее несовершенствах он писал так: <Мы
создали великое государство; но в этом Царстве
почти нет своей государственности; нет таких
своеобразных и на других влияющих своим примером
внутренних политических отношений, какие были в языческом
Риме, в Византии, в старой монархической (и даже наполеонов-
ской) Франции и в Великобритании>. Те же слова могут быть
отнесены и в адрес русского права. <Русское право в наше время
есть право европейское, слегка окрашенное византизмом
там, где государственность соприкасается с религией>.
Оценки ситуации в России и Европе строились Леонтьевым на
основе анализа тенденций и общих закономерностей жизни
государственных организмов, которые они обнаружили в ходе
социальной истории. В начале развития государства всего силь-
нее проявляет себя аристократическое начало, в середине
жизни государственного организма появляется тенденция к
единоличной власти и лишь <к старости и смерти воцаряется
демократическое, эгалитарное и либеральное начало>. В россий-
ской истории - <великорусской жизни и государственной жиз-
ни> - он видел глубокое проникновение византизма, т. е. един-
ства сильной государственности с церковью. <Я хочу сказать,
что царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный,
окреп под влиянием православия, под влиянием византийских
идей, византийской культуры. Византийские идеи и чувства
сплотили в одно тело полудикую Русь>.
Последующие выводы Леонтьева из этого обобщения были
весьма категоричными - <византизм как система византийских
идей и институтов, сопрягаясь с нашими патриархальными,
простыми началами>, создала наше величие; изменяя этому
византизму, мы погубим Россию; перед угрозой надвигающегося
западного эгалитаризма следовало бы <подморозить прогресс>.
В конце жизненного пути Леонтьев удалился в монастырь
(похоронен в усыпальнице одного из монастырей Сергиева
Посада). О своем обращении он в одном из писем писал следу-
ющее: <-.возгоревшейся сердечной верой, еще и долгою полити-
ческой деятельностью в сфере восточных христиан (имелась в
виду дипломатическая служба в Стамбуле. - В. Г.), я понял
почти сразу и то, что я сам лично вне православия спасен быть
не могу, и то, что государственная Россия без строжайшего
охранения православной дисциплины разрушится еще сильнее
585
4. Консерваторы
многих других держав, и то, наконец, что культурной самобыт-
ности нашей мы должны по-прежнему искать в греко-россий-
ских корнях наших.,.>
Среди великих русских писателей прошлого века, оставив-
ших заметный след в истории социальной и политической
мысли, значительное место принадлежит Ф. М. Достоевскому
(1821-1881). Это он произнес слова о том, что <у нас - русских
две родины: наша Русь и Европа> (в заметке по поводу кончины
Жорж Санд). Позднее Достоевский значительно изменил это
мнение, особенно после поездки в Европу, и стал солидаризиро-
ваться с Ив. Аксаковым в восприятии Европы как <кладбища>,
признавая ее не только <гниющей>, но уже <мертвой> -
разумеется, для <высшего взгляда>. Однако его отрицание не
выглядело окончательным - он сохранял веру в возможность
<воскрешения всей Европы> благодаря России (в письме к
Страхову, 1869 г.).
Такой взгляд во многом предопределялся размышлениями
над внутренней стороной европейской жизни, над ее цивилиза-
цией. <Цивилизация,- писал он,- вырабатывает в человеке
только многосторонность ощущений... и ничего больше>. При
этом с ростом цивилизации никак не возрастают нравственные
силы человечества и в итоге, отвергнув Христа, европейская
цивилизация <оставляет человека с его бессильной и бесплодной
свободой, как бы обнажает хаос, который таится в человеке;
цивилизация не в силах справиться с теми трудностями, кото-
рые она же сама и создает>.
Отсюда глубокое недоверие Достоевского к социализму, бази-
рующемуся на предположении о возможности переделать чело-
веческую природу, создать <нового человека>. Поэтому социа-
лизм для него всецело покоится на насилии (к этой мысли
писатель приходит не сразу). Утопичность и фантастичность
социализма он воспринимал как мнимое преодоление европей-
ской нравственной трагедии. Равным образом он критически
оценил и русский революционный активизм конца 60-х гг. В
романе <Бесы> можно увидеть и осуждение уже имевшего место
революционного авантюризма, и предостережение против лю-
бой революции, и общий вывод о несовместимости справедли-
вости и братства с революционным социализмом.
Достоевским остро поставлен и освещен вопрос о соотношении
материальных и духовных потребностей человека в процессе
радикальных социальных перемен, об их противоречивости,
которая находит проявление в противоречии между <хлебом и
586 Глава 20. Политические и правовые учения в России
во второй половине XIX - первой половине XX в.
свободой>. В знаменитой главе <Великий инквизитор> из романа
<Братья Карамазовы>, об антикатолической и антисоциалисти-
ческой направленности которой написана целая библиотека
философской полемики, наиболее отчетливо выражено осужде-
ние перспективы добровольно-рабского отвержения моральнос-
ти и свободы (по причине слабосильности человеческого духа) -
в пользу получения хлеба насущного. Эта перспектива изложе-
на устами заинтересованного в ней Великого инквизитора, и
характеризует она его взаимоотношения с будущими своими
подданными: <Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут
оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою
свободу к ногам нашим и скажут нам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104