Хиба же можно топтать его?
— Есть и ядовитые цветы,— хмуро отозвался Гамидов,— как понюхаешь, сразу голова болит. Что же, и такие цветы нужны?
В эти минуты душевного разговора Бурденко как будто забыл о том, что он парторг. И, может быть, несколько бессвязны были его слова, но каждое слово шло из глубины сердца. Нет, он не шутил сейчас, не пытался забавлять товарищей, как это часто бывало. Черниговский монтер как бы думал вслух, и неожиданное возражение Гамидова смутило его.
— Кажешь, ядовитые? — переспросил он.— Но ведь из ядовитых цветов люди готовят лекарства, лечат ими раны. Все можно повернуть на пользу народу. Возьми веточку с яблоньки, що дает солодки плоды, и привей к кислице, что дает плоды кислые,— плод изменится. Правда?
— Знаю, знаю,— закивал Гамидов.
— Добре, что знаешь. Разговор о том, браток, что можно было бы, наверное, и цих фашистских фрицев зробыть людьми.— И он снова показал рукой на убитых немецких солдат.
Тоноян, мрачно уставившись неподвижным взглядом вдаль, слушал этот разговор.
— Значит, мы лечим фашистов? Их, например, ты вылечил? — усмехаясь, сказал Гамидов и указал на трупы в степи.
Вместе с Гамидовым засмеялись и другие. Но Бурденко не смутился.
— Это зараженные части больного тела. Тело — народ, народ не умер, не может умереть. Он освободится от язв, выздоровеет. Колы б я знал, что я убийца, я бросил бы цю винтовку и пошел куда глаза глядят. И ты не убийца, Гамидов, ты бьешься за жизнь, за мирную жизнь, за человека.
— Я это знаю, правильно,— без улыбки кивнул Гамидов.
На этом разговор о жизни и смерти закончился, так как пришло время обеда. Старшина роты, размахивая руками, шел рядом с дымящейся полевой кухней. А после обеда улыбающийся старшина дал каждому бойцу по паре серых шерстяных носков, взятых на захваченном немецком складе.
— С мертвецов сняли, товарищ старшина? — пошутил Мусраилов.
Старшина сердито посмотрел на него.
— Глупости порешь.
— Я из принципа спрашиваю,— сказал Алдибек,— не знаю, как быть: надевать или не надевать?
— Твое дело, можешь не надевать,— сердито ответил старшина.— А этот подарок тоже против твоего принципа? — И он вытащил вдруг из кармана шинели пригоршню ручных часов.
— Кто хочет — бери! Трофейные!
— Это нужная вещь, не откажусь,— быстро сказал Алдибек и одним из первых взял часы из рук старшины, приложил их к уху.
— Металлические, но ходят хорошо. А золотые, наверно, товарищ старшина себе оставил?
На этот раз старшина совсем рассердился...
В течение всего дня стрелковые батальоны отдыхали.
В этот день работали артиллеристы и минометчики. Хватало дела и зенитчикам — не затихал в небе гул немецких самолетов. Но сейчас немецким самолетам было не до бомбежки — они пытались доставить продовольствие окруженной армии Паулюса.
Вечером полк продвинулся на два километра вперед. Немцы без выстрелов оставили позиции, чтобы «выравнять» линию своей обороны. Батальон майора Малышева занял оставленные немцами окопы и блиндажи, вокруг которых валялись сотни замерзших трупов. Бойцы, шагая, натыкались на одеревеневшие трупы и, случалось, споткнувшись, падали на тела мертвецов.
Отдежурив в боевом охранении, солдаты шли отдыхать в добротно сработанные блиндажи, хвалили немецких саперов за удобные и теплые «квартиры», гадали, какого калибра снаряды могут пробить столь капитальный накат.
— Полковая артиллерия не осилит... Только, пожалуй, гаубица...— заметил кто-то.
— Да, они умеют жить,— откликнулся другой боец.
— А вот и не сумели,— засмеялся Гамидов.— Видел, сколько их полегло?
Арсен, лежа на нарах, слушал эти разговоры и, устремив взгляд в потолок, думал о своем. Рядом с ним молча вытянулся Бурденко, напряженно слушая, как «работает» бог войны. Иногда к грохоту артиллерии примешивалась дробная частая стукотня выстрелов — это из окопов били короткими очередями пулеметчики.
Положив голову на руки, Арсен слушал тиканье часов на руке, монотонное ритмическое постукивание раздражало, мешало спать. А Бурденко уже спал. Иногда он стонал во сне. Его левая рука лежала вблизи головы Арсена, на руке Бурденко тоже тикали часы.
Снаружи все так же гремели орудия, в небе гудели самолеты. Но этот шум был привычен, он не мешал Арсену спать. А слабое, едва уловимое тиканье часов, которое становилось слышно в минуты тишины, не давало уснуть.
Несколько раз Тоноян переворачивался с боку на бок, но заснуть не мог. Снова и снова те же удары: чик-чик, чик-чик,— монотонно, непрерывно. Как Арсен ни старался заснуть, ему это не удавалось. Он завидовал Миколе, храпевшему и что-то бормотавшему во сне. Да, Микола никогда не устает,— думал Арсен. Бурденко говорит, спорит, смеется, грустит, и никогда не увидишь его дремлющим, в то время как многие бойцы, сидя в окопах или даже шагая, закрывают от усталости глаза. Но когда наступает час, отведенный для сна, Микола засыпает тут же. Арсен, к сожалению, не такой. Днем занятый своими мыслями, он часто не слышит разговоров товарищей, ему кажется, что он спит с открытыми глазами, а когда нужно спать, ему, вот как сегодня, не спится. А тут еще эти проклятые часы!.. Наверное, они вот так же стучали на руке какого-нибудь фашиста, отмерили последние секунды немецкой жизни; а теперь, как дятел, они постукивают по черепу Тонояна — тик-тик-тик, тик-тик...
Промаявшись долгое время, Тоноян осторожно поднялся, слез с нар и вышел из блиндажа. Сильно морозило. При свете осветительных ракет на снегу были ясно видны трупы немцев. Арсен, не мигая, смотрел в сторону немецких окопов. Поле то светлело, то вновь погружалось в темноту. Арсен вылез из окопа, сел на бугорок, прислушиваясь к звукам далекого ночного боя. Он старался определить, с какой стороны стреляют, где ложатся снаряды. В воздухе на маленьких парашютах, как ночные солнца, висели осветительные ракеты. И вдруг, когда прямо над головой желтым светом вспыхнула ракета, Арсен увидел, что рядом с ним, съежившись, сидит немец. Прикрыв лицо воротником зеленой шинели, втянув голову в плечи, он сидел, не шевелясь. Вначале Арсену показалось, что немец жив. Но очень уж долго он оставался неподвижным. Прикладом автомата Тоноян толкнул сидящего,— и словно камня коснулся приклад, так сильно замерз труп. Видимо, немец был ранен, присел вот так на минутку отдышаться, собраться с силами и — закоченел.
Свет стал меркнуть, но через минуту снова взлетела ракета, разгорелась, засияла, и при ее свете Арсен отчетливо увидел рыжий, небритый подбородок немецкого солдата, серую мертвую кисть его руки, воротник зеленой шинели. Сапоги с ног убитого были сняты, на ногах оставались лишь серые шерстяные носки, точно такие же, какие принес сегодня старшина. Внезапно Тоноян почувствовал, как носки шерстят ему ноги, пошевелил пальцами в валенках и тут же вспомнил, что на руке у него надеты немецкие часы, что, вероятно, недавно, прежде чем достаться Арсену, они тикали на чьей-то, теперь мертвой руке. Он встал, расстегнул металлическую браслетку часов и изо всех сил швырнул часы в снежную степь, потом, устало шагая, спустился в окоп и стал прислушиваться к орудийным выстрелам. Снаряды, воя и лязгая, пролетали над позицией батальона и падали где-то вдали, с грохотом разрывались.
Но вот со стороны советского тыла до слуха Арсена донесся какой-то странный, все усиливающийся шорох, словно невидимая река вышла из берегов и текла по полям. Этот странный шелест иногда смешивался с унылым воем ветра. «Так шумят,— подумал Арсен,— потоки, бегущие с гор, так шумит во время урагана лес».
Арсен напряженно прислушался. Шум все усиливался. Что-то непонятное происходило там, в тылу, но что именно, невозможно было определить.
Арсен вернулся в блиндаж, лег на нары. Но и здесь был слышен глухой нарастающий шелест. Арсен попытался уснуть, но тотчас перед его глазами появился скорчившийся труп немецкого солдата. Он снова видел рыжий небритый подбородок, ноги в серых шерстяных носках. Зачем он взял у старшины эти носки? Ноги горели в валенках, казалось, что Арсен надел носки, снятые с чьих-то мертвых ног. Что если и в самом деле это так? Ведь чего только не делают старшины, чтобы заслужить благодарность бойцов своей роты. Зачем, ну зачем Арсен взял эти носки? Ведь привозят из тыла теплые носки и рукавицы — выбирай любые. Зачем ему понадобились тонкие немецкие носки? Зачем он их взял, зачем надел?
Он долго вертелся на сыром сене, постланном на нары. Наконец, не вытерпев, сел, снял валенки, стянул с ног носки и швырнул их в угол блиндажа. Потом Арсен развязал вещевой мешок, достал оттуда теплые портянки, старательно обмотал ими ноги и вновь надел валенки. И ноги сразу же успокоились. Подняв с пола немецкие носки, Арсен вышел из окопа, свернул носки в комок и швырнул их в степь. Ему сразу стало легко, словно он избавился от чего-то нехорошего, очистился от какой-то скверны. Он взял горсть свежего снега и тщательно обтер руки. Чистой и холодной ладонью Тоноян провел по лбу. «Вот сейчас, пожалуй, можно и спать».
И тут снова до его слуха донесся шелест — точь-в-точь как поток, низвергающийся с гор. Арсен вернулся в блиндаж и разбудил Бурденко.
— Чего тебе? — хмуро спросил Микола, протирая глаза.
— Выйдем на минутку.
— А что случилось?
— Выйдем, услышишь...
III
В окопе Бурденко долго прислушивался: будто и в самом деле лес глухо гудел под напором бури. Но ведь здесь не было леса — кругом на сотни километров расстилалась голая степь. Что же это шумит?
— Давно так шумит? — спросил Бурденко.
— Уже больше часа. Похоже, что движутся войска, артиллерия, танки, машины? А? И по-моему, очень много войска, очень много машин... Но куда идут? Ведь фронт-то здесь?
Бурденко долго не отвечал.
— Знаешь что, Арсен Иваныч,— наконец сказал он,— пойдем-ка в штаб батальона. Может, там спят, не слышат.
Они быстро зашагали, и чем дальше отходили они от своего блиндажа, тем слышнее становился шум.
Малышева они застали возле штабного блиндажа, он тоже напряженно прислушивался к странному шуму.
— Шо це происходит, товарищ майор? — с тревогой спросил Бурденко.
— Войска, видимо, двигаются.
— Куда?
— Куда надо, я так полагаю.
— Может, пойдем посмотрим?
— Идите, возвращайтесь поскорее.
Возле штаба полка стояли командиры и бойцы, молча смотрели на войска, непрерывным потоком идущие к югу: люди, танки, орудия — без числа, без счета.
Бурденко и Тоноян подошли к Кобурову и Аршакяну.
— Куда это войска идут, товарищ подполковник? — спросил Бурденко.
Командир полка едва заметно улыбнулся.
— Мне пока не докладывали, Бурденко.
Под колесами сотен машин хрустел сухой снег. Пехота, сидя повзводно в американских «студебеккерах», двигалась за танковыми и артиллерийскими колоннами. Ржали лошади, звякали об лед подковы.
Возле Аршакяна стояла Аник. Тоноян подошел к ним.
— Куда идет войско, товарищ батальонный комиссар? — спросил он тихо по-армянски.
— Не знаю, Арсен,— ответил Тигран.
А войска шли и шли, уходила одна танковая колонна, и вслед за ней появлялась другая. За каждым подразделением ехали в «виллисах» командиры. Ночью было трудно определить звания тех, кто сидел в машинах, но, вероятно, это были майоры, полковники, быть может, даже генералы. «Куда они? — думал Арсен.— Комиссар сказал, что наши войска должны гнать врага на запад. Почему же эти огромные массы спускаются на юг?» И вдруг, как молния, блеснула мысль: «Может быть, собираются окружить фашистские войска на Кавказе? Наверно так! Именно так!» — И Арсену показалось, что он разгадал тайну ночного движения войск.
— Куда они? — вновь громко спросил Бурденко. Ему никто не ответил.
— Но почему на юг? — шепотом спросил Тигран. И неожиданно Кобуров подтвердил догадку Арсена.
Он сказал:
— Наверное, надо отрезать путь отступающим с Кавказа немецким армиям. Впереди, друзья, большие бои.
Действительно, в эту морозную ночь две сильнейшие армии мира готовились к новой ожесточенной схватке. В высоких штабах, в ставках маршалы, полководцы, не зная сна, склоняясь над оперативными картами, намечали пути движения войск. Но ни подполковник Кобуров, ни черниговский монтер Бурденко, ни хлопкороб Арсен Тоноян не знали, что было решено в эту ночь высшим командованием и что произойдет завтра. В тот ночной час, когда они смотрели на войска, идущие к югу, в осажденном Сталинграде командующий шестой немецкой армией генерал-полковник фон Паулюс созвал к себе командиров дивизий и корпусов и прочитал им телеграмму фюрера: «6-я армия временно окружена русскими. Я решил сосредоточить армию в районе северной окраины Сталинграда, Катлубани, высота, обозначенная отметкой 137, высота, обозначенная отметкой 135; Мариновка, Цибенко, южная окраина Сталинграда. Армия может поверить мне, что я сделаю все от меня зависящее для ее снабжения и своевременного деблокирования. Я знаю храбрую 6-ю армию и ее командующего и уверен, что она выполнит свой долг. Адольф Гитлер».
Этот приказ спутал планы фон Паулюса и командующего немецкой «Южной» армейской группой «Б» генерал-полковника барона Вейхса. Паулюс и Вейхс считали дальнейшее сопротивление невозможным. Но приказ есть приказ, воля фюрера — закон. Ночью началась перегруппировка сил.
А советские войска в течение всей этой долгой зимней ночи продолжали неудержимой лавиной двигаться на юг.
Днем над степью стояла тишина, но в следующую ночь Арсен Тоноян и Микола Бурденко в своем окопе снова слышали, как в тылу глухо гудел лес...
IV
...Жители города Вовчи каждый день и каждый час ждали чрезвычайных событий. На железнодорожных путях партизаны взрывали цистерны с бензином; советские самолеты бомбили воинские немецкие составы; то в одном, то в другом селе партизаны убива ли полицаев и дезертиров, бежавших из Советской армии во время отступления, а теперь вернувшихся в свои дома. Иногда по ночам загорались костры на том месте, где был похоронен Андрей Билик. По утрам на стенах домов появлялись листовки, номера газеты «Правда». Жители Вовчи знали, что все это дела партизан, верили, что враг не вечно будет хозяйничать в их родном городе. Но когда же кончится страшное, черное время, когда настанет час освобождения?
Прошло лето, прошла дождливая, слякотная осень, наступила зима. Неистовствовали над Северным Донцом вьюги, крепко замерзла маленькая речушка Вовчьи Воды. Небо днем большей частью бывало пасмурно, а по ночам — ясное, усыпанное звездами.
Немецкие войска отступали, и комендант Вовчи Шульц с каждым днем становился все жестче и злее. Все страшнее становились дела карательного отряда, наводившего ужас на жителей Вовчи, все чаще комендатура отправляла в Германию молодых парней и девушек...
С наступлением зимы Шульц решил устроить на городской площади большое празднество — он, должно быть, хотел хоть на время заглушить всеобщую тревогу и напряжение. Два дня подряд солдаты комендатуры отбирали у населения продовольствие — свиное сало, кур, поросят, мед, соленые огурцы. И вот в назначенный день на городской площади были установлены столы, на столах были разложены отобранные у горожан продукты, поставлены бутылки со шнапсом и самогоном. На площадь пришел пастор в черной сутане с крохотным евангелием в руках. Из Белгорода ради этого торжественного случая был вызван оркестр. Автоматчики согнали на площадь жителей.
Оркестр заиграл марш. Затем наступила тишина. Шульц обратился к толпе с речью. Рядом с ним стоял обросший черной небритой щетиной человек, и шепот удивления прошел по толпе: это был Партев Сархошев, тот, которого считали погибшим от пуль Шарояна. Ведь старая Ксения Глушко много раз плача рассказывала, как Шароян убил Фросю и Сархошева.
И вот Сархошев в форме немецкого лейтенанта, худой, с ввалившимися глазами, с выпирающей нижней челюстью, исподлобья оглядывает мрачную толпу горожан. Шульц кончил свою речь, и Сархошев стал переводить ее на русский язык.
— Сейчас вы увидите свадьбу храброго немецкого солдата, сказал вам господин комендант, вот сидит на почетном кресле жених, а вокруг него стоят шаферы. Но где же невеста? Господин комендант говорит, что сегодня, в этот же час, в Мюнхене венчают невесту храброго воина. Она самая счастливая невеста в мире. Счастливая потому, что ее жених воюет в рядах самой мощной армии на земле, армии фюрера, и вернется домой с победой и славой, с орденом железного креста на груди.
— Как ожил этот чертов гад? — сказал Митя на ухо Коле Чегренову.— Как он ожил? Надо было в голову ему стрелять.
— А Шароян стрелял ему в грудь,— так же тихо отозвался Коля,— три пули пустил и думал, что все.
— Надо было в голову стрелять! — повторил Митя. Сархошев продолжал переводить речь коменданта.
Он говорил о красоте и добродетели невесты, о воинских заслугах жениха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84