Придешь и возьмешь к себе в дом мою Хаджидже. Еще раз большой привет от всех и снова говорю — наш уговор останется в силе, возвращайся героем, живым и здоровым к своей Хаджидже...»
Весь взвод собрался в землянке, когда Алдибек с чистосердечной простотой показал товарищам письмо Хаджидже.
В поле выла метель. Мороз вползал в пазы между бревнами. Ветер то и дело с воем врывался в жестяную трубу печурки, и землянка наполнялась дымом.
Несмотря на дневной час, в землянке горела самодельная коптилка. При свете неровного желтого пламени, выползающего из гильзы мелкокалиберного снаряда, едва можно было различить лица бойцов.
Вдруг плащ-палатка, завешивающая дверь, раздвинулась, и в землянку ввалился огромный запорошенный снегом человек.
— Ось и я, с медсанбата! — сказал Бурденко. Он обнял Ираклия, ударился головой о низенький
потолок землянки, хлопнул по плечу Арсена.
— Соскучился за тобою, черт вусатый! Ого, вусы твои ще бильше выросли!
Товарищи стали расспрашивать его.
— Целиком и полностью здоров, уместно и своевременно, як пишут в резолюциях,— говорил Бурденко.— Там в санбате есть врач, такий длинный хохол, который говорит по слову в неделю. Мертвых может оживлюваты, сатана цей Ляшко. Вин там головным хирургом. Усим я советую, коли доведется, проситесь до него, гарно порежет, велыкий мастер.
Вновь открылась дверь землянки. Вошли комиссар полка Микаберидзе и политрук роты. Бойцы встали. Комиссар предложил всем сесть и сам уселся у коптилки.
— Пришли к вам немного погреться.
Началась обычная фронтовая беседа: что пишут из дома, почему опаздывает почта, какие каверзы готовит враг, скоро ли советские войска перейдут в контрнаступление. Потом комиссар предложил политруку прочесть последнюю сводку Совинформбюро. Политрук вытащил из планшета свежий номер дивизионной газеты.
«В течение вчерашнего дня наши войска вели бои на всех фронтах. Особенно ожесточенные бои имели место на Крымском, Можайском и Калининском участках фронта... Вчера над Москвой было сбито одиннадцать немецких самолетов».
Гамидов спросил:
— А сколько же самолетов пролетело над Москвой, если сбито одиннадцать?
— Выходит, много пролетело,— ответил комиссар.— На нашу Москву падают бомбы, а мы у печек по землянкам греемся, читаем сводки о том, как другие воюют. Так что ж нам, в самом деле, так и сидеть? Позволять фашистам согреваться в наших селах и хуторах у себя под носом?
— Товарищ комиссар, накажете — зробим що треба,— сказал Бурденко.
— Вот мы и решили с командиром полка послать разведку в окрестности Вовчи. Нужны добровольцы. Что скажете, товарищи?
— Я пойду,— сказал Бурденко.
— И я,— сказал Гамидов.
— Я,— проговорил Мусраилов.
— Я,— басом гаркнул Арсен Тоноян. Комиссар смотрел на каждого говорившего.
— Я,— отозвался Вардуни. Откликнулись и остальные бойцы.
— Выходит,— проговорил комиссар,— всем взводом. Что ж, такая разведка, наверное, выяснит многое.
Ветер выл, кружил над землянками облака снега, громоздил сугробы.
Группа бойцов была отправлена в разведку в сторону города Вовчи. В эту группу был включен житель Вовчи боец комендантского взвода Ивчук. По возвращении разведчики рассказали, что немецкие войска, видимо, решили зимовать на западном берегу Северного Донца. Плацдармы противника на левом берегу Донца очень малочисленны. В предместьях самой Вовчи размещено не больше пехотного батальона.
Охрана города слаба — всего одна минометная батарея, одна артиллерийская батарея да несколько пулеметов. Фашисты объявили населению, что советская армия окончательно разбита, и, по-видимому, сами немцы убеждены, что со стороны русских не последует ни наступления, ни контратак.
Трое бойцов из разведывательной группы несколько часов подряд пробыли в доме Ивчуков и принесли важные сведения о расположении немецкого батальона и комендантской роты и об огневых средствах противника. Сестра Ивчука, комсомолка Шура Ивчук, обещала в ближайшие дни собрать подробные сведения и передать свое письменное донесение разведчикам.
В один из темных, безлунных вечеров Ивчук, Хачи-кян и Ираклий Микаберидзе вновь отправились в Вовчу. В полночь разведчики вернулись, принеся с собой подробнейшее донесение сестры Ивчука на двенадцати тетрадочных страничках. Командир полка, читая донесение, повторял негромко свои любимые слова:
— Хорошо, прекрасно. Разведчики смущенно улыбались.
— Прекрасная девушка, умница,— сказал Ираклий Микаберидзе.
— Какая девушка?
— Шура Ивчук, записавшая эти сведения.
— А, Шура Ивчук. Я и говорю — прекрасно, толково записано, хороший разведчик из нее получился бы.
— Головой ручаюсь, товарищ майор,— вдруг громко сказал боец Ивчук.
— В чем?
— В том, что каждое слово тут правильно, сестра наврать не может.
— Так не подведет ваша сестра?
— Никак нет, товарищ майор.
— А Ираклий, тот уже влюбился, свадьбу собрался справлять.
Ираклий покраснел. Разведчики смеялись. Ивчуку было приятно, что его сестра Шура стала известна полку.
— Спасибо вашей сестре, Ивчук, — серьезно сказал Дементьев и повернулся к комиссару полка: — Давай-то соберем командиров батальонов и рот. Есть о чем подумать.
...Дементьев, склонившись над топографической картой, делал отметки, командиры подразделений, стоя у стола, следили за движением руки майора, отыскивали и помечали на своих картах нужные точки. Дементьев поручил Кобурову составить план наступления и вышел в соседнюю комнату позвонить по телефону генералу, согласовать с ним вопрос о предстоящей операции. Через несколько минут он вернулся, лицо его было расстроено.
— Генерал вызывает. Надо ехать. Но план наступления, Кобуров, составьте безотлагательно. Надо, чтобы каждый взвод знал свою задачу, исходные рубежи. Где старший политрук Аршакян? Грустит в политотделе без вас, старший батальонный комиссар Федосов.— Он усмехнулся: — Какие длинные звания у политработников: старший батальонный комиссар!
Дементьев и Тигран выехали на санях в штаб дивизии.
— Нехорошо, что наступление откладывается,— проговорил как бы про себя майор, натягивая на колени полу своего огромного тулупа.— Погодка русская, дело бы как по маслу пошло.
Снег поскрипывал под полозьями и копытами сытых, сильных лошадей. Тиграну казалось, что сани несутся по безбрежному белому морю. Море огромное, холодное — ни начала в нем, ни конца...
— Уцелеем, многое останется в памяти,— сказал майор, привалившись плечом к плечу Аршакяна,— вы раньше знали о существовании города Вовчи?
— Не знал.
— И я не знал, город Вовча, на реке Вовчьи Воды, возле Северного Донца — ей-богу, не знал. Большая у нас страна. Говорят, король Черногории знал коров и телят всех своих подданных... Не знали мы о существовании Вовчи, а сейчас Вовча день и ночь стучит в голове. И живет там, оказывается, девушка Шура Ивчук. Если полку удастся освободить город, большая доля заслуги принадлежит этой девушке.
А полозья все поскрипывали, сани покачивались. Снег из-под копыт бил в лицо, казалось, что лошади озоруют, делают это нарочно. Сани кренились — вот-вот перевернутся. Тигран подумал, что это под тяжестью майора так скрипят полозья.
— «О чем задумался, детина, седок участливо спросил»? — шутливо проговорил Дементьев.
— О чем задумал&я? — переспросил Аршакян.— Трудно сказать. О многом. Думаю, например, о своем сыне, которому сейчас уже шесть месяцев, пытаюсь представить его лицо и не могу. Майор неожиданно проговорил:
— Очень любишь жену?
Вопрос действительно был неожиданным.
— Ну, говори, не таись.
— Могу сказать: да,— ответил Тигран.— Какая же без любви семья?
— Я тоже люблю жену,— сказал Дементьев после долгого молчания,— очень люблю. Но мучает меня совесть. Мало я ей дал счастья. Всегда занят, всегда дела. Не спала по ночам, пока не вернусь, ждала до рассвета. А я на нее за это сердился. Теперь стыдно вспомнить. Будет время, дам тебе прочесть ее письмо. Теперь она далеко, и я понял — вот оно, мое счастье, впервые это почувствовал по-настоящему. Никогда не говори своей жене грубого слова, слышишь, товарищ старший политрук? Очень тяжело вспоминать ее обиду, раскаиваешься, да поздно.
Резко меняя разговор, он произнес:
— Кажется, подъезжаем. Интересно, что же прикажет генерал. Помнишь Галунова?
В штабе дивизии они узнали, почему было отложено наступление полка Дементьева. Немецкие войска развертывали активные действия против соседней воинской части, и по распоряжению командарма артполк дивизии Яснополянского был временно придан соседу. А без артиллерии нельзя было и думать о наступлении.
Тиграну было приказано незамедлительно отправиться в артиллерийский полк, полку этой ночью предстояло драться.
Через полчаса другие сани с другим возницей везли Тиграна по заснеженному полю. И снова сухая снежная пыль ударяла ему в лицо...
Тиграну стало грустно. Человек часто не может понять причин своей грусти либо веселья. В самом деле, что опечалило Тиграна? В письмах, пришедших из Еревана, были лишь хорошие вести, дома все живы, здоровы, близкие его помнят и любят... А может быть, ему было грустно оттого, что Дементьев не сидел рядом с ним в санях.
Ill
А через пять дней, в предрассветной мгле стрелковые подразделения полка майора Дементьева, рота за ротой, в белых маскировочных халатах, приближались к городку Вовче.
Наступление велось на этот раз без артиллерийской подготовки.
Но даже педант Кобуров не возражал против плана майора Дементьева: совершить ночной удар отдельными группами, одновременно ворваться в город с разных сторон и не пускать в ход артиллерии и минометов. Только на рассвете, если того потребует обстановка, артиллерии было дано указание вести огонь с ближних дистанций.
Точная разведка — половина удачи. А разведка хорошо поработала. Все вражеское расположение было выявлено, огневые точки засечены.
В успех все командиры верили твердо. Верил в успех и начальник штаба полка Кобуров, но все же он испытывал некоторую неудовлетворенность. В подобного рода операциях роль штаба не так уж велика. В такой ночной операции удача в основном зависит от командиров взводов и отделений. Кобуров мечтал о больших сражениях — только в них мог проявиться его полководческий дар. Нынешнее же, разработанное Дементьевым дело скорее походит на партизанский рейд. Мелковато все это для стратега Кобурова.
Майор Дементьев, наоборот, был доволен. Он шел вместе с полком, продвигавшимся вперед небольшими подразделениями. Главным было освободить Вовчу. И если Вовчу удастся освободить ценой малых жертв — значит, план Дементьева хорош.
Дементьев знал лично не только командиров, но и многих рядовых своего полка. Люди понимают, что потери в предстоящем бою неизбежны, любой из них может не дожить до рассвета. Люди знают это — и идут вперед, они преодолевают страх, таящийся в душе. Ведь бесстрашных витязей в жизни не бывает. И Дементьев знает чувство страхаг хотя бойцы и считают своего майора бесстрашным. Это хорошо! Хорошо, когда боец считает, что командир свободен от обычных человеческих слабостей. Настоящий воин тот, кто способен подавить в себе страх и не растеряться, выполняя свой долг. Голова у таких людей всегда ясная. Молочная мгла стояла над зимними полями. Вскоре передовые подразделения приблизились к домам городских окраин.
Дементьев обосновался в непосредственной близости от городских строений. Боевые подразделения в глубокой тишине стали просачиваться в пределы города.
Сердце Дементьева бешено билось. Но кто из людей, окружавших его, мог знать об этом? Он был как всегда молчалив, спокоен. А время шло. Десять минут, пятнадцать, полчаса. И вот в темноте наконец появились бесшумные тени. Белый призрак подошел к Дементьеву и сиплым шепотом доложил:
— Товарищ майор, в части города, называемой «Мельницы», уничтожено боевое охранение противника.
Немного погодя раздался выстрел. Майор поднялся.
— Что такое, значит, не удалось работать без шума? Но вот вновь показалась белая фигура.
— Товарищ майор, на Шебекинской дороге уничтожено боевое охранение противника. Один немец успел выстрелить, но его тотчас схватили.
Майор узнал по голосу Ивчука.
— Было три пулеметных точки и девять человек, точно, как донесла разведка,— добавил Ивчук.
— Это все твоя сестра, Ивчук,— с улыбкой сказал майор.
И, обращаясь то ли к самому себе, то ли к людям, окружавшим его, Дементьев произнес:
— Ну, что же, за дело. Сейчас дадим сигнал к общему штурму. Сигнальте же!
В эту минуту сердце его уже билось ровно, спокойно.
IV
Страшной, недоброй была жизнь в городе Вовче. Днем страшно, по ночам — еще страшнее. Особенно тревожной была жизнь Ивчуков.
— Не спишь, Шура? — сидя в постели, тихо спросила мать.
— Нет, мама, не сплю. Ты что-то хотела сказать?
— Хоть своими глазами видела, но не верится, что Коля приходил домой, поцеловал меня, Мишу на руки взял, тебя по голове погладил. Словно все это сон, проснулась — и нет ничего. Девушка подняла голову.
— Да не мучай себя, мама, нельзя же так.
— Поговори со мной, Шура, страшно мне очень.
— Нельзя так мучить себя, мама.
— Сердцу-то не прикажешь. Я ведь за всех боюсь, Шурочка, и за отца, и за Колю, и за тебя, и за Мишу, за всех вас, моих дорогих.
— Страхом не поможешь, пойми ты.
— Я, Шурочка, не слабая — я завтра же могу взять да в партизаны пойти. Не трусиха я, а вот не могу с собой справиться. У меня словно в глазах пелена темная, иду и дороги не вижу... Так все переменилось, что голова кругом идет. Вот хочу, чтобы ты некрасивой стала. Боюсь я за твою красоту, Шура, в это окаянное время.
— Да спи, мама, спи.
— Не могу я! Сердце ждет, ждет чего-то... то ли плохого, то ли хорошего. А уж той прежней спокойной жизни больше не будет...
Встав с постели, мать иголкой прочистила фитиль, легонько встряхнула лампу, проверяя, есть ли в ней керосин.
— Сейчас подолью керосина,— сказала дочь и встала с постели.
Лампа загорелась ярче. Шура подошла к окну, поправила маскировку. Мать глядела на голые плечи дочери, на ее длинные косы.
Девушка подошла к дверям, прислушалась.
— Думаешь, Коля может прийти? — спросила мать.
— Может.
— Сказал он тебе что-нибудь?
— Ничего не говорил.
— А почему ты думаешь, что придет?
— Не знаю... Мало ли что, ведь должны прийти наши когда-нибудь!
— Должны. А когда — неизвестно. Встретился мне старик Олесь Бабенко, говорит: не отчаивайтесь, Вера Тарасовна, Россия никогда не была побежденной и не будет, не теряйте веры и всем так скажите. Но сколько продлится война, кто спасется, а кто пропадет, говорит, не знаю. Младший сын Веры Тарасовны, Миша, заплакал во сне, проснулся, попросил воды и, напившись, опять заснул.
— Стеснялась я, когда Миша родился,— проговорила Вера Тарасовна.— Вы с Колей уже большими были.
Мать нагнулась, поцеловала голову сына. С улицы донесся вой собаки.
— Мама, а ведь до войны собаки так не выли.
— И я не припомню, чтобы собаки так выли. Спи, Шурочка.
Ночная тишина становилась все более гнетущей от чувства одиночества и бессилия. Шура легла, но уснуть не могла. Почему не пришел брат и его товарищи? Она вспомнила лицо Коли. Он стал какой-то непривычный, взрослый. И голос изменился. Вспомнила товарищей брата: пристально смотревшего грузина и молчаливого смуглого армянина, который словно стеснялся Шуры.
На душе у Шуры после ночного посещения разведчиков стало легче, светлей. Конечно, мрачные мысли и теперь приходили в голову, но они не давили, как прежде. Казалось, что Коля и его товарищи все это время где-то совсем близко от нее.
Услышав неожиданные залпы, мать и дочь с минуту молча прислушивались.
Выстрелы усилились. Прогрохотали близкие и далекие взрывы, послышался крик, затем страшный собачий визг.
— Похоже, что бой, большой бой... Весь город грохочет!
Шура обняла мать, прижалась головой к ее груди.
— Мама...
Дом вздрогнул от сильного взрыва, задребезжали стекла. Мать и дочь упали на пол. Проснулся, заплакал Миша.
За окнами послышался стон, кто-то закричал по-немецки. Залпы постепенно стали стихать, ушли на дальние улицы...
Утром Шура отворила дверь и вышла во двор.
Улица была пуста, но стреляли где-то очень близко. «Неужели город опять останется у фашистов, а наших отбросят?» — подумала девушка и торопливо пошла вверх по улице на выстрелы, не понимая, куда и зачем нет, не понимая, что подвергает себя смертельной опасности.
По улице в ее сторону бежали немецкие солдаты в расстегнутых шинелях. Над головой девушки послышался странный свист. И вдруг страх охватил ее, она повернулась и изо всех сил побежала. Задыхаясь, она бросилась в ворота своего дома, поднялась на крыльцо и оглянулась. В ту же минуту в воротах показались немецкие солдаты, а вслед за ними белые фигуры с черными автоматами в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84