Прошла ты по залу и не заметила меня.
—- И ты рассердился? — перебила Аник.— Не может быть, даже во сне не могло случиться, чтоб я тебя не заметила. Я тебя всегда вижу. А дальше?
— А дальше ты выступила, говорила о книге «Как закалялась сталь», я ее набирал. Началась бомбежка, все выбежали из зала, и я тебя потерял. А когда я проснулся, и в самом деле бомбили.
— А мне так хочется увидеть тебя во сне, и никогда тебя не вижу.
Она всматривалась в его лицо.
— Ты не меняешься, глаза те же, ты такой же, как прежде. Только усталый очень. Положи голову мне на колени.
Они замолчали, прислушались к голосам пушек, треску пулеметов. Сердца их были полны тишиной, любовью, верой, миром, тоской. Подольше бы тянулся этот час, подаренный им суровой военной жизнью.
Каро гладил лоб девушки, прижался губами к ее волосам, сердце его билось сильно, и он уж не слышал грохота пушек.
Неужели солдат имеет право быть таким счастливым? Он похолодел от страха при мысли, что он может потерять свое счастье.
— Знаешь, Каро, я хочу что-то сказать тебе...
И с прямотой, на которую способны лишь самые чистые натуры, она, глядя прямо в глаза ему, сказала:
— Я хочу быть твоей женой, Каро. Мне так страшно думать, что смерть может разлучить нас.
— Аник, мы никогда не потеряем друг друга, нашу любовь нельзя убить.
Вернулись Малышев и Ираклий. Комбат вручил Каро пакет. И вот Каро вышел из блиндажа...
Аник казалось, что он не был в блиндаже, ей лишь померещилась эта счастливая встреча.
— Вы бы отдохнули,— сказал ей Малышев,— завтра всем нам тяжело придется.
— Ложись, сестричка,— сказал Ираклий и положил поверх еловых веток, устилавших пол, свою шинель.
VI
Рано утром немцы начали атаку, открыли ураганный огонь.
Аник переходила из окопа в окоп, перевязывала раненых. Она не знала минуты отдыха, не успевала стереть со лба пот. Два человека умерли у нее на руках. Она видела, как бледнеет лицо, как безжизненно стекленеют глаза. Но вот наступила короткая передышка. Аник, чувствуя изнеможение, пришла на командный пункт батальона. Малышев протянул ей бинокль.
Это была знакомая суровая и безрадостная картина: развороченная боевая земля, тела убитых в молодой, весенней траве.
— Смотрите вон туда, левее кустарника.
Аник вновь посмотрела в бинокль. Люди лежали кучно, один к одному, а вокруг рвались снаряды. Поднятая взрывами земля, желтый и серый дым заполняли воздух.
— Это залегла немецкая пехота? — спросила Аник.
— Да. Но эта пехота больше не встанет. Это трупы. Аник увидела, как сквозь огонь и дым движутся
советские бойцы. Вот один, передовой, бежит, пригнувшись. Залег. Неужели убит? Нет, снова поднялся, но кажется, он ранен. Неужели это Ираклий?
— Ираклий ранен! — крикнула Аник и, протянув Малышеву бинокль, выскочила из окопа. В этот миг она не думала о своей любви, о Каро, о близости смерти. Только одна властная, как инстинкт, мысль владела ею — поспеть, спасти раненого! Вблизи от нее разорвался снаряд, ее закидало землей, воздух стал тяжелым, удушливым. Вот он, светлоголовый Ираклий
Микаберидзе. Он лежал на земле. Аник побежала, прилегла рядом с ним. Она видела, как пули вонзаются в землю, секут стебельки травы.
— Ираклий! — крикнула она.
Ираклий узнал ее. Гимнастерка на его левом плече была окровавлена.
— Опирайся на меня, Ираклий.
— Сам пойду,— проговорил Ираклий,— соберу силенки, сам пойду.
— Опирайся на мое плечо! — и Аник властно потянула его за здоровую руку.— Нельзя лежать на одном месте, убьют.
Они то ползли, то шли, согнувшись. Вот и овраг.
— Передохни немного, Ираклий.
Ираклий посмотрел на фляжку Аник, попросил воды.
Аник поднесла флягу к его губам. Пальцы ее дрожали, вода лилась на грудь раненому.
Аник видела, как пули молотят по покатому склону холма,— стригут, рвут траву, как облетают красные маки.
— Идем, мы почти дошли, идем,— произнесла Аник.
И вдруг ее словно ударили топором по пояснице, рассекли пополам. Она вскрикнула и упала.
На миг Ираклий забыл о своей ране. Он смотрел на лицо девушки.
Аник раскрыла глаза и увидела большой цветок красного мака, цветок казался огромным, заслонял небо.
Ираклий лил из фляжки воду на ее лоб.
— Скажи что-нибудь, Аник, почему ты так странно смотришь?
Услышав знакомый голос, девушка очнулась.
— Я ранена? — спросила она.
— Ничего, теперь моя очередь помочь тебе. Ираклий гладил ее волосы, мокрый лоб.
— Какая прохладная у тебя ладонь,— прошептала Аник,—какое жаркое солнце... Я помню твою мать... большие, большие черные глаза были у нее и добрая улыбка... А Каро опоздал, почему опоздал Каро?
VII
Тигран видел, как в палатку медсанбата санитары на носилках внесли Аник. Аршакян, войдя в палатку, спросил у Ляшко:
— Каково состояние девушки?
— Смогу на ваш вопрос, товарищ батальонный комиссар, ответить только после операции,— угрюмо сказал хирург.
Тигран подошел к соседней палатке. Там Кацнельсон должен был оперировать Ираклия.
Стоя у входа в палатку, Аршакян ждал конца операции. Вскоре Кацнельсон вышел из палатки и оживленно сказал Аршакяну:
— Честь имею доложить, товарищ батальонный комиссар: все в порядке. Через три месяца Микаберидзе вернется в строй.
Кацнельсон мыл руки, а Тигран стоял рядом, улыбался.
— А почему у Ляшко так долго длится операция? Ведь я от него слова не мог добиться.
— Ох, Ляшко,— сказал Кацнельсон.-- Большой он мастер, но несколько странный человек. Он, при всей своей внешней суровости, человек не разума, а чувства. А хирург он первоклассный. Какое ранение у девушки?
— В бедро осколком.
— Поэтому так долго и длится операция, а Иван Кириллович хмурится.
Тигран позвонил в штаб полка, сказал Шалве Микаберидзе, что операция Ираклия прошла удачно, и вернулся к палатке, где Ляшко оперировал Аник.
Наконец Ляшко вышел из операционной: неторопливый, без улыбки, всегда неизменный при радостных и печальных событиях.
— Ну как, что? — быстро спросил Аршакян.
— Операция прошла вполне удачно, никаких последствий после себя не оставит, детей сможет иметь,— сказал хирург и кивнул, пошел своей дорогой.
VIII
Микаберидзе с маху прыгнул в окоп командира полка. На лице Владимира Невозмутимого на этот раз была тревога. Он быстро, мельком взглянул на своего комиссара,— уж очень стремительно тот прыгнул в окоп.
— Всем в окопы, командирам, связным, ординарцам, всем! — сказал Дементьев.— Взять противотанковые гранаты, не теряя секунды.
Микаберидзе думал, что командир полка обращается к нему, но кто-то другой молодым голосом отозвался на приказ подполковника:
-— Есть, всем в окопы. Тут еще одно противотанковое ружье, товарищ подполковник.
Это был Иваниди, командир комендантского взвода.
— Выполнять, выполнять приказ! — оборвал его Дементьев.
Иваниди побежал по ходам сообщений. Микаберидзе видел, как он столкнулся в окопе с бежавшим на НП Кобуровым. Несколько минут назад Кобуров по телефону сообщил Дементьеву, что немецкие танки прорвались на стыке двух полков, вышли в тыл обороны батальонов и сейчас движутся на КП полка. Сообщив это командиру полка по телефону, он сразу побежал на наблюдательный пункт.
— А вы зачем сюда пожаловали? — рассердился Дементьев.— Кто в штабе остался?
Бойцы комендантского взвода, телефонисты, связные, радисты, ординарцы — все спешно вооружались, вместе с командирами шли" в окопы. Все понимали: над штабом нависла смертельная опасность.
Комиссар обходил боевые порядки. Бойцы готовились к нападению танков, разбирали гранаты, сваленные на дне окопа. Какой-то красноармеец, сидя на корточках, лихорадочно готовил связки гранат.
— Почему один человек связывает? — спросил комиссар.— Пусть двое помогут.
Бойцы кинулись выполнять приказ.
Окоп был глубокий и узкий, удобный для укрытия от танков. Если танки даже пройдут над головой, люди в окопе не будут раздавлены.
— Ну как, товарищи, остановим? — спросил запыхавшийся от быстрой ходьбы комиссар.
Боец, готовивший связки гранат, поднял голову и молча посмотрел на комиссара.
Это был Савин. Его напряженный взгляд говорил больше слов. Людей охватило напряжение, тревога, но паники не было.
Близко от окопа одна за другой разорвались три мины. Засвистели осколки, дым и пыль заволокли бойцов и комиссара. Танков не было слышно. Может быть, танки находились совсем близко, может быть, они прошли на фланге,— вести наблюдение из-за сильного минометного огня было почти невозможно.
Микаберидзе выглянул из окопа, поднес к глазам бинокль. Слева стояла батарея, замаскированная охапками травы и ветвями кустарника. Кто-то притронулся к плечу комиссара. Это был Хачикян.
— Товарищ комиссар, опасно. Разрешите мне наблюдать.
К комиссару подошел командир комендантского взвода. Загорелое лицо Иваниди казалось сейчас землисто-бурым. Он, видимо, очень волновался.
— Что у командира полка? — спросил комиссар. Иваниди ответил:
— Мимо командного пункта прошли пять танков, укрылись в овраге. По ним били из батальонов и наша полковая артиллерия.
— Укажите мне этот овраг,— сказал комиссар. Выглянув из окопа, Иваниди указал комиссару
на низменность, где клубился непроницаемый дым, стояли облака пыли. Видимо, огонь советских орудий создал заслон, препятствовавший движению танков.
— Танки, товарищ комиссар! — отчаянно крикнул Хачикян.
— Не высовываться! Назад! — приказал комиссар. Две панцирные махины быстро шли к командному
пункту, то исчезая в пыли и дыму, то снова появляясь. Несколько поодаль шел третий танк. Советская артиллерийская батарея открыла беглый огонь.
Один из танков загорелся. Бинокль больше не был нужен: дистанция сократилась. Комиссар насчитал пять танков, горевший был шестым.
— Приготовиться, товарищи! — приказал комиссар, кладя связку противотанковых гранат на бруствер окопа.
До смертельной схватки оставались минуты. Люди ясно слышали железный скрежет гусениц. Советские снаряды рвались возле бронированных машин.
Один танк стал кружиться вокруг своей оси, повернувшись лбом к западу, остановился. Комиссар увидел сквозь быстрый, летучий дым, как немецкие танкисты вылезают из танка.
Прикусив нижнюю губу, Ивчук дал по ним очередь из ручного пулемета.
Страха не было. Какой-то необычный душевный подъем охватил Микаберидзе. Вот сейчас здесь, в этом окопе, будет решен исход великой войны, здесь станет окончательно ясно, на чьей стороне победа. Нет, страха не было.
Советские пушки безостановочно стреляли по танкам. Горящий танк с ходу налетел на орудия расположенной слева от окопа батареи.
И горящий танк, и подмятые им орудия утонули в черном дыму.
И снова танк! Взрывная волна толкнула комиссара, он упал на дно окопа. Встав, он увидел, как Савин швырнул бутылку с горючей жидкостью.
— Бей! — заорал Микаберидзе и поразился своему голосу. Кричал не он, кричал кто-то другой, сильным, хриплым басом, кричал грозный приказ, который относился к нему — комиссару Микаберидзе. Огромная стальная махина остановилась в нескольких метрах от окопа, гусеницы, поблескивая сталью, распластались по земле. Танк вел пулеметный и пушечный огонь, но снаряды и пули не были опасны для людей в глубоком окопе, шли поверх их головы. О башню танка разбилась бутылка с горючей жидкостью, по танковой стали взметнулось голубоватое пламя и тотчас повалил черный рваный дым. Из люка стал вылезать танкист, но вдруг тяжело осел, повис над люком, русые волосы его свисали. Потом мертвец медленно вывалился из горящего танка и упал на землю.
И тотчас вперед вырвался другой танк, закрыл своим жарким, смрадным брюхом окоп.
Не стало над головой высокого весеннего неба, одно лишь стальное клепаное пузо танка, гарное зловоние нависли над людьми в окопе.
Танк, словно пришедшее в бешенство живое существо, елозил над окопом, скрежеща гусеницами, всхрапывая, осыпая головы людей комьями земли.
Мотор взревел, и танк переполз через окоп, обдав людей горьким жирным дымом.
И вновь над головой открылось высокое небо украинской весны.
Микаберидзе, отряхивая с одежды землю, поднялся и увидел вокруг себя странно изменившиеся и в то же время родные, знакомые лица.
— Проскочил танк! — крикнул он густым басом и вновь не узнал своего голоса. Танк остановился в десяти метрах от окопа. Какой-то боец подбежал к танку, вскарабкался на броню. Танк двинулся вперед, ведя огонь с ходу по второй линии советских окопов. Перед лицом бойца хлестали огненные клочья пулеметных очередей. Танк взобрался на холм, замедлил ход. В этот миг цеплявшийся за броню боец швырнул связку гранат под ствол орудия и прыгнул на землю. Это был Каро Хачикян. Грянул взрыв.
Четвертый танк артиллерия подбила в двадцати шагах от командного пункта Дементьева.
Бойцы стояли в окопе во весь рост и молчали. Они дышали весенним воздухом. Они смотрели на синее небо и на молодую траву. Они победили, вышли из-под смрадного брюха танка. Они были живы.
...Через полчаса Дементьев, сопровождаемый Кобуровым и Микаберидзе, обходил окопы. Они остановились возле тех бойцов, что вместе с комиссаром отразили атаку танков.
Дементьев добрым взглядом оглядывал лица людей.
— Выходит, что танки нам не страшны? — спросил он.
Бойцы покачивали головами, усмехались.
— Да уж не страшны,— сказал кто-то.— Забыли, на каком мы свете, когда он над окопом встал.
— Молодцы, ребята, бойся не бойся, а надо защищать Родину,— сказал Дементьев и вдруг спросил Хачикяна: — А в ваших краях много есть буйволов?
Каро смущенно улыбнулся.
— Оседлал и гнал танк, как буйвола,— сказал командир полка.
Он крепко пожал руку Каро.
— Если бы окопы были помельче, многие из вас не остались бы живы,— сказал командир полка.— Вот что значит на совесть работать. Прошла эта стальная гадина над вами, а вы все здесь, все живы, да еще улыбаетесь. Прекрасно! Что еще может быть прекраснее. Шутка ли, жить на свете!
Но этот весенний день еще не кончился — людей ждали новые испытания.
IX
Член Военного совета армии генерал Луганской возвращался после объезда воинских частей на командный пункт армии. Сидя в открытом «виллисе», он оглядывал полевые дороги, по которым двигались на передовую пехотные подразделения в новом обмундировании, артиллерийские батареи, танки, бесконечные потоки автомашин. Наконец-то прибыло долгожданное подкрепление! Генерал несколько раз останавливал машину, подзывал к себе командиров и бойцов, расспрашивал их. В большинстве это были видавшие виды обстрелянные люди, многие из них побывали в госпиталях. Ветеранов можно было узнать с первого взгляда: война оставляет следы на лицах людей, меняет выражение глаз.
По приказу генерала водитель «виллиса», чтобы не мешать проходящим войскам, вел машину или по обочине дороги, или полем. По многим, ему одному известным признакам водитель понимал, что генерал не в духе.
— Стой, Мельников,— проговорил генерал. Машина резко затормозила.
— Позови вон того политрука.
Политрук поспешно подошел к машине, приветствовал генерала.
— Давно вы в армии?
— Четвертый месяц, товарищ генерал.
— Какая у вас была специальность до войны?
— Я был аспирантом по философии.
— Поправьте пилотку. Звезда у вас на затылке, а должна быть на лбу, товарищ философ.
Политрук смутился, покраснел.
— Ну, идите.
Политрук вытянулся, козырнул, повернулся на каблуках и сутулясь пошел к своей роте. «Да»,— подумал Мельников.
— Как это вы заметили непорядок на таком расстоянии, товарищ генерал?
— Гони, гони!
Через два часа они добрались до штаба армии, разместившегося в овраге, среди густого кустарника. Луганской пошел к своей палатке, молча отвечая на приветствия встречных.
Генерал смыл с себя дорожную пыль и, отказавшись от предложенного адъютантом завтрака, развернул на столе карту. Луганской вглядывался в карту, расцвеченную красно-синими карандашными пометками,— то были поля и долины, реки, села и города, охваченные военной смутой.
Вошел начальник политотдела армии.
— Разрешите, товарищ генерал.
Начальник политотдела принес на подпись приказы о новых назначениях.
— Оставьте, я после просмотрю.— Генерал взглянул на часы. Вскоре должно было начаться совещание командиров дивизий и комиссаров, созванное командующим армией; командарм собирался информировать командиров частей о новом наступлении Юго-Западного фронта.
Оставшись один, Луганской снова склонился над картой.
За последние два дня положение на фронте резко ухудшилось. Тяжелая угроза флангового удара и последующего окружения создалась для частей Юго-Западного фронта. Подготавливаемое наступление казалось генералу в этих условиях крайне рискованным.
Прошлой ночью командующего армией и Луганского вызвали на заседание Военного совета фронта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
—- И ты рассердился? — перебила Аник.— Не может быть, даже во сне не могло случиться, чтоб я тебя не заметила. Я тебя всегда вижу. А дальше?
— А дальше ты выступила, говорила о книге «Как закалялась сталь», я ее набирал. Началась бомбежка, все выбежали из зала, и я тебя потерял. А когда я проснулся, и в самом деле бомбили.
— А мне так хочется увидеть тебя во сне, и никогда тебя не вижу.
Она всматривалась в его лицо.
— Ты не меняешься, глаза те же, ты такой же, как прежде. Только усталый очень. Положи голову мне на колени.
Они замолчали, прислушались к голосам пушек, треску пулеметов. Сердца их были полны тишиной, любовью, верой, миром, тоской. Подольше бы тянулся этот час, подаренный им суровой военной жизнью.
Каро гладил лоб девушки, прижался губами к ее волосам, сердце его билось сильно, и он уж не слышал грохота пушек.
Неужели солдат имеет право быть таким счастливым? Он похолодел от страха при мысли, что он может потерять свое счастье.
— Знаешь, Каро, я хочу что-то сказать тебе...
И с прямотой, на которую способны лишь самые чистые натуры, она, глядя прямо в глаза ему, сказала:
— Я хочу быть твоей женой, Каро. Мне так страшно думать, что смерть может разлучить нас.
— Аник, мы никогда не потеряем друг друга, нашу любовь нельзя убить.
Вернулись Малышев и Ираклий. Комбат вручил Каро пакет. И вот Каро вышел из блиндажа...
Аник казалось, что он не был в блиндаже, ей лишь померещилась эта счастливая встреча.
— Вы бы отдохнули,— сказал ей Малышев,— завтра всем нам тяжело придется.
— Ложись, сестричка,— сказал Ираклий и положил поверх еловых веток, устилавших пол, свою шинель.
VI
Рано утром немцы начали атаку, открыли ураганный огонь.
Аник переходила из окопа в окоп, перевязывала раненых. Она не знала минуты отдыха, не успевала стереть со лба пот. Два человека умерли у нее на руках. Она видела, как бледнеет лицо, как безжизненно стекленеют глаза. Но вот наступила короткая передышка. Аник, чувствуя изнеможение, пришла на командный пункт батальона. Малышев протянул ей бинокль.
Это была знакомая суровая и безрадостная картина: развороченная боевая земля, тела убитых в молодой, весенней траве.
— Смотрите вон туда, левее кустарника.
Аник вновь посмотрела в бинокль. Люди лежали кучно, один к одному, а вокруг рвались снаряды. Поднятая взрывами земля, желтый и серый дым заполняли воздух.
— Это залегла немецкая пехота? — спросила Аник.
— Да. Но эта пехота больше не встанет. Это трупы. Аник увидела, как сквозь огонь и дым движутся
советские бойцы. Вот один, передовой, бежит, пригнувшись. Залег. Неужели убит? Нет, снова поднялся, но кажется, он ранен. Неужели это Ираклий?
— Ираклий ранен! — крикнула Аник и, протянув Малышеву бинокль, выскочила из окопа. В этот миг она не думала о своей любви, о Каро, о близости смерти. Только одна властная, как инстинкт, мысль владела ею — поспеть, спасти раненого! Вблизи от нее разорвался снаряд, ее закидало землей, воздух стал тяжелым, удушливым. Вот он, светлоголовый Ираклий
Микаберидзе. Он лежал на земле. Аник побежала, прилегла рядом с ним. Она видела, как пули вонзаются в землю, секут стебельки травы.
— Ираклий! — крикнула она.
Ираклий узнал ее. Гимнастерка на его левом плече была окровавлена.
— Опирайся на меня, Ираклий.
— Сам пойду,— проговорил Ираклий,— соберу силенки, сам пойду.
— Опирайся на мое плечо! — и Аник властно потянула его за здоровую руку.— Нельзя лежать на одном месте, убьют.
Они то ползли, то шли, согнувшись. Вот и овраг.
— Передохни немного, Ираклий.
Ираклий посмотрел на фляжку Аник, попросил воды.
Аник поднесла флягу к его губам. Пальцы ее дрожали, вода лилась на грудь раненому.
Аник видела, как пули молотят по покатому склону холма,— стригут, рвут траву, как облетают красные маки.
— Идем, мы почти дошли, идем,— произнесла Аник.
И вдруг ее словно ударили топором по пояснице, рассекли пополам. Она вскрикнула и упала.
На миг Ираклий забыл о своей ране. Он смотрел на лицо девушки.
Аник раскрыла глаза и увидела большой цветок красного мака, цветок казался огромным, заслонял небо.
Ираклий лил из фляжки воду на ее лоб.
— Скажи что-нибудь, Аник, почему ты так странно смотришь?
Услышав знакомый голос, девушка очнулась.
— Я ранена? — спросила она.
— Ничего, теперь моя очередь помочь тебе. Ираклий гладил ее волосы, мокрый лоб.
— Какая прохладная у тебя ладонь,— прошептала Аник,—какое жаркое солнце... Я помню твою мать... большие, большие черные глаза были у нее и добрая улыбка... А Каро опоздал, почему опоздал Каро?
VII
Тигран видел, как в палатку медсанбата санитары на носилках внесли Аник. Аршакян, войдя в палатку, спросил у Ляшко:
— Каково состояние девушки?
— Смогу на ваш вопрос, товарищ батальонный комиссар, ответить только после операции,— угрюмо сказал хирург.
Тигран подошел к соседней палатке. Там Кацнельсон должен был оперировать Ираклия.
Стоя у входа в палатку, Аршакян ждал конца операции. Вскоре Кацнельсон вышел из палатки и оживленно сказал Аршакяну:
— Честь имею доложить, товарищ батальонный комиссар: все в порядке. Через три месяца Микаберидзе вернется в строй.
Кацнельсон мыл руки, а Тигран стоял рядом, улыбался.
— А почему у Ляшко так долго длится операция? Ведь я от него слова не мог добиться.
— Ох, Ляшко,— сказал Кацнельсон.-- Большой он мастер, но несколько странный человек. Он, при всей своей внешней суровости, человек не разума, а чувства. А хирург он первоклассный. Какое ранение у девушки?
— В бедро осколком.
— Поэтому так долго и длится операция, а Иван Кириллович хмурится.
Тигран позвонил в штаб полка, сказал Шалве Микаберидзе, что операция Ираклия прошла удачно, и вернулся к палатке, где Ляшко оперировал Аник.
Наконец Ляшко вышел из операционной: неторопливый, без улыбки, всегда неизменный при радостных и печальных событиях.
— Ну как, что? — быстро спросил Аршакян.
— Операция прошла вполне удачно, никаких последствий после себя не оставит, детей сможет иметь,— сказал хирург и кивнул, пошел своей дорогой.
VIII
Микаберидзе с маху прыгнул в окоп командира полка. На лице Владимира Невозмутимого на этот раз была тревога. Он быстро, мельком взглянул на своего комиссара,— уж очень стремительно тот прыгнул в окоп.
— Всем в окопы, командирам, связным, ординарцам, всем! — сказал Дементьев.— Взять противотанковые гранаты, не теряя секунды.
Микаберидзе думал, что командир полка обращается к нему, но кто-то другой молодым голосом отозвался на приказ подполковника:
-— Есть, всем в окопы. Тут еще одно противотанковое ружье, товарищ подполковник.
Это был Иваниди, командир комендантского взвода.
— Выполнять, выполнять приказ! — оборвал его Дементьев.
Иваниди побежал по ходам сообщений. Микаберидзе видел, как он столкнулся в окопе с бежавшим на НП Кобуровым. Несколько минут назад Кобуров по телефону сообщил Дементьеву, что немецкие танки прорвались на стыке двух полков, вышли в тыл обороны батальонов и сейчас движутся на КП полка. Сообщив это командиру полка по телефону, он сразу побежал на наблюдательный пункт.
— А вы зачем сюда пожаловали? — рассердился Дементьев.— Кто в штабе остался?
Бойцы комендантского взвода, телефонисты, связные, радисты, ординарцы — все спешно вооружались, вместе с командирами шли" в окопы. Все понимали: над штабом нависла смертельная опасность.
Комиссар обходил боевые порядки. Бойцы готовились к нападению танков, разбирали гранаты, сваленные на дне окопа. Какой-то красноармеец, сидя на корточках, лихорадочно готовил связки гранат.
— Почему один человек связывает? — спросил комиссар.— Пусть двое помогут.
Бойцы кинулись выполнять приказ.
Окоп был глубокий и узкий, удобный для укрытия от танков. Если танки даже пройдут над головой, люди в окопе не будут раздавлены.
— Ну как, товарищи, остановим? — спросил запыхавшийся от быстрой ходьбы комиссар.
Боец, готовивший связки гранат, поднял голову и молча посмотрел на комиссара.
Это был Савин. Его напряженный взгляд говорил больше слов. Людей охватило напряжение, тревога, но паники не было.
Близко от окопа одна за другой разорвались три мины. Засвистели осколки, дым и пыль заволокли бойцов и комиссара. Танков не было слышно. Может быть, танки находились совсем близко, может быть, они прошли на фланге,— вести наблюдение из-за сильного минометного огня было почти невозможно.
Микаберидзе выглянул из окопа, поднес к глазам бинокль. Слева стояла батарея, замаскированная охапками травы и ветвями кустарника. Кто-то притронулся к плечу комиссара. Это был Хачикян.
— Товарищ комиссар, опасно. Разрешите мне наблюдать.
К комиссару подошел командир комендантского взвода. Загорелое лицо Иваниди казалось сейчас землисто-бурым. Он, видимо, очень волновался.
— Что у командира полка? — спросил комиссар. Иваниди ответил:
— Мимо командного пункта прошли пять танков, укрылись в овраге. По ним били из батальонов и наша полковая артиллерия.
— Укажите мне этот овраг,— сказал комиссар. Выглянув из окопа, Иваниди указал комиссару
на низменность, где клубился непроницаемый дым, стояли облака пыли. Видимо, огонь советских орудий создал заслон, препятствовавший движению танков.
— Танки, товарищ комиссар! — отчаянно крикнул Хачикян.
— Не высовываться! Назад! — приказал комиссар. Две панцирные махины быстро шли к командному
пункту, то исчезая в пыли и дыму, то снова появляясь. Несколько поодаль шел третий танк. Советская артиллерийская батарея открыла беглый огонь.
Один из танков загорелся. Бинокль больше не был нужен: дистанция сократилась. Комиссар насчитал пять танков, горевший был шестым.
— Приготовиться, товарищи! — приказал комиссар, кладя связку противотанковых гранат на бруствер окопа.
До смертельной схватки оставались минуты. Люди ясно слышали железный скрежет гусениц. Советские снаряды рвались возле бронированных машин.
Один танк стал кружиться вокруг своей оси, повернувшись лбом к западу, остановился. Комиссар увидел сквозь быстрый, летучий дым, как немецкие танкисты вылезают из танка.
Прикусив нижнюю губу, Ивчук дал по ним очередь из ручного пулемета.
Страха не было. Какой-то необычный душевный подъем охватил Микаберидзе. Вот сейчас здесь, в этом окопе, будет решен исход великой войны, здесь станет окончательно ясно, на чьей стороне победа. Нет, страха не было.
Советские пушки безостановочно стреляли по танкам. Горящий танк с ходу налетел на орудия расположенной слева от окопа батареи.
И горящий танк, и подмятые им орудия утонули в черном дыму.
И снова танк! Взрывная волна толкнула комиссара, он упал на дно окопа. Встав, он увидел, как Савин швырнул бутылку с горючей жидкостью.
— Бей! — заорал Микаберидзе и поразился своему голосу. Кричал не он, кричал кто-то другой, сильным, хриплым басом, кричал грозный приказ, который относился к нему — комиссару Микаберидзе. Огромная стальная махина остановилась в нескольких метрах от окопа, гусеницы, поблескивая сталью, распластались по земле. Танк вел пулеметный и пушечный огонь, но снаряды и пули не были опасны для людей в глубоком окопе, шли поверх их головы. О башню танка разбилась бутылка с горючей жидкостью, по танковой стали взметнулось голубоватое пламя и тотчас повалил черный рваный дым. Из люка стал вылезать танкист, но вдруг тяжело осел, повис над люком, русые волосы его свисали. Потом мертвец медленно вывалился из горящего танка и упал на землю.
И тотчас вперед вырвался другой танк, закрыл своим жарким, смрадным брюхом окоп.
Не стало над головой высокого весеннего неба, одно лишь стальное клепаное пузо танка, гарное зловоние нависли над людьми в окопе.
Танк, словно пришедшее в бешенство живое существо, елозил над окопом, скрежеща гусеницами, всхрапывая, осыпая головы людей комьями земли.
Мотор взревел, и танк переполз через окоп, обдав людей горьким жирным дымом.
И вновь над головой открылось высокое небо украинской весны.
Микаберидзе, отряхивая с одежды землю, поднялся и увидел вокруг себя странно изменившиеся и в то же время родные, знакомые лица.
— Проскочил танк! — крикнул он густым басом и вновь не узнал своего голоса. Танк остановился в десяти метрах от окопа. Какой-то боец подбежал к танку, вскарабкался на броню. Танк двинулся вперед, ведя огонь с ходу по второй линии советских окопов. Перед лицом бойца хлестали огненные клочья пулеметных очередей. Танк взобрался на холм, замедлил ход. В этот миг цеплявшийся за броню боец швырнул связку гранат под ствол орудия и прыгнул на землю. Это был Каро Хачикян. Грянул взрыв.
Четвертый танк артиллерия подбила в двадцати шагах от командного пункта Дементьева.
Бойцы стояли в окопе во весь рост и молчали. Они дышали весенним воздухом. Они смотрели на синее небо и на молодую траву. Они победили, вышли из-под смрадного брюха танка. Они были живы.
...Через полчаса Дементьев, сопровождаемый Кобуровым и Микаберидзе, обходил окопы. Они остановились возле тех бойцов, что вместе с комиссаром отразили атаку танков.
Дементьев добрым взглядом оглядывал лица людей.
— Выходит, что танки нам не страшны? — спросил он.
Бойцы покачивали головами, усмехались.
— Да уж не страшны,— сказал кто-то.— Забыли, на каком мы свете, когда он над окопом встал.
— Молодцы, ребята, бойся не бойся, а надо защищать Родину,— сказал Дементьев и вдруг спросил Хачикяна: — А в ваших краях много есть буйволов?
Каро смущенно улыбнулся.
— Оседлал и гнал танк, как буйвола,— сказал командир полка.
Он крепко пожал руку Каро.
— Если бы окопы были помельче, многие из вас не остались бы живы,— сказал командир полка.— Вот что значит на совесть работать. Прошла эта стальная гадина над вами, а вы все здесь, все живы, да еще улыбаетесь. Прекрасно! Что еще может быть прекраснее. Шутка ли, жить на свете!
Но этот весенний день еще не кончился — людей ждали новые испытания.
IX
Член Военного совета армии генерал Луганской возвращался после объезда воинских частей на командный пункт армии. Сидя в открытом «виллисе», он оглядывал полевые дороги, по которым двигались на передовую пехотные подразделения в новом обмундировании, артиллерийские батареи, танки, бесконечные потоки автомашин. Наконец-то прибыло долгожданное подкрепление! Генерал несколько раз останавливал машину, подзывал к себе командиров и бойцов, расспрашивал их. В большинстве это были видавшие виды обстрелянные люди, многие из них побывали в госпиталях. Ветеранов можно было узнать с первого взгляда: война оставляет следы на лицах людей, меняет выражение глаз.
По приказу генерала водитель «виллиса», чтобы не мешать проходящим войскам, вел машину или по обочине дороги, или полем. По многим, ему одному известным признакам водитель понимал, что генерал не в духе.
— Стой, Мельников,— проговорил генерал. Машина резко затормозила.
— Позови вон того политрука.
Политрук поспешно подошел к машине, приветствовал генерала.
— Давно вы в армии?
— Четвертый месяц, товарищ генерал.
— Какая у вас была специальность до войны?
— Я был аспирантом по философии.
— Поправьте пилотку. Звезда у вас на затылке, а должна быть на лбу, товарищ философ.
Политрук смутился, покраснел.
— Ну, идите.
Политрук вытянулся, козырнул, повернулся на каблуках и сутулясь пошел к своей роте. «Да»,— подумал Мельников.
— Как это вы заметили непорядок на таком расстоянии, товарищ генерал?
— Гони, гони!
Через два часа они добрались до штаба армии, разместившегося в овраге, среди густого кустарника. Луганской пошел к своей палатке, молча отвечая на приветствия встречных.
Генерал смыл с себя дорожную пыль и, отказавшись от предложенного адъютантом завтрака, развернул на столе карту. Луганской вглядывался в карту, расцвеченную красно-синими карандашными пометками,— то были поля и долины, реки, села и города, охваченные военной смутой.
Вошел начальник политотдела армии.
— Разрешите, товарищ генерал.
Начальник политотдела принес на подпись приказы о новых назначениях.
— Оставьте, я после просмотрю.— Генерал взглянул на часы. Вскоре должно было начаться совещание командиров дивизий и комиссаров, созванное командующим армией; командарм собирался информировать командиров частей о новом наступлении Юго-Западного фронта.
Оставшись один, Луганской снова склонился над картой.
За последние два дня положение на фронте резко ухудшилось. Тяжелая угроза флангового удара и последующего окружения создалась для частей Юго-Западного фронта. Подготавливаемое наступление казалось генералу в этих условиях крайне рискованным.
Прошлой ночью командующего армией и Луганского вызвали на заседание Военного совета фронта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84