Мусраилов и Попов стерегли их, держа в руках автоматы. Тоноян стоял около батареи и смотрел в ту сторону, куда уходили садыховские снаряды. После очередного залпа Садыхов поднес бинокль к глазам.
— Молодцы, ребята,— обрадованно произнес он и словно для того, чтобы отметить этот удачный залп, снял висевшую у него на плече флягу с водкой, подошел к наводчику первого орудия.
— Глотни немножко, согрейся.
Наводчика не пришлось долго упрашивать. Садыхов протянул флягу Тонояну.
— Ты тоже хлебни малость, Арсен.
— Товарищ старший лейтенант,— крикнул наводчик,— смотрите, немцы бегут в нашу сторону. Наши атаковали их с тыла.
— Огонь, огонь,— закричал Садыхов,— заряжай осколочными. Огонь!
Немецкая пехота беспорядочно бежала в сторону батареи, но это была не атака — это было бегство.
— Ура! — закричал Садыхов и заплясал на месте, раскачиваясь, как медведь, и напевая по-азербайджански.
Пленные удивленно смотрели на него, бессмысленно улыбались.
— Бах, Арсен, бах ! — крикнул Гамза и продолжал петь:
— Ай бари бах, Арсен джан, о яна бах, кардаш джан...
Бегущие немцы были встречены огнем садыховской батареи и орудийным и пулеметным огнем двух танков. Немцы заметались, рассеялись по полю, залегли. В воздухе замелькали белые платки...
Садыхов приказал батарее прекратить огонь. Танки медленно двинулись в сторону сдающихся в плен немцев.
— Ай бари бах, бари бах...— повторял Садыхов припев любимой песенки.
Тоноян вытер рукавом лоб. Напряженный, сосредоточенный, он смотрел на медленно двигавшиеся танки. Немцы бросали автоматы в снег. Сотни рук поднялись вверх. Мощное «ура» разнеслось в воздухе — это кричала приближавшаяся с севера советская пехота. Арсен увидел среди наступавших своих однополчан.
Вот на санях подъехал к батарее подполковник Кобуров.
— Где батальон Малышева?—спросил он Садыхова.
— Ушел вперед,— ответил Садыхов,— отбросил контратаковавшего противника и продолжает наступление.
— Молодец Малышев,— сказал подполковник,— а ты что тут делаешь, Тоноян? — вдруг спросил командир полка.
— Охраняю пленных, товарищ подполковник. Кобуров только сейчас увидел группу пленных.
— Это батальон Малышева взял их в плен?
— Да, с помощью танкистов.
— Все равно, дело зачтется нашему полку,— произнес Кобуров. Он зычно крикнул:
— Гоните пленных в тыл,— и спросил: — Почему они все держатся за животы?
Узнав, в чем дело, все дружно рассмеялись.
— Ну и молодцы, хорошо придумали,— сказал Кобуров, хлопнув Тонояна по спине.
Стремглав подъехали сани, из них вышел военный, одетый в шубу. Это был Геладзе. Он быстро подошел к командиру полка, строго спросил:
— Почему стоишь, о чем рассуждаешь, Кобуров?
— Полк оторвался от противника, товарищ генерал,— ответил Кобуров.
— Как это оторвался? Твой батальон прижат к противнику с юга, а ты оторвался?
Генерал повернулся к стоявшим по стойке «смирно» бойцам и, взмахнув рукой, крикнул:
— Вперед, гвардейские богатыри! Не давайте врагу передышки, уничтожайте его живую силу, вперед, не переводя дыхания!
Пехота, танки и артиллерия ускоренным маршем двигались на юг.
Заметив Тонояна, генерал спросил:
— А вы чего ждете, гвардии боец?
— Я охраняю пленных, товарищ генерал,— ответил Арсен.
Командир полка доложил генералу, что во вражеском тылу батальон взял в плен роту немецких солдат.
— Значит, ты из первого батальона? — спросил генерал.
— Так точно.
— Как твоя фамилия?
— Тоноян.
— Тоноян? — растягивая слоги, повторил генерал, будто эта фамилия была ему знакома.
— Ну чего ты ждешь, Тоноян, бегом марш, догоняй свой батальон.
— Нас трое, товарищ генерал.
— Ну и бегите втроем. Пленными займутся без вас. Садись в мои сани, Кобуров, мои быстрее,— обратился генерал к командиру полка,— а то мы с тобой опять оторвемся от противника.
Сани генерала быстро помчались вперед и вскоре затерялись в потоке движущихся войск.
— Мусраилов, Попов! — крикнул Тоноян.— Отдыхать не придется, генерал приказал нам воевать.
XXIII
За день батальон Малышева трижды вступал в тяжелые бои. После каждого боя Малышев и Аршакян сомневались — закрепиться ли, занять оборону или продолжать движение? После того как была отбита атака немцев, танкист Краснов получил по радио приказ: «Непрерывно поддерживать батальон и двигаться вместе с пехотой вперед, только вперед»...
После этого приказа сомнения Малышева и Аршакяна исчезли. Три танка Краснова и батальон Малышева шли на юг. Танки и пехота время от времени останавливались, дожидались возвращения разведчиков. И снова урчали моторы, прессовали снег гусеницы и по проложенным танками колеям шла пехота.
К вечеру батальон в четвертый раз встретил оборонительную линию противника.
— Атаковать! — категорически объявил Малышев.
— Что ж, можно атаковать,— согласился Краснов. Уже наступала темнота, а подкрепления из тыла
не шли.
— Давайте подумаем, товарищи,— сказал Аршакян.— Очень уж далеко мы оторвались от своих. Мы не знаем точно, какие силы стоят против нас, нужно их разведать.
«Боится»,— подумал Краснов и тут же почувствовал, что и в нем самом просыпается страх.
«А ведь, пожалуй, прав батальонный комиссар,— подумал Малышев,— нельзя лезть в воду, не спросивши броду».
Он задумался. Если остановиться и ждать подкреплений, ему, вероятно, нагорит от командования. А если атаковать — и угробить батальон... «Нет, пусть лучше надраит меня начальство»,— решил Малышев.
Бойцам было приказано рыть траншеи в снегу и занять круговую оборону, танкам — прикрывать фланги и тыл батальона.
Ираклий и Бурденко побежали в роты, Аник и Шура остались с Малышевым и Аршакяном. Едва бойцы принялись разрывать лопатами смерзшийся снег, как противник открыл огонь. Заговорили шестиствольные немецкие минометы. Вражеская артиллерия вела непрерывный огонь, и танкам то и дело приходилось менять позиции. Сразу же стало ясно, что бой будет самым жестоким из всех жестоких боев сегодняшнего дня.
Тигран побежал на левый фланг батальона, а Малышев остался у телефона поддерживать связь с ротами. Он старался казаться спокойным, но люди видели его волнение. Командиры, побывавшие во многих боях, умеют как бы чутьем определять соотношение своих сил и сил противника.
Телефонисту дважды удалось под огнем починить разорванный провод. Вернувшись на КП в третий раз, он прилег у стенки снежного окопа и тяжело застонал. Аник сняла с него шинель и гимнастерку. Связист был ранен осколком чуть пониже правого плеча. Аник торопливо перевязала бойца и помогла ему лечь поудобней. А в это время Малышев повторял в телефон:
— Собрать все гранаты, приготовить связки гранат. Тебе ясно, Бурденко?
Малышев был уверен, что скоро появятся немецкие танки.
Тигран лежал на снегу рядом с лейтенантом Кюрегяном и наблюдал за противником. Вблизи от них в засаде стояли оба танка Краснова. Местность была удобной для обороны. Бесконечно длинный и узкий овраг был словно специально вырыт, чтобы служить оборонительной линией. Прежде чем атаковать этот овраг, неприятелю нужно было преодолеть около двухсот метров открытого степного пространства.
«Да, Малышев хорошее место выбрал для обороны»,— подумал Тигран.
Противник продолжал вести сильный огонь, но танков и пехоты в атаку не пускал. Тигран знал — скоро стемнеет, и тогда уж немцы в атаку не пойдут. С наступлением темноты немцы обычно забираются в укрытия, освещают местность ракетами и без конца ведут неприцельный огонь, чтобы к ним нельзя было приблизиться. А ведь до наступления полной темноты оставалось не больше получаса.
— Плохая у них разведка,— сказал Кюрегян,— они думают, что на них навалилась целая дивизия, и потому тратят столько огня на нашу пшиковую силу.
Подполз Бурденко.
— Мы готовы встретить нимецьки танки,— сказал он Аршакяну.
— Возможно, дело не дойдет до этого. Артиллерийский огонь противника продолжался.
У края оврага разорвался снаряд.
— Скоро стемнеет,— сказал Аршакян,— тогда отдохнем.
— Танки! — вдруг крикнул Бурденко.
В снежной степи показалось шесть немецких танков. Видимо, немец сообразил, что у противника нет артиллерии, и осмелел. Танки уже прошли половину пути до позиций батальона, когда вокруг них послышались могучие разрывы крупнокалиберных снарядов. Тучи дыма и снежной пыли закрыли степь.
Раздались ликующие крики.
— Наши бьют!
— Подоспела помощь!
— Ура!
— Товарищ майор, посмотрите! — крикнула Аник. Малышев посмотрел в бинокль,— по снежной
степной целине широким фронтом стремительно двигались советские войска. И вдруг в снежной пыли показались две белые лошади, запряженные в сани. С бешеной скоростью мчались они в сторону батальона. Вскоре кони остановились. Из саней вышли командир полка Кобуров и генерал Геладзе. Появление генерала в самой гуще боя было настолько неожиданным, что Малышев совсем по-детски открыл рот от удивления.
— Привет, гвардии майор,— издали крикнул Геладзе,— как настроение у храброго батальона, вовремя мы подоспели к вам на помощь?
— Как раз вовремя, товарищ генерал!
Генерал был в хорошем настроении. Он заметил Шуру, стоявшую поодаль.
— А кто эта девушка?
Малышев замялся. - Почему молчите, майор, кто она?
— Она из танкового полка, товарищ генерал.
— А, танкистка! Та самая, которую вы украли. Разбойники вы, разбойники.
Советская тяжелая артиллерия продолжала громить вражеские позиции. В степи горели три немецких танка. Немецкая артиллерия замолчала. Все это, казалось, не трогало генерала,— словно он приехал под огнем на передовую лишь для того, чтобы поговорить с Малышевым о Шуре Ивчук.
Поспешно подошел к генералу Аршакян.
— Привет, земляк,— сказал генерал, протягивая ему руку,— вы тут кто — заместитель начальника политотдела или комиссар батальона?
— Сейчас я комиссар батальона, товарищ генерал,— ответил Аршакян.
— Он вдохновлял вас? — шутя спросил у Малышева генерал.
— Все решения принимали вместе, товарищ генерал.
— Создали «Военный Совет»?
— Да, товарищ генерал. Другим членом «Военного Совета» состоит танкист, капитан Краснов.
— Храбрый капитан?
— Храбрый и умный, товарищ генерал.
— Тогда как же вам удалось умыкнуть у танкистов девушку?
Генерал оглядел Кобурова, Аршакяна, Малышева. Сейчас лицо его было серьезно.
— Не следует в дальнейшем наступать в лоб,— сказал Геладзе,— перед нами семьдесят шестая немецкая дивизия и усиленный батальон четвертого танкового корпуса. Сейчас нет надобности атаковать противника в лоб. Вы должны всю ночь вести беспокоящий огонь, а на рассвете я разобью их фланги, тогда задача станет значительно легче. Подброшу тебе, Кобу-ров, еще четыре танка и две «катюши». Из артполка будет придан тебе дивизион. Но знай, что перед тобой стоит генерал фон Роденбург. Это старая прусская лиса: он не молод, но горяч, как мы с тобой, имей это в виду.
— Ясно, товарищ генерал,— ответил Кобуров.
— Я сейчас еду к себе на КП, а то командарм рассердится... Кобуров, держи связь с Козаковым. Будь ему другом. И поздравь его: он уже подполковник.
Генерал сел в сани, пригласил Аршакяна сесть рядом.
XXIV
Был уже вечер. Подморозило. Полозья саней по скрипывали.
— Какое у вас впечатление от этих двухдневных боев, Аршакян? — спросил Геладзе.
— С невиданной храбростью дерутся бойцы, товарищ генерал. Три месяца я пробыл в госпиталях. В течение этих трех месяцев люди сильно изменились, большую закалку получили.
— Да, да, да,— сказал генерал,— это понятно. Долго терпели, много намучились. А как командиры?
— Думаю, что слишком уж нетерпеливы, горячи.
— Верно,— согласился генерал,— и это понятно. Долго терпели, очень озлобились.
— У меня впечатление, товарищ генерал, что подразделения чрезмерно оторваны друг от друга; углубляясь в тыл врага, слишком удаляются друг от друга. Это и рискованно и затрудняет руководство войсками.
Генерал, смеясь, обнял его.
— Ты уже критикуешь генералов, друг? Вот ты уже куда пошел. Но, между прочим, верно. Это не надо превращать в норму, в стиль. Но сейчас так было необходимо. Малышев одним батальоном деморализовал вражеские части, сильно помог командованию.
Дружеский тон генерала и смущал Тиграна, и одновременно был ему приятен.
— Значит, вы не только политработник, Аршакян,— сказал генерал,— вы одновременно и стратег.
— Уже больше года я на фронте,— ответил Тигран,— а некоторые строевые командиры упорно считают, что политработники ничего не смыслят в военном деле.
— Ошибаются такие командиры. Нелепое мнение. Военная наука всем доступна. Надо знать эту науку, но прежде всего надо иметь храброе сердце и голову на плечах. До войны у нас было много военнообразованных людей, а вояками они оказались никудышными. Окаменевших законов нет. Каждый новый день войны пишет новые законы. Вот, к примеру, сегодняшнее продвижение нашей армии. Вы сами уже заметили, что подразделения отрываются друг от друга. Но, несмотря на это, сегодня все прошло удачно, а завтрашний день может принести большие потери. Это наше первое наступление. За три дня мы многому научились. Бей по флангам, зайди в тыл, а потом рви, взламывай глубину обороны!
Сани подбрасывало на ухабах. Генерал то говорил оживленно, то внезапно умолкал. Он был возбужден, часто смеялся, но Тигран чувствовал, что Геладзе встревожен и озабочен. И в то же время он видел радость победы, радость первого большого успеха, охватившую Геладзе.
Много было показного в характере Геладзе, и все же непосредственность, прямота были основой его натуры, и это привлекало к нему людей, знавших его.
— Как это наши украли у танкистов такую красивую девушку, разбойники? — вспомнив историю с Шурой, засмеялся генерал.— Надо завтра же отправить ее назад, Аршакян. Какая хорошая ночь, какой здоровый морозец.
Кони замедлили шаг. Сани въехали в село Песковатка, где расположился КП дивизии. На восточной стороне села возле покинутых немцами блиндажей и сожженных изб стояли машины, белели палатки.
Вот отсюда сегодня утром начал свой марш батальон Малышева.
— Пошли ко мне,— сказал генерал и, выпрыгнув из саней, зашагал к машине с крытым кузовом. Тигран пошел за ним. Это было походное жилище Геладзе. Как странно после боевого дня выглядели ковры на стенке, маленькая фисгармония. Жестяная печурка раскалилась. На кровати лежала женщина. Она встала, поправила волосы.
Тигран заметил, что генерал смутился.
— Что вы тут делаете, Алла Сергеевна? — спросил командир дивизии.
— Я пришла помочь портному,— улыбаясь ответила женщина.
Аршакян узнал ее — это она звала Люсик на срочную операцию.
— А кто вам разрешил превращать мой дом в портняжную мастерскую? — полусерьезно, полушутя спросил генерал.
— Я попросила разрешения у вашего адъютанта,— ответила Алла Сергеевна.
— Адъютанта? Он мне ответит за это. Покорнейше прошу, Алла Сергеевна, отсюда уйти, у меня срочные дела.
Женщина пошла к двери. Проходя мимо Аршакяна, она остановилась, протянула ему руку.
— Здравствуйте, батальонный комиссар. Рада вас видеть. Я передам Люсе Сергеевне, что вы живы-здоровы.
Тигран заметил у нее на глазах слезы. Но она разговаривала с Аршакяном спокойно и непринужденно, словно грубые слова генерала ничего не значили для нее. На пороге она повернулась к генералу.
— Значит, вы меня прогнали, Тариэль Отарович? Смущенное лицо Геладзе стало совсем красным.
— Добрый вам путь, Алла Сергеевна, покорнейше прошу извинить меня, но больше не делайте таких вещей.
— Доброй ночи, Тариэль Отарович,— сказала она. Долгое время генерал не мог поглядеть в глаза
Тиграну, избегал его взгляда.
Зазвонил телефон. Геладзе неторопливо взял трубку.
— Я слушаю... Да, я... Князь... Где я был... в полках, товарищ Михайлов, в полках...
Тигран сразу понял, что генерал разговаривает с высоким начальством. Геладзе стоял, вытянувшись, словно по команде смирно. Видимо, начальство было им недовольно.
Да, пришлось Тиграну стать невольным свидетелем малоприятных для Геладзе событий.
— Здесь оставался Дементьев, товарищ Михайлов... Я ему доверяю, как себе... Ваша воля, товарищ Михайлов, я солдат... Готов подчиниться... Ваша воля. Я не боюсь быть битым. Я знаю силу вашего посоха. Боевая задача выполнена полностью, потери до невероятно малы... Завтрашнюю задачу выполню, ручаюсь головой, товарищ Михайлов... Не бахвалюсь. Я не боюсь фон Роденбурга, я сам князь...
Напряженный и несколько растерянный в начале разговора, Геладзе под конец уже смеялся. Видимо, высокое начальство смягчило тон.
Положив трубку, Геладзе со смехом проговорил:
— Чистяков вскипел. Какой ты полководец, говорит, если покинул командный пункт и околачиваешься по подразделениям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Молодцы, ребята,— обрадованно произнес он и словно для того, чтобы отметить этот удачный залп, снял висевшую у него на плече флягу с водкой, подошел к наводчику первого орудия.
— Глотни немножко, согрейся.
Наводчика не пришлось долго упрашивать. Садыхов протянул флягу Тонояну.
— Ты тоже хлебни малость, Арсен.
— Товарищ старший лейтенант,— крикнул наводчик,— смотрите, немцы бегут в нашу сторону. Наши атаковали их с тыла.
— Огонь, огонь,— закричал Садыхов,— заряжай осколочными. Огонь!
Немецкая пехота беспорядочно бежала в сторону батареи, но это была не атака — это было бегство.
— Ура! — закричал Садыхов и заплясал на месте, раскачиваясь, как медведь, и напевая по-азербайджански.
Пленные удивленно смотрели на него, бессмысленно улыбались.
— Бах, Арсен, бах ! — крикнул Гамза и продолжал петь:
— Ай бари бах, Арсен джан, о яна бах, кардаш джан...
Бегущие немцы были встречены огнем садыховской батареи и орудийным и пулеметным огнем двух танков. Немцы заметались, рассеялись по полю, залегли. В воздухе замелькали белые платки...
Садыхов приказал батарее прекратить огонь. Танки медленно двинулись в сторону сдающихся в плен немцев.
— Ай бари бах, бари бах...— повторял Садыхов припев любимой песенки.
Тоноян вытер рукавом лоб. Напряженный, сосредоточенный, он смотрел на медленно двигавшиеся танки. Немцы бросали автоматы в снег. Сотни рук поднялись вверх. Мощное «ура» разнеслось в воздухе — это кричала приближавшаяся с севера советская пехота. Арсен увидел среди наступавших своих однополчан.
Вот на санях подъехал к батарее подполковник Кобуров.
— Где батальон Малышева?—спросил он Садыхова.
— Ушел вперед,— ответил Садыхов,— отбросил контратаковавшего противника и продолжает наступление.
— Молодец Малышев,— сказал подполковник,— а ты что тут делаешь, Тоноян? — вдруг спросил командир полка.
— Охраняю пленных, товарищ подполковник. Кобуров только сейчас увидел группу пленных.
— Это батальон Малышева взял их в плен?
— Да, с помощью танкистов.
— Все равно, дело зачтется нашему полку,— произнес Кобуров. Он зычно крикнул:
— Гоните пленных в тыл,— и спросил: — Почему они все держатся за животы?
Узнав, в чем дело, все дружно рассмеялись.
— Ну и молодцы, хорошо придумали,— сказал Кобуров, хлопнув Тонояна по спине.
Стремглав подъехали сани, из них вышел военный, одетый в шубу. Это был Геладзе. Он быстро подошел к командиру полка, строго спросил:
— Почему стоишь, о чем рассуждаешь, Кобуров?
— Полк оторвался от противника, товарищ генерал,— ответил Кобуров.
— Как это оторвался? Твой батальон прижат к противнику с юга, а ты оторвался?
Генерал повернулся к стоявшим по стойке «смирно» бойцам и, взмахнув рукой, крикнул:
— Вперед, гвардейские богатыри! Не давайте врагу передышки, уничтожайте его живую силу, вперед, не переводя дыхания!
Пехота, танки и артиллерия ускоренным маршем двигались на юг.
Заметив Тонояна, генерал спросил:
— А вы чего ждете, гвардии боец?
— Я охраняю пленных, товарищ генерал,— ответил Арсен.
Командир полка доложил генералу, что во вражеском тылу батальон взял в плен роту немецких солдат.
— Значит, ты из первого батальона? — спросил генерал.
— Так точно.
— Как твоя фамилия?
— Тоноян.
— Тоноян? — растягивая слоги, повторил генерал, будто эта фамилия была ему знакома.
— Ну чего ты ждешь, Тоноян, бегом марш, догоняй свой батальон.
— Нас трое, товарищ генерал.
— Ну и бегите втроем. Пленными займутся без вас. Садись в мои сани, Кобуров, мои быстрее,— обратился генерал к командиру полка,— а то мы с тобой опять оторвемся от противника.
Сани генерала быстро помчались вперед и вскоре затерялись в потоке движущихся войск.
— Мусраилов, Попов! — крикнул Тоноян.— Отдыхать не придется, генерал приказал нам воевать.
XXIII
За день батальон Малышева трижды вступал в тяжелые бои. После каждого боя Малышев и Аршакян сомневались — закрепиться ли, занять оборону или продолжать движение? После того как была отбита атака немцев, танкист Краснов получил по радио приказ: «Непрерывно поддерживать батальон и двигаться вместе с пехотой вперед, только вперед»...
После этого приказа сомнения Малышева и Аршакяна исчезли. Три танка Краснова и батальон Малышева шли на юг. Танки и пехота время от времени останавливались, дожидались возвращения разведчиков. И снова урчали моторы, прессовали снег гусеницы и по проложенным танками колеям шла пехота.
К вечеру батальон в четвертый раз встретил оборонительную линию противника.
— Атаковать! — категорически объявил Малышев.
— Что ж, можно атаковать,— согласился Краснов. Уже наступала темнота, а подкрепления из тыла
не шли.
— Давайте подумаем, товарищи,— сказал Аршакян.— Очень уж далеко мы оторвались от своих. Мы не знаем точно, какие силы стоят против нас, нужно их разведать.
«Боится»,— подумал Краснов и тут же почувствовал, что и в нем самом просыпается страх.
«А ведь, пожалуй, прав батальонный комиссар,— подумал Малышев,— нельзя лезть в воду, не спросивши броду».
Он задумался. Если остановиться и ждать подкреплений, ему, вероятно, нагорит от командования. А если атаковать — и угробить батальон... «Нет, пусть лучше надраит меня начальство»,— решил Малышев.
Бойцам было приказано рыть траншеи в снегу и занять круговую оборону, танкам — прикрывать фланги и тыл батальона.
Ираклий и Бурденко побежали в роты, Аник и Шура остались с Малышевым и Аршакяном. Едва бойцы принялись разрывать лопатами смерзшийся снег, как противник открыл огонь. Заговорили шестиствольные немецкие минометы. Вражеская артиллерия вела непрерывный огонь, и танкам то и дело приходилось менять позиции. Сразу же стало ясно, что бой будет самым жестоким из всех жестоких боев сегодняшнего дня.
Тигран побежал на левый фланг батальона, а Малышев остался у телефона поддерживать связь с ротами. Он старался казаться спокойным, но люди видели его волнение. Командиры, побывавшие во многих боях, умеют как бы чутьем определять соотношение своих сил и сил противника.
Телефонисту дважды удалось под огнем починить разорванный провод. Вернувшись на КП в третий раз, он прилег у стенки снежного окопа и тяжело застонал. Аник сняла с него шинель и гимнастерку. Связист был ранен осколком чуть пониже правого плеча. Аник торопливо перевязала бойца и помогла ему лечь поудобней. А в это время Малышев повторял в телефон:
— Собрать все гранаты, приготовить связки гранат. Тебе ясно, Бурденко?
Малышев был уверен, что скоро появятся немецкие танки.
Тигран лежал на снегу рядом с лейтенантом Кюрегяном и наблюдал за противником. Вблизи от них в засаде стояли оба танка Краснова. Местность была удобной для обороны. Бесконечно длинный и узкий овраг был словно специально вырыт, чтобы служить оборонительной линией. Прежде чем атаковать этот овраг, неприятелю нужно было преодолеть около двухсот метров открытого степного пространства.
«Да, Малышев хорошее место выбрал для обороны»,— подумал Тигран.
Противник продолжал вести сильный огонь, но танков и пехоты в атаку не пускал. Тигран знал — скоро стемнеет, и тогда уж немцы в атаку не пойдут. С наступлением темноты немцы обычно забираются в укрытия, освещают местность ракетами и без конца ведут неприцельный огонь, чтобы к ним нельзя было приблизиться. А ведь до наступления полной темноты оставалось не больше получаса.
— Плохая у них разведка,— сказал Кюрегян,— они думают, что на них навалилась целая дивизия, и потому тратят столько огня на нашу пшиковую силу.
Подполз Бурденко.
— Мы готовы встретить нимецьки танки,— сказал он Аршакяну.
— Возможно, дело не дойдет до этого. Артиллерийский огонь противника продолжался.
У края оврага разорвался снаряд.
— Скоро стемнеет,— сказал Аршакян,— тогда отдохнем.
— Танки! — вдруг крикнул Бурденко.
В снежной степи показалось шесть немецких танков. Видимо, немец сообразил, что у противника нет артиллерии, и осмелел. Танки уже прошли половину пути до позиций батальона, когда вокруг них послышались могучие разрывы крупнокалиберных снарядов. Тучи дыма и снежной пыли закрыли степь.
Раздались ликующие крики.
— Наши бьют!
— Подоспела помощь!
— Ура!
— Товарищ майор, посмотрите! — крикнула Аник. Малышев посмотрел в бинокль,— по снежной
степной целине широким фронтом стремительно двигались советские войска. И вдруг в снежной пыли показались две белые лошади, запряженные в сани. С бешеной скоростью мчались они в сторону батальона. Вскоре кони остановились. Из саней вышли командир полка Кобуров и генерал Геладзе. Появление генерала в самой гуще боя было настолько неожиданным, что Малышев совсем по-детски открыл рот от удивления.
— Привет, гвардии майор,— издали крикнул Геладзе,— как настроение у храброго батальона, вовремя мы подоспели к вам на помощь?
— Как раз вовремя, товарищ генерал!
Генерал был в хорошем настроении. Он заметил Шуру, стоявшую поодаль.
— А кто эта девушка?
Малышев замялся. - Почему молчите, майор, кто она?
— Она из танкового полка, товарищ генерал.
— А, танкистка! Та самая, которую вы украли. Разбойники вы, разбойники.
Советская тяжелая артиллерия продолжала громить вражеские позиции. В степи горели три немецких танка. Немецкая артиллерия замолчала. Все это, казалось, не трогало генерала,— словно он приехал под огнем на передовую лишь для того, чтобы поговорить с Малышевым о Шуре Ивчук.
Поспешно подошел к генералу Аршакян.
— Привет, земляк,— сказал генерал, протягивая ему руку,— вы тут кто — заместитель начальника политотдела или комиссар батальона?
— Сейчас я комиссар батальона, товарищ генерал,— ответил Аршакян.
— Он вдохновлял вас? — шутя спросил у Малышева генерал.
— Все решения принимали вместе, товарищ генерал.
— Создали «Военный Совет»?
— Да, товарищ генерал. Другим членом «Военного Совета» состоит танкист, капитан Краснов.
— Храбрый капитан?
— Храбрый и умный, товарищ генерал.
— Тогда как же вам удалось умыкнуть у танкистов девушку?
Генерал оглядел Кобурова, Аршакяна, Малышева. Сейчас лицо его было серьезно.
— Не следует в дальнейшем наступать в лоб,— сказал Геладзе,— перед нами семьдесят шестая немецкая дивизия и усиленный батальон четвертого танкового корпуса. Сейчас нет надобности атаковать противника в лоб. Вы должны всю ночь вести беспокоящий огонь, а на рассвете я разобью их фланги, тогда задача станет значительно легче. Подброшу тебе, Кобу-ров, еще четыре танка и две «катюши». Из артполка будет придан тебе дивизион. Но знай, что перед тобой стоит генерал фон Роденбург. Это старая прусская лиса: он не молод, но горяч, как мы с тобой, имей это в виду.
— Ясно, товарищ генерал,— ответил Кобуров.
— Я сейчас еду к себе на КП, а то командарм рассердится... Кобуров, держи связь с Козаковым. Будь ему другом. И поздравь его: он уже подполковник.
Генерал сел в сани, пригласил Аршакяна сесть рядом.
XXIV
Был уже вечер. Подморозило. Полозья саней по скрипывали.
— Какое у вас впечатление от этих двухдневных боев, Аршакян? — спросил Геладзе.
— С невиданной храбростью дерутся бойцы, товарищ генерал. Три месяца я пробыл в госпиталях. В течение этих трех месяцев люди сильно изменились, большую закалку получили.
— Да, да, да,— сказал генерал,— это понятно. Долго терпели, много намучились. А как командиры?
— Думаю, что слишком уж нетерпеливы, горячи.
— Верно,— согласился генерал,— и это понятно. Долго терпели, очень озлобились.
— У меня впечатление, товарищ генерал, что подразделения чрезмерно оторваны друг от друга; углубляясь в тыл врага, слишком удаляются друг от друга. Это и рискованно и затрудняет руководство войсками.
Генерал, смеясь, обнял его.
— Ты уже критикуешь генералов, друг? Вот ты уже куда пошел. Но, между прочим, верно. Это не надо превращать в норму, в стиль. Но сейчас так было необходимо. Малышев одним батальоном деморализовал вражеские части, сильно помог командованию.
Дружеский тон генерала и смущал Тиграна, и одновременно был ему приятен.
— Значит, вы не только политработник, Аршакян,— сказал генерал,— вы одновременно и стратег.
— Уже больше года я на фронте,— ответил Тигран,— а некоторые строевые командиры упорно считают, что политработники ничего не смыслят в военном деле.
— Ошибаются такие командиры. Нелепое мнение. Военная наука всем доступна. Надо знать эту науку, но прежде всего надо иметь храброе сердце и голову на плечах. До войны у нас было много военнообразованных людей, а вояками они оказались никудышными. Окаменевших законов нет. Каждый новый день войны пишет новые законы. Вот, к примеру, сегодняшнее продвижение нашей армии. Вы сами уже заметили, что подразделения отрываются друг от друга. Но, несмотря на это, сегодня все прошло удачно, а завтрашний день может принести большие потери. Это наше первое наступление. За три дня мы многому научились. Бей по флангам, зайди в тыл, а потом рви, взламывай глубину обороны!
Сани подбрасывало на ухабах. Генерал то говорил оживленно, то внезапно умолкал. Он был возбужден, часто смеялся, но Тигран чувствовал, что Геладзе встревожен и озабочен. И в то же время он видел радость победы, радость первого большого успеха, охватившую Геладзе.
Много было показного в характере Геладзе, и все же непосредственность, прямота были основой его натуры, и это привлекало к нему людей, знавших его.
— Как это наши украли у танкистов такую красивую девушку, разбойники? — вспомнив историю с Шурой, засмеялся генерал.— Надо завтра же отправить ее назад, Аршакян. Какая хорошая ночь, какой здоровый морозец.
Кони замедлили шаг. Сани въехали в село Песковатка, где расположился КП дивизии. На восточной стороне села возле покинутых немцами блиндажей и сожженных изб стояли машины, белели палатки.
Вот отсюда сегодня утром начал свой марш батальон Малышева.
— Пошли ко мне,— сказал генерал и, выпрыгнув из саней, зашагал к машине с крытым кузовом. Тигран пошел за ним. Это было походное жилище Геладзе. Как странно после боевого дня выглядели ковры на стенке, маленькая фисгармония. Жестяная печурка раскалилась. На кровати лежала женщина. Она встала, поправила волосы.
Тигран заметил, что генерал смутился.
— Что вы тут делаете, Алла Сергеевна? — спросил командир дивизии.
— Я пришла помочь портному,— улыбаясь ответила женщина.
Аршакян узнал ее — это она звала Люсик на срочную операцию.
— А кто вам разрешил превращать мой дом в портняжную мастерскую? — полусерьезно, полушутя спросил генерал.
— Я попросила разрешения у вашего адъютанта,— ответила Алла Сергеевна.
— Адъютанта? Он мне ответит за это. Покорнейше прошу, Алла Сергеевна, отсюда уйти, у меня срочные дела.
Женщина пошла к двери. Проходя мимо Аршакяна, она остановилась, протянула ему руку.
— Здравствуйте, батальонный комиссар. Рада вас видеть. Я передам Люсе Сергеевне, что вы живы-здоровы.
Тигран заметил у нее на глазах слезы. Но она разговаривала с Аршакяном спокойно и непринужденно, словно грубые слова генерала ничего не значили для нее. На пороге она повернулась к генералу.
— Значит, вы меня прогнали, Тариэль Отарович? Смущенное лицо Геладзе стало совсем красным.
— Добрый вам путь, Алла Сергеевна, покорнейше прошу извинить меня, но больше не делайте таких вещей.
— Доброй ночи, Тариэль Отарович,— сказала она. Долгое время генерал не мог поглядеть в глаза
Тиграну, избегал его взгляда.
Зазвонил телефон. Геладзе неторопливо взял трубку.
— Я слушаю... Да, я... Князь... Где я был... в полках, товарищ Михайлов, в полках...
Тигран сразу понял, что генерал разговаривает с высоким начальством. Геладзе стоял, вытянувшись, словно по команде смирно. Видимо, начальство было им недовольно.
Да, пришлось Тиграну стать невольным свидетелем малоприятных для Геладзе событий.
— Здесь оставался Дементьев, товарищ Михайлов... Я ему доверяю, как себе... Ваша воля, товарищ Михайлов, я солдат... Готов подчиниться... Ваша воля. Я не боюсь быть битым. Я знаю силу вашего посоха. Боевая задача выполнена полностью, потери до невероятно малы... Завтрашнюю задачу выполню, ручаюсь головой, товарищ Михайлов... Не бахвалюсь. Я не боюсь фон Роденбурга, я сам князь...
Напряженный и несколько растерянный в начале разговора, Геладзе под конец уже смеялся. Видимо, высокое начальство смягчило тон.
Положив трубку, Геладзе со смехом проговорил:
— Чистяков вскипел. Какой ты полководец, говорит, если покинул командный пункт и околачиваешься по подразделениям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84