Камышин... Ей вспомнилась фраза из школьного учебника: «И смелый певец свободы, пламенный революционер добрался до Камышина скорее мертвый, чем живой...»
Лейтенант остановил несколько грузовиков: они на Камышин не шли. Наконец, остановив очередную машину, лейтенант крикнул:
Эй, товарищ майор, садитесь!
Майор помог Люсик забраться в набитый связками валенок закрытый кузов машины. Не успели они поудобней устроиться, как машина рванула, помчалась вперед.
Они видели лишь убегающую из-под машины белую ленту дороги.
Люсик уселась на груду валенок, примостилась возле майора.
— Останемся живы, вспомним и эту дорожку,—
сказал Козаков.
Несмотря на холод и тряску, глаза Люсик слипались, ее одолевал сон. Долго ли им добираться до Камышина? Что бы там ни было, скоро, быть может завтра, она увидит Тиграна и брата.
Машина неожиданно остановилась.
— Воздух! — крикнул шофер. Майор быстро помог
Люсик спуститься на землю. Со зловещим воем над
шоссе пролетел желтопузый «мессершмитт».
Майор и Люсик легли в присыпанный снегом кювет.
К вою мотора истребителя присоединился каркающий треск пулеметов. Люсик приподняла голову, чтобы оглядеться. Майор своей большой ручищей пригнул ее голову к земле.
— Не шевелись!
Раздался грохот, и земля задрожала. Люсик зажмурила глаза, ей показалось, что земля раскололась и все вокруг валится в темную пропасть.
— Вставайте, Люся. Отбомбился немец, ушел.
Майор Козаков взял ее за руку. Он улыбался своей
всегдашней спокойной улыбкой.
— Боевое крещение получили, Люся Сергеевна,
вот и для вас началась война.
Люсик крепко держалась за руку Козакова, у нее кружилась голова.
Они подошли к машине. Шофер растерянно показал им на дымящийся мотор.
Метрах в ста от них горели два «студебеккера». Майор зашагал к горящим машинам. Люсик шла за ним. Вдруг майор остановился. Люсик закрыла лицо руками: на снегу лежал убитый боец, снег вокруг его головы был окрашен кровью. Чадный запах горящих валенок смешивался с запахом бензина. Снег от жирного копотного пламени окрасился в черный цвет. Немного в стороне от горящих машин чернели бомбовые воронки.
Подошли две машины, шедшие из Саратова. Майор приказал вытащить из горящих машин уцелевшие валенки.
Вскоре спасенную часть груза уложили в машины, тело убитого бойца положили в кузов одного из грузовиков.
Мертвый боец открытыми глазами смотрел в зимнее, темное небо.
— Прикройте его,— приказал майор.
— Он больше не мерзнет,— сказал один из шоферов,— ему уже все равно.
Майор повторил свое приказание.
Тело убитого накрыли шинелью.
Они приехали в Камышин, когда уже стемнело и над городом перекрещивались лучи десятков прожекторов. Эту ночь Люсик Аршакян провела в подвале дома, где скрывались от ночных бомбежек горожане.
На следующее утро Козаков и Люсик пошли на контрольно-пропускной пункт. Регулировщик их усадил в разные грузовики, в кабины, рядом с шоферами. Машина, в которой сидела Люсик, шла первой. Майор велел водителю остановиться у станции Фролове; где эта станция и почему там следовало остановиться — Люсик не спросила.
— Товарищ водитель, где сейчас идут бои? — спросила она.
— Там, куда едем,— ответил водитель.
— Далеко это?
— Уже близко. Сто пятьдесят километров остается. А вы очень спешите на передовую?
— Спешу.
— Доберемся, не спешите.
«Видит, что я неопытная, насмехается»,— подумала Люсик.
Два раза водитель останавливал машину и выскакивал из кабины. Но оба раза вражеские самолеты пролетали мимо и не бомбили.
— Сегодня хороший день,—сказал водитель,— они все на Сталинград идут, на одиночные машины внимания не обращают.
— А мы в Сталинград едем?
— Вы — не знаю куда, а я туда не еду.
— А вы куда едете?
— Куда приказано.
На лице водителя не было ни улыбки, ни тревоги,
ни досады, ни радости, как будто думали, волновались и тревожились только его большие, темные, рабочие руки. По голому степному простору ветер гнал поземку, зимнее небо было угрюмо, безлюдные селения, мимо которых проезжал грузовик, молчали. Машина въезжала на холмы, спускалась в лощины, объезжала овраги, вновь шла ровной степью.
Люсик засыпала, вновь просыпалась, а огромная русская земля все длилась.
— Вот и ваше Фролово,— наконец сказал водитель.
Грузовик, в котором ехал Козаков, прошел вперед.
Они подъехали к железнодорожной станции. Все вокруг было мертвенно спокойно. Не шли поезда, не свистели маневровые паровозы. Вокзал был сожжен, на путях валялись разбитые, перевернутые вагоны. По улицам пристанционного поселка шли лишь военные. Всюду видны были остовы разрушенных домов, покрытые снегом развалины.
Передовая машина остановилась, Козаков вышел из кабины.
— Итак, Люся Сергеевна, мы с вами уже в действующей армии.
— А куда мы сейчас пойдем? — спросила Люсик.
— Вы в медико-санитарный отдел армии, а я в отдел кадров.
Они дошли до маленькой деревушки. Там размещалось сануправление армии.
— Вот и пришло время нам проститься, Люся
Сергеевна,— сказал Козаков.
Его голубые глаза стали печальны и серьезны. Люсик почувствовала, как сердце ее сжалось.
— Вашу меховую безрукавку я еще в Камышине
положила в ваш мешок,— сказала Люсик первые
пришедшие ей в голову слова,— всего вам доброго,
Александр...
Майор перебил ее.
— Ведь я ее вам подарил.
Он вытащил из мешка безрукавку.
— Возьмите. Дареное возвращать — обида. Возьмите на память о нашем знакомстве.
VII
Начальник медицинской службы армии — пожилой полковник медицинской службы был по специальности хирургом: хирурги сразу же, по множеству признаков, узнают друг друга.
Выслушав Люсик и просмотрев ее документы, полковник некоторое время молча разглядывал молодого врача.
— Вот что, товарищ Аршакян,— медленно произнес полковник,— в медсанбате, о котором вы говорите,
сейчас нет штатного места врача, было одно, да туда
назначена вот эта красавица.
Он указал на сидевшую поодаль молодую красивую женщину в военной форме.
— Я мог бы назначить вас в санчасть полка,— продолжал начальник,— но в полку вам будет тяжело, там нужен человек, привыкший к фронту. Значит, лучше вам пока остаться у меня, хотя бы ненадолго. Что скажете?
Эти слова были для Люсик неожиданны: неужели на фронте, как и в тылу, есть «штаты», «отделы кадров» и они определяют право людей участвовать в войне?
Начальник санчасти улыбнулся, от этого суровое морщинистое лицо его стало по-отцовски ласковым. Женщина в военной форме кивнула Люсик, как бы говоря: соглашайтесь!
— Прошу вас,— дрожащим от волнения голосом проговорила Люсик,— отправьте меня в этот медсанбат, хотя бы вне штата. Я приехала из Армении, чтобы попасть именно туда. Меня звал в эту дивизию ее командир генерал Галунов.
— Там нет генерала Галунова,— вмешалась женщина в военной форме,— дивизией командует полковник Геладзе.
— Нет, именно генерал Галунов,— с наивным упорством сказала Люсик,— прошлым летом воинская часть выехала из Армении, генерал Галунов был ее командиром.
— С прошлого года много воды утекло,— сказал полковник.
— Я вас прошу, очень прошу, хотя бы медсестрой, санитаркой,— сказала Люсик.
Медицинский полковник улыбался, видя волнение молодой женщины.
— Вы замужем? — вдруг спросил он.
— Да,— смущаясь, ответила Люсик,— мой муж на фронте, именно в этой воинской части.
— И дети у вас есть?
— Сын.
— Оставили дома?
— Да.
— Чтобы приехать к мужу?
— Да. Я так прошу вас, так прошу... Казалось, вот-вот военный врач Люсик Аршакян
заплачет, как ребенок.
Полковник медицинской службы зашагал по комнате.
— Алла Сергеевна,— обратился он к военному
врачу,— может, пока вместо вас ее направим? А вы
поработаете в армейском госпитале.
Красивая Алла вдруг покраснела, губы ее задрожали.
— О, вот сейчас и эта заплачет,— усмехнулся
медицинский начальник, шагая по комнате.— Будь
моя воля, ни одной женщины не пустил бы на фронт.
Послышался ноющий звук воздушного мотора. Начальник прислушался.
— Бомбардировщик? — спросил он Аллу Сергеевну.
— «Фокке-вульф»,— ответила она.
Люсик с почтительным удивлением посмотрела на Аллу Сергеевну.
— Ну ладно,— решившись, сказал полковник,—
поезжайте обе в вашу возлюбленную дивизию. Вы,
доктор Аршакян, пока поработаете в санбате внештат
но, потом оформим. Оклад у вас будет половинный.
Оклад! Пусть ни копейки не платят, не ради оклада Люсик ехала на фронт.
Алла Сергеевна, обрадованная за Люсик, обняла ее.
Простившись с полковником медицинской службы, они вместе отправились в канцелярию санотдела оформлять документы. Выйдя из медицинской канцелярии на улицу, Алла Сергеевна сказала:
— Будем друзьями,— и вдруг заговорила с ошеломившей Люсик откровенностью: — Если бы мне
начальник отказал, это убило бы меня, понимаете,
я бы умерла... Ваше положение гораздо проще моего.
Вы увидите своего мужа, а я люблю человека, у которого есть жена, понимаете? Никто не знает об этом,
а то меня могли бы не назначить в этот медсанбат,
только вам и говорю. Знаете, кто этот человек? Командир дивизии Геладзе. Я его знала еще до войны. Хотя
бы на миг, издали мне его увидеть — это счастье для
меня, понимаете? Давайте будем с вами друзьями.
Она так крепко обняла Люсик, что Люсик чуть не задохнулась.
— Вот моя изба, заходите,— сказала порывистая
докторша.
В Алле Сергеевне было что-то приятное и одновременно отталкивающее, настораживающее. Можно было и восхищаться ею и жалеть ее. Мало кто при первом знакомстве решается на подобную откровенность.
В избе стояли три кровати, покрытые белыми одеялами. Алла Сергеевна указала на одну из кроватей.
— Ложитесь, отдохните, скоро из дивизии придет
машина.
Она начала укладывать в чемодан белье, флаконы с одеколоном и духами, коробки пудры. Люсик была поражена. Можно, значит, и на фронте быть щеголихой, увлекаться, заводить романы? Неужели и другие женщины здесь похожи на Аллу Сергеевну? Люсик думала, что на фронте женщина должна быть похожей на мужчину, но Алла Сергеевна опровергла такое представление.
— Меня там могут называть ППЖ, ну и пусть,— проговорила Алла Сергеевна,— только бы видеть его, только бы он улыбался мне, рядом с ним я ничего не боюсь!
— Что такое ППЖ? — спросила Люсик.
— Не знаете? Походная полевая жена.
И неожиданно перейдя на ты, стала объяснять Люсик:
— Это, Люся, к тебе не относится. Ты законная жена. А вот я стану этой самой ППЖ, если Тариэль оставит меня у себя, понимаешь? Но это меня не смущает, это может остановить лишь тех, кто не знает, что такое любовь.
— Я вас не понимаю,— набравшись храбрости, сказала Люсик,— сейчас, когда судьба людей и страны...
— Понятно, понятно,— перебила ее Алла Сергеевна,— как можно в такое время давать волю сердцу? А по-моему, жизнь всегда остается жизнью, а на фронте тем более. Война не оправдание монашеству. А для чего люди воюют? Для жизни. Если во время войны не жить, в мирное время отказываться от радости жизни, то когда же жить? Нет, я не согласна с вами. За эти полтора года на фронте я десятки раз могла быть убита и с ужасом думала, что умру, так и не узнав
настоящей любви. Я раскаивалась, что студенткой не целовалась с хорошими парнями, которые меня любили. Ты мою любовь к Тариэлю Геладзе осуждаешь, по лицу вижу. Разве можно любить мужчину, у которого есть жена? Так думают все женщины, вышедшие замуж, пока не разочаруются в своих мужьях. В дверь постучали. Вошел боец.
— Доктор Яковенко здесь размещается?
— Да,— ответила Алла Сергеевна.
— Я за вами приехал, машина ждет.
— Поехали, Люсик! — сказала Алла Сергеевна.
Они уселись на заднем сиденье маленького «вил
лиса».
— Это машина полковника Геладзе? — спросила Алла Сергеевна.
— Нет, полковника Дементьева.
Услышав эту фамилию, Люсик обрадовалась, но тут же вспомнила, что Дементьев, которого она встретила в Улуханлу с Тиграном, был майором, а этот полковник,— значит, не тот.
— А где сейчас генерал Галунов? — спросила Люсик.
— Кто? — удивился водитель.
— Генерал Галунов.
— А, Галунов,— протяжно произнес водитель,— бог его знает, где.
«Виллис» шел степью по извилистой заснеженной дороге. Навстречу двигались десятки грузовых машин. «Виллис» въехал в негустой лес, среди деревьев стояли белые палатки, артиллерийские орудия. Кое-где вдоль дороги зияли черные, глубокие воронки.
— Это следы недавней бомбежки,— сказала Алла
Сергеевна.— Приближаемся к передовой.
Люсик слышала отдаленные, глухие раскаты, они словно шли из глубины земли. В ее сердце смешались страх и радость и еще какое-то третье, необъяснимое и незнакомое ей чувство.
Но вот лес кончился, и вновь пошли степные просторы, лощины, невысокие холмы.
— Спускаемся к Дону,— сказал водитель,— в этих
местах зима для водителя — спасение: болота за
мерзли. Эти места так и называются: Арчадинские
донские топи. Тут три месяца шли жуткие бои: немец
хотел перейти Дон и подобраться к Сталинграду
с тыла.
Артиллерийский гром слышен был теперь совсем ясно, иногда ухо различало негромкий треск пулеметов.
— Может, читали в сводках Совинформбюро об освобождении станицы Клетская? — спросил водитель.— Это мы ее освободили. Князь сказал: «Возьму», а генералы смеялись: «Слабо!» И взяли! И много пленных побрали. Князь с бойцами в окопах был, батальоны в атаку подымал!
— Кто такой этот князь? — спросила Алла Сергеевна.
— Это так нашего полковника Геладзе прозвали.
Алла Сергеевна засмеялась, шепнула на ухо Люсик:
«Выходит, что я могу стать княгиней».
Но Люсик не прислушивалась к шепоту Аллы Сергеевны.
Вот наконец Люсик на фронте, она дышит тем же воздухом, что и тысячи солдат, защитников Родины, воздухом, которым дышат Тигран и Аргам. Они оба здесь, на берегу этой русской реки, прославленной в песнях и книгах. Вокруг стоят орудия, полевые кухни, нарыты землянки, окопы, зияют черные бомбовые ямы. Дона не было видно, но Люсик словно бы чувствовала его дыхание; вот он движется, то удаляясь от Люсик, то приближаясь к ней; а та высокая цепь холмов расположена на левом берегу Дона, там — противник.
VIII
— Вот и медсанбат,— сказал шофер и остановил
«виллис» у въезда в поселок.
Люсик увидела нескольких женщин, одетых в ватные солдатские брюки и телогрейки. К «виллису» подошел небольшого роста, рыжеватый военный врач в очках.
— Пришли пополнить наши ряды? — спросил он улыбаясь.— Прошу, прошу, добро пожаловать. Разрешите представиться — Яков Наумович Кацнельсон, рад приветствовать вас в действующей армии.
— Яковенко.
— А имя, отчество?
— Алла Сергеевна.
— Очень приятно, очень приятно.
Услышав фамилию Люсик, он нахмурился.
Люсик почувствовала, как сердце ее тревожно
забилось. Кацнельсон спросил:
— Простите, как ваше имя, отчество?
— Люся Сергеевна.
— Люся Сергеевна, у вас есть родственники на фронте?
— Мой муж в вашей воинской части.
— Я его знаю, конечно, знаю... Он лежал в нашем медсанбате, в настоящее время его эвакуировали в тыл. Можете не волноваться, рана была легкая, сейчас он уже, наверное, выздоровел.
Свет померк в глазах Люсик, земля пошатнулась под ногами. Две девушки взяли Люсик под руки и ввели в большую белую палатку. В палатке собрались врачи и сестры.
— Почему это сообщение так потрясло вас, доктор
Аршакян? — виноватым голосом сказал Кацнельсон.—
Слава богу, муж ваш жив и в общем здоров, поверьте,
я вас не обманываю.
Высокий сухопарый хирург, сев на маленькую скамейку рядом с Люсик, сказал:
— Не только здоров, а через неделю будет здесь.
Позовите сюда Марию Вовк, она на днях в армейском
госпитале видела Аршакяна.
Вбежала живая, быстрая девушка и оживленно сказала Люсик:
— Вот хорошо, что вы приехали! Как обрадуется
товарищ Аршакян! Я совсем недавно его видела. Он
уже ходил, гулял, со дня на день должен вернуться
домой, в нашу часть. Анну Зулалян вы знаете? Она
тоже была со мной у товарища Аршакяна.
Люсик недоверчиво смотрела на говорливую девушку, верила и не верила ее словам.
В палатку вошел санитар и сообщил, что с передовой привезли раненых. Врачи вышли. В палатке остались Люсик, Алла Сергеевна и Вовк.
— Вот увидите, скоро он вернется. Он километрах в ста от нас, в армейском госпитале,— сказала Вовк.
— Мы сегодня могли увидеть его,— проговорила Алла Сергеевна,— ведь мы были у начальника медицинской службы армии.
— А госпиталь рядом с этим самым хутором, около рощи. Как же вы не повидались? — воскликнула Вовк.
В глазах Люсик- засветилась радость, она крепко сжала руку Вовк и заплакала. Лишь сейчас она поверила, что Тигран жив.
— Не знаете ли вы бойца Аргама Вардуни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Лейтенант остановил несколько грузовиков: они на Камышин не шли. Наконец, остановив очередную машину, лейтенант крикнул:
Эй, товарищ майор, садитесь!
Майор помог Люсик забраться в набитый связками валенок закрытый кузов машины. Не успели они поудобней устроиться, как машина рванула, помчалась вперед.
Они видели лишь убегающую из-под машины белую ленту дороги.
Люсик уселась на груду валенок, примостилась возле майора.
— Останемся живы, вспомним и эту дорожку,—
сказал Козаков.
Несмотря на холод и тряску, глаза Люсик слипались, ее одолевал сон. Долго ли им добираться до Камышина? Что бы там ни было, скоро, быть может завтра, она увидит Тиграна и брата.
Машина неожиданно остановилась.
— Воздух! — крикнул шофер. Майор быстро помог
Люсик спуститься на землю. Со зловещим воем над
шоссе пролетел желтопузый «мессершмитт».
Майор и Люсик легли в присыпанный снегом кювет.
К вою мотора истребителя присоединился каркающий треск пулеметов. Люсик приподняла голову, чтобы оглядеться. Майор своей большой ручищей пригнул ее голову к земле.
— Не шевелись!
Раздался грохот, и земля задрожала. Люсик зажмурила глаза, ей показалось, что земля раскололась и все вокруг валится в темную пропасть.
— Вставайте, Люся. Отбомбился немец, ушел.
Майор Козаков взял ее за руку. Он улыбался своей
всегдашней спокойной улыбкой.
— Боевое крещение получили, Люся Сергеевна,
вот и для вас началась война.
Люсик крепко держалась за руку Козакова, у нее кружилась голова.
Они подошли к машине. Шофер растерянно показал им на дымящийся мотор.
Метрах в ста от них горели два «студебеккера». Майор зашагал к горящим машинам. Люсик шла за ним. Вдруг майор остановился. Люсик закрыла лицо руками: на снегу лежал убитый боец, снег вокруг его головы был окрашен кровью. Чадный запах горящих валенок смешивался с запахом бензина. Снег от жирного копотного пламени окрасился в черный цвет. Немного в стороне от горящих машин чернели бомбовые воронки.
Подошли две машины, шедшие из Саратова. Майор приказал вытащить из горящих машин уцелевшие валенки.
Вскоре спасенную часть груза уложили в машины, тело убитого бойца положили в кузов одного из грузовиков.
Мертвый боец открытыми глазами смотрел в зимнее, темное небо.
— Прикройте его,— приказал майор.
— Он больше не мерзнет,— сказал один из шоферов,— ему уже все равно.
Майор повторил свое приказание.
Тело убитого накрыли шинелью.
Они приехали в Камышин, когда уже стемнело и над городом перекрещивались лучи десятков прожекторов. Эту ночь Люсик Аршакян провела в подвале дома, где скрывались от ночных бомбежек горожане.
На следующее утро Козаков и Люсик пошли на контрольно-пропускной пункт. Регулировщик их усадил в разные грузовики, в кабины, рядом с шоферами. Машина, в которой сидела Люсик, шла первой. Майор велел водителю остановиться у станции Фролове; где эта станция и почему там следовало остановиться — Люсик не спросила.
— Товарищ водитель, где сейчас идут бои? — спросила она.
— Там, куда едем,— ответил водитель.
— Далеко это?
— Уже близко. Сто пятьдесят километров остается. А вы очень спешите на передовую?
— Спешу.
— Доберемся, не спешите.
«Видит, что я неопытная, насмехается»,— подумала Люсик.
Два раза водитель останавливал машину и выскакивал из кабины. Но оба раза вражеские самолеты пролетали мимо и не бомбили.
— Сегодня хороший день,—сказал водитель,— они все на Сталинград идут, на одиночные машины внимания не обращают.
— А мы в Сталинград едем?
— Вы — не знаю куда, а я туда не еду.
— А вы куда едете?
— Куда приказано.
На лице водителя не было ни улыбки, ни тревоги,
ни досады, ни радости, как будто думали, волновались и тревожились только его большие, темные, рабочие руки. По голому степному простору ветер гнал поземку, зимнее небо было угрюмо, безлюдные селения, мимо которых проезжал грузовик, молчали. Машина въезжала на холмы, спускалась в лощины, объезжала овраги, вновь шла ровной степью.
Люсик засыпала, вновь просыпалась, а огромная русская земля все длилась.
— Вот и ваше Фролово,— наконец сказал водитель.
Грузовик, в котором ехал Козаков, прошел вперед.
Они подъехали к железнодорожной станции. Все вокруг было мертвенно спокойно. Не шли поезда, не свистели маневровые паровозы. Вокзал был сожжен, на путях валялись разбитые, перевернутые вагоны. По улицам пристанционного поселка шли лишь военные. Всюду видны были остовы разрушенных домов, покрытые снегом развалины.
Передовая машина остановилась, Козаков вышел из кабины.
— Итак, Люся Сергеевна, мы с вами уже в действующей армии.
— А куда мы сейчас пойдем? — спросила Люсик.
— Вы в медико-санитарный отдел армии, а я в отдел кадров.
Они дошли до маленькой деревушки. Там размещалось сануправление армии.
— Вот и пришло время нам проститься, Люся
Сергеевна,— сказал Козаков.
Его голубые глаза стали печальны и серьезны. Люсик почувствовала, как сердце ее сжалось.
— Вашу меховую безрукавку я еще в Камышине
положила в ваш мешок,— сказала Люсик первые
пришедшие ей в голову слова,— всего вам доброго,
Александр...
Майор перебил ее.
— Ведь я ее вам подарил.
Он вытащил из мешка безрукавку.
— Возьмите. Дареное возвращать — обида. Возьмите на память о нашем знакомстве.
VII
Начальник медицинской службы армии — пожилой полковник медицинской службы был по специальности хирургом: хирурги сразу же, по множеству признаков, узнают друг друга.
Выслушав Люсик и просмотрев ее документы, полковник некоторое время молча разглядывал молодого врача.
— Вот что, товарищ Аршакян,— медленно произнес полковник,— в медсанбате, о котором вы говорите,
сейчас нет штатного места врача, было одно, да туда
назначена вот эта красавица.
Он указал на сидевшую поодаль молодую красивую женщину в военной форме.
— Я мог бы назначить вас в санчасть полка,— продолжал начальник,— но в полку вам будет тяжело, там нужен человек, привыкший к фронту. Значит, лучше вам пока остаться у меня, хотя бы ненадолго. Что скажете?
Эти слова были для Люсик неожиданны: неужели на фронте, как и в тылу, есть «штаты», «отделы кадров» и они определяют право людей участвовать в войне?
Начальник санчасти улыбнулся, от этого суровое морщинистое лицо его стало по-отцовски ласковым. Женщина в военной форме кивнула Люсик, как бы говоря: соглашайтесь!
— Прошу вас,— дрожащим от волнения голосом проговорила Люсик,— отправьте меня в этот медсанбат, хотя бы вне штата. Я приехала из Армении, чтобы попасть именно туда. Меня звал в эту дивизию ее командир генерал Галунов.
— Там нет генерала Галунова,— вмешалась женщина в военной форме,— дивизией командует полковник Геладзе.
— Нет, именно генерал Галунов,— с наивным упорством сказала Люсик,— прошлым летом воинская часть выехала из Армении, генерал Галунов был ее командиром.
— С прошлого года много воды утекло,— сказал полковник.
— Я вас прошу, очень прошу, хотя бы медсестрой, санитаркой,— сказала Люсик.
Медицинский полковник улыбался, видя волнение молодой женщины.
— Вы замужем? — вдруг спросил он.
— Да,— смущаясь, ответила Люсик,— мой муж на фронте, именно в этой воинской части.
— И дети у вас есть?
— Сын.
— Оставили дома?
— Да.
— Чтобы приехать к мужу?
— Да. Я так прошу вас, так прошу... Казалось, вот-вот военный врач Люсик Аршакян
заплачет, как ребенок.
Полковник медицинской службы зашагал по комнате.
— Алла Сергеевна,— обратился он к военному
врачу,— может, пока вместо вас ее направим? А вы
поработаете в армейском госпитале.
Красивая Алла вдруг покраснела, губы ее задрожали.
— О, вот сейчас и эта заплачет,— усмехнулся
медицинский начальник, шагая по комнате.— Будь
моя воля, ни одной женщины не пустил бы на фронт.
Послышался ноющий звук воздушного мотора. Начальник прислушался.
— Бомбардировщик? — спросил он Аллу Сергеевну.
— «Фокке-вульф»,— ответила она.
Люсик с почтительным удивлением посмотрела на Аллу Сергеевну.
— Ну ладно,— решившись, сказал полковник,—
поезжайте обе в вашу возлюбленную дивизию. Вы,
доктор Аршакян, пока поработаете в санбате внештат
но, потом оформим. Оклад у вас будет половинный.
Оклад! Пусть ни копейки не платят, не ради оклада Люсик ехала на фронт.
Алла Сергеевна, обрадованная за Люсик, обняла ее.
Простившись с полковником медицинской службы, они вместе отправились в канцелярию санотдела оформлять документы. Выйдя из медицинской канцелярии на улицу, Алла Сергеевна сказала:
— Будем друзьями,— и вдруг заговорила с ошеломившей Люсик откровенностью: — Если бы мне
начальник отказал, это убило бы меня, понимаете,
я бы умерла... Ваше положение гораздо проще моего.
Вы увидите своего мужа, а я люблю человека, у которого есть жена, понимаете? Никто не знает об этом,
а то меня могли бы не назначить в этот медсанбат,
только вам и говорю. Знаете, кто этот человек? Командир дивизии Геладзе. Я его знала еще до войны. Хотя
бы на миг, издали мне его увидеть — это счастье для
меня, понимаете? Давайте будем с вами друзьями.
Она так крепко обняла Люсик, что Люсик чуть не задохнулась.
— Вот моя изба, заходите,— сказала порывистая
докторша.
В Алле Сергеевне было что-то приятное и одновременно отталкивающее, настораживающее. Можно было и восхищаться ею и жалеть ее. Мало кто при первом знакомстве решается на подобную откровенность.
В избе стояли три кровати, покрытые белыми одеялами. Алла Сергеевна указала на одну из кроватей.
— Ложитесь, отдохните, скоро из дивизии придет
машина.
Она начала укладывать в чемодан белье, флаконы с одеколоном и духами, коробки пудры. Люсик была поражена. Можно, значит, и на фронте быть щеголихой, увлекаться, заводить романы? Неужели и другие женщины здесь похожи на Аллу Сергеевну? Люсик думала, что на фронте женщина должна быть похожей на мужчину, но Алла Сергеевна опровергла такое представление.
— Меня там могут называть ППЖ, ну и пусть,— проговорила Алла Сергеевна,— только бы видеть его, только бы он улыбался мне, рядом с ним я ничего не боюсь!
— Что такое ППЖ? — спросила Люсик.
— Не знаете? Походная полевая жена.
И неожиданно перейдя на ты, стала объяснять Люсик:
— Это, Люся, к тебе не относится. Ты законная жена. А вот я стану этой самой ППЖ, если Тариэль оставит меня у себя, понимаешь? Но это меня не смущает, это может остановить лишь тех, кто не знает, что такое любовь.
— Я вас не понимаю,— набравшись храбрости, сказала Люсик,— сейчас, когда судьба людей и страны...
— Понятно, понятно,— перебила ее Алла Сергеевна,— как можно в такое время давать волю сердцу? А по-моему, жизнь всегда остается жизнью, а на фронте тем более. Война не оправдание монашеству. А для чего люди воюют? Для жизни. Если во время войны не жить, в мирное время отказываться от радости жизни, то когда же жить? Нет, я не согласна с вами. За эти полтора года на фронте я десятки раз могла быть убита и с ужасом думала, что умру, так и не узнав
настоящей любви. Я раскаивалась, что студенткой не целовалась с хорошими парнями, которые меня любили. Ты мою любовь к Тариэлю Геладзе осуждаешь, по лицу вижу. Разве можно любить мужчину, у которого есть жена? Так думают все женщины, вышедшие замуж, пока не разочаруются в своих мужьях. В дверь постучали. Вошел боец.
— Доктор Яковенко здесь размещается?
— Да,— ответила Алла Сергеевна.
— Я за вами приехал, машина ждет.
— Поехали, Люсик! — сказала Алла Сергеевна.
Они уселись на заднем сиденье маленького «вил
лиса».
— Это машина полковника Геладзе? — спросила Алла Сергеевна.
— Нет, полковника Дементьева.
Услышав эту фамилию, Люсик обрадовалась, но тут же вспомнила, что Дементьев, которого она встретила в Улуханлу с Тиграном, был майором, а этот полковник,— значит, не тот.
— А где сейчас генерал Галунов? — спросила Люсик.
— Кто? — удивился водитель.
— Генерал Галунов.
— А, Галунов,— протяжно произнес водитель,— бог его знает, где.
«Виллис» шел степью по извилистой заснеженной дороге. Навстречу двигались десятки грузовых машин. «Виллис» въехал в негустой лес, среди деревьев стояли белые палатки, артиллерийские орудия. Кое-где вдоль дороги зияли черные, глубокие воронки.
— Это следы недавней бомбежки,— сказала Алла
Сергеевна.— Приближаемся к передовой.
Люсик слышала отдаленные, глухие раскаты, они словно шли из глубины земли. В ее сердце смешались страх и радость и еще какое-то третье, необъяснимое и незнакомое ей чувство.
Но вот лес кончился, и вновь пошли степные просторы, лощины, невысокие холмы.
— Спускаемся к Дону,— сказал водитель,— в этих
местах зима для водителя — спасение: болота за
мерзли. Эти места так и называются: Арчадинские
донские топи. Тут три месяца шли жуткие бои: немец
хотел перейти Дон и подобраться к Сталинграду
с тыла.
Артиллерийский гром слышен был теперь совсем ясно, иногда ухо различало негромкий треск пулеметов.
— Может, читали в сводках Совинформбюро об освобождении станицы Клетская? — спросил водитель.— Это мы ее освободили. Князь сказал: «Возьму», а генералы смеялись: «Слабо!» И взяли! И много пленных побрали. Князь с бойцами в окопах был, батальоны в атаку подымал!
— Кто такой этот князь? — спросила Алла Сергеевна.
— Это так нашего полковника Геладзе прозвали.
Алла Сергеевна засмеялась, шепнула на ухо Люсик:
«Выходит, что я могу стать княгиней».
Но Люсик не прислушивалась к шепоту Аллы Сергеевны.
Вот наконец Люсик на фронте, она дышит тем же воздухом, что и тысячи солдат, защитников Родины, воздухом, которым дышат Тигран и Аргам. Они оба здесь, на берегу этой русской реки, прославленной в песнях и книгах. Вокруг стоят орудия, полевые кухни, нарыты землянки, окопы, зияют черные бомбовые ямы. Дона не было видно, но Люсик словно бы чувствовала его дыхание; вот он движется, то удаляясь от Люсик, то приближаясь к ней; а та высокая цепь холмов расположена на левом берегу Дона, там — противник.
VIII
— Вот и медсанбат,— сказал шофер и остановил
«виллис» у въезда в поселок.
Люсик увидела нескольких женщин, одетых в ватные солдатские брюки и телогрейки. К «виллису» подошел небольшого роста, рыжеватый военный врач в очках.
— Пришли пополнить наши ряды? — спросил он улыбаясь.— Прошу, прошу, добро пожаловать. Разрешите представиться — Яков Наумович Кацнельсон, рад приветствовать вас в действующей армии.
— Яковенко.
— А имя, отчество?
— Алла Сергеевна.
— Очень приятно, очень приятно.
Услышав фамилию Люсик, он нахмурился.
Люсик почувствовала, как сердце ее тревожно
забилось. Кацнельсон спросил:
— Простите, как ваше имя, отчество?
— Люся Сергеевна.
— Люся Сергеевна, у вас есть родственники на фронте?
— Мой муж в вашей воинской части.
— Я его знаю, конечно, знаю... Он лежал в нашем медсанбате, в настоящее время его эвакуировали в тыл. Можете не волноваться, рана была легкая, сейчас он уже, наверное, выздоровел.
Свет померк в глазах Люсик, земля пошатнулась под ногами. Две девушки взяли Люсик под руки и ввели в большую белую палатку. В палатке собрались врачи и сестры.
— Почему это сообщение так потрясло вас, доктор
Аршакян? — виноватым голосом сказал Кацнельсон.—
Слава богу, муж ваш жив и в общем здоров, поверьте,
я вас не обманываю.
Высокий сухопарый хирург, сев на маленькую скамейку рядом с Люсик, сказал:
— Не только здоров, а через неделю будет здесь.
Позовите сюда Марию Вовк, она на днях в армейском
госпитале видела Аршакяна.
Вбежала живая, быстрая девушка и оживленно сказала Люсик:
— Вот хорошо, что вы приехали! Как обрадуется
товарищ Аршакян! Я совсем недавно его видела. Он
уже ходил, гулял, со дня на день должен вернуться
домой, в нашу часть. Анну Зулалян вы знаете? Она
тоже была со мной у товарища Аршакяна.
Люсик недоверчиво смотрела на говорливую девушку, верила и не верила ее словам.
В палатку вошел санитар и сообщил, что с передовой привезли раненых. Врачи вышли. В палатке остались Люсик, Алла Сергеевна и Вовк.
— Вот увидите, скоро он вернется. Он километрах в ста от нас, в армейском госпитале,— сказала Вовк.
— Мы сегодня могли увидеть его,— проговорила Алла Сергеевна,— ведь мы были у начальника медицинской службы армии.
— А госпиталь рядом с этим самым хутором, около рощи. Как же вы не повидались? — воскликнула Вовк.
В глазах Люсик- засветилась радость, она крепко сжала руку Вовк и заплакала. Лишь сейчас она поверила, что Тигран жив.
— Не знаете ли вы бойца Аргама Вардуни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84