Это были советские бойцы. Оглушительно громко застрочили автоматы. Шуре показалось, что стреляют в нее. Ей стало трудно дышать, словно она ранена в грудь. Но она была совершенно невредима, а у ворот ее дома лежало трое убитых в зеленых шинелях. Один из красноармейцев в белом халате пробежал по двору несколько шагов, оглянулся. Шура, как зачарованная, смотрела на него, и ей казалось, что человек в белом тоже смотрит прямо на нее. Но это длилось лишь мгновение.
Красноармейцы двинулись вниз по улице, а на снегу остались лежать солдаты в зеленых шинелях, один — на спине, двое — уткнувшись лицом в снег.
Отовсюду раздавались выстрелы.
— Мама! — крикнула Шура.
Вера Тарасовна вышла на крыльцо, бросилась к Шуре.
— Смотри,— сказала дочь, указывая на убитых. Бой стих, улицы наполнились людьми. Мальчишки
перекликались, звали друг друга, послышался женский голос: «Митя, Митя, домой беги, наказание с тобой...»
Это старуха Бабенко звала внука.
Шура снова вышла на улицу.
Мальчишки бежали в сторону Мельниц и березовой рощи. Шура пошла за ними. С окраинных дворов видны были артиллерийские орудия, обращенные в сторону Северного Донца, бойцы в белых халатах, командир, глядевший в бинокль.
Неожиданно загрохотали орудия,— из стволов вырывались языки пламени, при каждом выстреле пушки выкатывались из снежной борозды. Ребята жадно следили за тем, как бойцы подносили снаряды к орудиям и как снова и снова орудия грохоча выбрасывали огонь.
— Воздух, воздух! — закричал артиллерист.
Самолеты спикировали на советские батареи. Послышался пронзительный визг воздуха, раздираемого бомбами, раздавались оглушительные взрывы.
Перед глазами Шуры поднялась черная стена, и словно бы с неба посыпались комья снега и земли. Шура бросилась бежать, но чей-то властный голос закричал:
— Не бежать, ложись!
Снова загрохотало... Кто-то приподнял Шуру над землей и с размаху бросил ее в пропасть.
...Она открыла глаза и увидела лицо незнакомой девушки. Где она, кто эта девушка в форме? И тут же она увидела на стене фотографии матери и отца.
— Кто вы? — шепотом спросила Шура.
— Меня зовут Аник.
Шура увидела встревоженное лицо матери, ей улыбнулся Коля, а из-за плеча Коли глядело чье-то смуглое горбоносое лицо с добрыми, сияющими глазами.
Мать нежно спросила:
— Как ты, Шурочка?
Шура взяла руку матери, прижала к своей груди.
— Мама...
Вечером, придя в себя, она узнала обо всем, что с ней случилось. Она была ранена во время бомбежки, ее оперировал военврач по фамилии Ляшко, санитарка, ухаживающая за ней, была армянка — Аник Зулалян, из Колиного полка. Она узнала, что Вовча освобождена, что немцев отогнали на западный берег Донца.
Шура смотрела на санитарку, на брата, на его товарища, улыбавшегося ей, как старой знакомой.
— Если бы вы послушались меня и легли на землю, то не были бы ранены... Помните, как мы стреляли по фашистам в вашем дворе? Вы стояли на крыльце. Помните? — сказал товарищ Коли.
Так вот почему лицо молодого красноармейца казалось Шуре знакомым!
V
Исход боя был решен еще утром,— немцев выбили из города, они отошли на западный берег Северного Донца. День прошел в артиллерийской перестрелке. Немецкие снаряды разрывались в предместьях города — Мельницах и Заводах, на центральных улицах Вовчи. К вечеру огонь прекратился. В воздух то и дело поднимались белые ракеты и освещали склоны высоких холмов, берега реки. На этом участке боев линия фронта прошла по Северному Донцу.
На второй день после освобождения города радиотехники дивизионного клуба организовали для населения показ фильмов. Городские фотографы предлагали бойцам, проходящим по улицам, сняться и послать карточки родным. Завязывались знакомства, и некоторым из них суждено было длиться долгие годы. Из домов доносились звуки пианино, девичий смех, по улицам, возбужденно галдя, носились дети. И тут же время от времени со стороны Донца слышался грохот немецких орудий, раздавались снарядные разрывы. Смерть и жизнь были рядом.
На третий день после освобождения города Аршакян возвращался из батальона в штаб полка, размещенный в конце Харьковской улицы. Стояла глубокая ночь, улицы были пустынны, лишь поскрипывали по снегу сапоги патрулей.
Одежда Тиграна была вымазана окопной глиной, глаза опухли от бессонницы, лицо обросло темной щетиной. Возле штаба Тигран встретил командира комендантского взвода Иваниди.
— Лейтенант, где бы мне передохнуть, прилечь часика на два?
Иваниди весело ответил, что для товарища Арша-кяна припасено хорошее место.
— Есть тут один дедушка, полно у него старинных книг, очень хорошая семья. Как раз по вас квартира.
Они остановились у одноэтажного дома, и Иваниди постучал в ворота.
— Олесь Григорьевич, откройте, это лейтенант Иваниди.
Тигран понял, что веселый, общительный грек за два дня стал хорошим знакомым хозяев этого дома. Ворота отворились.
— Олесь Григорьевич, будем просить вас устроить у себя на ночь старшего политрука. Он, между прочим, тоже большой любитель старинных книг. Не возражаете, Олесь Григорьевич?
— Пожалуйста, пожалуйста, заходите.
Они вошли в комнату. Старуха и молодая женщина
приветливо встретили пришельца.
— Извините, что среди ночи побеспокоил Вас,— сказал Тигран.
— Господи, да никакого тут нет беспокойства,— сказала старуха и, глядя на Тиграна, добавила:— Вся одежда в грязи. Снимайте скорей шинель, сейчас почистим ее. Надя, помоги товарищу военному.
— Может, согреть молока? Наверное, озябли,— предложила молодая женщина.
— Да согрей, чего спрашивать,— вмешался старик. Тигран снял портупею, шинель, сапоги. Старуха
принесла войлочные шлепанцы.
— Наденьте, наденьте шлепанцы, а ваши сапоги мы почистим. Садитесь на диван, отдыхайте. Не стесняйтесь. Из каких вы краев?
Тигран ответил.
— А семья там, в Армении, осталась? — спросила старуха.
— Там.
— Старая у вас церковь,— задумчиво проговорил старик.
— Какая церковь? — спросил Тигран.
— Армянская. Григорианская... Одна из самых старинных, по имени Григория, который крестил армян.
Тигран улыбнулся.
— Значит, об армянской церкви знаете.
— Как же не знать! Знаю об армянах. Много страданий перенесли вы от турок и от персов. Эривань завоевал у персов Паскевич, за что и получил генерал-фельдмаршала и титул «графа Эриванского». Знаю. Армяне всегда любили Россию. А я в 1888 году служил в армии, в крепости, в Александрополе, который в прошлом назывался Гюмри, маленький городок по эту сторону от Карса.
— Сейчас он называется Ленинакан. Значит, вы бывали в наших краях? — обрадовался Аршакян.
— Человеку нужно отдохнуть, а ты древнюю историю вспоминаешь,— заворчала старуха.
Старик засмеялся.
— Может, и гостю это приятно, откуда ты знаешь, Улита Дмитриевна?
И, обращаясь к Тиграну, Олесь Григорьевич сказал:
— И в старое время в русской армии было много армян, и генералов и офицеров.
— Да, с давнего времени,— подтвердил Тигран.— В армии Кутузова также были армяне, вот хотя бы кавалерийский офицер, впоследствии известный генерал Мадатов.
— Мадатов? — спросил старик.— Вот этого не знал, спасибо, что сказали.
И Тигран, видя живой интерес старика, забыв об усталости, с воодушевлением стал читать лекцию о русско-армянских отношениях...
Эти отношения начались еще со времен Киевской Руси. В одиннадцатом веке киевские князья звали армян совместно воевать против польского короля Болеслава. На помощь киевскому князю Изяславу в войне против половцев из тогдашней столицы Армении Ани прибыло двадцатитысячное войско. В двенадцатом веке папа Римский старался внедрить в Армении католичество и тем подчинить Восток Западу в политическом и экономическом отношении. Папа начал гонения против армян, они яростно сопротивлялись ему. Один из самых образованных и прозорливых армян того времени Григор Тутеворди советовал обратиться за помощью к России. Армярские летописцы называли русский народ «непобедимым и добродушным», «могучим и ясновидящим»...
Как хорош был этот ночной дружеский разговор в фронтовом городе Вовче. Тигран увлекся, забыл об усталости.
— Ох, да вы, оказывается, прямо-таки профессор! — воскликнул Бабенко.— В старину у нас был общий враг, стало быть, и старая дружба. И теперь у нас один враг, ведь немецкие фашисты не лучше янычаров.
Молодая женщина принесла горячего молока, черного хлеба, Тигран поел.
— Ну, отец, теперь дай гостю поспать,— решительно сказала старуха.
— Да, да, папа,— подтвердила молодая.
— Что вы на меня нападаете? — пожаловался старик.— Всегда у них блок против меня.
Тиграну постелили на диване.
— Спите, отдыхайте хорошенько,— сказал Олесь Григорьевич и ласково, по-отцовски поглядел на Тиграна.
С этого дня Аршакян подружился с ними. Его принимали как родного, по нему скучали, о нем беспокоились.
А двенадцатилетний Митя, внук Олеся Григорьевича, был просто влюблен в Аршакяна. Мальчик не спускал с него глаз, ловил каждое его слово, обнимал его, примерял его портупею, часто допоздна не ложился спать, ожидая Тиграна.
— Слишком уж вы балуете его,— говорила Улита Дмитриевна. Но было видно, что старуха довольна этой дружбой.
Иногда беседовала с Тиграном и дочь Бабенко, Надежда. Фамилия ее по мужу была Степная. Муж ее, летчик-истребитель, командовал эскадрильей. В первые дни войны он прислал два письма, и с тех пор о нем не было никаких вестей. Видно было, что старик очень любил зятя, он часто упоминал о нем. А молодая женщина редко говорила о муже. Когда старик заговаривал о зяте, в глазах ее появлялось мучительное, тревожное выражение.
Тигран видел это и всегда опасался причинить ей боль неосторожным вопросом.
Проходили дни и недели, а линия фронта, вмерзшая в лед Северного Донца, оставалась неподвижна. Город каждый день слышал артиллерийскую пальбу. Город несколько раз бомбили немецкие самолеты, но бомбежки эти не причинили большого ущерба.
Приходя ночью в дом Бабенко, Тигран иногда заставал старика за письменным столом. Как-то Митя шепнул на ухо Тиграну:
— Дедушка пишет историю Вовчи.
В тот же вечер старик, явно волнуясь, попросил Аршакяна познакомиться с рукописью и дать совет, стоит ли писать ее дальше.
Тигран ночью приступил к чтению. Это в самом деле была составленная бесхитростным летописцем история города Вовчи.
VI
«Начинаю писать историю моего родного города Вовчи в дни, когда гитлеровские орды вторглись в большой и богатый Дом Советов, начинаю труд этот, хотя у меня не хватает образования, а язык мой беден и перо неопытно. Но я много прожил на этом свете, много увидел великих событий и был свидетелем великих перемен, а человеку, прожившему долго, есть что поведать миру. Мне семьдесят шесть лет, родился я в 1865 году. Значит, жил я при трех царях: при Александре Втором, Александре Третьем и Николае Втором, был свидетелем событий 1905 и 1917 годов, гражданской войны, восстановления страны после победы Октябрьской революции. На моих глазах умер старый мир рабства и родилась, выросла и окрепла Советская страна. Народы подружились, и расцвели все края. И вот пришло великое испытание. Враг вторгся в пределы нашей страны. Я пишу эти слова и слышу артиллерийскую канонаду, но я хочу завершить начатый мной труд, чтобы будущие жители города Вовчи, те, что сейчас очень юны, и те, которым еще предстоит родиться, знали историю своего родного города.
И пусть недоучка Олесь Бабенко не оскорбит своей летописью памяти великого Нестора.
Вовча была основана в 1674 году вблизи реки Вовчьи воды, получившей название «Волчья вода» из-за обилия диких зверей, живших по ее пустынным берегам. На берегу этой реки, впадающей в Северный Донец, по дороге, ведущей из Харькова в Воронеж, в 70 верстах к северо-востоку от Харькова и был заложен мой город Вовча. О его основании имеются следующие исторические свидетельства. В 1674 году Белогородский воевода писал воеводе Чугуевскому: «Сего 182 (1674) года великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович изволил указом повелеть нижегольскому черкашнику Мартыну воздвигнуть слободу на реке Вовчьи воды, созвав на жительство черкасов из малороссийских и заднепровских городов. Прочих же людишек не принимать и запретить жительство в одной слободе...» В упомянутом том же 182 (1674) году некий вельможа Лука Лукич Нижеголец писал: «Люди, состоящие на службе государевой в Нижеголе и прочих городах, избегая оной, бегут к нему, оному Мартыну на жительство, а сам он, Мартын, их принимает и от государевой службы укрывает царской воли ослушников. И я, Лука Нижеголец, послал из Белгорода в Вовчие воды рейтарского майора Романа Белгоро-дина для выявления беглых, царской воли ослушников, и оный майор Белгородин пригнал оттуда законопреступников многих, а я их в Чугуев сослал...»
Таким образом, город Вовча был заложен в 1674 го ду, и там вместе с украинцами-черкашниками обосновались позднее и великороссы.
В 1773 году, во время своего путешествия по югу, в Вовче останавливалась императрица Екатерина Вторая со своим могущественным фаворитом, князем Потемкиным. К приезду императрицы по обеим сторонам дороги, ведущей к Вовче, были посажены густые вербы. Слободской иерей сочинил в честь ее величества кантату, которую певчие исполнили в церкви. Императрица, услышав в хоре слова: «Екатерина великая, умудрись», поняла последнее ошибочно и непристойно и, рассердившись на иерея, сказала ему «брысь», после чего удалилась из города в соседнее поместье Графское, пожалованное ею графу Генд-рикову.
Наш город сохранил память и о втором царском посещении. Александр Первый также побывал в Вовче по дороге на юг. Об этом посещении сохранилось следующее предание. При въезде в город дорогу его царскому величеству преградило стадо свиней. Царь приказал перебить их, дабы наказать «негостеприимных» горожан, которые не явились встретить его императорское величество, вменив эту свою обязанность скотам. С тех пор, к счастью для жителей, более ни один царь не посетил Вовчу.
Летопись говорит и о великих бедствиях, посетивших наш город. В исторических книгах сказано: «Господь прогневался на жителей города и в 1831 году наслал на них мор, в 1845 году голод и падеж скота, в 1848 году — и мор, и голод, и падеж скота...»
Видите, грядущие поколения, каким мстительным и злым был этот господь к вашим предкам.
Старинная летопись, к сожалению, не сохранила никаких сведений о жизни народа нашего уезда. В ней много упоминаний о городских купцах разных гильдий и о приходских священниках, но о положении трудового люда не сказано ни слова. Цензор духовной академии архиепископ Сергий в своих записках приводит имена всех священников нашего города со дня его основания по 1857 год, но имена эти мало интересуют нас. Из других документов мы узнаем, что в 1844 году купец третьей гильдии Дмитрий Прошкин, пожертвовав изрядную сумму на построение храма Сорока мучеников, был удостоен серебряной медали на анненской ленте. А мастер, воздвигавший эту самую церковь, упал с колокольни, сломал позвоночник и всю жизнь с женой и дочерями прожил голодный и голый.
Больше никаких сведений о городе в архивах нет.
Поведаю, не мудрствуя, собственные воспоминания, верные и подлинные.
Уезд наш стонал под игом помещичьего притеснения. Плодородная земля и красивая природа привлекли к нам петербургских вельмож, и крестьяне стали жертвой алчности всевозможных титулованных господ. Село, которое теперь называется «Первое советское», императрица Екатерина Вторая подарила графу Генд-рикову, камергеру двора ее императорского величества. Деревня Белый Колодец принадлежала графу Скалину. Последний отпрыск его рода дружил с недоброй памяти Столыпиным и принимал его у себя в поместье. Деревня Таволжанка принадлежала помещику Боткину. Кроме вышеупомянутых, хозяевами нашего уезда были князья Вадбольские, Задонские, Неклюдовы. А безраздельным хозяином Вовчи на моей памяти был помещик Василий Григорьевич Колокольцев. Это был могучего сложения мужчина с черными горящими глазами, внебрачный сын русского князя и пленной черкешенки. Он был остроумен и не щадил усилий, дабы прослыть барином-народолюбцем, что ему и удавалось. Князья и помещики избрали Колокольцева председателем земской управы, чтобы с его помощью укрепить свою власть над народом. Колокольцев был представлен царской фамилии, понравился царице и стал одним из крестных новорожденного цесаревича Алексея Николаевича. После этого Колокольцев стал в уезде царем и богом, но при этом еще больше чванился славой «народного заступника». Крестьяне приходили с жалобами к этому местному царьку, и Колокольцев принимал их, радушно улыбаясь: «Заходите, заходите, бедные мои мужики, заходите, попьем чайку, подумаем, как пособить вашему горю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Красноармейцы двинулись вниз по улице, а на снегу остались лежать солдаты в зеленых шинелях, один — на спине, двое — уткнувшись лицом в снег.
Отовсюду раздавались выстрелы.
— Мама! — крикнула Шура.
Вера Тарасовна вышла на крыльцо, бросилась к Шуре.
— Смотри,— сказала дочь, указывая на убитых. Бой стих, улицы наполнились людьми. Мальчишки
перекликались, звали друг друга, послышался женский голос: «Митя, Митя, домой беги, наказание с тобой...»
Это старуха Бабенко звала внука.
Шура снова вышла на улицу.
Мальчишки бежали в сторону Мельниц и березовой рощи. Шура пошла за ними. С окраинных дворов видны были артиллерийские орудия, обращенные в сторону Северного Донца, бойцы в белых халатах, командир, глядевший в бинокль.
Неожиданно загрохотали орудия,— из стволов вырывались языки пламени, при каждом выстреле пушки выкатывались из снежной борозды. Ребята жадно следили за тем, как бойцы подносили снаряды к орудиям и как снова и снова орудия грохоча выбрасывали огонь.
— Воздух, воздух! — закричал артиллерист.
Самолеты спикировали на советские батареи. Послышался пронзительный визг воздуха, раздираемого бомбами, раздавались оглушительные взрывы.
Перед глазами Шуры поднялась черная стена, и словно бы с неба посыпались комья снега и земли. Шура бросилась бежать, но чей-то властный голос закричал:
— Не бежать, ложись!
Снова загрохотало... Кто-то приподнял Шуру над землей и с размаху бросил ее в пропасть.
...Она открыла глаза и увидела лицо незнакомой девушки. Где она, кто эта девушка в форме? И тут же она увидела на стене фотографии матери и отца.
— Кто вы? — шепотом спросила Шура.
— Меня зовут Аник.
Шура увидела встревоженное лицо матери, ей улыбнулся Коля, а из-за плеча Коли глядело чье-то смуглое горбоносое лицо с добрыми, сияющими глазами.
Мать нежно спросила:
— Как ты, Шурочка?
Шура взяла руку матери, прижала к своей груди.
— Мама...
Вечером, придя в себя, она узнала обо всем, что с ней случилось. Она была ранена во время бомбежки, ее оперировал военврач по фамилии Ляшко, санитарка, ухаживающая за ней, была армянка — Аник Зулалян, из Колиного полка. Она узнала, что Вовча освобождена, что немцев отогнали на западный берег Донца.
Шура смотрела на санитарку, на брата, на его товарища, улыбавшегося ей, как старой знакомой.
— Если бы вы послушались меня и легли на землю, то не были бы ранены... Помните, как мы стреляли по фашистам в вашем дворе? Вы стояли на крыльце. Помните? — сказал товарищ Коли.
Так вот почему лицо молодого красноармейца казалось Шуре знакомым!
V
Исход боя был решен еще утром,— немцев выбили из города, они отошли на западный берег Северного Донца. День прошел в артиллерийской перестрелке. Немецкие снаряды разрывались в предместьях города — Мельницах и Заводах, на центральных улицах Вовчи. К вечеру огонь прекратился. В воздух то и дело поднимались белые ракеты и освещали склоны высоких холмов, берега реки. На этом участке боев линия фронта прошла по Северному Донцу.
На второй день после освобождения города радиотехники дивизионного клуба организовали для населения показ фильмов. Городские фотографы предлагали бойцам, проходящим по улицам, сняться и послать карточки родным. Завязывались знакомства, и некоторым из них суждено было длиться долгие годы. Из домов доносились звуки пианино, девичий смех, по улицам, возбужденно галдя, носились дети. И тут же время от времени со стороны Донца слышался грохот немецких орудий, раздавались снарядные разрывы. Смерть и жизнь были рядом.
На третий день после освобождения города Аршакян возвращался из батальона в штаб полка, размещенный в конце Харьковской улицы. Стояла глубокая ночь, улицы были пустынны, лишь поскрипывали по снегу сапоги патрулей.
Одежда Тиграна была вымазана окопной глиной, глаза опухли от бессонницы, лицо обросло темной щетиной. Возле штаба Тигран встретил командира комендантского взвода Иваниди.
— Лейтенант, где бы мне передохнуть, прилечь часика на два?
Иваниди весело ответил, что для товарища Арша-кяна припасено хорошее место.
— Есть тут один дедушка, полно у него старинных книг, очень хорошая семья. Как раз по вас квартира.
Они остановились у одноэтажного дома, и Иваниди постучал в ворота.
— Олесь Григорьевич, откройте, это лейтенант Иваниди.
Тигран понял, что веселый, общительный грек за два дня стал хорошим знакомым хозяев этого дома. Ворота отворились.
— Олесь Григорьевич, будем просить вас устроить у себя на ночь старшего политрука. Он, между прочим, тоже большой любитель старинных книг. Не возражаете, Олесь Григорьевич?
— Пожалуйста, пожалуйста, заходите.
Они вошли в комнату. Старуха и молодая женщина
приветливо встретили пришельца.
— Извините, что среди ночи побеспокоил Вас,— сказал Тигран.
— Господи, да никакого тут нет беспокойства,— сказала старуха и, глядя на Тиграна, добавила:— Вся одежда в грязи. Снимайте скорей шинель, сейчас почистим ее. Надя, помоги товарищу военному.
— Может, согреть молока? Наверное, озябли,— предложила молодая женщина.
— Да согрей, чего спрашивать,— вмешался старик. Тигран снял портупею, шинель, сапоги. Старуха
принесла войлочные шлепанцы.
— Наденьте, наденьте шлепанцы, а ваши сапоги мы почистим. Садитесь на диван, отдыхайте. Не стесняйтесь. Из каких вы краев?
Тигран ответил.
— А семья там, в Армении, осталась? — спросила старуха.
— Там.
— Старая у вас церковь,— задумчиво проговорил старик.
— Какая церковь? — спросил Тигран.
— Армянская. Григорианская... Одна из самых старинных, по имени Григория, который крестил армян.
Тигран улыбнулся.
— Значит, об армянской церкви знаете.
— Как же не знать! Знаю об армянах. Много страданий перенесли вы от турок и от персов. Эривань завоевал у персов Паскевич, за что и получил генерал-фельдмаршала и титул «графа Эриванского». Знаю. Армяне всегда любили Россию. А я в 1888 году служил в армии, в крепости, в Александрополе, который в прошлом назывался Гюмри, маленький городок по эту сторону от Карса.
— Сейчас он называется Ленинакан. Значит, вы бывали в наших краях? — обрадовался Аршакян.
— Человеку нужно отдохнуть, а ты древнюю историю вспоминаешь,— заворчала старуха.
Старик засмеялся.
— Может, и гостю это приятно, откуда ты знаешь, Улита Дмитриевна?
И, обращаясь к Тиграну, Олесь Григорьевич сказал:
— И в старое время в русской армии было много армян, и генералов и офицеров.
— Да, с давнего времени,— подтвердил Тигран.— В армии Кутузова также были армяне, вот хотя бы кавалерийский офицер, впоследствии известный генерал Мадатов.
— Мадатов? — спросил старик.— Вот этого не знал, спасибо, что сказали.
И Тигран, видя живой интерес старика, забыв об усталости, с воодушевлением стал читать лекцию о русско-армянских отношениях...
Эти отношения начались еще со времен Киевской Руси. В одиннадцатом веке киевские князья звали армян совместно воевать против польского короля Болеслава. На помощь киевскому князю Изяславу в войне против половцев из тогдашней столицы Армении Ани прибыло двадцатитысячное войско. В двенадцатом веке папа Римский старался внедрить в Армении католичество и тем подчинить Восток Западу в политическом и экономическом отношении. Папа начал гонения против армян, они яростно сопротивлялись ему. Один из самых образованных и прозорливых армян того времени Григор Тутеворди советовал обратиться за помощью к России. Армярские летописцы называли русский народ «непобедимым и добродушным», «могучим и ясновидящим»...
Как хорош был этот ночной дружеский разговор в фронтовом городе Вовче. Тигран увлекся, забыл об усталости.
— Ох, да вы, оказывается, прямо-таки профессор! — воскликнул Бабенко.— В старину у нас был общий враг, стало быть, и старая дружба. И теперь у нас один враг, ведь немецкие фашисты не лучше янычаров.
Молодая женщина принесла горячего молока, черного хлеба, Тигран поел.
— Ну, отец, теперь дай гостю поспать,— решительно сказала старуха.
— Да, да, папа,— подтвердила молодая.
— Что вы на меня нападаете? — пожаловался старик.— Всегда у них блок против меня.
Тиграну постелили на диване.
— Спите, отдыхайте хорошенько,— сказал Олесь Григорьевич и ласково, по-отцовски поглядел на Тиграна.
С этого дня Аршакян подружился с ними. Его принимали как родного, по нему скучали, о нем беспокоились.
А двенадцатилетний Митя, внук Олеся Григорьевича, был просто влюблен в Аршакяна. Мальчик не спускал с него глаз, ловил каждое его слово, обнимал его, примерял его портупею, часто допоздна не ложился спать, ожидая Тиграна.
— Слишком уж вы балуете его,— говорила Улита Дмитриевна. Но было видно, что старуха довольна этой дружбой.
Иногда беседовала с Тиграном и дочь Бабенко, Надежда. Фамилия ее по мужу была Степная. Муж ее, летчик-истребитель, командовал эскадрильей. В первые дни войны он прислал два письма, и с тех пор о нем не было никаких вестей. Видно было, что старик очень любил зятя, он часто упоминал о нем. А молодая женщина редко говорила о муже. Когда старик заговаривал о зяте, в глазах ее появлялось мучительное, тревожное выражение.
Тигран видел это и всегда опасался причинить ей боль неосторожным вопросом.
Проходили дни и недели, а линия фронта, вмерзшая в лед Северного Донца, оставалась неподвижна. Город каждый день слышал артиллерийскую пальбу. Город несколько раз бомбили немецкие самолеты, но бомбежки эти не причинили большого ущерба.
Приходя ночью в дом Бабенко, Тигран иногда заставал старика за письменным столом. Как-то Митя шепнул на ухо Тиграну:
— Дедушка пишет историю Вовчи.
В тот же вечер старик, явно волнуясь, попросил Аршакяна познакомиться с рукописью и дать совет, стоит ли писать ее дальше.
Тигран ночью приступил к чтению. Это в самом деле была составленная бесхитростным летописцем история города Вовчи.
VI
«Начинаю писать историю моего родного города Вовчи в дни, когда гитлеровские орды вторглись в большой и богатый Дом Советов, начинаю труд этот, хотя у меня не хватает образования, а язык мой беден и перо неопытно. Но я много прожил на этом свете, много увидел великих событий и был свидетелем великих перемен, а человеку, прожившему долго, есть что поведать миру. Мне семьдесят шесть лет, родился я в 1865 году. Значит, жил я при трех царях: при Александре Втором, Александре Третьем и Николае Втором, был свидетелем событий 1905 и 1917 годов, гражданской войны, восстановления страны после победы Октябрьской революции. На моих глазах умер старый мир рабства и родилась, выросла и окрепла Советская страна. Народы подружились, и расцвели все края. И вот пришло великое испытание. Враг вторгся в пределы нашей страны. Я пишу эти слова и слышу артиллерийскую канонаду, но я хочу завершить начатый мной труд, чтобы будущие жители города Вовчи, те, что сейчас очень юны, и те, которым еще предстоит родиться, знали историю своего родного города.
И пусть недоучка Олесь Бабенко не оскорбит своей летописью памяти великого Нестора.
Вовча была основана в 1674 году вблизи реки Вовчьи воды, получившей название «Волчья вода» из-за обилия диких зверей, живших по ее пустынным берегам. На берегу этой реки, впадающей в Северный Донец, по дороге, ведущей из Харькова в Воронеж, в 70 верстах к северо-востоку от Харькова и был заложен мой город Вовча. О его основании имеются следующие исторические свидетельства. В 1674 году Белогородский воевода писал воеводе Чугуевскому: «Сего 182 (1674) года великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович изволил указом повелеть нижегольскому черкашнику Мартыну воздвигнуть слободу на реке Вовчьи воды, созвав на жительство черкасов из малороссийских и заднепровских городов. Прочих же людишек не принимать и запретить жительство в одной слободе...» В упомянутом том же 182 (1674) году некий вельможа Лука Лукич Нижеголец писал: «Люди, состоящие на службе государевой в Нижеголе и прочих городах, избегая оной, бегут к нему, оному Мартыну на жительство, а сам он, Мартын, их принимает и от государевой службы укрывает царской воли ослушников. И я, Лука Нижеголец, послал из Белгорода в Вовчие воды рейтарского майора Романа Белгоро-дина для выявления беглых, царской воли ослушников, и оный майор Белгородин пригнал оттуда законопреступников многих, а я их в Чугуев сослал...»
Таким образом, город Вовча был заложен в 1674 го ду, и там вместе с украинцами-черкашниками обосновались позднее и великороссы.
В 1773 году, во время своего путешествия по югу, в Вовче останавливалась императрица Екатерина Вторая со своим могущественным фаворитом, князем Потемкиным. К приезду императрицы по обеим сторонам дороги, ведущей к Вовче, были посажены густые вербы. Слободской иерей сочинил в честь ее величества кантату, которую певчие исполнили в церкви. Императрица, услышав в хоре слова: «Екатерина великая, умудрись», поняла последнее ошибочно и непристойно и, рассердившись на иерея, сказала ему «брысь», после чего удалилась из города в соседнее поместье Графское, пожалованное ею графу Генд-рикову.
Наш город сохранил память и о втором царском посещении. Александр Первый также побывал в Вовче по дороге на юг. Об этом посещении сохранилось следующее предание. При въезде в город дорогу его царскому величеству преградило стадо свиней. Царь приказал перебить их, дабы наказать «негостеприимных» горожан, которые не явились встретить его императорское величество, вменив эту свою обязанность скотам. С тех пор, к счастью для жителей, более ни один царь не посетил Вовчу.
Летопись говорит и о великих бедствиях, посетивших наш город. В исторических книгах сказано: «Господь прогневался на жителей города и в 1831 году наслал на них мор, в 1845 году голод и падеж скота, в 1848 году — и мор, и голод, и падеж скота...»
Видите, грядущие поколения, каким мстительным и злым был этот господь к вашим предкам.
Старинная летопись, к сожалению, не сохранила никаких сведений о жизни народа нашего уезда. В ней много упоминаний о городских купцах разных гильдий и о приходских священниках, но о положении трудового люда не сказано ни слова. Цензор духовной академии архиепископ Сергий в своих записках приводит имена всех священников нашего города со дня его основания по 1857 год, но имена эти мало интересуют нас. Из других документов мы узнаем, что в 1844 году купец третьей гильдии Дмитрий Прошкин, пожертвовав изрядную сумму на построение храма Сорока мучеников, был удостоен серебряной медали на анненской ленте. А мастер, воздвигавший эту самую церковь, упал с колокольни, сломал позвоночник и всю жизнь с женой и дочерями прожил голодный и голый.
Больше никаких сведений о городе в архивах нет.
Поведаю, не мудрствуя, собственные воспоминания, верные и подлинные.
Уезд наш стонал под игом помещичьего притеснения. Плодородная земля и красивая природа привлекли к нам петербургских вельмож, и крестьяне стали жертвой алчности всевозможных титулованных господ. Село, которое теперь называется «Первое советское», императрица Екатерина Вторая подарила графу Генд-рикову, камергеру двора ее императорского величества. Деревня Белый Колодец принадлежала графу Скалину. Последний отпрыск его рода дружил с недоброй памяти Столыпиным и принимал его у себя в поместье. Деревня Таволжанка принадлежала помещику Боткину. Кроме вышеупомянутых, хозяевами нашего уезда были князья Вадбольские, Задонские, Неклюдовы. А безраздельным хозяином Вовчи на моей памяти был помещик Василий Григорьевич Колокольцев. Это был могучего сложения мужчина с черными горящими глазами, внебрачный сын русского князя и пленной черкешенки. Он был остроумен и не щадил усилий, дабы прослыть барином-народолюбцем, что ему и удавалось. Князья и помещики избрали Колокольцева председателем земской управы, чтобы с его помощью укрепить свою власть над народом. Колокольцев был представлен царской фамилии, понравился царице и стал одним из крестных новорожденного цесаревича Алексея Николаевича. После этого Колокольцев стал в уезде царем и богом, но при этом еще больше чванился славой «народного заступника». Крестьяне приходили с жалобами к этому местному царьку, и Колокольцев принимал их, радушно улыбаясь: «Заходите, заходите, бедные мои мужики, заходите, попьем чайку, подумаем, как пособить вашему горю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84