— Неужели она отпустила тебя в армию?
— Даже и не пыталась возражать. Иди, говорит, вижу, на сердце у тебя тревога, иди, я бы тоже в твоем возрасте пошла. Мама вся поседела...
Они вышли из блиндажа. С передовой линии доносился привычный треск пулеметов, раскаты артиллерии. Из-за облаков выглянуло солнце.
— А как ты себя чувствуешь здесь, у танкистов?
— Хорошо. Они культурные ребята. Ты не думай, что я здесь только подавальщица... Я заведую библиотекой, всей бригаде доставляю книги.
Шура точно оправдывалась перед братом в том, что не участвует в боях.
— А ты совсем не изменился, Колька, наоборот, еще лучше стал,— сказала она, положив руки на плечи брата и глядя ему в глаза.— Береги себя...
— Шура, хорошая ты моя, родная!
Всегда немногословный, скрывающий свои чувства, Коля никогда так ласково не разговаривал с сестрой. Даже придя домой в день смерти Миши, Коля был сдержан, молчалив. Он молча постоял на могиле брата, побыл дома с полчаса, потом вместе с Аргамом пошел к двери: «Нам пора, мама».
— Коля, а где Аргам? — спросила Шура. Брат покачал головой.
— Убит?
— Числится пропавшим без вести. Они помолчали.
— Ох и обрадуется Ираклий, услышав о тебе! — сказал Коля.— Каждый раз, когда встречает меня, глаза у него делаются грустными, тебя вспоминает.
— А далеко он отсюда? Может быть, я попрошу разрешения повидать его? Как по-твоему?
— По-моему, проси.
— За день до эвакуации я долго искала его, когда узнала, что он ранен. Сперва сказали, что он в Новой Таволжанке, я поехала туда на попутной машине, а там говорят, что его перевезли в какой-то-госпиталь у хуторов Вовчи. Я — туда. Так и не нашла. Как он? Изменился? Помню, как в первый раз пришли вы к нам ночью во время разведки.
К ним подошли бойцы-пехотинцы.
— Давайте и мы с вами побалакаем,— сказал Бурденко.— Мы родные, посторонних тут нема.
— Шура, а Шура,— перебил Савин,— раз мы все родные, почему бы вам не вернуться в родительский дом, в наш стрелковый полк? А? Смените место работы!
— Что вы! Как же я танкистам об этом скажу?
— И говорить незачем,— вмешался Ухабов.— вы только согласитесь.
— Тихо, хлопцы, тихо,— сказал Бурденко,— не баламутьте дивчину, ровно чертяки. Вона на военной службе.
Подошли танкисты. Пехотинцы замолчали, как заговорщики. Танкисты позвали гостей обедать, сообщили, что полковник велел оставить пехотинцев в танковой части,— имеется такое указание.
V
Обед в блиндаже прошел весело. Савин острил, смешил до слез Шурину подругу-подавальщицу. Ухабов шепнул Савину:
— Если парторг согласится, я украду эту девушку.
— Как это? — удивился Савин.
— Наш медсанбат близко, там у меня знакомая сестра,— спрячем эту Шурку у нее и доставим Микаберидзе.
Веселый, услышав этот разговор, сердито вмешался:
— Ты что, спятил? Разве можно? Бурденко спросил у Веселого:
— Что там у вас случилось, шуму много, а драки нема?
— Пустое, ничего особенного,— ответил Веселый. Старшина поставил перед каждым гостем стакан
и налил водки.
— Давно стакана в руки не брал,— сказал Гамидов.
— Хозяин знает, как держать дом,— добавил Мусраилов.
— Товарищи,— обратился к красноармейцам Гамидов,— пусть кто-нибудь скажет хорошее слово.
— Ты и скажи,— предложил Бурденко.
— Нет,— отказался Гамидов,— тут есть старше меня.
Выбор пал на Тонояна. Он смущенно отказывался, но товарищи уговорили его. Что веселого может сказать Арсен в это трудное время? Он вспомнил сегодняшнее сообщение Совинформбюро: «Сталинград, Нальчик, Туапсе». А сколько городов и областей остались под немцем. Он вспомнил безрадостную карту...
Арсен встал, погладил усы.
— Ну, товарищи, что сказать... всем желаю здоровья, чтобы живы остались. Выпьем за тот день, когда мы освободим нашу Родину и все родные встретятся! За здоровье Коли и Шуры. Они сегодня всех нас порадовали. Всем солдатам желаю жизни и здоровья.
Простые слова Тонояна всем понравились. Савин подошел к Веселому, шепнул ему:
— Ты молчи, браток, мы ведь эту Шуру не в тыл хотим сплавить, а на передовую, это же не дезертирство.
— Все равно, без начальства нельзя.
— Я тебя об одном прошу,— умоляюще произнес Савин,— ты только молчи. Любовь, понимаешь?
— А «Тараса Бульбу» помнишь? — сказал Веселый.
— Чудак. Там этот Андрюшка полюбил классово чуждую, враждебную. Тоже мне, сравнил.
В блиндаж вошел полковник, все встали. Бурденко доложил, что бойцы уже пообедали и идут отдыхать.
— Довольны вы танкистами? — спросил полковник.
— Угостили нас, як дорогих гостей, товарищ полковник,— ответил Бурденко.
— Как родню,— добавил Савин.
— Конечно, вы нам родственники,— засмеялся полковник,— давайте вместе хозяевать?
— Пока хозяину не наскучили...
— Вот что... Оставайтесь у нас. Сейчас капитан Краснов укажет каждому из вас боевую машину, познакомит с экипажем танка, потом пойдете отдыхать.
Долго Шура ждала брата. Наконец Краснов отпустил красноармейцев на отдых.
Ивчук подошел к сестре, спросил, позволил ли ей полковник пойти в полк.
— Отказал,— грустно сказала Шура.— Рад, говорит, что неожиданно встретила брата. А посещение полка прошу отложить.
Подошел Ухабов и, по лицу Шуры поняв, о чем идет речь, проговорил:
— Конечно, отказал, бюрократ, так я и думал. Брат и сестра молчали.
— Знаете что, Шура? — обратился Ухабов к Шуре.— Я вас провожу в наш медсанбат, он с километр отсюда. Там есть славная сестра, она вас приютит, а я сообщу о вас политруку Микаберидзе. А захотите, там и останетесь, все равно будете служить в армии.
Шура и Коля удивленно посмотрели на него.
— Вы предлагаете мне бежать? — спросила Шура.
— Не бежать, а переместиться, это не преступление,— сказал Ухабов.
— Без приказа?
— Дело ваше,— ответил Ухабов.— А то просто пройдитесь до нашего медсанбата, оттуда можно с Микаберидзе связаться по телефону.
— Боюсь без разрешения.
— Да ведь за десять минут дойдем. Ну ладно, не хотите, дело ваше.
Ухабов зашел в землянку, лег возле Савина.
— Значит, не хочет? — шепотом спросил Савин.
— Ты спи, а я еще попробую ее уговорить,— ответил Ухабов.
Через полчаса он незаметно вышел из землянки.
После года окопной жизни теплая землянка показалась пехотинцам раем. Они уснули крепким сном, тем сном, которым спят усталые солдаты. Их не смогла даже разбудить сильная артиллерийская стрельба, какой давно уже не было на этом участке фронта.
— Встать! — крикнул капитан Краснов, входя в землянку. Теперь это был властный, командирский голос, а не голос гостеприимного хлебосола.
Пехотинцы повскакали с мест и, услышав могучий гром советской артиллерии, поняли, что час наступления пришел.
Капитан отдал команду, голос его звучал взволнованно и торжественно.
Бойцы вышли из землянки, выстроились. Началась перекличка.
— Тоноян! — сказал Бурденко.
— Есть.
— Гамидов!
— Есть.
— Мусраилов.
— Здесь.
— Веселый!
— Савин!
— Копбаев!
— Хачикян!
— Ивчук!
— Ухабов!
Бурденко еще раз громко повторил:
— Ухабов! Молчание...
Бурденко, едва сдерживая ярость, сдавленным голосом доложил капитану:
— Группа пехотинцев выстроена, товарищ капитан; отсутствует боец Ухабов.
— Здесь! — раздался голос Ухабова. Он, с расторопностью опытного, вымуштрованного солдата, вытянулся перед капитаном.
— Разрешите встать в строй, товарищ капитан?
— А где це вы булы? — сердито спросил Бурденко.
— Отлучился по естественной надобности, товарищ парторг.
— Товарищи! — обратился капитан к бойцам.— Мы двигаемся к исходным позициям, наша артиллерия стреляет только для того, чтобы скрыть от противника выход на исходные механизированных воинских частей. К танкам!
Бурденко повторил:
— К танкам!
А через минуту заревели моторы, и скованная льдом земля задрожала под страшной тяжестью бронированных машин.
Командир танковой части смотрел на движение танковых рот, батальонов, полков. Связисты снимали провода, штаб готовился перейти на западный берег Дона.
— Товарищ полковник,— смущенным голосом проговорил капитан Краснов,— по неизвестной причине отсутствует Александра Ивчук.
— Как это отсутствует? — удивился полковник.
— Ищем, ищем, и след простыл.
Полковник пожал плечами, размеренным шагом подошел к своему «виллису».
Большие, рыхлые хлопья снега беззвучно спускались на ветки деревьев, на холмы и поля, на головы и плечи солдат, на боевую сталь.
493
VI
...Шура разговаривала с подругой в землянке, рядом с кухней, когда ее неожиданно окликнул Ухабов:
— Можно вас на минуту? Шура вышла к нему.
— Ребята уснули, но мне не спится — из-за вас и из-за нашего политрука,— сказал Ухабов.— Ребята говорят, что он совсем иссох. Сейчас все отдыхают, мы можем с вами дойти до нашего медсанбата, а оттуда позвоним ему в полк. Сами сможете с ним поговорить. А потом решите, что делать. Сердце мое прямо болит за вас, честное слово. В медсанбате есть одна славная деваха — Мария, Мария Вовк, она моя знакомая, все для вас сделает.
— Погодите, погодите,— перебила его Шура,— я ее помню, она знает, что я искала Ираклия, она меня узнает.
— Вот видите, через десять минут будем там, а захотите, тотчас же вернемся.
Маруся вспомнила Шуру, сердечно поздоровалась с ней и сразу же начала рассказывать об Ираклии.
— Он тебя очень любит, сохнет по тебе. Я очень рада, что могу вам помочь.
Она была радостно возбуждена и беспрерывно тараторила.
— Микаберидзе этот — не парень, а золото. Как бы я хотела, чтобы он остался цел и невредим, был счастлив с тобой. Меня вот никто не любит, я некрасивая, никому не нравлюсь, но чужому счастью я от души радуюсь. Такая у меня судьба,— я всех люблю, а меня никто.
— А почему вы считаете, что вас никто не любит? — спросил Ухабов.— Да и какое значение имеет красота, не в ней счастье. Может быть, мне это просто кажется, потому что я внешне сам некрасив.
— А внутренне? — засмеялась Маруся.
— Вроде вас. Мы с вами похожи друг на друга. Я серьезно говорю, Маруся.
— Ладно, ладно,— смущаясь прервала Вовк,— лучше сообразим, как сообщить политруку о Шуре. Ох, я так волнуюсь. А из-за тебя, думаешь, я мало волновалась, дьявол, когда тебя судили?
— Я это чувствовал,— ответил Ухабов,— и с того самого дня...
— Будет вам! — снова засмеялась Вовк.— Пойдем звонить по телефону в полк. А ты жди здесь, Шура.
Мария с Ухабовым пошли звонить в полк.
Шура в тревоге ждала их.
Началась сильная артиллерийская стрельба. Девушка совсем пала духом, быстрым шагом направилась к выходу из палатки. У выхода она столкнулась с Марией.
— Ты куда? — спросила Вовк.
— Иду, уже поздно, слышишь, стрельба какая.
— Да что ты! Мы дозвонились. Из штаба полка послали за Микаберидзе. Он сейчас придет и позвонит тебе. Представляешь — он звонит, а ты ушла.
— А где Ухабов?
— Он уже ушел.
— Оставил меня и ушел? Шура взволновалась.
— Нет, нет, мне надо вернуться,— твердила она. Но мысль о том, что Ираклий позвонит и не застанет ее, лишала Шуру решимости. Они пошли в штаб медсанбата. Мария снова связалась по телефону с полком, чей-то голос ей грубо ответил:
— Послушай, девушка, положи трубку и больше не звони, сейчас же положи трубку, ясно?
Мария положила трубку и спокойно сказала Шуре:
— Занято, немного погодя опять позвоним. Затеяв с Шурой долгий разговор, она больше не
подходила к телефону.
В штабе никого не было, кроме телефонистки. Все вышли наблюдать артиллерийский огонь.
В палатку вошла красивая военная докторша.
— Что ты здесь делаешь, Мария? — спросила она.
— Вот, Алла Сергеевна, девушка пришла к нам в гости от танкистов,— ответила Вовк,— брат ее у нас в дивизии и жених тоже. Он политрук в полку, грузин. А девушка хочет вернуться в свою часть, так и не повидавшись с ним, боится нарушить воинскую дисциплину.
Докторша смеясь сказала Шуре:
— Вы не бойтесь, я попрошу командира дивизии, он за вас заступится. Он тоже грузин, а если вы любите парня-грузина, то, значит, будете ему вроде невестки.
Но Шура совсем потеряла голову от волнения.
— До свидания! — крикнула она и выбежала из штабной палатки.
— Шура, Шура! — звала ее Вовк.
Шура не останавливалась, не оглядывалась. Сапоги ее зарывались в рыхлый снег, ветки кустарника били ее по лицу. Сердце ее сильно колотилось. Что она наделала, зачем пошла за этим Ухабовым!
Когда она проходила мимо замаскированной в кустах артиллерийской батареи, из орудийных стволов вырвалось пламя, раздался громовой удар. Перепуганная Шура легла на землю. Артиллеристы заметили ее. Кто-то смеясь крикнул:
— Не падай, девушка, наши снаряды так близко не рвутся.
Второй артиллерист окликнул ее:
— Иди сюда, мы тебя спрячем!
Не оглядываясь, не отвечая на шутки артиллеристов, она продолжала бежать. Она падала, поднималась и, не отряхивая снега, бежала дальше. Теперь до рощи было совсем близко. Какой короткой казалась эта дорога, когда Ухабов вел ее в медсанбат, какой бесконечно длинной была она сейчас! Но вот и роща. Несколько немецких снарядов один за другим разорвались на той площадке, где недавно стояли танки. Осколки с зловещим, злорадным визгом пронеслись мимо Шуры. В эти минуты она не думала о себе, страх оставил ее. Ведь в роще стояли танкисты, там был ее брат, его товарищи.
И вдруг в роще стало тихо.
Шура остановилась перед большим блиндажом. Пусто! Роща походила на развороченное пустынное кладбище. Кругом зияли огромные черные ямы, нарытые немецким военным железом.
Девушка хотела войти в блиндаж и испуганно остановилась у входа. Толстые бревна обвалились, дверь была сломана, пол был засыпан землей. Но людей, ни живых, ни мертвых, вокруг не было,— видимо, танки ушли до начала немецкого обстрела. Может быть, танкисты недалеко, замаскировали танки где-нибудь поблизости в лощине?
Она медленно шла по знакомой роще.
Вот следы танковых гусениц, она пойдет по этим следам и найдет свою часть. Эта мысль обрадовала ее,— она быстро зашагала по следу боевых машин,— иногда следы гусениц глубоко отпечатывались на снегу, иногда шли по смерзшейся, обнаженной земле.
Наконец она вышла в степь. Кругом было пусто,— ни войск, ни деревьев, ни кустов! Девушка остановилась. Следы сотен танков расходились в разные стороны. Она поняла, что нужно идти назад, в сторону медсанбата. По дороге она хотела спросить ребят-артиллеристов, не знают ли они, куда ушли танки. Но вот уже пройдена половина пути, а артиллерийской батареи не видно. Шура едва передвигала ноги. Вот и медсанбатовские избы, белые палатки. Но как объяснить там свое возвращение? Все нерешительней были шаги Шуры.
— Кто идет? — окликнул ее чей-то голос.
— Я, своя.
— Пропуск! — крикнул часовой.
— Пропуска не имею, я отстала от своей части.
— Ни с места! — приказал часовой. Щелкнул затвор, часовой свистнул. Вскоре к Шуре подошел начальник караула.
— Вы кто такая?
— Я отстала от танковой части, меня знает в медсанбате Мария Вовк, я пришла к ней.
— Вовк? О, Вовк — известный человек, ее имя важнее пропуска,— усмехнулся начальник караула.
VII
Начальник караула привел Шуру к той самой палатке, где часа два назад она ждала, пока Вовк и Ухабов сговаривались по телефону со штабом полка.
Войдя в палатку, Шура увидела нескольких женщин в военной форме, но при тусклом свете свечей не могла рассмотреть, здесь ли Вовк.
— Шура! — вскрикнула Мария, вскакивая с места.— Вернулась, Шурочка, вот и хорошо!
Начальник караула улыбнулся.
— Конечно, очень хорошо! Чего уж лучше. Часовой чуть не пристрелил ее. Спрашивает пропуск, а она отвечает: «Мария Вовк»,— ну что поделаешь, пришлось пропустить.
— Не говори так, лейтенант, ты только взгляни, какую красавицу нам привел.
— Было темно/не разглядел, а не то не привел бы ее к тебе,— пошутил лейтенант,— ну ладно, радуйтесь, а я пошел.
— А я только что о тебе здесь рассказывала, Шура. Ты, может быть, помнишь в Вовче батальонного комиссара Аршакяна? Помнишь, он ночевал в доме стариков Бабенко? Люся Сергеевна — его жена, познакомься. А Аллу Сергеевну ты уже знаешь. Да что ты молчишь, садись сюда, на мою койку. Спать будем вместе. Садись и рассказывай, как ты вернулась?
— Потеряла свою часть,— ответила Шура.
— Тем лучше,— сказала Алла Сергеевна.— Завтра я поговорю с командиром дивизии, он вас к нам зачислит.
— Садитесь, Шура, вы ведь устали,— сказала Люся Сергеевна.— Меня очень взволновала история вашей встречи с братом. Я тоже искала своего брата, но не нашла. Его невесту убили в Вовче во время бомбежки вместе с вашим братиком.
— Так Аргам — ваш брат? — удивленно спросила Шура.
— Вы его знали? Шура кивнула.
— Садись рядом со мной,— проговорила Люсик,— расскажи мне о моем брате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84