Но самураи не решились. Они выжидали. И правильно поступили. Напади они в тот момент, нам было бы чрезвычайно скверно. Однако, в конечном счёте гораздо хуже стало бы потом им.
А я думаю, как повернулись бы события, окажись на месте Георгия Константиновича Жукова Павел Алексеевич Белов? Может, наши действия в Монголии развивались бы не столь стремительно, но в общем произошло бы то же самое. Ведь оба были полководцами одной школы, примерно одного уровня. Слава богу, что в те трудные годы уцелели они и ещё несколько таких же талантливых военачальников. Счастливый случай помог тогда им, а следовательно, и всем нам.
Необъявленная война в Монголии завершилась 31 августа. А на следующее утро нападением Германии на Польшу началась Вторая мировая война. Тогда же, 1 сентября 1939 года, был принят у нас закон о всеобщей воинской обязанности. К сражениям надо было готовить всех.
11
Большой мастер политических комбинаций, Иосиф Виссарионович сделал очередной, тщательно продуманный ход. Мы знаем, как в разгар коллективизации он выступил со статьёй «Головокружение от успехов», открестившись от всяких перегибов, злоупотреблений, переложив ответственность за ошибки на плечи низовых партийных работников. К этому испытанному методу прибег он и в 1938 году, опасаясь, что кровь и грязь массовых репрессий запятнают его светло-серый китель. 19 января в «Правде» появилась передовая статья, в которой было заявлено, что минувший год ознаменовался большими успехами в очищении рядов партии от троцкистско-бухаринских лазутчиков фашизма. «Призыв товарища Сталина о ликвидации идиотской болезни — беспечности, о повышении бдительности, возымел действие — партийные массы возмужали, закалились на той громадной очистительной работе, которая проведена партией… Трудно переоценить результаты выкорчёвывания троцкистско-бухаринских шпионов и диверсантов — эти результаты равны выигрышу страной социализма большого сражения с капиталистическим миром».
Изрядно сказано!
В том же номере было опубликовано сообщение о Пленуме ЦК ВКП(б), который обсудил вопрос об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключённых из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков. В своём постановлении Пленум потребовал покончить с массовыми огульными исключениями. Было написано буквально так; "Известно немало фактов, когда парторганизации без всякой проверки и, следовательно, необоснованно исключают коммунистов из партии, лишают их работы, нередко даже объявляют, без всяких оснований, врагами народа, чинят беззакония и произвол над членами партии…
Ещё не вскрыты и не разоблачены отдельные карьеристы-коммунисты, старающиеся отличиться и выдвинуться на исключениях, на репрессиях против членов партии, старающиеся застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путём применения репрессий против членов партии.
Картина в общем вырисовывалась такая: Центральный Комитет и лично товарищ Сталин знать не знали и ведать не медали о произволе, о перегибах, о массовом истреблении партийных кадров. А вот теперь узнали, теперь наведут порядок, упрячут за решётку тех, кто злоупотреблял. Они в ответе. А Иосиф Виссарионович, как всегда, выглядел хорошим, заботливым, добрым.
Появилась ширма, за которой Сталин мог укрыться в случае необходимости. Начались и практические перемены. Карательная машина продолжала работать (через месяц после Пленума ЦК состоялся громкий процесс над членами право-троцкистского блока), однако крен постепенно становился другим. Главная особенность (и странность!) новой обстановки заключалась в том, что исправлять допущенные «ошибки», восстанавливать «справедливость» было поручено субъекту, который вот уже несколько лет из-за спины Сталина негласно руководил репрессиями, разжигал пламя подозрительности. Лаврентию Павловичу Берии доверялась эта забота.
За несколько дней до утверждения Берии на посту Наркома внутренних дел я высказал Иосифу Виссарионовичу своё мнение но этому поводу. Сталин был в превосходном настроении, ответил:
— Он хорошо знает свои обязанности. Кто способен поймать чёрную кошку в совершенно тёмной комнате? — улыбнулся Иосиф Виссарионович, перефразируя Конфуция. — Мало кто способен. А Берия, поймает, даже если будет ловить с завязанными глазами.
— Верно, — согласился я. — Даже если в этой комнате вообще не будет кошки, Берия все равно обнаружит и схватит её.
— Безусловно! — весело согласился Сталин, чуть подёргиваясь от тихого, почти незаметного смеха.
Ставши наркомом, Лаврентий Павлович вскоре сделал на заседании Политбюро заявление, которого меньше всего ожидали от него. Сказал, примерно, так: в 1937 году количество арестов по сравнению с предыдущим годом выросло в десять раз. Брали огульно. Тюрьмы забиты, следователи не успевают работать. Ежов перегнул палку, ежовщина принесла больше вреда, чем пользы. Пора отбросить «ежовые рукавицы», пора поменьше сажать, а то скоро вообще некого будет сажать… Все присутствующие были ошеломлены, потрясены, один Иосиф Виссарионович оставался спокоен: заявление Берии было, разумеется, согласовано с ним, а может и подсказано самим Сталиным.
Количество арестов действительно начало сокращаться (почти все, кого Иосиф Виссарионович считал своими возможными противниками, были уже ликвидированы). Кое-кто был освобождён. Из числа арестованных военных — примерно каждый третий. Это радовало меня и в какой-то мере примиряло с Лаврентием Павловичем. О Берии заговорили, что он, мол, восстанавливает справедливость, вскрыл злоупотребления, тайно творившиеся за спиной товарища Сталина. Слово «ежовщина» сделалось синонимом жестокости. А если аресты и продолжались, то теперь уж, безусловно, только оправданные и необходимые.
Свалить все ошибки на тех, кто был до тебя, под лозунгом восстановления истины и добра начать деятельность с расчищенного места, с новой точки отсчёта — это давний, испытанный ход. До меня, дескать, все было скверно — при мне все будет хорошо. Вот вам новая заманчивая программа, давайте её осуществлять — такова нехитрая формула. Применялся подобный ход множество раз, но что удивительно, — всегда срабатывал безотказно. Может, народ просто не знает об этом приёме, каждое поколение воспринимает его как окрыляющую откровенность?! Велико у людей стремление к счастью, велико желание хороших перемен, велика надежда на лучшее будущее — до ослепления велика! Вот и играют на этих чувствах профессиональные политические деятели, стремящиеся закрепиться у власти.
К Берии применимы многие отрицательные эпитеты: беспринципный, коварный, льстивый, жестокий, развратный, но назвать его человеком заурядным никак нельзя. Он был деятелен, неудержим и изворотлив в достижении своих целей, имел какую-то феноменальную интуицию, позволявшую ему предугадывать мысли, расчёты, надежды Сталина. Очень угодил Лаврентий Павлович Иосифу Виссарионовичу, выпустив в Москве книгу, «обогащённую» новыми сведениями о революционной деятельности Джугашвили-Сталина, а главное — новыми соображениями и идеями. Он утверждал, что партия большевиков имеет два истока, возникла из двух центров. Это — Союз борьбы за освобождение рабочего класса во главе с В. И. Лениным и — Закавказские партийные организации, созданные и руководимые И. В. Сталиным. В такой идее, в таком утверждении Иосиф Виссарионович очень нуждался. Самолюбие требовало. Недавно известный французский писатель Анри Барбюс восторженно охарактеризовал его как человека «с головою учёного, с лицом рабочего, в одежде простого солдата», сформулировал чёткое определение: «Сталин — это Ленин сегодня».
Эта фраза была не совсем по душе Иосифу Виссарионовичу. Она не ставила его вровень с Лениным, она говорила о том, что он лишь последователь и продолжатель Владимира Ильича. А он желал быть в одной плоскости с Лениным. Как неразрывны и равнозначны Маркс и Энгельс, так и он хотел быть неразрывным и равнозначным с Владимиром Ильичом. В лозунгах, в призывах, в печати все чаще повторялись словосочетания «Маркс — Энгельс, Ленин — Сталин». «Учение Маркса — Энгельса, Ленина — Сталина». Но это в призывах, в газетах — без глубоких теоретических корней, без прочной платформы. А Лаврентий Павлович первым заложил научный фундамент, поведав всей стране и всему миру о том, что большевистская партия зародилась в двух центрах, выросла на двух основаниях — Ленинском и Сталинском.
Да, очень порадовал Лаврентий Павлович Иосифа Виссарионовича и надолго закрепил свои позиции, своё исключительное положение возле вождя. За этот опус Берия получил Ленинскую премию, кстати сказать — одним из последних в довоенное время. С 1939 года премия была переименована в Сталинскую.
Когда Берия возглавил наркомат внутренних дел, ему прежде всего надо было отмежеваться от преступных действий Ягоды и Ежова, с чего, собственно, он и начал. Для этого требовалось убрать лишних свидетелей, навести лоск. А соответствующий опыт в этом отношении имелся изрядный. Личный состав чекистов при Сталине уже обновляли несколько раз, чтобы скрыть от непосвящённых многое и многие тайны.
В двадцатых годах были навсегда убраны многие чекисты, работавшие под руководством Дзержинского. Одновременно уничтожались и соответствующие документы. Так что на некоторые эпизоды трудно теперь пролить свет. После смерти Ленина, например, в тщательно охраняемой внутренней тюрьме на Лубянке участились случаи, определявшиеся как «убит при попытке к бегству» или «погиб при попытке к бегству». Причём бежать пытались наиболее опасные в политическом отношении арестанты. Не скажу, чтобы Сталин особенно опасался известного политического деятеля Бориса Савинкова. Однако неприятностей этот смелый умный противник способен был доставить много. Его удалось заманить из-за границы в Москву, а что дальше? Казнить — значит вызвать негодование, озлобление и за рубежом, и в своей стране. Сложная задача разрешилась сама собой: Савинков взял да и выбросился из окна во внутренний двор тюрьмы. Зачем это понадобилось ему, жизнелюбцу, которому грозило всего лишь десять лет ссылки? И что за тюремное окно без решётки?
Из чекистов двадцатых годов, повторяю, уцелели очень немногие. Следующий состав — это те, кто работал в период коллективизации, кто боролся с троцкистами и бухаринцами. Их тоже мало уцелело после тридцать седьмого года. Не говоря уж о Ленинграде, где состав ЧК сменили целиком, не оставив никого из тех, кто мог бы хоть что-то сказать о событиях, связанных с гибелью Кирова.
С приходом Берии начался третий период. Лаврентий Павлович стремился убрать тех сотрудников, которые проводили до него массовые репрессии, занимались избиением партийных и военных кадров. Тут сразу было несколько выигрышей. Наказывались «виновники» необоснованных репрессий — справедливость торжествовала. Ликвидировались компрометирующие нити, тянувшиеся к высоким руководителям. Ну и для своих надёжных ставленников расчистил место Лаврентий Павлович. Этот новый, бериевский состав и сохранился потом до гибели Берии, до XX съезда партии. Тогда его соратники крепко поволновались. Кто постарше — был отправлен на пенсию. Кто помоложе — получил работу в народном хозяйстве, в отделах кадров и подобных учреждениях.
О Сталине после вышеупомянутого съезда писали и говорили, что для него главной была идея, но не люди. А между тем человек — это вершина созидания. Он рождается один раз, чтобы прожить радостную, счастливую жизнь — сие соответствует идеалам коммунизма. Все остальное — подсобное, второстепенное: материал, обеспечивающий процветание человечества. А Иосиф Виссарионович, наоборот, превращал людей в материал для великого социального эксперимента, пытаясь осуществить то, что считал правильным, наиважнейшим.
Для более глубокого уяснения природы сталинской твёрдости, даже жестокости, хочу обратить внимание на одну его немаловажную черту, на своеобразное отношение к смерти. Иосиф Виссарионович был атеистом. Для него не существовало потусторонней жизни, загробного царства. И все же детские впечатления, религиозность матери, пребывание в духовной семинарии не прошли бесследно. Сохранилось глубоко скрытое, подсознательное представление о том, что недолговечно, тленно лишь тело, а душа продолжает существовать всегда, но не активно, не проявляя себя действием, а только наблюдая, сострадая, каясь или радуясь. Каждому человеку легче жить с таким ощущением, а Иосифу Виссарионовичу, постоянно находящемуся на острие борьбы, на грани риска, тем более. Поэтому смерть (особенно чужая) не казалась ему полной всеуничтожающей катастрофой, окончательным разрешением всех тревог и забот земных. Нет, исчезает лишь оболочка. Хорошо жил человек, успел сделать что-то важное для людей, значит, надолго останется среди них, в их памяти. А это ведь тоже жизнь. Не случайно, значит, повторял Иосиф Виссарионович стихи академика Н. А. Морозова, где были такие строчки:
Живой средь мёртвых мёртв,
А мёртвый жив в живых!
Сталин стремился увековечить себя грандиозными делами и памятниками на долгий срок. Замыслы его были велики и хороши, но ему не хватало возможностей, он раздражался, использовал не всегда лучшие способы достижения целей. А мне нравилось, что Сталин чувствует себя ответственным хозяином большого дома, нашей страны, заботится о будущем государства, смотрит далеко вперёд. Это ведь он ещё в конце двадцатых годов выдвинул идею освоения целинных земель, это ведь при нем вырос Комсомольск-на-Амуре, возникли поселения на Колыме, при нем начали строить Байкало-Амурскую магистраль (готовая часть пути была потом разобрана в силу необходимости во время войны). А два больших, жизненно важных для страны канала, изменивших водно-транспортную сеть, решивших вопрос снабжения столицы водой, и другие проблемы! Создавались эти сооружения под непосредственным руководством Сталина. Беломорско-Балтийский канал был далеко, но вот на канал Москва-Волга Иосиф Виссарионович ездил несколько раз. Со мной — дважды.
Сталина упрекают теперь, что многие великие сооружения возводились, мол, руками несчастных заключённых. Ругают его за это. А я не могу согласиться. Во-первых, на этих и других больших стройках было много вольнонаёмных, работали и красноармейцы. Во-вторых, если речь идёт об уголовниках, то сам Бог велел, чтобы они трудились с полным напряжением, искупая свою вину перед обществом. И для безвинных политических страдальцев такая работа была лучше тоскливого времяпрепровождения за решёткой. Подавляющее большинство политических были искренними коммунистами, патриотами, утешением для них было то, что они, хоть и в столь необычной форме, продолжают приносить пользу Отечеству. В конечном счёте не ради величия Сталина, а ради укрепления, ради процветания нашей страны велась вся эта работа.
Страдая чрезмерной подозрительностью, Иосиф Виссарионович с оттенком недоверия относился почти ко всем людям, даже к родственникам, постоянно ожидая неприятностей. Окажи доверие человеку, а он оступится, ошибётся, скомпрометирует. Вот если бы выполнил задачу, свершил то, что ему поручено, и исчез… С мёртвыми гораздо проще. Все определено, ясны плюсы и минусы. Одного можно хвалить со спокойной душой, другого ругать. Этого принципа, кстати, придерживаются многие руководители многих стран. Не очень-то хвалят при жизни больших учёных, самостоятельных мыслителей, оригинальных писателей — то есть людей беспокойных, ищущих. Неизвестно, куда они ещё повёрнут, что разыщут. Это уж после смерти их превозносят благодарные соотечественники. Так было и при Сталине, только все грани проявлялись обнаженней и резче, опять же в силу того, что смерть в его понимании не являлась последним решающим рубежом. Он любил смотреть в небо — это усиливалось с возрастом. Небо странно волновало и притягивало Иосифа Виссарионовича своей беспредельностью, бесконечностью существования. Какую загадку видел он там?
Сталин поощрял любые попытки подняться ввысь, освоить безмерные просторы. Несколько раз он с горечью говорил о том, что каждый новый шаг в высоту даётся с огромными трудностями и оплачивается потерей смелых, упорных, товарищей. К ним, к этим отважным людям, Иосиф Виссарионович относился с особой заботой, с почтительным уважением. Болезненно переживал Сталин гибель Усыскина и его соратников, пытавшихся проникнуть в тайны стратосферы. Иосиф Виссарионович поехал на похороны, сам нёс урну с прахом. Либо было скорбное, будто потерял близких друзей. Может, думал о том, что в небе встретил он сопротивление, которое не в состоянии преодолеть, что где-то там, в неизвестности, есть решающая, недоступная пониманию сила…
День выдался морозный, но Иосиф Виссарионович был настолько потрясён, настолько погружён в свои мысли, что не замечал холода, хотя приехал в фуражке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287
А я думаю, как повернулись бы события, окажись на месте Георгия Константиновича Жукова Павел Алексеевич Белов? Может, наши действия в Монголии развивались бы не столь стремительно, но в общем произошло бы то же самое. Ведь оба были полководцами одной школы, примерно одного уровня. Слава богу, что в те трудные годы уцелели они и ещё несколько таких же талантливых военачальников. Счастливый случай помог тогда им, а следовательно, и всем нам.
Необъявленная война в Монголии завершилась 31 августа. А на следующее утро нападением Германии на Польшу началась Вторая мировая война. Тогда же, 1 сентября 1939 года, был принят у нас закон о всеобщей воинской обязанности. К сражениям надо было готовить всех.
11
Большой мастер политических комбинаций, Иосиф Виссарионович сделал очередной, тщательно продуманный ход. Мы знаем, как в разгар коллективизации он выступил со статьёй «Головокружение от успехов», открестившись от всяких перегибов, злоупотреблений, переложив ответственность за ошибки на плечи низовых партийных работников. К этому испытанному методу прибег он и в 1938 году, опасаясь, что кровь и грязь массовых репрессий запятнают его светло-серый китель. 19 января в «Правде» появилась передовая статья, в которой было заявлено, что минувший год ознаменовался большими успехами в очищении рядов партии от троцкистско-бухаринских лазутчиков фашизма. «Призыв товарища Сталина о ликвидации идиотской болезни — беспечности, о повышении бдительности, возымел действие — партийные массы возмужали, закалились на той громадной очистительной работе, которая проведена партией… Трудно переоценить результаты выкорчёвывания троцкистско-бухаринских шпионов и диверсантов — эти результаты равны выигрышу страной социализма большого сражения с капиталистическим миром».
Изрядно сказано!
В том же номере было опубликовано сообщение о Пленуме ЦК ВКП(б), который обсудил вопрос об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключённых из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков. В своём постановлении Пленум потребовал покончить с массовыми огульными исключениями. Было написано буквально так; "Известно немало фактов, когда парторганизации без всякой проверки и, следовательно, необоснованно исключают коммунистов из партии, лишают их работы, нередко даже объявляют, без всяких оснований, врагами народа, чинят беззакония и произвол над членами партии…
Ещё не вскрыты и не разоблачены отдельные карьеристы-коммунисты, старающиеся отличиться и выдвинуться на исключениях, на репрессиях против членов партии, старающиеся застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путём применения репрессий против членов партии.
Картина в общем вырисовывалась такая: Центральный Комитет и лично товарищ Сталин знать не знали и ведать не медали о произволе, о перегибах, о массовом истреблении партийных кадров. А вот теперь узнали, теперь наведут порядок, упрячут за решётку тех, кто злоупотреблял. Они в ответе. А Иосиф Виссарионович, как всегда, выглядел хорошим, заботливым, добрым.
Появилась ширма, за которой Сталин мог укрыться в случае необходимости. Начались и практические перемены. Карательная машина продолжала работать (через месяц после Пленума ЦК состоялся громкий процесс над членами право-троцкистского блока), однако крен постепенно становился другим. Главная особенность (и странность!) новой обстановки заключалась в том, что исправлять допущенные «ошибки», восстанавливать «справедливость» было поручено субъекту, который вот уже несколько лет из-за спины Сталина негласно руководил репрессиями, разжигал пламя подозрительности. Лаврентию Павловичу Берии доверялась эта забота.
За несколько дней до утверждения Берии на посту Наркома внутренних дел я высказал Иосифу Виссарионовичу своё мнение но этому поводу. Сталин был в превосходном настроении, ответил:
— Он хорошо знает свои обязанности. Кто способен поймать чёрную кошку в совершенно тёмной комнате? — улыбнулся Иосиф Виссарионович, перефразируя Конфуция. — Мало кто способен. А Берия, поймает, даже если будет ловить с завязанными глазами.
— Верно, — согласился я. — Даже если в этой комнате вообще не будет кошки, Берия все равно обнаружит и схватит её.
— Безусловно! — весело согласился Сталин, чуть подёргиваясь от тихого, почти незаметного смеха.
Ставши наркомом, Лаврентий Павлович вскоре сделал на заседании Политбюро заявление, которого меньше всего ожидали от него. Сказал, примерно, так: в 1937 году количество арестов по сравнению с предыдущим годом выросло в десять раз. Брали огульно. Тюрьмы забиты, следователи не успевают работать. Ежов перегнул палку, ежовщина принесла больше вреда, чем пользы. Пора отбросить «ежовые рукавицы», пора поменьше сажать, а то скоро вообще некого будет сажать… Все присутствующие были ошеломлены, потрясены, один Иосиф Виссарионович оставался спокоен: заявление Берии было, разумеется, согласовано с ним, а может и подсказано самим Сталиным.
Количество арестов действительно начало сокращаться (почти все, кого Иосиф Виссарионович считал своими возможными противниками, были уже ликвидированы). Кое-кто был освобождён. Из числа арестованных военных — примерно каждый третий. Это радовало меня и в какой-то мере примиряло с Лаврентием Павловичем. О Берии заговорили, что он, мол, восстанавливает справедливость, вскрыл злоупотребления, тайно творившиеся за спиной товарища Сталина. Слово «ежовщина» сделалось синонимом жестокости. А если аресты и продолжались, то теперь уж, безусловно, только оправданные и необходимые.
Свалить все ошибки на тех, кто был до тебя, под лозунгом восстановления истины и добра начать деятельность с расчищенного места, с новой точки отсчёта — это давний, испытанный ход. До меня, дескать, все было скверно — при мне все будет хорошо. Вот вам новая заманчивая программа, давайте её осуществлять — такова нехитрая формула. Применялся подобный ход множество раз, но что удивительно, — всегда срабатывал безотказно. Может, народ просто не знает об этом приёме, каждое поколение воспринимает его как окрыляющую откровенность?! Велико у людей стремление к счастью, велико желание хороших перемен, велика надежда на лучшее будущее — до ослепления велика! Вот и играют на этих чувствах профессиональные политические деятели, стремящиеся закрепиться у власти.
К Берии применимы многие отрицательные эпитеты: беспринципный, коварный, льстивый, жестокий, развратный, но назвать его человеком заурядным никак нельзя. Он был деятелен, неудержим и изворотлив в достижении своих целей, имел какую-то феноменальную интуицию, позволявшую ему предугадывать мысли, расчёты, надежды Сталина. Очень угодил Лаврентий Павлович Иосифу Виссарионовичу, выпустив в Москве книгу, «обогащённую» новыми сведениями о революционной деятельности Джугашвили-Сталина, а главное — новыми соображениями и идеями. Он утверждал, что партия большевиков имеет два истока, возникла из двух центров. Это — Союз борьбы за освобождение рабочего класса во главе с В. И. Лениным и — Закавказские партийные организации, созданные и руководимые И. В. Сталиным. В такой идее, в таком утверждении Иосиф Виссарионович очень нуждался. Самолюбие требовало. Недавно известный французский писатель Анри Барбюс восторженно охарактеризовал его как человека «с головою учёного, с лицом рабочего, в одежде простого солдата», сформулировал чёткое определение: «Сталин — это Ленин сегодня».
Эта фраза была не совсем по душе Иосифу Виссарионовичу. Она не ставила его вровень с Лениным, она говорила о том, что он лишь последователь и продолжатель Владимира Ильича. А он желал быть в одной плоскости с Лениным. Как неразрывны и равнозначны Маркс и Энгельс, так и он хотел быть неразрывным и равнозначным с Владимиром Ильичом. В лозунгах, в призывах, в печати все чаще повторялись словосочетания «Маркс — Энгельс, Ленин — Сталин». «Учение Маркса — Энгельса, Ленина — Сталина». Но это в призывах, в газетах — без глубоких теоретических корней, без прочной платформы. А Лаврентий Павлович первым заложил научный фундамент, поведав всей стране и всему миру о том, что большевистская партия зародилась в двух центрах, выросла на двух основаниях — Ленинском и Сталинском.
Да, очень порадовал Лаврентий Павлович Иосифа Виссарионовича и надолго закрепил свои позиции, своё исключительное положение возле вождя. За этот опус Берия получил Ленинскую премию, кстати сказать — одним из последних в довоенное время. С 1939 года премия была переименована в Сталинскую.
Когда Берия возглавил наркомат внутренних дел, ему прежде всего надо было отмежеваться от преступных действий Ягоды и Ежова, с чего, собственно, он и начал. Для этого требовалось убрать лишних свидетелей, навести лоск. А соответствующий опыт в этом отношении имелся изрядный. Личный состав чекистов при Сталине уже обновляли несколько раз, чтобы скрыть от непосвящённых многое и многие тайны.
В двадцатых годах были навсегда убраны многие чекисты, работавшие под руководством Дзержинского. Одновременно уничтожались и соответствующие документы. Так что на некоторые эпизоды трудно теперь пролить свет. После смерти Ленина, например, в тщательно охраняемой внутренней тюрьме на Лубянке участились случаи, определявшиеся как «убит при попытке к бегству» или «погиб при попытке к бегству». Причём бежать пытались наиболее опасные в политическом отношении арестанты. Не скажу, чтобы Сталин особенно опасался известного политического деятеля Бориса Савинкова. Однако неприятностей этот смелый умный противник способен был доставить много. Его удалось заманить из-за границы в Москву, а что дальше? Казнить — значит вызвать негодование, озлобление и за рубежом, и в своей стране. Сложная задача разрешилась сама собой: Савинков взял да и выбросился из окна во внутренний двор тюрьмы. Зачем это понадобилось ему, жизнелюбцу, которому грозило всего лишь десять лет ссылки? И что за тюремное окно без решётки?
Из чекистов двадцатых годов, повторяю, уцелели очень немногие. Следующий состав — это те, кто работал в период коллективизации, кто боролся с троцкистами и бухаринцами. Их тоже мало уцелело после тридцать седьмого года. Не говоря уж о Ленинграде, где состав ЧК сменили целиком, не оставив никого из тех, кто мог бы хоть что-то сказать о событиях, связанных с гибелью Кирова.
С приходом Берии начался третий период. Лаврентий Павлович стремился убрать тех сотрудников, которые проводили до него массовые репрессии, занимались избиением партийных и военных кадров. Тут сразу было несколько выигрышей. Наказывались «виновники» необоснованных репрессий — справедливость торжествовала. Ликвидировались компрометирующие нити, тянувшиеся к высоким руководителям. Ну и для своих надёжных ставленников расчистил место Лаврентий Павлович. Этот новый, бериевский состав и сохранился потом до гибели Берии, до XX съезда партии. Тогда его соратники крепко поволновались. Кто постарше — был отправлен на пенсию. Кто помоложе — получил работу в народном хозяйстве, в отделах кадров и подобных учреждениях.
О Сталине после вышеупомянутого съезда писали и говорили, что для него главной была идея, но не люди. А между тем человек — это вершина созидания. Он рождается один раз, чтобы прожить радостную, счастливую жизнь — сие соответствует идеалам коммунизма. Все остальное — подсобное, второстепенное: материал, обеспечивающий процветание человечества. А Иосиф Виссарионович, наоборот, превращал людей в материал для великого социального эксперимента, пытаясь осуществить то, что считал правильным, наиважнейшим.
Для более глубокого уяснения природы сталинской твёрдости, даже жестокости, хочу обратить внимание на одну его немаловажную черту, на своеобразное отношение к смерти. Иосиф Виссарионович был атеистом. Для него не существовало потусторонней жизни, загробного царства. И все же детские впечатления, религиозность матери, пребывание в духовной семинарии не прошли бесследно. Сохранилось глубоко скрытое, подсознательное представление о том, что недолговечно, тленно лишь тело, а душа продолжает существовать всегда, но не активно, не проявляя себя действием, а только наблюдая, сострадая, каясь или радуясь. Каждому человеку легче жить с таким ощущением, а Иосифу Виссарионовичу, постоянно находящемуся на острие борьбы, на грани риска, тем более. Поэтому смерть (особенно чужая) не казалась ему полной всеуничтожающей катастрофой, окончательным разрешением всех тревог и забот земных. Нет, исчезает лишь оболочка. Хорошо жил человек, успел сделать что-то важное для людей, значит, надолго останется среди них, в их памяти. А это ведь тоже жизнь. Не случайно, значит, повторял Иосиф Виссарионович стихи академика Н. А. Морозова, где были такие строчки:
Живой средь мёртвых мёртв,
А мёртвый жив в живых!
Сталин стремился увековечить себя грандиозными делами и памятниками на долгий срок. Замыслы его были велики и хороши, но ему не хватало возможностей, он раздражался, использовал не всегда лучшие способы достижения целей. А мне нравилось, что Сталин чувствует себя ответственным хозяином большого дома, нашей страны, заботится о будущем государства, смотрит далеко вперёд. Это ведь он ещё в конце двадцатых годов выдвинул идею освоения целинных земель, это ведь при нем вырос Комсомольск-на-Амуре, возникли поселения на Колыме, при нем начали строить Байкало-Амурскую магистраль (готовая часть пути была потом разобрана в силу необходимости во время войны). А два больших, жизненно важных для страны канала, изменивших водно-транспортную сеть, решивших вопрос снабжения столицы водой, и другие проблемы! Создавались эти сооружения под непосредственным руководством Сталина. Беломорско-Балтийский канал был далеко, но вот на канал Москва-Волга Иосиф Виссарионович ездил несколько раз. Со мной — дважды.
Сталина упрекают теперь, что многие великие сооружения возводились, мол, руками несчастных заключённых. Ругают его за это. А я не могу согласиться. Во-первых, на этих и других больших стройках было много вольнонаёмных, работали и красноармейцы. Во-вторых, если речь идёт об уголовниках, то сам Бог велел, чтобы они трудились с полным напряжением, искупая свою вину перед обществом. И для безвинных политических страдальцев такая работа была лучше тоскливого времяпрепровождения за решёткой. Подавляющее большинство политических были искренними коммунистами, патриотами, утешением для них было то, что они, хоть и в столь необычной форме, продолжают приносить пользу Отечеству. В конечном счёте не ради величия Сталина, а ради укрепления, ради процветания нашей страны велась вся эта работа.
Страдая чрезмерной подозрительностью, Иосиф Виссарионович с оттенком недоверия относился почти ко всем людям, даже к родственникам, постоянно ожидая неприятностей. Окажи доверие человеку, а он оступится, ошибётся, скомпрометирует. Вот если бы выполнил задачу, свершил то, что ему поручено, и исчез… С мёртвыми гораздо проще. Все определено, ясны плюсы и минусы. Одного можно хвалить со спокойной душой, другого ругать. Этого принципа, кстати, придерживаются многие руководители многих стран. Не очень-то хвалят при жизни больших учёных, самостоятельных мыслителей, оригинальных писателей — то есть людей беспокойных, ищущих. Неизвестно, куда они ещё повёрнут, что разыщут. Это уж после смерти их превозносят благодарные соотечественники. Так было и при Сталине, только все грани проявлялись обнаженней и резче, опять же в силу того, что смерть в его понимании не являлась последним решающим рубежом. Он любил смотреть в небо — это усиливалось с возрастом. Небо странно волновало и притягивало Иосифа Виссарионовича своей беспредельностью, бесконечностью существования. Какую загадку видел он там?
Сталин поощрял любые попытки подняться ввысь, освоить безмерные просторы. Несколько раз он с горечью говорил о том, что каждый новый шаг в высоту даётся с огромными трудностями и оплачивается потерей смелых, упорных, товарищей. К ним, к этим отважным людям, Иосиф Виссарионович относился с особой заботой, с почтительным уважением. Болезненно переживал Сталин гибель Усыскина и его соратников, пытавшихся проникнуть в тайны стратосферы. Иосиф Виссарионович поехал на похороны, сам нёс урну с прахом. Либо было скорбное, будто потерял близких друзей. Может, думал о том, что в небе встретил он сопротивление, которое не в состоянии преодолеть, что где-то там, в неизвестности, есть решающая, недоступная пониманию сила…
День выдался морозный, но Иосиф Виссарионович был настолько потрясён, настолько погружён в свои мысли, что не замечал холода, хотя приехал в фуражке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287