Если встречу какое-либо начальство, чтобы доложил: капитан такой-то занял оборону на высоте фронтом на север, собирает рассеянный батальон. Ждёт указаний на отход или поддержки.
Капитан, конечно, очень надеялся установить связь с командованием, я обещал помочь. Отдав комбату все имевшиеся гранаты, отправился в путь, переживая за горстку людей, оставшихся со своей пушчонкой у реки «фронтом на север». Но что делать, капитан должен был выполнять свои обязанности, а я — свои.
Двое суток мотался потом по степным дорогам среди растрёпанных, потерявших связь и управление войск, стихийно стремившихся на юг и на юго-восток. Немцы появлялись то с запада, то с востока, оказывались даже впереди: их моторизованные и танковые части опережали нашу отступавшую пехоту. Вспыхивали бои за населённые пункты, за перекрёстки дорог. И почти все наши войска, даже те, которые организованно отступали на юг, были в конце концов отсечены немцами, продвинувшимися вдоль Южного Буга. Уйти из замыкавшегося кольца удалось главным образом тем, у кого были колёса. Меня как раз и спасло то, что автомашина была надёжной, а водитель умелый.
Штаб 18-й армии, а точнее остатки штаба я разыскал юго-восточнее Воскресенска в междуречье Южного Буга и Ингула. Несколько крытых грузовиков, несколько легковушек, полугорки комендантской роты и связистов. Со штабом находился и командующий армией генерал-лейтенант Смирнов Андрей Кириллович. Я ценил способности этого человека. На русско-германском фронте он был поручиком, командовал ротой и воевал, кстати, здесь же, на Украине. А когда царская армия рассыпалась, Смирнов вернулся домой в Петроград и вскоре стал там инструктором по формированию и подготовке красногвардейских отрядов. Участвовал в боях с Юденичем. В сражениях с белополяками успешно командовал стрелковой бригадой. Затем — служба, учёба в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Командовал стрелковой дивизией, затем корпусом. После пребывания на Дальнем Востоке — назначен начальником высших стрелковых курсов «Выстрел», а через год стал начальником Управления учебных заведений Красной Армии. Война застала Смирнова на посту командующего Харьковским военным округом.
Один из немногих уцелевших создателей Красной Армии, опытный и образованный военачальник, Андрей Кириллович был, на мой взгляд, среди тех столпов, на которых держались наши Вооружённые силы и оказался потом в числе тех позабытых руководителей, которые приняли на себя первые, самые страшные удары врага. Лавры же, как известно, достаются победителям, особенно тем, кто после победы умеет горласто заявить о себе. Смирнов же погиб в бою в октябре сорок первого. Вечная память этому славному командиру.
Мы с ним не были друзьями или близкими знакомыми, но на протяжении многих лет время от времени встречались по разным делам. Виделись в конце декабря 1940 года на большом совещании командного состава Красной Армии, на котором присутствовали члены Политбюро. Не было только Сталина, который неважно себя чувствовал, но я каждый вечер подробно рассказывал ему обо всем происходившем. С докладом «Характер современной оборонительной операции» выступил генерал армии И. В. Тюленев. С докладом «Характер современной наступательной операции» — генерал армии Г. К. Жуков. Выступления их были основательные, широкозахватные, но, по моему мнению, не очень конкретные. Слишком много было предположений и предложений типа: желательно перевести артиллерию на механическую тягу, необходимо учитывать, что немецкое командование накопило опыт ведения современной войны, и так далее. Мне, по совести говоря, особенно понравился тогда доклад Андрея Кирилловича Смирнова «Бой стрелковой дивизии в наступлении и обороне». Смирнов исходил из конкретной ситуации, конкретных возможностей.
Давно ли было то совещание, чуть более полугода назад, но за минувшие месяцы Андрей Кириллович внешне изменился настолько, что я не узнал бы его, встретив случайно на улице. Он и всегда-то был худощавый, подтянутый, без лишнего веса — настоящая офицерская косточка, а теперь не то чтобы похудел, а иссох, почернел, как мумия: от переживаний, от усталости, от жары. Ввалились щеки, остро выпирал подбородок, крупнее казался прямой, римского типа, нос, выпуклее и больше лоб. У Андрея Кирилловича были хорошие глаза: добрые, внимательные, пристальные, а теперь в них, в выражении лица угадывались боль и скорбь.
Смирнов тоже удивлён был моим видом: измучен, покрыт коростой пыли, глаза красные от недосыпа, от солнечного блистания, ночных пожаров, огненных вспышек разрывов. А встрече мы взаимно обрадовались, обнялись. Андрей Кириллович был искренне доволен: к нему в пекло редко приезжал кто-нибудь, а если и приезжал, то чтобы подстегнуть, высказать недовольство, а не разобраться, не посоветовать. И если мне досталось крепко и физически, и морально в начале войны, то уж ему, все время находившемуся на передовой, тем более. Правда, он был моложе, выносливее.
Андрей Кириллович буквально породил и вынянчил 18-ю армию, познавшую, как и многие другие армии, и горечь поражений, и радость побед, вознесённую в некие послевоенные годы на высоты славы отнюдь не за деяния, а по случайности, в угоду одному государственному лицу, служившему в ней. При этом не упоминалось, что армия была трижды разгромлена: в августе сорок первого, ещё при Смирнове, затем осенью того же года в Донбассе, ещё — почти полностью — летом сорок второго, когда отходила от Дона до Туапсе. Из остатков каждый раз возрождалась она, пополнялась новыми соединениями. Этой армии суждено было пройти невероятно длинный путь отступления от Буковины, от города Черновцы и до Кавказских гор. Какой ещё армии довелось отступать больше?! Но и в наступлении прошла она весь этот путь и даже более долгий. А зачалась 18-я утром 22 июня 1941 года, когда генерал-лейтенант А. К. Смирнов получил в Харькове директиву Генерального штаба о формировании новой армии и быстрейшем убытии на передовую. И уже к вечеру следующего дня управление 18-й выехало в Каменец-Подольский, чтобы там принять под своё крыло часть войск Юго-Западного фронта, пополнить их мобилизованными людьми, остановить продвижение противника в Буковине и северной части Молдавии. По составу армия планировалась полнокровной и достаточно сильной: два стрелковых и механизированный корпуса, противотанковая артиллерийская бригада и другие части усиления. Однако все эти войска разрозненно уже втянулись в бои, уже отступали под нажимом гитлеровцев по дорогам, которые контролировала фашистская авиация, нарушая связь и снабжение. Уже вклинились в нескольких местах немецкие танки, и начинался тот хаос, который я видел своими глазами и с которым не мог справиться даже такой умелый и спокойный командарм, как Смирнов. Впрочем, на других участках было ещё хуже. Соседи справа, 6-я и 12-я армии, как мы знаем, оказались в кольце. Такая же участь грозила несколько раз и 18-й армии, но генералу Смирнову удавалось избежать полного окружения, сохранить костяк своего объединения. А это было ох как нелегко! Отступавшим войскам пришлось переправляться через Прут, через Днепр, дважды через Южный Буг, стягиваясь к мостам, попадая в пробки под огнём противника, при полном господстве его авиации. Можно себе представить результаты каждой из таких переправ! И все же армия, отходя и пополняясь мобилизованными, вела арьергардные бои, по мере возможности задерживая неприятеля.
Я приехал к Смирнову в тот момент, когда его армия переживала очередной кризис, может быть, самый тяжёлый с начала войны. Случилось вот что. 6 августа подвижные части 1-й танковой группы противника сделали из района Первомайска стремительный бросок на юг и захватили Вознесенск, где с трудом были остановлены срочно переброшенными туда кавалеристами генерал-майора П. А. Белова. Фашисты продвинулись вдоль восточного берега Южного Буга, отрезав пути отхода 18-й армии, оставшейся в степях за рекой. Войска армии покатились на юг и на юго-восток к Новой Одессе, но там не оказалось никаких переправ, и разрозненные части устремились дальше — на Николаев. Лишь 8 августа кавалеристы генерала Белова, подтянув два своих инженерных парка, навели хороший мост под защитой зенитчиков, переправились сами и обеспечили переправу остатков 18-й армии в междуречье Южного Буга и Ингула.
По сути дела, армию надо было создавать почти заново, переформировывая части и соединения за счёт местных ресурсов, и одновременно отражать натиск гитлеровцев. Этим и занимался Андрей Кириллович Смирнов, не отчаявшийся в столь скверных условиях. Не запаниковал старый, закалённый вояка, как некоторые товарищи, прибывшие с гражданки, не закалённые суровой и переменчивой воинской действительностью. Впервые, кстати, услышал я тогда фамилию Брежнева, получившего впоследствии широкую известность.
У Смирнова голова пухла от неразрешимых, казалось, забот, нервы были на пределе, а тут ещё одна неприятность: из Николаева, из штаба и политуправления Южного фронта звонок за звонком — в полосе вашей армии пропал первый заместитель начальника политуправления фронта полковник Л. И. Брежнев, до войны секретарь Днепропетровского обкома партии. Фигура! 4-5 августа Леонид Ильич находился юго-западнее Первомайска в частях, контратаковавших немцев, а затем закрепившихся на правом берегу речки Кодыма (то есть примерно там, где я отдыхал в полуобмундированном батальоне). О дальнейшем можно было только догадываться, предполагая самое худшее. Повторю: наступающие немецкие танки прорвались от Первомайска на Вознесенск, перерезав пути отхода 18-й армии на восток. Двое суток мотался я тогда по дорогам среди хаотичных толп, стремившихся незнамо куда под бомбёжкой, а то и под артиллерийским обстрелом неприятеля, и добрался до своих благодаря надёжной машине, умелому шофёру и некоторому опыту ориентировки в сложных условиях. А Брежнев? Не постигла ли его участь коллег, тоже недавних секретарей обкомов, а затем членов военных советов 6-й и 12-й армий Любавина и Груленко? Имел я одной из задач выяснить судьбу этих товарищей, а тут, рядом со мной, потерялся и третий крупный партийный работник. Теперь я получил довольно полное представление, как это могло произойти.
Не стану, однако, вводить читателя в заблуждение, лучше забегу немного вперёд: через несколько дней на пути в штаб Юго-Западного направления побывал я в Днепропетровске, где формировалась резервная армия, и там узнал некоторые подробности о Брежневе. При прорыве немцев на Вознесенск Леонид Ильич действительно оказался в самой гуще разбитых, отступающих войск. Новичок на фронте, к тому же, естественно, очень боявшийся, до жути боявшийся попасть в плен. Он, вероятно, на какое-то время утратил самообладание. Обороняться некому, кругом немцы, все кончено. Проскочив на машине между вражескими колоннами и совершенно не представляя, куда продвинулся противник, где искать своих, Брежнев махнул прямиком на восток, в родной город. Беспокойство за семью подгоняло его. Не знаю уж, как успел, будто на крыльях несло, во всяком случае часов через восемь он был уже в Днепропетровске, явился домой в гражданской одежде, без фуражки, со свалявшейся шевелюрой.
Очутившись в глубоком спокойном тылу, Леонид Ильич быстро пришёл в себя и сообразил, что поступил не совсем правильно, оторвавшись неожиданно для начальства столь далеко от войск, вдохновлять которые был направлен. Побрившись и почистившись, Леонид Ильич поторопился в обком, где радостно был встречен друзьями, жаждавшими узнать военное положение. Разъяснив, где и что примерно происходит, Брежнев сказал, что прибыл в город проверить строительство оборонительных рубежей, ускорить отправку на передовую подкреплений. Вместе с представителями обкома побывал в 273-й стрелковой дивизии, которая, впрочем, ещё до его посещения начала выдвигаться к линии фронта. И лишь управившись с этим и с другими делами, показав активную деятельность, Леонид Ильич связался с членом военного совета Южного фронта А. М. Запорожцем и доложил, где находится и чем занимается. Запорожец был доволен уж тем, что руководящий политработник не исчез, объявился, и разрешил Брежневу остаться в Днепропетровске, заботиться о резервах и об эвакуации промышленных предприятий: в этот город из Николаева, оказавшегося в угрожаемом положении, должны были переместиться штаб и политуправление фронта.
А командарм Смирнов основательно понервничал из-за Брежнева двое суток.
При всей сложности ситуации, при всех потерях и утратах судьба 18-й армии сложилась тогда гораздо удачнее, нежели 6-й и 12-й армий. Большая заслуга в этом Андрея Кирилловича Смирнова. Другим бы военачальникам такую же светлую голову, такую выдержку, какими обладал этот бывший поручик! Он не дрогнул в самые трудные дни, в критической ситуации, когда казалось, что все потеряно, что войск нет, иди сам со штабными командирами на немецкие танки или пускай пулю в лоб. Он твёрдо верил, он по опыту знал, что на передовой обязательно уцелели поредевшие дивизии, полки, батальоны, отдельные группы бойцов, объединённые каким-либо инициативным командиром. Случайные очаги сопротивления в случайных местах. Люди ждут указаний, помощи от командования. И Смирнов, даже не имея никакой связи, известий из частей и соединений, неуклонно и обязательно делал вот что. Два раза в сутки, утром и вечером, штаб армии отправлял подчинённым войскам приказы генерала, в которых кратко, для ориентировки, давалось положение в полосе армии и соседей, зачастую предположительно, но все же это были сведения, необходимые для комсостава. Далее указывались рубежи обороны, пути отхода, пункты сосредоточения, ну и вообще то, что положено. Копии этих приказов (соответствующие выписки) посылали в штабы корпусов, дивизий, бригад, даже если несколько суток не было известно, где они, что с ними. Специальные посланцы, от сержантов и до капитанов, на мотоциклах, велосипедах, верхом, а то и пешком настойчиво разыскивали на передовой нужное соединение или остатки его. Далеко не всегда, но все же находили какие-то группы воинов, вручали приказ старшему по должности или по званию. И свершалось почти чудо: то в одном, то в другом месте остатки войск занимали оборону, даже наносили контрудары по врагу, тормозя его продвижение, давая возможность своим вырваться из кольца. Смирнов, конечно, не знал обо всех подобных событиях, но верил, что распоряжения его приносят пользу.
Кто-то может сказать: это, дескать, формализм, бюрократический стиль, даже фанатизм какой-то — отправлять в неизвестность, в пустоту приказ за приказом, почти не имея ответных донесений, теряя одного за другим делегатов связи. Но я считаю, что в той обстановке Смирнов поступал очень даже правильно. Часть войск приказы получала, они цементировали остатки полков и дивизий, люди ориентировались в обстановке, чувствовали, что о них помнят, проявляют заботу. И отступление не превращалось в бегство.
С другой стороны, вот что: названные выше аккуратные, по всем правилам составленные документы, перечисляющие номера соединений, рубежи обороны, пути отхода и т. д., не дают верного представления о той обстановке, в которой они создавались, по ним нельзя судить о реальном ходе событий. В них нет духа времени, в них только дух высокого штаба. А ведь эти и подобные документы — основные, опорные свидетельства трагического положения на юге Украины в ту пору. Они сохранились в архивах, ими пользуются исследователи, учёные, литераторы. Я читал книги, написанные по этим документам. Там все соответствует штабным бумагам, все выглядит так, как выглядело из армейского штаба. А других бумаг от первых месяцев войны не сохранилось. И весьма однобокая получается картина. А потом наши штабные и политотдельские умельцы наловчились сочинять такие приказы, донесения и прочее, что комар носа не подточит. Отчётная документация была в полном порядке.
Так что пользоваться архивами надобно весьма осторожно и осмотрительно, с соответствующей поправкой на ветер времени. Да ведь и подчищались архивы-то в угоду тем или другим высокопоставленным лицам, менявшимся после войны.
Мы с Андреем Кирилловичем беседовали откровенно, нечего нам было утаивать друг от друга в той сложной ситуации. Развал фронта, отступление, жертвы, угроза оказаться в кольце, явное превосходство вражеской техники на земле и в воздухе — все это на меня, не новичка на войне, действовало угнетающе. Но я вроде бы гость на фронте, приехал и уеду, а Смирнов постоянно на передовой, несёт на себе тяжёлый груз ответственности за неудачи, за гибель людей, за утрату территорий. На что он надеется, где черпает силы в неравной борьбе, способной сломить даже очень крепкие души?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287