— Потопят, разбойники, королеву!
У меня вырвалось:
— Без вашей помощи не получится. Это вы мастер по затоплению речных деревянных судов!
Власик глянул удивлённо, насупился. Спустя несколько минут, когда Микоян свесился за борт, разглядывая какого-то жука на воде, произнёс укоряюще:
— Вы это самое, Николай Алексеевич, чем кумушек считать, вы бы того…
И надолго отвёл взгляд…
Я оценил по достоинству его возросший культурный уровень, его юмор, а главное — потенциальную опасность. Можно понять, почему Иосиф Виссарионович не любил свидетелей, даже если это очень хорошие люди. Лучше покойники с доброй славой, чем живые, многознающие соратники. Гуманной такую точку зрения не назовёшь, но и с категорическим осуждением я бы не стал торопиться. Жизнь сложна. Тем более — жизнь крупнейшего политического деятеля.
К полудню путешественники явно устали, жара давала себя знать. На высоких холмах открылась деревня Тимошино. По левую руку, невидимое за лесом, лежало село Степановское. Висячий мостик, соединявший здесь берега, как над кавказскими горными реками, привлёк внимание и Сталина, и Микояна. Пора было сделать привал.
Сперва пошёл ровный, частично распаханный луг, а слева был крутостенный обрыв со старыми парковыми липами и с подлеском, особенно густым в двух или трех глубоких оврагах, прорезавших береговую кручу. Луг буквально исходил жаром, колебалось над ним зыбкое марево, а на террасе под лесистым обрывом держалась тень, было нежарко, приятно. В узкой полосе между речкой и откосом воздух не столь сухой, как на открытых местах. И ключ с холодной водой был тут, в устье овражка.
Это место я облюбовал заранее. Подчинённые Власика, побывавшие здесь, потрудились в разумных пределах. Возле старой вербы, нависшей над Истрой, сооружён был примитивный, но надёжный причал. На краю оврага мы с Власиком обнаружили, где условлено было, берестяную кору для разжигания костра, сухие дрова, рогулины и перекладины для шампуров. Все остальное мы привезли с собой, дабы не лишать путешественников приятных забот и волнений: не забыты ли соль или перец?
Николай Власик, любивший основательно и разнообразно набить собственное брюхо, оказался умелым официантом и поваром. С помощью Микояна он нанизывал на шампуры исходящие соком куски молодой баранины. На скатерти появилась холодная закуска, грибы и огурчики, сало и ветчина, красивые бутылки.
Ворошилов укладывал плахи, чтобы удобней было сидеть возле «стола». Я подносил хворост, распоряжался костром. Надежда Сергеевна плескалась в реке, срывая кувшинки. Иосиф Виссарионович помогал ей, не рискуя, однако, далеко заходить в быстрые струи.
Чудесно было!
Основательно проголодавшись, все поторапливали Власика: скорей, кулинар! На закуску набросились так, что холодная курятина, вкуснейшая гусиная построма и упомянутые огурчики исчезли мгновенно. У Сталина — под вино, у Микояна и Ворошилова — под коньяк, а у нас с Власиком — под водку. Надежда Сергеевна, как всегда, не пила, однако пригубливала на этот раз в знак одобрения и солидарности.
Наелись и блаженно отдыхали, лёжа возле костра, любуясь пейзажем, слушая плеск бегущей волны. Иосиф Виссарионович, не спеша покуривая папиросу, предложил каждому рассказать по анекдоту. Он охотно слушал их, даже про него самого, только чтобы остроумно и без похабщины. Он говорил: анекдот характеризует прежде всего рассказчика, ведь человек запоминает и передаёт другим не все подряд, а то, что ему нравится. Однако в этот раз такая лакмусовая бумажка не действовала, учитывалось присутствие Надежды Сергеевны.
Первым вызвался Климент Ефремович, не любивший ждать.
— Собрались в компанию три мыши: английская, французская и наша. Выпили бутылку-другую. Английская мышь тихо, незаметно удалилась и спать улеглась. Французская подмазалась перед зеркалом и побежала к любовнику. А наша говорит: «Эх, скукота! Трахну ещё пол-литра и пойду Ваське-коту морду бить!»
Микоян сказал, что этот анекдот хорош уже тем, что краток. И сам теперь постарается не длиннее.
— Бежит, понимаешь, заяц. Слышит из-за куста нежный голос: «Дорогой, зачем торопишься, я тут совсем одна…» Ну, зайчишка сразу туда. Шорох там за кустами, ахи-охи, ветки трещат. Потом, понимаешь, совсем тихо стало, — плутовато прищурился Анастас Иванович. — Выходит из-за куста красивая рыжая лиса, вытирает с морды заячий пух и радуется: «Вот как хорошо знать хотя бы один чужой язык!»
Иосиф Виссарионович и Надежда Сергеевна засмеялись сразу, Климент Ефремович чуть спустя. А Власик, недоумевающе поглядывая на Микояна, доел шашлык, взялся за сало и вдруг фыркнул, едва не подавившись, расплылся в улыбке. Все снова расхохотались: дошло!
— У меня так коротко не получится, — сказал Сталин. Голос его звучал размягченно. — Теперь много путешественников на Кавказе, много туристов на Военно-Грузинской дороге. Показатель возросшего уровня жизни, — усмехнулся он. — Там есть мостик над пропастью. Висячий мостик, как здесь над Истрой. Узкий, качается. А под ним глубина. Без привычки глянешь — голова закружится. Один здоровый грузин приспособился робких переносить. Правой рукой несёт, а левой балансирует, чтобы не упасть. И с каждого — по рублю. А потом сообразил: если сразу двоих нести, вдвое больше заработать можно. Взял одного туриста под правую руку, другого — под левую, и пошёл. А мостик качается, равновесия нет, сейчас упадёт. Освободил руку — турист улетел в пропасть. Грузин чуть не плачет, успокаивает себя: «Ну, хрен с ним, с этим рублём, два раза схожу!»
— Берия! — брезгливо вырвалось у Надежды Сергеевны. — Силёнок у него не хватит, конечно, человека перенести, а отношение бериевское.
— Почему ты так плохо относишься к Лаврентию Павловичу? — у Сталина было благодушное настроение после хорошего застолья, но глаза сразу холодно сощурились.
— Приторный он и скользкий.
— Это твои эмоции, это не факты, — жёстче произнёс Иосиф Виссарионович, покосившись на Власика, у которого даже уши оттопырились от любопытства. — Товарищ Берия надёжный чекист, и я ему доверяю. Он быстро погасил вражеский мятеж у мингрелов…
— Бил и виноватых, и правых.
— Ты ничего не понимаешь в этом, и не нужно тебе понимать, — ответил Иосиф Виссарионович. — Лучше сходи в реку, возле берега глубоко, зато посередине, на течении, мелко, ведь так, товарищ Ворошилов?
— Дно песчаное, ровное, — подтвердил тот.
— Спасибо, но не сейчас, — Надежда Сергеевна занялась баулами, в которых хранился наш провиант.
Это была единственная «тучка», ненадолго омрачившая тот тёплый и беззаботный день. Неприятный осадок, оставшийся после стычки, быстро улетучился. Основательно отдохнув (мы с Микояном даже вздремнули в тени деревьев), участники похода взбодрили себя купанием, небольшой дозой напитков и двинулись дальше. Климент Ефремович пересел в лодку к Микояну, а я занял место в лодке у Сталиных. Сознаюсь — по собственной инициативе: моё присутствие вообще действовало на Иосифа Виссарионовича успокаивающе, а тут я ещё мог отвлечь эту бойкую пару от ненужных сейчас мыслей и разговоров, рассказывая об окружающей местности, о прекрасных храмах в Дмитровском, Знаменском и Уборах, историю которых, особенно последнего, я хорошо знал.
Вскоре за местом нашего бивака Истра «упёрлась» в высокую лесистую гряду, на которой стоит древнее село Дмитровское с врезающейся в самое небо стройной колокольней. Не имея сил преодолеть мощный барьер, речка под прямым углом поворачивает влево, к югу, и дальше выписывает большие и малые кривули и загогулины вплоть до самого устья. В зеленом коридоре вода бежит быстро, течение так несло наши лодки, что можно было совсем не грести. Сталин сидел на корме и шевелил веслом, направляя ковчег, куда считал нужным. При этом мы явно отставали от другой плоскодонки, хотя там рулевой работал веслом не чаще нашего.
Присмотревшись, я заметил, что Иосиф Виссарионович старается вести лодку строго по прямой линии. Выберет ориентир у следующего поворота, нацелит нос плоскодонки и неукоснительно держит курс. А между тем течение шарахалось от берега к берегу, усилившийся к вечеру ветер отжимал судёнышко вправо, но Сталин не замечал или не хотел замечать этого, упрямо держался своего курса. Да ещё и сердился, когда лодку вдруг стремительно несло к обрыву или разворачивало поперёк реки. Путь наш не укорачивался, а удлинялся. Иосиф Виссарионович все чаще старательно налегал на весло. Микоян-то был хитрее. Удерживал свою плоскодонку в струе, и она двигалась вперёд почти без борьбы, простым, естественным ходом.
Поучать Иосифа Виссарионовича я не хотел. Пусть получит физическую нагрузку, ему полезно. Да и вообще, к чему советы, морализация на отдыхе?!
Начался последний этап похода. Вот позади осталась господствующая над всей обширной долиной Дмитровская колокольня с чуть покосившимся крестом. Справа до самых Уборов тянулся ровный, как стол, огромный луг. Слева ощетинился огромными желтоствольными соснами почти вертикальный высочайший склон, скрывавший Петрово-Дальнее. А впереди уже обрисовывалось за Москвой-рекой на пологой горе село Знаменское с церковью прямо против устья Истры.
Пересекши Москва-реку, мы причалили у невысокого глинопесчаного яра, сплошь испещрённого гнёздами ласточек-береговушек, всполошившихся при нашем появлении. Здесь ожидал человек Власика, принявший от нас лодки. Все пошли к автомашинам, стоявшим поодаль, на луговой дороге, а Сталину я предложил подняться на береговую кручу, поросшую разновозрастным сосновым лесом: она была за оврагом.
Усилия, потребовавшиеся на то, чтобы одолеть подъем, с лихвой окупились чудесным видом, открывшимся с высоты птичьего полёта. Вокруг нас, под ногами, яркое разнотравье, особенно пахучее вечером. Тёплым, медвяным, приятно-сухим был воздух: такой держится лишь над песчаной местностью, хорошо прогреваемой солнцем. За спиной — просторные поля, домики села Знаменского, густые заросли старого кладбища и — полукольцом — темнеющий лес вдали. А глянешь вперёд, влево, вправо — повсюду вёрст на десять (а слева даже и больше!) видна зелёная долина Москва-реки, просматривается извилистая Истра. То серпом среди зарослей блестит вода, то озерком, то ровным прямым каналом. А за речками везде леса по возвышенностям, прямо-таки разлив хвойных лесов.
— Удивительная открытость! — произнёс Иосиф Виссарионович, поражённый огромным простором, и я был доволен, что он понимает и разделяет моё восхищение. — Орлиное место! — сказал он. — Орлиный утёс! Какое у него название?
Садившееся за Дмитровским солнце окрашивало воды двух рек в розовые и оранжевые тона. Темнели, чернели леса, а небо над головой все ещё оставалось голубым, ласковым. Тихо шумели сосны вокруг. Под их аккомпанемент я рассказал Иосифу Виссарионовичу о том, что эти красивые места были облюбованы пращурами-вятичами с незапамятных времён. Многие века стоит тут, к примеру, село Знаменское, в прошлом Денисьево. Примечательно: песок здесь сплошной, никогда не бывает грязи, воздух целебный, настоянный на хвое окружающих лесов. Ещё Пётр Первый оценил по достоинству эти места, а Екатерине Второй они так понравились, что хотела возвести дворец на возвышенности и отдыхать на старости лет от трудов праведных в тишине, любуясь пейзажами. Даже план строений наметила. Однако не сложилось что-то у неё, так и умерла в заботах, не осуществив мечты. Осталось с той поры лишь название — Катина гора, на которой мы и стояли.
Не только в красоте окрестностей, в ощущении лёгкости и полёта крылась для Сталина и для меня притягательная сила этой надречной возвышенности. Немало ведь на свете женских имён, хороших и разных, но почти все они для тебя лишь звук, обозначение, наименование. А вот имя Екатерина — Катя сопровождало Сталина всю жизнь: от матери, от первой жены до последней внучки. И мне это имя было близким, принёсшим надежду и радость!
Так впервые побывали мы с Иосифом Виссарионовичем на горе, а затем прошли по кладбищу и по лесу, где потом доведётся нам бывать много раз. И всегда — вдвоём. И похорониться я задумал на том возвышенном, открытом, песчаном кладбище. Сталин-то не вправе был выбирать себе место, а я мог… Но все это позже, а в тот вечер Микоян и Сталин преподнесли мне сюрприз, которого я никак не ожидал. Оказывается, предложенная мной поездка по Истре совпадала с желаниями того и другого, они хотели посмотреть эти края: западное Подмосковье нравилось им.
Если ехать из Москвы по Успенскому шоссе, просто невозможно не обратить внимания на краснокирпичный фигурный забор, не очень высокий, но массивный, чем-то напоминающий зубчатые стены столичного Кремля. Это слева после станции Усово, сразу за деревней Калчуга, где шоссе круто спускается к речушке Медвенке (скорее даже — к ручью), промывшей себе глубокую долину, покрытую густым лесом, непролетной соловьиной чащобой. Местность здесь имеет что-то общее с Кавказом. И замок за кирпичным забором словно бы перенесён к Медвенке со скал над Курой или Араксом. Этот дворец, хоть и пострадавший за годы революции, но в основном сохранившийся, облюбовал для себя Анастас Иванович Микоян. Немало, знать, поездил он по Подмосковью, пока нашёл этот райский уголок, располагавший и к работе, и к отдыху. Родной Кавказ рядом с Москва-рекой, чего же ещё желать?!
Ну, вообще-то дворцы и замки существуют как раз для того, чтобы их занимала господствующая элита, и все же мне было как-то обидно. Тут для Иосифа Виссарионовича самое подходящее место.
— Нет, — улыбнулся Сталин, выслушав меня. — Зачем нам такая роскошь? Пусть живёт товарищ Микоян. А мы будем наведываться к нему в гости.
— Не ближний свет.
— Почему, Николай Алексеевич? — продолжал шутить Сталин. — Мне тут тоже понравилось одно место. На холме, среди леса. Надежда Сергеевна согласна. И Микоян неподалёку со своими винными погребами…
При мне была подробная военная карта. Развернув её, я попросил Иосифа Виссарионовича показать, где. Он заинтересовался, отыскал место. А я взял циркуль, воткнул острую ножку в перекрёсток Успенского шоссе и Медвенки, провёл окружность, радиусом в десять километров. Просто очертил прилегающую к дачам и довольно известную мне территорию, совершенно не предполагая, что примерно определил зону, в которой долгое время, не только при жизни Сталина, но и потом, будут вынашиваться и приниматься важнейшие партийные, государственные, научные мировые решения. Выдающиеся деятели различного толка будут трудиться и отдыхать на этом ограниченном пространстве между Ромашково и Николиной горой, между Одинцовым и Дмитровским. Список велик и продолжаем: Сталин и Горький, Микоян и Молотов, Хрущёв и Фадеев, Будённый и Брежнев, великие академики и актёры.
И основной круг собственной судьбы очертил я тогда…
А добавить надобно ещё вот что. За долгие годы работы в Москве Иосиф Виссарионович имел несколько дач возле столицы. Главная из них, так называемая «Блины», находилась в Кунцеве, на ней Сталин проводил много времени, особенно зимой. В жаркие летние дни любил иногда прогуливаться по обширному парку в имении Липки, что по дороге на Дмитров, однако ночевал там очень редко: по пальцам пересчитать.
Постепенно особую роль в жизни Сталина приобрела западная дача. Там он отдыхал со своими родными, возле неё встречался со мной, бывал у Микояна. С предвоенных лет и чем дальше, тем чаще совершали мы там лесные прогулки. Он отрывался от многочисленных дел и забот, от тех людей, с которыми вынужден был постоянно общаться и которые надоедали ему. Там он, хоть изредка, виделся со своими детьми, затем с внуками. Там, ближе к реке, со временем обзавёлся дачей его сын Василий.
Да, многое произойдёт в случайно очерченном мною круге. Между собой тот западный дом Сталина называли мы — Иосиф Виссарионович, Микоян, я и Власик — только нам понятным кодом «ДД» — Дальняя дача.
10
Чем крупней, величественней историческое событие, тем больше пищи даёт оно для размышлений, сопоставлений, предположений, попыток объективного анализа, установления закономерностей. После каждого великого свершения неизбежен взрыв теоретических исследований. А ведь у нас позади остались три революции, мировая и гражданская войны. Естественным было стремление мыслящих людей поделиться пережитым, подвести итоги, хотя бы примерно обвеховать дорогу в будущее. Руководителю партии Сталину сам бог, как говорится, велел заниматься всем этим, задавать тон теоретическим изысканиям. И он вполне преуспел на таком поприще. Мне, например, его работы на многое открыли глаза. Прежде всего «Об основах ленинизма», «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов». Думаю, что и другим людям, подобно мне, как раз и не хватало знания основ марксистско-ленинской теории, понимания тактики большевиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287