Я не удивился, услышав от старого вояки твёрдый ответ: «Верю в партию, в мудрость и дальновидность товарища Сталина». Это не казённые слова, не отговорка. Андрей Кириллович, как многие бойцы и командиры на фронте, трудящиеся в тылу, был убеждён, что неудачи наши временные, что где-то на Волге, на Урале готовятся силы, которые разгромят гитлеровцев. Эта вера поддерживала людей. На что ещё, на кого ещё, если не на партию и товарища Сталина, можно было надеяться? Без твёрдого единого руководства многонациональная страна рассыплется, рухнет под вражескими ударами. На Сталина, принявшего на себя все бремя власти и всю полноту ответственности, надеялся даже я, лучше других знавший сильные и слабые стороны Иосифа Виссарионовича. Прямо скажу: чувствовал себя уверенно, зная, что именно он стоит у руля, ведя наш корабль сквозь обрушившийся ураган. Заменить Сталина было тогда некем, да и вообще невозможно. В стране начался бы разброд, распад, люди утратили бы перспективу. Со Сталиным мы все вместе вошли в войну, самую страшную в истории человечества, и только вместе с ним, под его руководством могли выйти из неё, преодолев все преграды…
По словам Смирнова, состояние 18-й армии было бы ещё более скверным и даже непредсказуемым с самого начала боев, если бы не «пожарная команда», созданная командованием Южного фронта и несколько раз спасавшая положение. Ещё в первых числах июля крупные силы немецкой и румынской пехоты прорвались на стыке 9-й и 18-й армий и начали охватывать левый фланг последней. Восемнадцатая, отходившая в это время за Днестр, сразу оказалась в трудных условиях. Чтобы помочь ей, наше командование нанесло северо-западнее Кишинёва удар по войскам противника, прорвавшимся к городу Бельцы и далее — на Сороки. Несколько дней вели успешные наступательные бои 48-й стрелковый корпус генерал-майора Р. Я. Малиновского, 2-й механизированный корпус генерал-майора Ю. В. Новосельского и 2-й кавалерийский корпус генерал-майора П. А. Белова. Действовали эти кадровые соединения столь слаженно и умело, что не только остановили вклинившегося врага, но и отбросили с большими для него потерями. Обескровлены были 22-я и 198-я немецкие пехотные дивизии. По тем временам это была изрядная удача, и командование Южного фронта приняло решение: без особой необходимости не дробить само собой возникшее неофициальное объединение. И очень правильно поступило. Через несколько дней эта «пожарная команда» нанесла удар в стык 11-й немецкой и 4-й румынской армии, чем фактически сорвала быстрый захват Кишинёва.
Успех, ещё успех — и вынужденный отход в связи с общим положением на передовой. Но отход организованный, по приказу, с арьергардными боями. Под Оргеевом, под Балтой и Котовском «пожарная команда» вновь и вновь кончратаковала противника, спасая 18-ю армию от охвата слева, от окружения. Однако всему есть предел. Потеряв в боях, на дорогах отступления технику, ослаб и почти прекратил существование 2-й механизированный корпус. В 48-м стрелковом корпусе, сражавшемся упорно и стойко, к концу июля тоже сохранился лишь костяк. От «пожарной команды» остался только 2-й кавалерийский корпус, и он продолжал «работать» за всех. Его перебрасывали туда, где возникал кризис. Это он остановил немцев, ринувшихся из Первомайска на Вознесенск, дал возможность остаткам 18-й армии выйти из полукольца, даже мост для них навёл и охранял. И 9-ю армию прикрыл от удара с севера. Это он, совершив очередной марш-бросок к городу Новый Буг, опять встал на пути немецких танков, в очередной раз спас 18-ю армию от окружения. Это он потом прикроет названные армии от ударов со стороны Кривого Рога, даст им уйти за Днепр, за широкую водную преграду, и тем спастись.
К сказанному добавлю: приняв немыслимую, казалось бы, нагрузку, 2-й. кавалерийский корпус ни разу не отошёл перед немцами или румынами без приказа, ни один его полк или эскадрон не оставил боевых позиций, не получив соответствующего распоряжения. И это в те дни, при тех же условиях, когда отступали, бежали, рассеивались целые армии, располагавшие неизмеримо большими силами и средствами. Что такое, к примеру, тогдашний стрелковый корпус? Громада! Свыше тридцати тысяч личного состава, техника, шесть, а то и восемь артиллерийских полков. А 2-й кавалерийский корпус — это всего лишь две кавалерийские дивизии тысяч по семь. В каждой дивизии (не считая небольших пушек) — один артиллерийский дивизион, двенадцать орудий на конной тяге. По штату положен был танковый полк, но его устаревшая техника ушла на замену, новой не получили, немногих оставшихся в корпусе танкистов использовали как пехотинцев. И вот это соединение, типичное для периода гражданской войны, но отнюдь не для «войны моторов», добивалось удивительнейших успехов буквально с помощью лишь лошадиных сил. Из всех соединений, встретивших войну на границе, кавалерийский корпус оказался единственным, не потерпевшим ни одного поражения. Потери, конечно, были, но корпус стал сплоченнее, боеспособнее. В него влилось отличное пополнение, две тысячи добровольцев-кавалеристов из Николаевской области, закалённых ветеранов мировой и гражданской войн. Такому подкреплению можно было радоваться, за счёт него командир корпуса не только укрепил полки, а сразу создал не предусмотренный штатным расписанием, но очень нужный тогда разведывательный дивизион.
Действия кавалеристов представлялись прямо-таки сказочными. Я спросил Андрея Кирилловича Смирнова, чем объясняет он постоянные успехи кавкорпуса? Конечно, вопрос этот в какой-то степени задевал его самолюбие, и ответ командарма не показался мне полностью объективным:
— Корпус сколоченный, укомплектованный, и война началась для него без утрат. Не попал под удар в первый же день, собрался, организовался.
Доля истины была в этих словах. Первые дни для кавалеристов и впрямь были удачны. В районе населённого пункта Фэлчиул противник, правда, захватил два моста через Прут, шоссейный и железнодорожный, но к вечеру 22 июня кавалеристы разбили вражеские подразделения и мосты вернули. Более того, 26 июня два спешенных полка прорвались по железнодорожному мосту на западный берег и разгромили там 6-й румынский полк. Так что, действительно, войну корпус начал с побед, у личного состава не было того завораживающего страха перед противником, который испытывали бойцы многих других соединений, особенно мобилизованные резервисты. Однако есть и другая сторона: 48-й стрелковый корпус генерала Малиновского тоже не попал под первый массированный удар неприятеля, тоже сражался хорошо, но за месяц иссяк, истаял. А кавалеристы продолжали воевать, умело уклоняясь от ударов неприятеля, не боясь охватов и окружений, нанося врагу ощутимые потери, путая его планы. Было над чем поразмыслить.
Основную массу вооружённых сил любой крупной военной державы составляют обычные номерные части и соединения, без глубоких корней, создаваемые и рассыпаемые по мере необходимости. Иначе не обойдёшься. Но есть и такие, как правило, «именные» соединения, служить в которых — высокая честь, которые являются постоянной основой, школой воспитания хороших бойцов и умелых командиров. Да, 2-й кавалерийский корпус генерала Белова состоял всего из двух дивизий, но какие это были дивизии! С богатой историей, со славными традициями. Мне довелось бывать в каждой из них, считаю нужным хотя бы кратко сказать об этих соединениях, тем более что мы ещё не раз встретимся с ними в этой книге.
5-я Ставропольская имени Блинова кавалерийская дивизия. Сформировалась она на основе двух конных полков старой армии, 5-го и 6-го Заамурских, перешедших на сторону Совдепов. Влились в дивизию донские и кубанские казаки, много было людей из Саратовской губернии, с Украины. Конечно, личный состав до сорок первого года сменился несколько раз, но слава, завоёванная в сражениях гражданской войны, сохранилась: о дивизии знали по всей стране все те, кто имел хоть какое-то отношение к коннице. «Служил в блиновской дивизии» — это являлось высокой аттестацией среди кавалеристов. Ведь дивизия была не столичная, не для парадов, а полевая, стоявшая на границе, в опасных районах, поддерживая постоянную готовность к бою.
Командовал 5-й Ставропольской полковник (вскоре он получил генеральское звание) Баранов Виктор Кириллович, личность незаурядная, в какой-то степени ошеломляюще-анекдотическая, в хорошем понимании этого определения. Настоящий отец-командир, кои, по моим наблюдениям, встречаются редко. К тому же ещё и прирождённый кавалерист, с самой гражданской не оставлявший седла. Рослый, плотный, тяжеловесный (не всякий конь выдерживал!), Баранов обладал голосом густым, громоподобным. Даст команду в атаку — не то что листья, деревья дрожат. Сам рвался вперёд, наравне с командирами эскадронов. Бой — его стихия.
Людей своих, даже очень провинившихся, Баранов старался не наказывать, из дивизии не изгонял. Однако сам мог поговорить круто: у виновных холодный пот проступал. И рядовые, и командиры любили его: этот всыпет горячих, но на расправу не выдаст. А проступок, провинность можно в бою искупить, и опять воюй с чистой совестью.
Истинный конник, Виктор Кириллович не пользовался привилегиями, возможностями, которые есть у начальства, тем более у командиров дивизии, корпусов — он потом командовал и корпусом. Никаких вещей не имелось у него в обозе, ничего отягощающего. Разве что патроны или гранаты. Как у казака — все при себе. Необъятная тёплая бурка, заменявшая дом и кровать. Наперехлест ремни бинокля и полевой сумки. Старая надёжная шашка, кобура с наганом. Бритва, мыло, полотенце в седельной сумке. И, как говорится, весь тут.
Баранов считал так: в медлительной пехоте даже командир батальона может руководить боем со стороны, из укрытия, по телефону. А одно из главных качеств кавалерии, оправдывающее существование конницы в век техники, наравне с моторизованными войсками — это манёвр, быстрота, способность передвигаться без дорог, по пересечённой местности. При этом издали, по телефону, много не наруководишь. Необходимо другое. Противник вечером установил, где ты находишься. Утром — бомбит. А ты на рассвете наносишь ему внезапный удар в двадцати километрах от этого места, где враг ничего не ждёт. Вот тебе и успех конницы!
Виктор Кириллович стремился держать свои полки собранно, вместе, в постоянной готовности к манёвру. Сам всегда в боевых порядках. И при этом очень ценил свой штаб, как руководящий и обеспечивающий центр, старался располагать его там, где было спокойно, не рисковать им. А о себе не заботился. Фаталист: как на роду написано, так и будет. Здоровенный басмач рубанул с размаху, до пояса развалил бы, но конь рванулся, шашка отсекла лишь самый кончик носа, «украсив» Виктора Кирилловича на всю последующую жизнь. Впрочем, на отношении женщин к нему это не сказывалось. Нравился им этот увалень-богатырь, не лишённый, как и все истинные кавалеристы, этакого щегольства и гусарства. Однако и семьянин был хороший.
Ну как мне было тогда, в разгар боев, не повидать Баранова?! Вместе с генералом Беловым приехал к Виктору Кирилловичу на его командно-наблюдательный пункт, очень удачно выбранный: на левом берегу Южного Буга, на холме, откуда видно было вёрст на пять окрест. Но что это был за командный пункт по стандартным понятиям — смех и горе! Под соснами — несколько мелких окопчиков, в которых на разные голоса гомонили связисты. В тени деревьев сгустившейся к вечеру (маскировка от самолётов?), возлегал на расстеленной бурке полковник Баранов, наблюдая за немецкой колонной, которая в клубах пыли бесконечно тянулась по противоположному берегу. За пределами бурки стояли два пузатых бочонка и несколько кружек. Судя по всему, содержимым бочонков здесь не пренебрегали. Причастился и я: в одном был спирт, а в другом — терпкое прохладное молдавское вино из чёрного винограда: им приятно запивать спирт в жаркую погоду.
Знать, по привычке, да и для того чтобы не смолчать при мне — представителе, — командир корпуса упрекнул Баранова в том, что не отрыл даже щелей для укрытия. И услышал привычное, вероятно, заверение: в следующий раз постараемся… Заговорили о том, что же делать с немецкой колонной, которая текла и текла вдоль правого берега.
— Ничего сейчас не буду, фриц сильнее, сразу сомнёт меня, — сказал Баранов. — А у нас один полк ещё за рекой, за боевыми порядками немцев, выводить надо. В двадцать один ноль-ноль немец по своему расписанию остановится на ужин и на ночлег, дорога очистится, тогда моё время. В полночь дам огонь двумя батареями, отсеку коридор, мои вырвутся. А кто на пути попадёт — пусть молится своему немецкому богу.
— Разумно. Пусть молятся. — сказал командир корпуса, не вникая в подробности, зная, что со своими заботам и Баранов управится. И тут же распорядился: основные силы блиновской дивизии за ночь отвести к реке Ингул.
— Опять без передыха?
— Какая может быть передышка… Под Вознесенском мы не дали противнику замкнуть кольцо, теперь гитлеровцы хотят сделать это восточнее. Их танки идут на Новый Буг, а там у восемнадцатой и девятой армий никакой защиты, — объяснил генерал Белов. — Осознаешь, Виктор Кириллович?
— Я осознаю, и люди тоже понять могут, — пробасил Баранов, — осознали бы кони! На пределе конский состав. На что уж выносливы дончаки, но и те подбились…
— Овсом корми. Хлебом корми. Со всех складов. Не жалей ничего. Бери лошадей на конных заводах, в колхозах. Самых лучших бери. А ослабевших гони за Днепр под присмотром легкораненых. Чтобы врагу — ни одного коня!
— Так и делаю. По возможности, — ответил полковник, зачерпывая кружкой из бочонка.
В моем представлении Баранов был и остался одним из лучших кавалерийских командиров, одним из лучших полевых командиров, или, как их ещё называют, командиров поля боя. Мы ещё встретимся с ним в сложнейшей обстановке, услышим его голос, подобный иерихонской трубе, зовущий в атаку, вперёд, на прорыв в самые критические дни войны.
Кто-то из старых кавалеристов, кажется, сам Будённый, любивший пошутить, сказал: во 2-м кавкорпусе, как нарочно, подобрались командиры дивизий с фамилиями напрямую от скотоводства. Грубовато, но точно. 9-й Крымской дивизией (она когда-то участвовала в разгроме Врангеля) командовал полковник Николай Сергеевич Осликовский. Я хорошо знал его, встречался и после войны, когда он, будучи генерал-лейтенантом в отставке, консультировал на «Мосфильме» военные картины, особенно связанные с использованием конницы. В том числе и «Войну и мир» режиссёра Сергея Бондарчука. Несколько раз Осликовский обращался ко мне за советами по сложным или спорным вопросам. Так что о Николае Сергеевиче могу высказать совершенно определённое мнение. Он — полная противоположность Баранову, этакому народному полководцу, умному, грубоватому добряку с широкой душой, любимцу бойцов. А Осликовский принадлежал к тому типу командиров, для которых главным принципом было: победа любой ценой. Конечно, без потерь на войне не обойдёшься. Если началось сражение, его надо выиграть хотя бы потому, что проигравший в принципе теряет больше, он обязан возвращать упущенное. Николай Сергеевич Осликовский был крут, решителен, настойчив, себе на уме: умел добиваться того, чего хотел. Сам готов был на риск, но и людьми рисковал без сожаления. Был далёк от подчинённых, передвигал их, как игрушечные фигурки. Не берег.
Вероятно, сама жизнь ожесточила Николая Сергеевича. На гражданской войне он прошёл суровую школу в корпусе Котовского. В тридцать седьмом уволили из армии, и судьба его висела на волоске. Оправдали, вернули звание и возвратили в строй только в сороковом году, когда, как мы помним, при Берии начали исправлять некоторые ежовские перегибы. Сказалось, наверное, и то, что я систематически, настойчиво, при любой возможности предлагал Иосифу Виссарионовичу разобраться в виновности каждого арестованного военачальника и возвратить на посты тех, кого ещё можно было использовать. Осликовский оказался среди них, как генералы Горбатов, Рокоссовский, Букштынович и целый ряд других командиров.
К сведению тех граждан, которые не гнушаются односторонне жонглировать цифрами и фактами не ради справедливости, а в корыстных, чаще всего политических целях, карьеры ради. На заседании Политбюро, когда обсуждалось «шолоховское дело», я назвал, отвечая на вопрос Сталина, количество командиров высокого звания, репрессированных после процесса над группой Тухачевского. В сухопутных войсках, в том числе в авиации, примерно сорок тысяч человек. Среди военных моряков — около трех тысяч. Однако эти цифры, ставшие после сталинской эпохи притчей во языцех, сами по себе ничего не определяют.
Затрудняюсь сказать с абсолютной точностью, но могу примерно назвать количество крупных командиров армии и флота, расстрелянных по приговорам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287