В том числе и Катынь.
6
Значит, главное, что надо было определить в катынском деле, это время расстрела, от чего зависели все другие выводы. Если поляков уничтожили весной сорокового года, как утверждали немцы, то ответственность, безусловно, ложится на НКВД. Если после июня сорок первого года, то виноваты только фашисты, захватившие Смоленщину в начале войны. Изучая имевшиеся у нас материалы, я обратил внимание на один малозаметный факт, который мог бы стать решающим в определении даты акции. Однако молчал до поры до времени: надо было самому побывать в Катыни, увидеть захоронения собственными глазами и лишь после этого с чистой совестью докладывать Иосифу Виссарионовичу свои соображения. Поехать в Катынь я не мог, она все ещё находилась за линией фронта, и надежда на объективное расследование с каждым днём уменьшалась. Гитлеровцы творили там с захоронениями что хотели, могли какие-то трупы увезти, уничтожить, заполнить могилы другими, подобранными на поле боя, соответственно переодев их. Могли доставить из Польши, где велось массовое физическое истребление поляков и евреев, и трупов было в сотни, в тысячи раз больше, нежели в Катыни, любой давности и любого возраста — выбор неограниченный. Учитывая это, я все же надеялся, что подмеченный мною факт не утратит своей значимости и окажется в конечном счёте решающим на чаше весов. К этому факту мне предстояло вернуться после освобождения оккупированной территории, а пока я исследовал ту часть «цепочки», которая находилась на нашей стороне и была полностью мне доступна.
Никаких официальных бумаг об уничтожении пленных поляков, никаких документов на сей счёт, исходивших из высших органов власти, в том числе из Политбюро, мне найти не удалось, хоть я и старался. Лучше ведь, если бы их обнаружил я, а не кто-то другой, способный использовать подобные документы для каких-либо своих целей. Мне могут возразить, что бумаг вообще могло не быть, отчётности вообще могли не вести, поляков «убирали» по устному секретному распоряжению — и концы в воду. Однако рассуждать так способен либо дилетант, совершенно незнакомый с работой наших особых органов, либо демагог от политики, болтающий абы что доверчивым слушателям.
Много обоснованных претензий можно предъявить действиям НКВД — НКГБ, но их никоим образом нельзя обвинить в нарушении существовавших тогда законов и тем более в отсутствии или искажении отчётности. Скрупулёзно документировалось все, от подробностей обыска при аресте до медицинского заключения в случае казни. Не берусь судить о квалифицированности таких фиксаций, но порядок соблюдался неукоснительно. И не потому лишь, что должностные лица, занимавшиеся подобной работой, были заядлыми законниками или отличались особой педантичностью (хотя имелось немало и таких) — сама служба заставляла их строго соблюдать все правила и формальности. Они ведь имели дело не с какими-то второстепенными вопросами, а с самыми главными: с судьбами, с жизнями человеческими. А события менялись быстро, тот, кто вчера был в седле, оказывался вдруг под конём, сподвижник становился заклятым врагом, а того, кого недавно расстреляли, поднимали до уровня героя. При этом за ошибки отвечали не только высокие партийно-государственные руководители, но и рядовые исполнители — куда, мол, смотрели?!
Мы уже говорили, что, по разным соображениям, в конце двадцатых годов была изрежена когорта первых чекистов дзержинско-ленинского призыва. Их сменила волна троцкистско-еврейская, которая в массе своей была ликвидирована при Сталине руками Ягоды и Ежова. Затем Берия «пропалывал» и укреплял кадры. При этом головы свои сохраняли лишь самые предусмотрительные, сумевшие оградиться оправдывающими документами, не позволявшими безболезненно «убирать» их.
Постепенно многие чекисты привыкли к осторожности, к необходимости строго выполнять приказы, постановления, инструкции. От буквы до буквы. И документировать все свои действия. Если, к примеру, вести допрос, то лишь в тех пределах, которые предусматривались для подозреваемых или обвиняемых данной категории. Физическое воздействие, пытки — только к лицам, попадавшим под определённые пункты инструкций. К другим ни-ни, самому боком выйдет. Во всех случаях обязательно указывалось, на основании какого пункта — параграфа выполнялись те или иные действия и чем они завершались, опять же со ссылкой на конкретное обоснование. Так что смею заверить публику: в наших особых органах как нигде строго соблюдались установленные свыше правила, а отчётность была полной и добросовестной. Если и случались искажения истины, то делалось это крайне редко, и с такой виртуозностью, что комар носа не подточил бы. На фальсификацию шли очень неохотно, лишь под сильнейшим нажимом, видя в этом преступление, угрозу для самого себя, опасаясь расплаты при изменении ситуации.
По отношению к пленным полякам никакой подтасовки просто не требовалось, отчётность была самая обычная, простая, порой даже без обычного для органов грифа «секретно», — в чем я лично убедился. Хроника такова. Первые шесть месяцев после нашего похода в Западную Украину и Западную Белоруссию, то есть до марта 1940 года, все пленные и интернированные поляки содержались в нескольких лагерях в примерно равных условиях. Шло определение, кто есть кто, разбивка на категории: по званиям, по специальности, по возрасту, по здоровью. Выясняли, кто сознательно перешёл к нам, не желая попасть к немцам, кто сдался без боя, кто сопротивлялся. Учитывались аспекты не только политические, международно-правовые, но и возможность использования людей в польских военных формированиях, которые намечалось создать на нашей территории.
Ну и сторона экономическая. В нашей строящейся, быстро развивавшейся державе не хватало рабочих рук, особенно квалифицированных тружеников. А тут почти сто пятьдесят тысяч бездельничающих мужчин, не приносящих никакой пользы. Не настолько богаты мы были, чтобы ни за что ни про что содержать такую ораву. Каждому из этих «лагерных страдальцев», с подъёма до отбоя бивших баклуши, обеспечивалось медицинское и бытовое обслуживание, выделялся очень даже неплохой паёк. Пленный офицер получал 800 граммов хлеба в сутки, 75 граммов мяса, соответствующий приварок, почти полтора килограмма сахара в месяц и все прочее. Футбол гоняли от скуки и избытка энергии. Да ещё добились, что НКВД выплачивало ежемесячно по 20 рублей для личных расходов. На такие деньги можно было приобрести 40 пачек папирос среднего качества.
Неофициальная статистика смертности в лагерях для военнопленных в различных странах за первую половину двадцатого века, собранная самодеятельными специалистами-старателями, говорит о том, что больше всего погибало людей в лагерях японских и немецких. При Гитлере смертность достигала восьмидесяти и в некоторых случаях даже ста процентов, при среднем уровне у немцев до тридцати процентов в год. Понятно, скверное питание, непосильный труд, отсутствие медпомощи, истязания, казни — фашисты сознательно превращали лагеря военнопленных в фабрики смерти. Тяжелейшая обстановка была в лагерях английских и американских. А самый низкий процент «отсева» военнопленных был, пусть это не покажется странным, в нашей стране. Конечно, лагеря — не курорт, зачастую умирали раненые, больные, ослабевшие. Особенно в трудных 1942-43 годах. Но если средний мировой процент годовой гибели пленных колебался в пределах 10 процентов, то у нас он был значительно ниже.
Пленных, естественно, у нас не баловали, но условия для выживания создавали. В лагерях, где с 1945 года содержались, к примеру, японцы, смертность составляла всего 1,5 — 2 процента, то есть была ниже, чем естественная убыль населения того или иного государства в мирное время (к этому уникальному явлению мы вернёмся позже). То же самое и в лагерях для поляков, о чем сейчас идёт речь. Понятно, и там болели и умирали люди, как и везде, бывали несчастные случаи, расстреливали преступников, но общая смертность была ниже, чем среднестатистическая в мирных, домашних условиях. Сказывалось и то, что контингент был в основном молодой, крепкий, выносливый. И все же многое зависело от отношения к пленным, а отношение к полякам, как я уже говорил, было вполне благожелательное. Более того. Им было хорошо, а нам один лишь материальный ущерб. Какой-то выход из положения требовалось искать.
В Управлении НКВД по делам военнопленных, начальником коего был в ту пору П. К. Сопруненко, нашлись умные головы, разработали документ — предложение в адрес Берии и Меркулова о «разгрузке» лагерей, о переводе пленных поляков на своеобразный хозрасчёт. Предусмотрели различные меры. Из лагерей освобождены были 300 больных и старых офицеров. И ещё около 500 пленных, чьи семьи оказались на территории, вошедшей в состав СССР. Распустили по домам. Отныне это были наши граждане. Основную массу пленных составляли рядовые и сержанты — младшие командиры. Их направили работать в народное хозяйство, в первую очередь специалистов. Они трудились на заводах и фабриках без конвоя, на тех же правах, как и все наши люди, не только содержали себя, но и приносили заметную пользу.
С освобождёнными и расконвоированными все было ясно. Я сосредоточил внимание на двух других группах военнопленных, вокруг которых, собственно, и поднялась пропагандистская шумиха, которые стали предметом спекуляции как гитлеровцев, так и польского правительства в Лондоне. Враждебные нам злопыхатели кричали о том, что Сталин, расстреливая пленных польских офицеров, мстит за поражение, которое потерпел на берегах Вислы в 1920 году, уничтожает цвет польской нации, обескровливая её, подрывая стремление к независимости. Как и положено в клеветнической пропаганде, все здесь с расчётом на простаков, совершенно не знающих действительности.
О каком поражении можно говорить, если Юго-Западный фронт под руководством Егорова и Сталина, при участии Ворошилова и Будённого блистательно разгромил агрессивных белополяков и в кратчайший срок отбросил их от Киева до Львова: были созданы предпосылки для того, чтобы победоносно завершить военную кампанию 1920 года. Это уж Троцкий, Тухачевский и Гай допустили на Западном фронте столько глупостей, что умудрились утратить все наши достижения, позволили Пилсудскому удержать Варшаву, восстановить свои силы и совершить им же превознесённое затем «чудо на Висле». (Смотри книгу первую «Тайного советника вождя» — в моей исповеди, как в жизни, события проистекают одно из другого, в закономерном развитии. — Н. Л.) Кстати, и Ленин в той ситуации был далеко не безупречен; опять политики добивались своих целей (в данном случае мировой революции), мешая войскам достигать успехов чисто военных, для чего войска вообще-то и существуют. Ну, с виновных и спрос. А Сталину-то за что было «мстить» полякам? За собственные успехи в борьбе со шляхетским воинством? Да и кому мстить? Главная «месть» уже свершилась, польское государство, растоптанное гитлеровцами, перестало существовать, превращённое в генерал-губернаторство. С этого же и Вторая мировая война началась.
Если и стоило говорить о какой-то расплате с поляками, то не на государственно-политическом, даже не на военном, а совсем на другом уровне, на бытовом, на уголовном: кто-то должен был нести ответственность за преступления, совершенные поляками по отношению к нашим воинам, попавшим в плен в дни нашего поражения на Висле в 1920 году. Подробности я знал достаточно хорошо: некоторое время после гражданской войны вместе с Гаем входил в состав комиссии, расследовавшей злодеяния белополяков. Это вроде бы стёрлось, забылось, а напомнить нелишне — коли уж ликвидировать «белые пятна» истории, то не односторонне, а объективно.
Определить общее количество пленённых красноармейцев за время войны с белополяками, в том числе и во время польского контрудара под Варшавой, очень трудно. Хотя бы из-за анархичности событий на месте. Кого-то брали, кого-то убивали, кого-то отпускали по разным причинам и прихотям. Доказано: сотни пленных использовались пилсудчиками в качестве живых мишеней на стрельбищах для обучения и «закаливания» молодых легионеров. Нижняя планка попавших в плен красноармейцев определяется в 90 тысяч человек. В ноте же НКИД РСФСР от 9 сентября 1921 года фигурирует другая цифра: «В течение двух лет из 130 тысяч русских пленных в Польше умерло 60 тысяч». И далее: «Нет никакого сравнения между содержанием тех мелких обвинений, которые польское правительство предъявляет России, и той страшной громадной виной, которая лежит на польских властях в связи с ужасающим обращением с российскими военнопленными в пределах Польши».
Ещё цитата, теперь из отчёта российско-украинской делегации о своей работе в Варшаве за 1921 — 1923 годы. О нарушении, в частности, Женевской конвенции, о гибели российских военнопленных от тифа, холеры, дизентерии — о смертности, достигавшей более тридцати процентов от общего числа заключённых. «Содержа военнопленных в нижнем бельё, поляки обращались с ними не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиения военнопленных практиковались на каждом шагу»… Прибавим к сказанному голод, отсутствие медицинской помощи. И вот результат. По официальным данным погибли:
В лагере Пулава — из 1500 человек 570.
В лагере Стржалково — около 900 человек.
В самом большом лагере Тухоля — 22000 человек.
И так далее, с такими же страшными цифрами. Полную ответственность за преступления сии несёт II Речь Посполитая, просуществовавшая с 1918 по 1939 год, именно то государство, чьи пленные оказались в наших лагерях с начала Второй мировой войны. Эта ответственность не снимается с тех политиков, которые ныне величают себя воспреемниками этой самой II Речи. В том числе и за клевету на нас, схожую с геббельсовскими ухищрениями. Будем же считаться не с домыслами и болтовнёй, а только с реальными фактами и цифрами.
При тщательной фильтрации польских военнопленных 1939 года нашими органами было выявлено около 500 жандармов, полицейских, сотрудников разведки, контрразведки, пограничной охраны, часть которых — люди старшего возраста — была так или иначе связана с уничтожением российских воинов, оказавшихся в концлагерях после «чуда на Висле». Кое-кого в лицо опознали те, кому довелось пережить польский плен и вернуться на Родину. Безусловная вина была установлена в отношении примерно 100 карателей. Большинство из них находилось в лагере под Калинином, где и понесли заслуженное наказание: с контрольной пулей в голову. Уверяю, что Иосиф Виссарионович никакого участия в подобных разбирательствах не принимал, для этого имелись специальные ведомства, руководствовавшиеся соответствующими законоположениями.
Из выявленных жандармов, полицейских и иже с ними получили возмездие наиболее злостные. Остальные 400 человек (в этой главе я округляю цифры, может быть, немного больше или меньше), признанные Особым совещанием НКВД уголовными преступниками, были отправлены в места, считавшиеся наиболее трудными для проживания: в Заполярье, на Кольский полуостров. На тяжёлые физические работы — строить аэродром возле Мурманска. Конечно, нелегко было там бывшим карателям — полагаю, малую толику вины они искупили, но обратите внимание на такую подробность: почти все они уцелели, даже окрепли, трудясь на чистом воздухе, и со временем вернулись в свою Польшу. Отсюда следует, что наши органы никоим образом не ставили перед собой задачу «ликвидации» поляков, даже тех, кто запятнал себя русской кровью. А уж тем более молодых, невиновных. Немцы же до Мурманска не дошли и поляков-строителей не уничтожили. Разве это не ключ к разгадке Катынской трагедии?! Однако вокруг этого дела накручено столько измышлений, напущено столько тумана, что одним ключиком всех замков не откроешь.
7
Вернёмся к основному событию. По версии немецко-польских пропагандистов, примерно 15000 пленных польских офицеров были привезены из Старобельского, Харьковского и других лагерей в район Смоленска и там тайком расстреляны по ночам. Повторюсь: в этом нет никакой логики, никакого смысла. Если понадобилось убрать молодых офицеров, то гораздо проще и надёжней было осуществить это небольшими группами в местах постоянного пребывания. И быстрее, и затрат меньше. Для чего же грузить офицеров в разных местах в эшелоны, везти открыто за сотни вёрст — на всех узловых станциях знали бы про эти поезда с пленными. Какая необходимость доставлять их из лесной тверской глухомани поближе к границе, в густонаселённые места, где и поляков, кстати, проживало немалое количество. Зачем расстреливать тайком и зарывать рядом с дачным посёлком, под боком у большого пионерского лагеря? Нет, не сходятся тут концы с концами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287
6
Значит, главное, что надо было определить в катынском деле, это время расстрела, от чего зависели все другие выводы. Если поляков уничтожили весной сорокового года, как утверждали немцы, то ответственность, безусловно, ложится на НКВД. Если после июня сорок первого года, то виноваты только фашисты, захватившие Смоленщину в начале войны. Изучая имевшиеся у нас материалы, я обратил внимание на один малозаметный факт, который мог бы стать решающим в определении даты акции. Однако молчал до поры до времени: надо было самому побывать в Катыни, увидеть захоронения собственными глазами и лишь после этого с чистой совестью докладывать Иосифу Виссарионовичу свои соображения. Поехать в Катынь я не мог, она все ещё находилась за линией фронта, и надежда на объективное расследование с каждым днём уменьшалась. Гитлеровцы творили там с захоронениями что хотели, могли какие-то трупы увезти, уничтожить, заполнить могилы другими, подобранными на поле боя, соответственно переодев их. Могли доставить из Польши, где велось массовое физическое истребление поляков и евреев, и трупов было в сотни, в тысячи раз больше, нежели в Катыни, любой давности и любого возраста — выбор неограниченный. Учитывая это, я все же надеялся, что подмеченный мною факт не утратит своей значимости и окажется в конечном счёте решающим на чаше весов. К этому факту мне предстояло вернуться после освобождения оккупированной территории, а пока я исследовал ту часть «цепочки», которая находилась на нашей стороне и была полностью мне доступна.
Никаких официальных бумаг об уничтожении пленных поляков, никаких документов на сей счёт, исходивших из высших органов власти, в том числе из Политбюро, мне найти не удалось, хоть я и старался. Лучше ведь, если бы их обнаружил я, а не кто-то другой, способный использовать подобные документы для каких-либо своих целей. Мне могут возразить, что бумаг вообще могло не быть, отчётности вообще могли не вести, поляков «убирали» по устному секретному распоряжению — и концы в воду. Однако рассуждать так способен либо дилетант, совершенно незнакомый с работой наших особых органов, либо демагог от политики, болтающий абы что доверчивым слушателям.
Много обоснованных претензий можно предъявить действиям НКВД — НКГБ, но их никоим образом нельзя обвинить в нарушении существовавших тогда законов и тем более в отсутствии или искажении отчётности. Скрупулёзно документировалось все, от подробностей обыска при аресте до медицинского заключения в случае казни. Не берусь судить о квалифицированности таких фиксаций, но порядок соблюдался неукоснительно. И не потому лишь, что должностные лица, занимавшиеся подобной работой, были заядлыми законниками или отличались особой педантичностью (хотя имелось немало и таких) — сама служба заставляла их строго соблюдать все правила и формальности. Они ведь имели дело не с какими-то второстепенными вопросами, а с самыми главными: с судьбами, с жизнями человеческими. А события менялись быстро, тот, кто вчера был в седле, оказывался вдруг под конём, сподвижник становился заклятым врагом, а того, кого недавно расстреляли, поднимали до уровня героя. При этом за ошибки отвечали не только высокие партийно-государственные руководители, но и рядовые исполнители — куда, мол, смотрели?!
Мы уже говорили, что, по разным соображениям, в конце двадцатых годов была изрежена когорта первых чекистов дзержинско-ленинского призыва. Их сменила волна троцкистско-еврейская, которая в массе своей была ликвидирована при Сталине руками Ягоды и Ежова. Затем Берия «пропалывал» и укреплял кадры. При этом головы свои сохраняли лишь самые предусмотрительные, сумевшие оградиться оправдывающими документами, не позволявшими безболезненно «убирать» их.
Постепенно многие чекисты привыкли к осторожности, к необходимости строго выполнять приказы, постановления, инструкции. От буквы до буквы. И документировать все свои действия. Если, к примеру, вести допрос, то лишь в тех пределах, которые предусматривались для подозреваемых или обвиняемых данной категории. Физическое воздействие, пытки — только к лицам, попадавшим под определённые пункты инструкций. К другим ни-ни, самому боком выйдет. Во всех случаях обязательно указывалось, на основании какого пункта — параграфа выполнялись те или иные действия и чем они завершались, опять же со ссылкой на конкретное обоснование. Так что смею заверить публику: в наших особых органах как нигде строго соблюдались установленные свыше правила, а отчётность была полной и добросовестной. Если и случались искажения истины, то делалось это крайне редко, и с такой виртуозностью, что комар носа не подточил бы. На фальсификацию шли очень неохотно, лишь под сильнейшим нажимом, видя в этом преступление, угрозу для самого себя, опасаясь расплаты при изменении ситуации.
По отношению к пленным полякам никакой подтасовки просто не требовалось, отчётность была самая обычная, простая, порой даже без обычного для органов грифа «секретно», — в чем я лично убедился. Хроника такова. Первые шесть месяцев после нашего похода в Западную Украину и Западную Белоруссию, то есть до марта 1940 года, все пленные и интернированные поляки содержались в нескольких лагерях в примерно равных условиях. Шло определение, кто есть кто, разбивка на категории: по званиям, по специальности, по возрасту, по здоровью. Выясняли, кто сознательно перешёл к нам, не желая попасть к немцам, кто сдался без боя, кто сопротивлялся. Учитывались аспекты не только политические, международно-правовые, но и возможность использования людей в польских военных формированиях, которые намечалось создать на нашей территории.
Ну и сторона экономическая. В нашей строящейся, быстро развивавшейся державе не хватало рабочих рук, особенно квалифицированных тружеников. А тут почти сто пятьдесят тысяч бездельничающих мужчин, не приносящих никакой пользы. Не настолько богаты мы были, чтобы ни за что ни про что содержать такую ораву. Каждому из этих «лагерных страдальцев», с подъёма до отбоя бивших баклуши, обеспечивалось медицинское и бытовое обслуживание, выделялся очень даже неплохой паёк. Пленный офицер получал 800 граммов хлеба в сутки, 75 граммов мяса, соответствующий приварок, почти полтора килограмма сахара в месяц и все прочее. Футбол гоняли от скуки и избытка энергии. Да ещё добились, что НКВД выплачивало ежемесячно по 20 рублей для личных расходов. На такие деньги можно было приобрести 40 пачек папирос среднего качества.
Неофициальная статистика смертности в лагерях для военнопленных в различных странах за первую половину двадцатого века, собранная самодеятельными специалистами-старателями, говорит о том, что больше всего погибало людей в лагерях японских и немецких. При Гитлере смертность достигала восьмидесяти и в некоторых случаях даже ста процентов, при среднем уровне у немцев до тридцати процентов в год. Понятно, скверное питание, непосильный труд, отсутствие медпомощи, истязания, казни — фашисты сознательно превращали лагеря военнопленных в фабрики смерти. Тяжелейшая обстановка была в лагерях английских и американских. А самый низкий процент «отсева» военнопленных был, пусть это не покажется странным, в нашей стране. Конечно, лагеря — не курорт, зачастую умирали раненые, больные, ослабевшие. Особенно в трудных 1942-43 годах. Но если средний мировой процент годовой гибели пленных колебался в пределах 10 процентов, то у нас он был значительно ниже.
Пленных, естественно, у нас не баловали, но условия для выживания создавали. В лагерях, где с 1945 года содержались, к примеру, японцы, смертность составляла всего 1,5 — 2 процента, то есть была ниже, чем естественная убыль населения того или иного государства в мирное время (к этому уникальному явлению мы вернёмся позже). То же самое и в лагерях для поляков, о чем сейчас идёт речь. Понятно, и там болели и умирали люди, как и везде, бывали несчастные случаи, расстреливали преступников, но общая смертность была ниже, чем среднестатистическая в мирных, домашних условиях. Сказывалось и то, что контингент был в основном молодой, крепкий, выносливый. И все же многое зависело от отношения к пленным, а отношение к полякам, как я уже говорил, было вполне благожелательное. Более того. Им было хорошо, а нам один лишь материальный ущерб. Какой-то выход из положения требовалось искать.
В Управлении НКВД по делам военнопленных, начальником коего был в ту пору П. К. Сопруненко, нашлись умные головы, разработали документ — предложение в адрес Берии и Меркулова о «разгрузке» лагерей, о переводе пленных поляков на своеобразный хозрасчёт. Предусмотрели различные меры. Из лагерей освобождены были 300 больных и старых офицеров. И ещё около 500 пленных, чьи семьи оказались на территории, вошедшей в состав СССР. Распустили по домам. Отныне это были наши граждане. Основную массу пленных составляли рядовые и сержанты — младшие командиры. Их направили работать в народное хозяйство, в первую очередь специалистов. Они трудились на заводах и фабриках без конвоя, на тех же правах, как и все наши люди, не только содержали себя, но и приносили заметную пользу.
С освобождёнными и расконвоированными все было ясно. Я сосредоточил внимание на двух других группах военнопленных, вокруг которых, собственно, и поднялась пропагандистская шумиха, которые стали предметом спекуляции как гитлеровцев, так и польского правительства в Лондоне. Враждебные нам злопыхатели кричали о том, что Сталин, расстреливая пленных польских офицеров, мстит за поражение, которое потерпел на берегах Вислы в 1920 году, уничтожает цвет польской нации, обескровливая её, подрывая стремление к независимости. Как и положено в клеветнической пропаганде, все здесь с расчётом на простаков, совершенно не знающих действительности.
О каком поражении можно говорить, если Юго-Западный фронт под руководством Егорова и Сталина, при участии Ворошилова и Будённого блистательно разгромил агрессивных белополяков и в кратчайший срок отбросил их от Киева до Львова: были созданы предпосылки для того, чтобы победоносно завершить военную кампанию 1920 года. Это уж Троцкий, Тухачевский и Гай допустили на Западном фронте столько глупостей, что умудрились утратить все наши достижения, позволили Пилсудскому удержать Варшаву, восстановить свои силы и совершить им же превознесённое затем «чудо на Висле». (Смотри книгу первую «Тайного советника вождя» — в моей исповеди, как в жизни, события проистекают одно из другого, в закономерном развитии. — Н. Л.) Кстати, и Ленин в той ситуации был далеко не безупречен; опять политики добивались своих целей (в данном случае мировой революции), мешая войскам достигать успехов чисто военных, для чего войска вообще-то и существуют. Ну, с виновных и спрос. А Сталину-то за что было «мстить» полякам? За собственные успехи в борьбе со шляхетским воинством? Да и кому мстить? Главная «месть» уже свершилась, польское государство, растоптанное гитлеровцами, перестало существовать, превращённое в генерал-губернаторство. С этого же и Вторая мировая война началась.
Если и стоило говорить о какой-то расплате с поляками, то не на государственно-политическом, даже не на военном, а совсем на другом уровне, на бытовом, на уголовном: кто-то должен был нести ответственность за преступления, совершенные поляками по отношению к нашим воинам, попавшим в плен в дни нашего поражения на Висле в 1920 году. Подробности я знал достаточно хорошо: некоторое время после гражданской войны вместе с Гаем входил в состав комиссии, расследовавшей злодеяния белополяков. Это вроде бы стёрлось, забылось, а напомнить нелишне — коли уж ликвидировать «белые пятна» истории, то не односторонне, а объективно.
Определить общее количество пленённых красноармейцев за время войны с белополяками, в том числе и во время польского контрудара под Варшавой, очень трудно. Хотя бы из-за анархичности событий на месте. Кого-то брали, кого-то убивали, кого-то отпускали по разным причинам и прихотям. Доказано: сотни пленных использовались пилсудчиками в качестве живых мишеней на стрельбищах для обучения и «закаливания» молодых легионеров. Нижняя планка попавших в плен красноармейцев определяется в 90 тысяч человек. В ноте же НКИД РСФСР от 9 сентября 1921 года фигурирует другая цифра: «В течение двух лет из 130 тысяч русских пленных в Польше умерло 60 тысяч». И далее: «Нет никакого сравнения между содержанием тех мелких обвинений, которые польское правительство предъявляет России, и той страшной громадной виной, которая лежит на польских властях в связи с ужасающим обращением с российскими военнопленными в пределах Польши».
Ещё цитата, теперь из отчёта российско-украинской делегации о своей работе в Варшаве за 1921 — 1923 годы. О нарушении, в частности, Женевской конвенции, о гибели российских военнопленных от тифа, холеры, дизентерии — о смертности, достигавшей более тридцати процентов от общего числа заключённых. «Содержа военнопленных в нижнем бельё, поляки обращались с ними не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиения военнопленных практиковались на каждом шагу»… Прибавим к сказанному голод, отсутствие медицинской помощи. И вот результат. По официальным данным погибли:
В лагере Пулава — из 1500 человек 570.
В лагере Стржалково — около 900 человек.
В самом большом лагере Тухоля — 22000 человек.
И так далее, с такими же страшными цифрами. Полную ответственность за преступления сии несёт II Речь Посполитая, просуществовавшая с 1918 по 1939 год, именно то государство, чьи пленные оказались в наших лагерях с начала Второй мировой войны. Эта ответственность не снимается с тех политиков, которые ныне величают себя воспреемниками этой самой II Речи. В том числе и за клевету на нас, схожую с геббельсовскими ухищрениями. Будем же считаться не с домыслами и болтовнёй, а только с реальными фактами и цифрами.
При тщательной фильтрации польских военнопленных 1939 года нашими органами было выявлено около 500 жандармов, полицейских, сотрудников разведки, контрразведки, пограничной охраны, часть которых — люди старшего возраста — была так или иначе связана с уничтожением российских воинов, оказавшихся в концлагерях после «чуда на Висле». Кое-кого в лицо опознали те, кому довелось пережить польский плен и вернуться на Родину. Безусловная вина была установлена в отношении примерно 100 карателей. Большинство из них находилось в лагере под Калинином, где и понесли заслуженное наказание: с контрольной пулей в голову. Уверяю, что Иосиф Виссарионович никакого участия в подобных разбирательствах не принимал, для этого имелись специальные ведомства, руководствовавшиеся соответствующими законоположениями.
Из выявленных жандармов, полицейских и иже с ними получили возмездие наиболее злостные. Остальные 400 человек (в этой главе я округляю цифры, может быть, немного больше или меньше), признанные Особым совещанием НКВД уголовными преступниками, были отправлены в места, считавшиеся наиболее трудными для проживания: в Заполярье, на Кольский полуостров. На тяжёлые физические работы — строить аэродром возле Мурманска. Конечно, нелегко было там бывшим карателям — полагаю, малую толику вины они искупили, но обратите внимание на такую подробность: почти все они уцелели, даже окрепли, трудясь на чистом воздухе, и со временем вернулись в свою Польшу. Отсюда следует, что наши органы никоим образом не ставили перед собой задачу «ликвидации» поляков, даже тех, кто запятнал себя русской кровью. А уж тем более молодых, невиновных. Немцы же до Мурманска не дошли и поляков-строителей не уничтожили. Разве это не ключ к разгадке Катынской трагедии?! Однако вокруг этого дела накручено столько измышлений, напущено столько тумана, что одним ключиком всех замков не откроешь.
7
Вернёмся к основному событию. По версии немецко-польских пропагандистов, примерно 15000 пленных польских офицеров были привезены из Старобельского, Харьковского и других лагерей в район Смоленска и там тайком расстреляны по ночам. Повторюсь: в этом нет никакой логики, никакого смысла. Если понадобилось убрать молодых офицеров, то гораздо проще и надёжней было осуществить это небольшими группами в местах постоянного пребывания. И быстрее, и затрат меньше. Для чего же грузить офицеров в разных местах в эшелоны, везти открыто за сотни вёрст — на всех узловых станциях знали бы про эти поезда с пленными. Какая необходимость доставлять их из лесной тверской глухомани поближе к границе, в густонаселённые места, где и поляков, кстати, проживало немалое количество. Зачем расстреливать тайком и зарывать рядом с дачным посёлком, под боком у большого пионерского лагеря? Нет, не сходятся тут концы с концами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287