Она формальна
в смысле инварианта, в смысле "ядерного" компонента множества ис-
следовательских программ, наполнявших ее разнообразным содержа-
нием от Декарта до Павлова. Она содержательна, поскольку относит-
ся к конкретному фрагменту действительности, который для формаль-
но-логического изучения мышления никакого интереса не представ-
ляет. Эта идея есть содержательная форма.
Логика развития науки имеет внутренние формы, то есть дина-
мические структуры, инвариантные по отношению к непрерывно
меняющемуся содержанию знания. Эти формы являются организа-
торами и регуляторами работы мысли. Они определяют зону и на-
правление исследовательского поиска в неисчерпаемой для позна-
ния действительности, в том числе и в безбрежном море психиче-
ских явлений. Они концентрируют поиск на определенных фраг-
ментах этого мира, позволяя их осмыслить посредством интеллек-
туального инструмента, созданного многовековым опытом обще-
ния с реальностью.
В смене этих форм, в их закономерном преобразовании и выра-
жена логика научного познания - изначально историческая по своей
природе. При изучении этой логики, как и при любом ином иссле-
довании реальных процессов, мы должны иметь дело с фактами.
Но очевидно, что здесь перед нами факты совершенно иного по-
рядка, чем открываемые наблюдением за предметно-осмысленной
Реальностью, в частности психической. Это реальность обнажае-
мая, когда исследование объектов само становится объектом иссле-
ния. Это "мышление о мышлении", рефлексия о процессах,
посредством которых только и становится возможным знание о про-
эх как данности, не зависимой ни от какой рефлексии.
Знание о способах построения знания, его источниках и грани-
цах издревле занимало философский ум, выработавший систему
представлений о теоретическом и эмпирическом уровнях постиже-
ния действительности, о логике и интуиции, гипотезе и приемах ее
проверки (верификация, фальсификация), особом языке (словарь
и синтаксис) науки и т. д.
Конечно, этот изучаемый философией уровень организации мыс-
лительной активности, кажущийся сравнительно с физическими,
биологическими и тому подобными реалиями менее "осязаемым",
ничуть не уступает им по степени реальности. Стало быть, и в от-
ношении его столь же правомерен вопрос о фактах (в данном слу-
чае фактами являются теория, гипотеза, метод, термин научного
языка и пр.), как и в отношении фактов так называемых позитив-
ных областей знания. Однако не оказываемся ли мы тогда перед
опасностью удалиться в "дурную бесконечность", и после постро-
ения теоретических представлений по поводу природы научного по-
знания мы должны заняться теорией, касающейся самих этих пред-
ставлений, а эту новую "сверхтеорию" в свою очередь превратить в
предмет рефлексивного анализа еще более высокого уровня и т. д.
Чтобы избежать этого, мы не видим иной возможности, как погру-
зиться в глубины исследовательской практики, в процессы, совер-
шающиеся в мире истории, где и происходит зарождение и преоб-
разование фактов и теорий, гипотез и открытий.
Состоявшиеся исторические реалии (в виде сменявших друг друга
научных событий) являются той фактурой, которая, будучи незави-
симой от конструктивных способностей ума, одна только может слу-
жить проверочным средством этих способностей, эффективности и
надежности выстроенных благодаря им теоретических конструктов.
Наивно было бы полагать, что само по себе обращение к историче-
скому процессу может быть беспредпосылочным, что существуют
факты истории, которые говорят "сами за себя", безотносительно к
теоретической ориентации субъекта познания. Любой конкретный
факт возводится в степень научного факта в строгом смысле слова
(а не только остается на уровне исходного материала для него) лишь
после того, как становится ответом на предварительно заданный
(теоретический) вопрос. Любые наблюдения за историческим про-
цессом (стало быть, и за эволюцией научной мысли), подобно на-
блюдениям за процессами и феноменами остальной действитель-
ности, непременно регулируются в различной степени осознавае-
мой концептуальной схемой. От нее зависят уровень и объемность
реконструкции исторической реальности, возможность ее различ-
ных интерпретаций.
Имеется ли в таком случае опорный пункт, отправляясь от кото-
рого, теоретическое изучение состоявшихся теорий приобрело бы
достоверность? Этот пункт следует искать не вне исторического про-
цесса, а в нем самом.
Прежде чем к нему обратиться, следует выявить вопросы, кото-
рые в действительности регулировали исследовательский труд.
Применительно к психологическому познанию мы прежде всего
сталкиваемся с усилиями объяснить, каково место психических (ду-
шевных) явлений в материальном мире, как они соотносятся с про-
цессами в организме, каким образом посредством них приобрета-
ется знание об окружающих вещах, от чего зависит позиция чело-
века среди других людей и т. д. Эти вопросы постоянно задавались
не только из одной общечеловеческой любознательности, но под
повседневным диктатом практики - социальной, медицинской, пе-
дагогической. Прослеживая историю этих вопросов и бесчислен-
ные попытки ответов на них, мы можем извлечь из всего многооб-
разия вариантов нечто стабильно инвариантное. Это и дает основа-
ние "типологизировать" вопросы, свести их к нескольким вечным,
таким, например, как психофизическая проблема (каково место пси-
хического в материальном мире), психофизиологическая проблема
(как соотносятся между собой соматические - нервные, гумораль-
ные - процессы и процессы на уровне бессознательной и созна-
тельной психики), психогностическая (от греч. "гнозис" - позна-
ние), требующая объяснить характер и механизм зависимостей вос-
приятий, представлений, интеллектуальных образов от воспроиз-
водимых в этих психических продуктах реальных свойств и отно-
шений вещей.
Чтобы рационально интерпретировать указанные соотношения
и зависимости, необходимо использовать определенные объясни-
тельные принципы. Среди них выделяется стержень научного мыш-
ления - принцип детерминизма, то есть зависимости любого явле-
ния от производящих его факторов. Детерминизм не идентичен при-
чинности, но включает ее в качестве основной идеи. Он приобре-
тал различные формы, проходил, подобно другим принципам, ряд
стадий в своем развитии, однако неизменно сохранял приоритет-
ную позицию среди всех регуляторов научного познания.
К другим регуляторам относятся принципы системности и раз-
вития. Объяснение явления, исходя из свойств целостной, органич-
ной системы, одним из компонентов которой оно служит, характе-
ризует подход, обозначаемый как системный. При объяснении яв-
ления, исходя из закономерно претерпеваемых им трансформаций,
опорой служит принцип развития. Применение названных прин-
ципов к проблемам позволяет накапливать их содержательные ре-
шения под заданными этими принципами углами зрения. Так, если
остановиться на психофизиологической проблеме, то ее решения
зависели от того, как понимался характер причинных отношений
междудушой и телом, организмом и сознанием. Менялся взгляд на
организм как систему - претерпевали преобразования и представ-
ления о психических функциях этой системы. Внедрялась идея раз-
вития, и вывод о психике как продукте эволюции животного мира
становился общепринятым.
Такая же картина наблюдается и в изменениях, которые испыта-
ла разработка психогностической проблемы. Представление о де-
терминационной зависимости воздействий внешних импульсов на
воспринимающие их устройства определяло трактовку механизма
порождения психических продуктов и их познавательной ценно-
сти. Взгляд на эти продукты как элементы или целостности был
обусловлен тем, мыслились ли они системно. Поскольку среди этих
продуктов имелись феномены различной степени сложности (на-
пример, ощущения или интеллектуальные конструкты), внедрение
принципа развития направляло на объяснение происхождения од-
них из других.
Аналогична роль объяснительных принципов и в других проблем-
ных ситуациях, например, когда исследуется, каким образом рси-
хические процессы (ощущения, мысли, эмоции, влечения) регули-
руют поведение индивида во внешнем мире и какое влияние в свою
очередь оказывает само это поведение на их динамику. Зависимость
психики от социальных закономерностей создает еще одну пробле-
му - психосоциальную (в свою очередь распадающуюся на вопро-
сы, связанные с поведением индивида в малых группах и по отно-
шению к ближайшей социальной среде, и на вопросы, касающиеся
взаимодействия личности с исторически развивающимся миром
культуры).
Конечно, и применительно к этим темам успешность их разра-
ботки зависит от состава тех объяснительных принципов, которы-
ми оперирует исследователь, - детерминизма, системности, разви-
тия. В плане построения реального действия существенно разнят-
ся, например, подходы, представляющие это действие по типу ме-
ханической детерминации (по типу рефлекса как автоматического
сцепления центростремительной и центробежной полудуг), счита-
ющие его изолированной единицей, игнорирующей уровни его по-
строения, и подходы, согласно которым психическая регуляция дей-
rfW> строится на обратных связях, предполагает рассмотрение его
д качестве компонента целостной структуры и считает его перестра-
ивающимся от одной стадии к другой.
Естественно, что не менее важно и то, каких объяснительных
принципов мы придерживаемся и в психосоциальной проблеме: счи-
таем ли детерминацию психосоциальных отношений человека ка-
чественно отличной от социального поведения животных, рассмат-
риваем ли индивида в целостной социальной общности или счита-
ем эту общность производной от интересов и мотиваций индивида,
учитываем ли динамику и системную организацию этих общностей
в плане их поуровнего развития, а не только системного взаимо-
действия.
В процессе решения проблем на основе объяснительных прин-
ципов добывается знание о психической реальности, соответствую-
щее критериям научности. Оно приобретает различные формы: фак-
тов, гипотез, теорий, эмпирических обобщений, моделей и др. Этот
уровень знания обозначим как теоретико-эмпирический. Рефлек-
сия относительно этого уровня является постоянным занятием ис-
следователя, проверяющего гипотезы и факты путем варьирования
экспериментов, сопоставления одних данных с другими, построе-
ния теоретических и математических моделей, дискуссий и других
форм коммуникаций.
Изучая, например, процессы памяти (условия успешного запо-
минания), механизмы выработки навыка, поведение оператора в
стрессовых ситуациях, ребенка - в игровых и тому подобных, пси-
холог не задумывается о схемах логики развития науки, хотя в дей-
ствительности они незримо правят его мыслью. Да и странно, если
бы было иначе, если бы он взамен того, чтобы задавать конкретные
вопросы, касающиеся наблюдаемых явлений, стал размышлять о
том, что происходит с его интеллектуальным аппаратом при вос-
приятии и анализе этих явлений. В этом случае, конечно, их иссле-
дование немедленно бы расстроилось из-за переключения внима-
ния на совершенно иной предмет, чем тот, с которым сопряжены
его профессиональные интересы и задачи.
Тем не менее за движением его мысли, поглощенной конкрет-
ной, специальной задачей, стоит работа особого интеллектуального
"Рта, в преобразованиях структур которого представлена ло-
"ика развития психологии.
структуры призваны выявить в потоке исторических событий особое
д Руление исследований, ставящее своей целью категориальный анализ раз-
"я психологического познания (см. ниже).
Логика и психология
научного творчества
Научное знание, как и любое иное, добыва-
ется посредством работы мысли. Но и сама
эта работа благодаря исканиям древних
философов стала предметом знания.
Тогда-то и были открыты и изучены всеобщие логические фор-
мы мышления как не зависимые от содержания сущности. Аристо-
тель создал силлогистику - теорию, выясняющую условия, при ко-
торых из ряда высказываний с необходимостью следует новое.
Поскольку производство нового рационального знания является
главной целью науки, то издавна возникла надежда на создание ло-
гики, способной снабдить любого здравомыслящего человека ин-
теллектуальной "машиной", облегчающей труд по получению но-
вых результатов. Эта надежда воодушевляла великих философов эпо-
хи научной революции XVII столетия Ф. Бэкона, Р. Декарта, Г. Лей-
бница. Их роднило стремление трактовать логику как компас, вы-
водящий на путь открытий и изобретений. Для Бэкона таковой яв-
лялась индукция. Ее апологетом в XIX столетии стал Джон Стюарт
Милль, книга которого "Логика" пользовалась в ту пору большой
популярностью среди натуралистов. Ценность схем индуктивной ло-
гики видели в их способности предсказывать результат новых опы-
тов на основе обобщения прежних. Индукция (от лат. inductio -
наведение) считалась мощным инструментом победно шествовав-
ших естественных наук, получивших именно по этой причине на-
звание индуктивных. Вскоре, однако, вера в индукцию стала гас-
нуть. Те, кто произвел революционные сдвиги в естествознании,
работали не по наставлениям Бэкона и Милля, рекомендовавшим
собирать частные данные опыта с тем, чтобы они навели на обо-
бщающую закономерность.
После теории относительности и квантовой механики мнение о
том, что индукция служит орудием открытий, окончательно отвер-
гается. Решающую роль теперь отводят гипотетико-дедуктивному
методу, согласно которому ученый выдвигает гипотезу (неважно, от-
куда она черпается) и выводит из нее положения, доступные конт-
ролю в эксперименте. Из этого было сделано заключение в отно-
шении задач логики: она должна заниматься проверкой теорий с
точки зрения их непротиворечивости, а также того, подтверждает
ли. опыт их предсказания.
Некогда философы работали над тем, чтобы в противовес сред-
невековой схоластике, применявшей аппарат логики для обоснова-
ния религиозных догматов, превратить этот аппарат в систему пред-
писаний, как открывать законы природы. Когда стало очевидно,
что подобный план невыполним, что возникновение новаторских
идей и, стало быть, прогресс науки обеспечивают какие-то другие
способности мышления, укрепилась версия, согласно которой эти
способности не имеют отношения к логике. Задачу последней ста-
ли усматривать не в том, чтобы обеспечить производство нового
знания, а в том, чтобы определить критерии научности для уже при-
обретенного. Логика открытия была отвергнута. На смену ей при-
шла логика обоснования, занятия которой стали главными для на-
правления, известного как "логический позитивизм". Линию этого
направления продолжил видный современный философ К. Поппер.
Одна из его главных книг называется "Логика научного откры-
тия". Название может ввести в заблуждение, если читатель ожидает
увидеть в этой книге правила для ума, ищущего новое знание. Сам
автор указывает, что не существует такой вещи, как логический ме-
тод получения новых идей или как логическая реконструкция этого
процесса, что каждое открытие содержит "иррациональный эле-
мент" или "творческую интуицию". Изобретение теории подобно
рождению музыкальной темы. В обоих случаях логический анализ
ничего объяснить не может. Применительно к теории его можно
использовать лишь с целью ее проверки - подтверждения или опро-
вержения. Но диагноз ставится в отношении готовой, уже выстро-
енной теоретической конструкции, о происхождении которой ло-
гика судить не берется. Это дело другой дисциплины - эмпириче-
ской психологии.
Размышляя о развитии сознания в мире, в космосе, во Вселен-
ной, В.И. Вернадский относил это понятие к категории тех же есте-
ственных сил, как жизнь и все другие силы, действующие на пла-
нете. Он рассчитывал, что путем обращения к историческим релик-
там в виде научных открытий, сделанных независимо разными людь-
ми в различных исторических условиях, удастся проверить, действи-
тельно ли интимная и личностная работа мысли конкретных инди-
видов совершается по независимым от этой индивидуальной мысли
объективным законом, которые, как и любые законы науки, отли-
чает повторяемость, регулярность. Вопрос о независимых открыти-
ях был поставлен через несколько десятилетий после Вернадского
в социологии науки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
в смысле инварианта, в смысле "ядерного" компонента множества ис-
следовательских программ, наполнявших ее разнообразным содержа-
нием от Декарта до Павлова. Она содержательна, поскольку относит-
ся к конкретному фрагменту действительности, который для формаль-
но-логического изучения мышления никакого интереса не представ-
ляет. Эта идея есть содержательная форма.
Логика развития науки имеет внутренние формы, то есть дина-
мические структуры, инвариантные по отношению к непрерывно
меняющемуся содержанию знания. Эти формы являются организа-
торами и регуляторами работы мысли. Они определяют зону и на-
правление исследовательского поиска в неисчерпаемой для позна-
ния действительности, в том числе и в безбрежном море психиче-
ских явлений. Они концентрируют поиск на определенных фраг-
ментах этого мира, позволяя их осмыслить посредством интеллек-
туального инструмента, созданного многовековым опытом обще-
ния с реальностью.
В смене этих форм, в их закономерном преобразовании и выра-
жена логика научного познания - изначально историческая по своей
природе. При изучении этой логики, как и при любом ином иссле-
довании реальных процессов, мы должны иметь дело с фактами.
Но очевидно, что здесь перед нами факты совершенно иного по-
рядка, чем открываемые наблюдением за предметно-осмысленной
Реальностью, в частности психической. Это реальность обнажае-
мая, когда исследование объектов само становится объектом иссле-
ния. Это "мышление о мышлении", рефлексия о процессах,
посредством которых только и становится возможным знание о про-
эх как данности, не зависимой ни от какой рефлексии.
Знание о способах построения знания, его источниках и грани-
цах издревле занимало философский ум, выработавший систему
представлений о теоретическом и эмпирическом уровнях постиже-
ния действительности, о логике и интуиции, гипотезе и приемах ее
проверки (верификация, фальсификация), особом языке (словарь
и синтаксис) науки и т. д.
Конечно, этот изучаемый философией уровень организации мыс-
лительной активности, кажущийся сравнительно с физическими,
биологическими и тому подобными реалиями менее "осязаемым",
ничуть не уступает им по степени реальности. Стало быть, и в от-
ношении его столь же правомерен вопрос о фактах (в данном слу-
чае фактами являются теория, гипотеза, метод, термин научного
языка и пр.), как и в отношении фактов так называемых позитив-
ных областей знания. Однако не оказываемся ли мы тогда перед
опасностью удалиться в "дурную бесконечность", и после постро-
ения теоретических представлений по поводу природы научного по-
знания мы должны заняться теорией, касающейся самих этих пред-
ставлений, а эту новую "сверхтеорию" в свою очередь превратить в
предмет рефлексивного анализа еще более высокого уровня и т. д.
Чтобы избежать этого, мы не видим иной возможности, как погру-
зиться в глубины исследовательской практики, в процессы, совер-
шающиеся в мире истории, где и происходит зарождение и преоб-
разование фактов и теорий, гипотез и открытий.
Состоявшиеся исторические реалии (в виде сменявших друг друга
научных событий) являются той фактурой, которая, будучи незави-
симой от конструктивных способностей ума, одна только может слу-
жить проверочным средством этих способностей, эффективности и
надежности выстроенных благодаря им теоретических конструктов.
Наивно было бы полагать, что само по себе обращение к историче-
скому процессу может быть беспредпосылочным, что существуют
факты истории, которые говорят "сами за себя", безотносительно к
теоретической ориентации субъекта познания. Любой конкретный
факт возводится в степень научного факта в строгом смысле слова
(а не только остается на уровне исходного материала для него) лишь
после того, как становится ответом на предварительно заданный
(теоретический) вопрос. Любые наблюдения за историческим про-
цессом (стало быть, и за эволюцией научной мысли), подобно на-
блюдениям за процессами и феноменами остальной действитель-
ности, непременно регулируются в различной степени осознавае-
мой концептуальной схемой. От нее зависят уровень и объемность
реконструкции исторической реальности, возможность ее различ-
ных интерпретаций.
Имеется ли в таком случае опорный пункт, отправляясь от кото-
рого, теоретическое изучение состоявшихся теорий приобрело бы
достоверность? Этот пункт следует искать не вне исторического про-
цесса, а в нем самом.
Прежде чем к нему обратиться, следует выявить вопросы, кото-
рые в действительности регулировали исследовательский труд.
Применительно к психологическому познанию мы прежде всего
сталкиваемся с усилиями объяснить, каково место психических (ду-
шевных) явлений в материальном мире, как они соотносятся с про-
цессами в организме, каким образом посредством них приобрета-
ется знание об окружающих вещах, от чего зависит позиция чело-
века среди других людей и т. д. Эти вопросы постоянно задавались
не только из одной общечеловеческой любознательности, но под
повседневным диктатом практики - социальной, медицинской, пе-
дагогической. Прослеживая историю этих вопросов и бесчислен-
ные попытки ответов на них, мы можем извлечь из всего многооб-
разия вариантов нечто стабильно инвариантное. Это и дает основа-
ние "типологизировать" вопросы, свести их к нескольким вечным,
таким, например, как психофизическая проблема (каково место пси-
хического в материальном мире), психофизиологическая проблема
(как соотносятся между собой соматические - нервные, гумораль-
ные - процессы и процессы на уровне бессознательной и созна-
тельной психики), психогностическая (от греч. "гнозис" - позна-
ние), требующая объяснить характер и механизм зависимостей вос-
приятий, представлений, интеллектуальных образов от воспроиз-
водимых в этих психических продуктах реальных свойств и отно-
шений вещей.
Чтобы рационально интерпретировать указанные соотношения
и зависимости, необходимо использовать определенные объясни-
тельные принципы. Среди них выделяется стержень научного мыш-
ления - принцип детерминизма, то есть зависимости любого явле-
ния от производящих его факторов. Детерминизм не идентичен при-
чинности, но включает ее в качестве основной идеи. Он приобре-
тал различные формы, проходил, подобно другим принципам, ряд
стадий в своем развитии, однако неизменно сохранял приоритет-
ную позицию среди всех регуляторов научного познания.
К другим регуляторам относятся принципы системности и раз-
вития. Объяснение явления, исходя из свойств целостной, органич-
ной системы, одним из компонентов которой оно служит, характе-
ризует подход, обозначаемый как системный. При объяснении яв-
ления, исходя из закономерно претерпеваемых им трансформаций,
опорой служит принцип развития. Применение названных прин-
ципов к проблемам позволяет накапливать их содержательные ре-
шения под заданными этими принципами углами зрения. Так, если
остановиться на психофизиологической проблеме, то ее решения
зависели от того, как понимался характер причинных отношений
междудушой и телом, организмом и сознанием. Менялся взгляд на
организм как систему - претерпевали преобразования и представ-
ления о психических функциях этой системы. Внедрялась идея раз-
вития, и вывод о психике как продукте эволюции животного мира
становился общепринятым.
Такая же картина наблюдается и в изменениях, которые испыта-
ла разработка психогностической проблемы. Представление о де-
терминационной зависимости воздействий внешних импульсов на
воспринимающие их устройства определяло трактовку механизма
порождения психических продуктов и их познавательной ценно-
сти. Взгляд на эти продукты как элементы или целостности был
обусловлен тем, мыслились ли они системно. Поскольку среди этих
продуктов имелись феномены различной степени сложности (на-
пример, ощущения или интеллектуальные конструкты), внедрение
принципа развития направляло на объяснение происхождения од-
них из других.
Аналогична роль объяснительных принципов и в других проблем-
ных ситуациях, например, когда исследуется, каким образом рси-
хические процессы (ощущения, мысли, эмоции, влечения) регули-
руют поведение индивида во внешнем мире и какое влияние в свою
очередь оказывает само это поведение на их динамику. Зависимость
психики от социальных закономерностей создает еще одну пробле-
му - психосоциальную (в свою очередь распадающуюся на вопро-
сы, связанные с поведением индивида в малых группах и по отно-
шению к ближайшей социальной среде, и на вопросы, касающиеся
взаимодействия личности с исторически развивающимся миром
культуры).
Конечно, и применительно к этим темам успешность их разра-
ботки зависит от состава тех объяснительных принципов, которы-
ми оперирует исследователь, - детерминизма, системности, разви-
тия. В плане построения реального действия существенно разнят-
ся, например, подходы, представляющие это действие по типу ме-
ханической детерминации (по типу рефлекса как автоматического
сцепления центростремительной и центробежной полудуг), счита-
ющие его изолированной единицей, игнорирующей уровни его по-
строения, и подходы, согласно которым психическая регуляция дей-
rfW> строится на обратных связях, предполагает рассмотрение его
д качестве компонента целостной структуры и считает его перестра-
ивающимся от одной стадии к другой.
Естественно, что не менее важно и то, каких объяснительных
принципов мы придерживаемся и в психосоциальной проблеме: счи-
таем ли детерминацию психосоциальных отношений человека ка-
чественно отличной от социального поведения животных, рассмат-
риваем ли индивида в целостной социальной общности или счита-
ем эту общность производной от интересов и мотиваций индивида,
учитываем ли динамику и системную организацию этих общностей
в плане их поуровнего развития, а не только системного взаимо-
действия.
В процессе решения проблем на основе объяснительных прин-
ципов добывается знание о психической реальности, соответствую-
щее критериям научности. Оно приобретает различные формы: фак-
тов, гипотез, теорий, эмпирических обобщений, моделей и др. Этот
уровень знания обозначим как теоретико-эмпирический. Рефлек-
сия относительно этого уровня является постоянным занятием ис-
следователя, проверяющего гипотезы и факты путем варьирования
экспериментов, сопоставления одних данных с другими, построе-
ния теоретических и математических моделей, дискуссий и других
форм коммуникаций.
Изучая, например, процессы памяти (условия успешного запо-
минания), механизмы выработки навыка, поведение оператора в
стрессовых ситуациях, ребенка - в игровых и тому подобных, пси-
холог не задумывается о схемах логики развития науки, хотя в дей-
ствительности они незримо правят его мыслью. Да и странно, если
бы было иначе, если бы он взамен того, чтобы задавать конкретные
вопросы, касающиеся наблюдаемых явлений, стал размышлять о
том, что происходит с его интеллектуальным аппаратом при вос-
приятии и анализе этих явлений. В этом случае, конечно, их иссле-
дование немедленно бы расстроилось из-за переключения внима-
ния на совершенно иной предмет, чем тот, с которым сопряжены
его профессиональные интересы и задачи.
Тем не менее за движением его мысли, поглощенной конкрет-
ной, специальной задачей, стоит работа особого интеллектуального
"Рта, в преобразованиях структур которого представлена ло-
"ика развития психологии.
структуры призваны выявить в потоке исторических событий особое
д Руление исследований, ставящее своей целью категориальный анализ раз-
"я психологического познания (см. ниже).
Логика и психология
научного творчества
Научное знание, как и любое иное, добыва-
ется посредством работы мысли. Но и сама
эта работа благодаря исканиям древних
философов стала предметом знания.
Тогда-то и были открыты и изучены всеобщие логические фор-
мы мышления как не зависимые от содержания сущности. Аристо-
тель создал силлогистику - теорию, выясняющую условия, при ко-
торых из ряда высказываний с необходимостью следует новое.
Поскольку производство нового рационального знания является
главной целью науки, то издавна возникла надежда на создание ло-
гики, способной снабдить любого здравомыслящего человека ин-
теллектуальной "машиной", облегчающей труд по получению но-
вых результатов. Эта надежда воодушевляла великих философов эпо-
хи научной революции XVII столетия Ф. Бэкона, Р. Декарта, Г. Лей-
бница. Их роднило стремление трактовать логику как компас, вы-
водящий на путь открытий и изобретений. Для Бэкона таковой яв-
лялась индукция. Ее апологетом в XIX столетии стал Джон Стюарт
Милль, книга которого "Логика" пользовалась в ту пору большой
популярностью среди натуралистов. Ценность схем индуктивной ло-
гики видели в их способности предсказывать результат новых опы-
тов на основе обобщения прежних. Индукция (от лат. inductio -
наведение) считалась мощным инструментом победно шествовав-
ших естественных наук, получивших именно по этой причине на-
звание индуктивных. Вскоре, однако, вера в индукцию стала гас-
нуть. Те, кто произвел революционные сдвиги в естествознании,
работали не по наставлениям Бэкона и Милля, рекомендовавшим
собирать частные данные опыта с тем, чтобы они навели на обо-
бщающую закономерность.
После теории относительности и квантовой механики мнение о
том, что индукция служит орудием открытий, окончательно отвер-
гается. Решающую роль теперь отводят гипотетико-дедуктивному
методу, согласно которому ученый выдвигает гипотезу (неважно, от-
куда она черпается) и выводит из нее положения, доступные конт-
ролю в эксперименте. Из этого было сделано заключение в отно-
шении задач логики: она должна заниматься проверкой теорий с
точки зрения их непротиворечивости, а также того, подтверждает
ли. опыт их предсказания.
Некогда философы работали над тем, чтобы в противовес сред-
невековой схоластике, применявшей аппарат логики для обоснова-
ния религиозных догматов, превратить этот аппарат в систему пред-
писаний, как открывать законы природы. Когда стало очевидно,
что подобный план невыполним, что возникновение новаторских
идей и, стало быть, прогресс науки обеспечивают какие-то другие
способности мышления, укрепилась версия, согласно которой эти
способности не имеют отношения к логике. Задачу последней ста-
ли усматривать не в том, чтобы обеспечить производство нового
знания, а в том, чтобы определить критерии научности для уже при-
обретенного. Логика открытия была отвергнута. На смену ей при-
шла логика обоснования, занятия которой стали главными для на-
правления, известного как "логический позитивизм". Линию этого
направления продолжил видный современный философ К. Поппер.
Одна из его главных книг называется "Логика научного откры-
тия". Название может ввести в заблуждение, если читатель ожидает
увидеть в этой книге правила для ума, ищущего новое знание. Сам
автор указывает, что не существует такой вещи, как логический ме-
тод получения новых идей или как логическая реконструкция этого
процесса, что каждое открытие содержит "иррациональный эле-
мент" или "творческую интуицию". Изобретение теории подобно
рождению музыкальной темы. В обоих случаях логический анализ
ничего объяснить не может. Применительно к теории его можно
использовать лишь с целью ее проверки - подтверждения или опро-
вержения. Но диагноз ставится в отношении готовой, уже выстро-
енной теоретической конструкции, о происхождении которой ло-
гика судить не берется. Это дело другой дисциплины - эмпириче-
ской психологии.
Размышляя о развитии сознания в мире, в космосе, во Вселен-
ной, В.И. Вернадский относил это понятие к категории тех же есте-
ственных сил, как жизнь и все другие силы, действующие на пла-
нете. Он рассчитывал, что путем обращения к историческим релик-
там в виде научных открытий, сделанных независимо разными людь-
ми в различных исторических условиях, удастся проверить, действи-
тельно ли интимная и личностная работа мысли конкретных инди-
видов совершается по независимым от этой индивидуальной мысли
объективным законом, которые, как и любые законы науки, отли-
чает повторяемость, регулярность. Вопрос о независимых открыти-
ях был поставлен через несколько десятилетий после Вернадского
в социологии науки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80