Понятно?
На смуглом лице Фигичева, обрамленном бакенбардами, застыло недоумение:
неужели Соколов всерьез говорит о суде?
Ч Вам понятно? Ч повысил голос комэск.
Ч Понятно, товарищ старший лейтенант.
Ч Если понятно, то запомните это навсегда! Идите готовьтесь к вылету.
Ч Есть готовиться к вылету! Ч Фигичев как никогда четко поворачиваетс
я и уходит.
Запустил самолет Дьяченко. Мотор взревел звонко и весело. От его звуков, о
т решительного голоса комэска повеяло успокоительной силой.


4. Подвиг требует мысли

Напряженная, полная неожиданностей и опасностей фронтовая жизнь! Она ра
зрешает личные конфликты, сплачивает людей для побед, и каждый день рожд
ает новые огорчения, трудности.
С утра до вечера эскадрилья работает теперь в интересах наземных войск,
сражающихся с врагом на подступах к Бельцам и Кишиневу. Ходим на штурмов
ку, ведем воздушные бои, прикрываем мосты через Днестр… Войска отступают
, но важные рубежи оставляют только с боями. Авиация тоже чувствует эти ру
бежи Ч над каждым из них закипают схватки в воздухе, и на землю, загораясь
, падают и наши и немецкие самолеты,
Наши войска оставили Бельцы, и мы покинули летное поле на покатом холме, з
емлянку и щели, вырытые в бурой глине у Сынжереи,
По вечерам, когда солнце уже клонится к закату, каждый день испытываешь к
акую-то неопределенность: день окончен, но стал ли он твоим?
Кажется, сегодня уже можно снять шлемофон. Можно пораньше добраться до о
бщежития. Вон уже тащится к нам повозка с бутербродами, словно сигнал отб
оя. Теперь к стоянкам самолетов привозят нам натуральное молдавское вин
о и легкую закуску.
Подставив кружку, Фигичев берет другой рукой бутерброд с ветчиной и, пог
лядывая на меня, с улыбкой предлагает:
Ч Давай перекусим!
Его тон теплый, дружеский; я даже жалею о том, что произошло между нами. Вой
на требует от нас обоих новых полетов Ч таких, какие мы уже совершали вме
сте с Фигичевым. Теперь он и я Ч командиры звеньев, ходим тройками на штур
мовки. Боевая работа требует от нас мужества, дружбы, взаимовыручки.
Ч Что-то не хочется.
Ч Давай по кружке, за компанию!
Ч Давай. Летать уже сегодня не придется.
Но вино мы допить не успели. Над КП взлетели красные ракеты. Дежурный пере
дал, что нам приказано идти на прикрытие Рыбницкого моста через Днестр.
Взлетаем четверкой. Приходим в заданный район. Над Рыбницким мостом спок
ойно. Очевидно, вражеские бомбардировщики изменили маршрут и направили
сь к другой цели. Барражируя в воздухе, ждем. Но противника все нет и нет. Уж
е темнеет Ч надо возвращаться домой.
На полпути к аэродрому замечаем, что выше нас летит Ю-88. Неплохая мишень. Ид
ем на сближение. Фигичев открывает огонь с большой дистанции, но безрезу
льтатно. Тогда я решаю атаковать «юнкерс» снизу, в «живот». Поднырнув под
него, подхожу все ближе и ближе. Пора. В этот момент от бомбардировщика ко
мне скользнула огненная змейка. Раздался треск. Упругая струя воздуха уд
арила в лицо, прижала к спинке сиденья. Отвалив в сторону, осматриваю маши
ну. Вижу: козырек кабины разлетелся вдребезги. Надо возвращаться на аэро
дром. Мой ведомый следует с парой Фигичева, а я лечу домой.
На аэродроме меня встречает техник. Внимательно осмотрев машину, он кача
ет головой и говорит:
Ч Пуля попала в прицел, прямо в лампочку. Отклонись она сантиметра на два
Ч и не стояли бы вы сейчас передо мной… Много придется поработать, но за
ночь, пожалуй, отремонтируем.
Стою и думаю: сам виноват во всем. Увлекся боем и забыл, что у бомбардировщ
ика есть люковая пулеметная установка. А надо было действовать хладнокр
овно, как говорится, с умом. Подвиг требует не только отваги, но и мысли.
Возвращается Фигичев с двумя ведомыми. Подходит ко мне и, сияя от радости,
спрашивает:
Ч Чего ушел?
Я молча киваю на кабину самолета.
Ч Э, как тебе досталось, Ч хмурится он. Ч А знаешь почему?
Ч Знаю.
Ч Не подлезай так близко. Тебе просто повезло. Могло быть хуже.
Ч Как с «юнкерсом»?
Ч Не упустили, у Днестра сгорел…
Рано утром, как только мы приехали на аэродром, поступил приказ: Фигичеву
вылететь на разведку переправ под Яссами, мне и Лукашевичу прикрывать ег
о от нападения вражеских истребителей.
Уже в то время наши летчики недолюбливали полеты тройкой.
Ч Разрешите пойти четверкой, Ч обращаюсь к начальнику штаба полка.
Ч Штаб дивизии распорядился послать три самолета, Ч отвечает Никандр
ыч.
Ч Тогда лучше парой лететь.
Ч Прекратите обсуждение приказа!
Все ясно. Надо готовиться к вылету тройкой. А мне уже несколько раз удавал
ось ходить на задание парой. И хорошо получалось. У пары почти такая же сво
бода для маневра, как у одиночного самолета. Но этот строй не был тогда уза
конен. Более того, он считался несовместимым с требованиями наставлений
и инструкций.
Взлетел Фигичев, затем Лукашевич. Я пока на старте. Подбегает полковой вр
ач и протягивает плитку шоколада. Теперь нам дают его каждое утро.
Ч Да ну их, эти гостинцы! Ч отмахиваюсь я.
Ч Бери, пригодятся, Ч настаивает врач.
Я кладу шоколад в карман реглана, опускаю тормоз и даю полный газ.
И вот мы летим. Фигичев ведет разведку, Лукашевич и я прикрываем его. Под н
ами Ч Прут. На земле и в воздухе никаких признаков войны. Значит, на этом у
частке немецкие и румынские дивизии уже перебрались через реку, и теперь
переправа действует только возле крупных опорных пунктов.
Идем на Яссы. Там переправы наверняка сильно прикрываются. Но Фигичев по
чему-то не учитывает этого. Не заботясь о скрытности, он продолжает летет
ь вдоль реки. Вражеские зенитчики могут заметить нас с большого расстоян
ия. Так и есть. На подступах к понтонному мосту гитлеровцы встречают нас о
гнем. Чтобы прорваться через огневой заслон, прижимаемся к реке. Фигичев
летит впереди, мы с Лукашевичем чуть сзади, по сторонам.
По понтонному мосту идет колонна солдат. Заметив нас, они прыгают в воду в
чистеньком новом обмундировании. Ведь их экипировали для дальнего похо
да. Хорошо, что заставили фашистов выкупаться. Пусть запомнят, как хлестн
ул по ним грохот моторов наших краснозвездных МИГов.
Переправа уже позади, огонь вражеских зениток все еще продолжает бушева
ть. Заметив впереди высокий выступ берега, Лукашевич переходит на мою ст
орону. Чтобы не столкнуться с ним, я взмываю вверх и в это время вижу на кап
оте две вспышки взрывов. Еще не уловив перебоев в работе мотора, даю ручку
от себя и еле успеваю выровнять самолет у самой воды. Машину начинает тря
сти. Теперь все ясно: друзья полетят дальше и возвратятся в полк, а я свалю
сь Ч или сейчас, если мотор остановится, или чуть позже, там, на берегу, зап
руженном вражескими войсками.
Лицом к лицу опасность воспринимается совсем иначе, чем со стороны. Поэт
ому я не испытываю чувства страха. Очевидно, его вытесняет интенсивная р
абота мозга, предельное нервное напряжение.
С каждой минутой мотор слабеет, лопасти винта уже еле-еле хватают воздух.
Только что шарахавшиеся от нас фашисты теперь радуются, видя, что мой сам
олет едва не задевает винтом воду.
Отлетев подальше от переправы, плавно, с малым креном разворачиваю машин
у влево и беру курс на юго-восток. Там, южнее Кишинева, вражеские войска, ка
жется, еще не дошли до Днестра.
Самолет трясет, скорость предельно мала. С трудом переваливаю через холм
ы и жадно обшариваю глазами каждую полянку: где-то надо садиться. Как ты в
стретишь меня, земля» Ч по-матерински или как мачеха?
Внизу заросшие лесом холмы. Разве можно тут садиться? А мотор сдает, винт в
от-вот остановится. Тогда придется падать там, где застанет роковое мгно
вение. Перетянуть бы еще через один холм, может быть, там, за ним, и найдется
ровная полянка? На мое счастье, за холмом действительно оказалась долина
.
Готовлюсь к вынужденной посадке: снимаю очки, чтобы при ударе о землю не п
овредить глаза, потуже затягиваю привязные ремни. Предчувствие удара о з
емлю вызывает озноб и нытье в плечах.
Вдруг вижу: там, куда я направляю самолет, по дороге движется колонна враж
еских танков и автомашин с пехотой. Что делать? Один выход: посадить самол
ет на заросший лесом бугор. Только бы дотянуть. Нужны буквально секунды. О
тработает ли их мотор без масла и воды? Отработал! Он заглох как раз над бу
гром. Прекратилась тряска, наступила зловещая тишина.
Самолет, парашютируя, падает на деревья. Бросаю ручку управления и обеим
и руками упираюсь в переднюю часть кабины.
Треск ломаемых деревьев, бросок вправо, влево. Удар и… провал в сознании.

Очнулся, раскрыл глаза. Пыль еще не улеглась. Тишина. Рядом, выше меня, торч
ит сломанный ствол дерева. Одно крыло самолета отвалилось, отбитое хвост
овое оперение очутилось в стороне. Первые движения убеждают, что я цел.
Надо немедленно освобождаться от ремней и парашюта, выбираться из кабин
ы. На земле почувствовал боль в правой ноге, но не придал ей никакого значе
ния. Достал пистолет, быстро зарядил его. Немцы рядом! Лучше смерть, чем по
зорный плен.
Прислушался. Где-то далеко гудят машины, танки; рядом тишина, пение птиц. Н
ужно уходить отсюда в лес.
Бросился в ближайшие кусты.
А самолет?.. Повернулся, окинул последним взглядом то, что осталось от моег
о самолета. Мне было жаль его. Он верно послужил мне. Сколько я сделал на не
м боевых вылетов, сколько раз в трудную минуту он выручал меня! И сейчас он
отдал все, чтобы спасти меня. Прощай, боевой друг…
По лесу, через виноградники я шел день и всю ночь на восток, домой. Речушка
днем спасала меня от жажды, а ночью служила мне «путеводной звездой». Раз
она течет к Днестру, значит надо идти только по ней. И быстрее, быстрее, пок
а немцы не вышли на Днестр, не создали там сплошной фронт. Тогда мне не вый
ти. Голод я утолял кусочками той плитки шоколада, которую мне почти насил
ьно навязал доктор. Моя поврежденная нога болела не на шутку.
На рассвете, когда на востоке посветлел небосклон, от усталости и боли я и
дти больше не мог. Прилег в винограднике.
Разбудило меня тарахтенье повозки. Я вскочил. В ноге отдалась резкая бол
ь. Но надо было идти.
На околице села, под леском, какой-то человек в холщовой длинной рубахе и
таких же брюках, в темной шляпе косил траву. Приблизясь к нему, рассмотрел
. Рубашка на нем серая, заношенная, в заплатах, он загорелый, босой, обросши
й… Наверно, бедняк Ч не выдаст. И я вышел из укрытия. Он не замечал меня, пок
а я не приблизился к нему.
Ч Здравствуйте!
Ч Здраст… Ч он не договорил. На его лице отразился испуг.
Ч Не бойтесь. Я советский летчик. Есть в селе немцы?
Ч Немцев нет.
Ч А наши?
Ч Никого нет. Все ушли.
Молдаванин подкрепил меня своим кукурузным хлебом. Наверно, я слишком со
средоточенно ел, потому что не заметил, как к нам подошла девчурка. Я подня
л глаза и увидел ее, стоящую передо мной. То ли мой взгляд, то ли мой вид, то л
и мой аппетит подсказали ей, что я голоден, Ч она подошла еще ближе и из по
дола своего платьица протянула мне несколько диких груш. Я погладил ее п
о головке.
Молдаванин указал мне на дом под черепичной крышей, где помещался сельсо
вет. Я направился туда: все-таки, может быть, какая-то власть в селе осталас
ь!
У здания сельсовета на колоде сидело несколько мужчин. Мое появление, за
метил я, вызвало среди них замешательство, они заговорили, подозрительно
поглядывая на меня.
На мою просьбу отвезти меня к Днестру они ответили отказом. Пришлось при
грозить оружием, и только тогда лошадь и телега нашлись.
К вечеру мы подъехали к станции Каушаны. Здесь я отпустил своего извозчи
ка, заплатив ему, и он на радостях погнал лошадь обратно.
Бойцы, встретившие меня на станции, посмотрели на меня так, словно я явилс
я к ним с неба.
Ч На этой дороге только что была схватка с румынами. Как вы проскочили?
Мне теперь было безразлично, что происходило на этой дороге. Я видел свои
х солдат, платформы, груженные имуществом, пыхтевший дымком последний на
этой станции паровоз.
На свой аэродром я возвратился на четвертый день. В полку меня уже считал
и погибшим. Три дня Ч срок достаточный, чтобы можно было перестать ждать
возвращения летчика и в полковом журнале записать: пропал без вести. Так
думали и мои товарищи, разделившие Ч по традиции Ч между собой мои нехи
трые пожитки.
Приказано лечиться и отдыхать. Моя боевая жизнь на время приостановилас
ь, словно для того, чтобы я хорошенько осмыслил все, что было на фронте.
Привычку размышлять, придумывать новое у меня воспитали еще в фабзавуче
. Особенно благодарен я за это своему бывшему преподавателю слесарного д
ела. Когда я приносил ему уже отшлифованную деталь, он внимательно осмат
ривал ее и спокойно, по-отечески говорил:
Ч Загладил хорошо, а вот размеры не выдержал.
Ч Все точно по чертежу, Ч не уступал я.
Ч Знаю. И микрометром мерил, и все-таки придется доделывать.
Я уходил к верстаку, снова обмерял деталь и тут неожиданно находил какие-
то, хотя и незначительные, неточности. Худенький седоватый учитель в про
стой спецовке казался мне чародеем: он на глаз определял то, что я еле отыс
кивал с инструментом в руках. Его требовательность заставляла меня быть
всегда сосредоточенным и точным в работе, внимательнее разбирать черте
жи, вникать во все тонкости своей специальности. Мое усердие и любознате
льность мастер умело направил на изобретательство. И вскоре друзья по ФЗ
У стали называть меня Сашкой-инженером.
С тех пор навсегда осталось во мне пристрастие к расчетам, к осмысливани
ю того, что сделано и еще предстоит сделать. Первые же неудачи в стрельбе п
о наземным и воздушным целям Ч это было до войны, под Одессой Ч заставил
и меня взяться за карандаш и бумагу. Оружие я знал, но не умел точно рассчи
тывать угол прицеливания и определять дальность. А без этого невозможно
взять правильное упреждение. Требовалось восполнить пробел в подготов
ке. Когда я это сделал, то стал стрелять без промаха.
И вот теперь, проводя время в вынужденном бездействии, я решил собрать во
едино и обдумать первые крупицы боевого опыта, мысленно еще раз пройти п
о тем маршрутам, по которым летал с группой.
Прежде всего я спросил себя: почему мне так часто достается от врагов? Каж
ется, машиной и оружием владею, в робости меня никто не может упрекнуть, са
молет у меня тоже в общем неплохой, так почему же я так часто возвращаюсь с
пробоинами, а теперь вот даже пришел пешком? В чем дело?
…Два сантиметра от гибели. Да, тогда я действительно сам напоролся на ого
нь вражеского стрелка-радиста. Пробив лобовое стекло МИГа, пуля попала в
прицел, который и спас мне жизнь. Чистая случайность!
Мне невольно вспомнилось, как в аналогичной ситуации погиб летчик нашег
о полка Яковлев.
На Котовск шла группа немецких бомбардировщиков. Мы находились неподал
еку от города и поэтому сообщение о налете вражеской авиации восприняли
как сигнал к самообороне. МИГи один за другим взмыли в воздух.
Когда набрали высоту, увидели, что станция Котовск уже горит. Опоздали. Но
мы все-таки полетели дальше. И поступили правильно. «Юнкерсы», успев отбо
мбиться, собирались в группу. Завидев нас, они сомкнули строй и открыли ог
онь из бортового оружия. Подойти к ним было очень трудно.
Вдруг один из наших истребителей вырвался вперед и сквозь метель трасси
рующих пуль устремился к ведущему бомбардировщику. Это был Яковлев. Труд
но сказать, что руководило его действиями. Ненависть к врагу и жажда мест
и? Стремление первым пойти на риск и увлечь за собой остальных? Но одно ясн
о: порыв Яковлева был благородным. Он поступил так, как поступает отважны
й боец-пехотинец, поднимая своих друзей в штыковую атаку.
Яковлев не дотянул до ведущего. Его убило во время пикирования. Но расчет
героя оказался точным. Направленный его рукою МИГ-3 врезался в головной б
омбардировщик. Остальные «юнкерсы», нарушив строй, шарахнулись в сторон
ы. Наши истребители сразу накинулись на них. Вскоре на земле выросло восе
мь столбов огня и дыма. Последний из этой девятки «юнкерсов» был сбит уже
за Днестром.
В тот день мы одержали большую победу. И только благодаря Яковлеву. Уничт
ожив ведущего вражеской группы, он лишил ее управления и парализовал вол
ю врагов. Погибая, он обеспечил победу живым.
На другой день мы похоронили Яковлева на месте его падения. Он был убит пу
лей в лоб. В стекле кабины оказалась только одна пробоина. Летчика не спас
ли два счастливых сантиметра, не спас… прицел.
Вспомнив случай с Яковлевым, я задумался о более надежной защите кабины
истребителя спереди, о бронированном стекле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54