Нужно лишь несколько слов о п
огоде. Мы все думаем о Дубинине. Каждый из нас надеется на лучшее из возмож
ного Ч на то, что он сел на другом аэродроме или приземлился на
«живот» в поле. А худшее… Оно такое многоликое, бывает таким неожиданным.
О том, что произошло с Дубининым, мы узнали два дня спустя. Собственно, мы у
знали только о нескольких минутах его полета, которые содержали молниен
осные и трагические события.
Над Молдавией видимость была совсем хорошей, и там с утра шныряли «мессе
ршмитты». Пара «мессеров» заметила наш одиночный самолет. Дрался Дубини
н с противником или нет Ч об этом никто не знает. Тот, кто рассказывал нам
о Дубинине, лишь видел, как его самолет, прижимаясь к самой земле, уходил о
т преследования «мессеров». Они поочередно заходили сзади и стреляли. На
ш истребитель маневрировал, и вражеские трассы летели мимо. Это, видимо, д
о конца распалило врагов: они стали брать И-16 в «клещи». Но и теперь наш ист
ребитель успевал уклоняться от прицельного огня.
Дубинин уже летел над нашей, неоккупированной территорией, земля помога
ла ему защищаться от врагов. Он льнул к ней все ближе и ближе. Однако в поле
те есть предел такой близости. Как раз в тот момент, когда один из «мессерш
миттов», выйдя вперед, атаковал Дубинина в лоб, его самолет на большой ско
рости задел за скирду сена и сделал сальто. А «мессершмитт» врезался в на
шего истребителя. Дубинина с кусками оторванных привязных ремней выбро
сило из кабины.
И вспыхнули факелом два истребителя. Немцу не повезло: он сгорел в обломк
ах своей машины. Дубинина крестьяне доставили в больницу и рассказали о
том, что произошло.
А в это время мы ожидали сведений о погоде над Молдавией.
Когда туман рассеялся, командир полка повел шестерку штурмовать вражес
кие войска.
И вот мы над целью. Колонна вражеских войск растянулась на несколько кил
ометров. Над нею летает «хеншель-126». Иванов с ходу атакует его и сбивает. В
ражеский корректировщик не успел даже сманеврировать.
Кто-то из наших летчиков устремляется за горящим «хеншелем» и открывает
огонь. К чему это? Дальнейшее еще больше удивляет: наш истребитель подход
ит почти вплотную к вражескому корректировщику. Они вот-вот столкнутся.
Летчик резко отворачивает самолет, но он, как норовистый конь, выходит из
повиновения и, перевернувшись, врезается в землю. Чуть подальше падает и
«хеншель».
По номеру машины определяю: погиб Семенов. Какая нелепая смерть!
Командир полка заводит группу для штурмовки вражеской колонны. Я осматр
иваюсь и выбираю цель Ч продолговатую крытую автомашину, на которой нар
исован опознавательный знак для немецкой авиации. Прицеливаюсь и броса
ю бомбы. Потом делаю еще один заход. С ненавистью жму на гашетки. Хочется с
низиться и винтом рубить головы гитлеровских захватчиков.
А из головы не выходят мысли о Семенове. Почему-то вспомнился наш первый с
овместный полет, когда его МИГ вдруг задымил и я решил, что его подбили.
«Ты что, винт не облегчил?» Ч спросил я тогда на аэродроме. «Да, не облегчи
л…»
Ответ Семенова показался мне странным. Почему летчик не сделал того, что
было обязательным? Ведь это элементарное правило эксплуатации мотора! Н
а этот раз его небрежность оказалась роковой. Он слишком резко рванул вв
ерх машину, идущую на малой скорости, и она, естественно, не смогла взмыть
после такого рывка.
Нечто подобное произошло и с инспектором полка Куриловым. Этот отличный
летчик допустил непростительную небрежность: на малой скорости резко п
ереложил машину на крыло, и она, сорвавшись в штопор, врезалась в землю.
Кажется, каждому хорошо известно, что МИГ-3 очень строгая в управлении маш
ина и не терпит резких эволюции на малой скорости. Почему же Семенов забы
л эту прописную истину? Да, видимо, не все наши товарищи в совершенстве овл
адели новым истребителем. Вот и расплачиваемся за свое неумение.
Вражеская колонна заметно поредела. На дороге пылали десятки автомашин.
Но мы слишком увлеклись штурмовкой. Вот-вот могли появиться истребители
противника. Перед каждым очередным заходом я с опаской поглядываю на бо
льшое облако, надвигающееся с юго-запада. Из-за него очень удобно нападат
ь.
Вот и они. Идут большой группой. Обстановка меняется. Надо вступать в бой,
надо, обороняясь, уходить… Схватка сразу расчленяется на несколько очаг
ов. Я, почему-то один, закружил с четверкой «мессеров» на горизонтальных в
иражах. Облака не дают перейти на вертикаль. Задний из них вот-вот попадет
в мой прицел. Я сколько могу подворачиваю нос своего МИГа, дожимаю еще хот
я бы на несколько сантиметров, но мой самолет, не выдерживая такого полож
ения, срывается в штопор. Вывожу его из штопора и, разогнав, иду вверх, вска
киваю в тучу.
Темно, как ночью. Воздушная струя тянет меня из кабины. Зависаю на ремнях.
Чувствую, что-то бьет меня по лбу Ч фонаря кабины нет, его сорвало во вчер
ашнем бою. Что это, пули? Так почему же не убивают? Ничего не вижу. Вываливаю
сь из тучи и проскакиваю мимо вражеских истребителей. Снова вверх Ч и с д
оворотом, снизу, на вертикали прошиваю очередью ближайшего «мессера». Он
задымил, скорее «запарил» Ч белая полоса потянулась за ним. Подбил. Эх, к
ак жаль, что нет крыльевых пулеметов! Были бы они, «мессеру» сразу бы прише
л конец. Догнать, добить! Но в хвост моему МИГу уже пристраивается другой.
Снова пикирование и горка. Прыть у оставшихся «мессеров» пропала, они от
ошли в сторону.
Где же наши? Никого не видно. Надо и мне уходить.
Возвращаюсь на свой аэродром в Сынжерею, оглядываюсь. Вспоминаю подробн
ости вылета. Он кажется мне необыкновенно долгим Ч так много событий и в
печатлений прошло через сознание, через душу. Нет Семенова… Значит, нас в
эскадрилье осталось восемь… Что било по лицу? Наверное, в глубине тучи кр
ужил, рождаясь, град. Где же вся эскадрилья?
На аэродроме вижу семь самолетов, один почему-то застрял на краю летного
поля. При посадке он попал колесами в щель. Лопасти винта стали похожи на б
араньи рога. Верно говорят, что беда одна не приходит.
Снова приказ о вылете. Надо перехватить группу «юнкерсов», которая идет
на Кишинев.
«Лапотники», как называли мы самолеты Ю-87 за их нёубирающиеся шасси, зави
дев нашу семерку, беспорядочно сбросили бомбы и повернули домой. Но две м
ашины мы все-таки успели сбить.
На нас навалились подоспевшие «мессершмитты». Одному из них удалось зай
ти Дьяченко в хвост и дать прицельную очередь. Летевший рядом Лукашевич
бросился на помощь другу, да опоздал. Правда, он сбил этого фашиста, но уже
после того, как тот сумел атаковать наш МИГ.
Перевернувшись через крыло, самолет Дьяченко вошел в пике и устремился к
земле. Мы ждали, что летчик выбросится с парашютом, но он почему-то медлил.
«Прыгай! Прыгай!» Ч закричал я во весь голос, словно Дьяченко и в самом де
ле мог услышать меня.
У самой земли самолет вдруг резко вышел из пике и повернул на восток. Лука
шевич догнал его и сопровождал до аэродрома.
После посадки выяснилось, что Дьяченко пытался, но не мог покинуть машин
у. Оказывается, во время пикирования открыть фонарь невозможно. После эт
ого случая все наши летчики стали летать с открытыми кабинами. Я же лишил
ся фонаря намного раньше, чем выявился его дефект.
Вчера мы, возвращаясь домой, по своей доброй воле «завернули» за линию фр
онта, а сегодня нам штаб дивизии приказал перед возвращением в Маяки обя
зательно проштурмовать вражеские войска между Унгенами и Бельцами. При
нимая приказ по телефону, я заметил, что надвигается грозовая облачность
и поэтому темнота наступит нынче раньше обычного. Командир полка пообещ
ал сообщить мои соображения командиру дивизии. Через несколько минут зв
онок:
Ч Лететь во что бы то ни стало! Да, надо немедленно взлетать.
Идем навстречу широкой туче. Черная стена, расчерченная молниями, стоит
перед нами. У меня на минуту появляется сомнение в успехе такого вылета. Р
азвернуться бы и уйти на аэродром. Но тут же вспоминаю о характере комдив
а. Каждый его приезд на наш аэродром кончался разносом, смещением кого-то
с должности, выговорами. Когда в боевом полете, перед испытанием, перед гр
озой вспоминаешь о своем высоком командире именно такое, когда думаешь о
наказаниях, суровых словах, которые сорвутся с его уст, тогда теряешь тре
звое, рассудительное отношение к своему делу и выполняешь его почти форм
ально. Если я, очутившись перед грозовой тучей, возвращусь домой, мне комд
ив не поверит, что сделано это не из упрямства. А то еще обвинит в трусости.
До войны мне однажды пришлось увидеть, как молния попала в самолет, и он, п
адая, сгорел как спичка. Ищу, где туча пореже, и устремляюсь в это затянуто
е сеткой дождя окно.
Здесь, за черной стеной, чудесная погода: прямо перед нами за горизонт сад
ится солнце, на мокрых дорогах блестят лужи, стекла немецких машин.
Мы в несколько заходов проштурмовали вражеские войска и легли на обратн
ый курс.
И снова перед нами бушующая туча, теперь еще гуще. Ни одного просвета. Идем
напролом. Из дня влетаем прямо в ночь. Вспышка молнии наполняет черный до
ждевой мрак ослепительным светом. Молния рядом. Но думаешь не о ней. Забот
ишься только о том, чтобы не отклониться от своего направления: где-то вбл
изи летят товарищи. Приборов не видно.
Минута длится очень долго. Но вот впереди уже забрезжил свет. В полумраке
видны очертания местности. Звено Фигичева выскакивает из облаков рядом
с моим. После такой тьмы приятно увидеть самолеты всей группы.
Однако здесь, по эту сторону тучи, в самом деле ночь. Куда лететь? Как добир
аться до Маяков?
Лучше всего найти железную дорогу, над ней дойти до Котовска, а оттуда дом
ой рукой подать.
Некоторое время вся группа идет за мной. Но что это? Фигичев вдруг отвалил
в сторону, за ним повернули и его ведомые. Куда он повел звено? Что за своев
олие!
Бросаюсь в погоню, но самолеты словно растворяются в сумерках. Убедившис
ь, что искать их бесполезно, выхожу на Маяки.
Сели в темноте, с фарами. На стоянке звена Фигичева не оказалось. Техник чт
о-то мне говорит, а я думаю о своем. Из всей эскадрильи на аэродром возврат
илась всего одна пара. Где же сели остальные самолеты, куда повел их Фигич
ев? А что, если заблудятся и ''идут в Молдавию? Нет, не может быть! Там, на запад
е, высекает молнии неутихающая гроза Ч надежный ориентир. Ну, а если они п
риземлились где-нибудь у соседей? Все равно должны были сообщить о себе.
С тяжелыми думами прихожу на КП. Виктор Петрович начинает обзванивать аэ
родромы, а я стою и проклинаю Фигичева. Нигде его нет Ч ни в Григориополе,
ни в Котовске.
Иванов кладет трубку и говорит:
Ч Поехали на ужин! К утру все прояснится.
Ч Конечно, найдутся, Ч успокаивает Никандрыч, укладывая в папку какие-
то бумаги. Ч Да, товарищ майор, Соколов прибыл.
Ч Очень хорошо, что прибыл, Ч заключает Иванов и внимательно смотрит на
меня.
Ч Зачем так поздно нас выпустили на задание? Ч спрашиваю его убитым гол
осом.
Ч Вот завтра сюда прибудет сам, его и спросишь, Ч отвечает командир. Ч П
онимаешь?
Ч Понимаю.
Ч Поехали.
В столовой было уже полно народу. Только за столом нашей эскадрильи сиде
л всего один человек Ч Анатолий Соколов. Улыбаясь, он шагнул мне навстре
чу, но, заметив, что я темнее тучи, озабоченно спросил:
Ч Что случилось?
Когда я рассказал, как потерял звено Фигичева, он даже рассмеялся.
Ч Тьфу ты! А я-то думал, в самом деле беда свалилась.
Ч Да, беда, и немалая.
Ч Брось хандрить! Найдутся, На войне всякое бывает, надо ко всему привыка
ть. В Монголии среди пустыни садились. Случалось, что наш летчик, выбросив
шись с парашютом, сталкивался со сбитым им самураем прямо в дикой степи. Н
а ножах дрались… А здесь кругом своя земля. Так что завтра притопают как м
иленькие. Давай-ка подкрепимся. Ч И он пододвинул мне стакан со ста грам
мами.
Ч Закончил курсы? Ч спросил я.
Ч Какие теперь курсы! Отпустили, еле отпросился
Ч Как там в городе?
Ч Тишина.
Ч Мне бы хоть денек такой тишины.
Ч А я вот не выдержал. Панкратов где?
Ч Оставлен на курсах инструктором.
Возле нашего стола остановился командир третьей эскадрильи Назаров. Ки
внув на пустые скамейки, он с усмешкой сказал:
Ч О, оказывается, командир-то здесь! А я считал, что и его нет. Вот ситуация:
водки много, а пить некому.
Я знал, что Назаров несправедливо таит обиду на меня.
А ведь прошло почти два года с тех пор, когда произошел случай, обозливший
его.
По прибытии из школы в полк я был зачислен в его звено. Мы с Мироновым стал
и его ведомыми. Однажды из-за небрежности командира чуть не произошло ст
олкновение в воздухе. Назарова тогда строго наказали, а к нам назначили д
ругого командира.
Соколов рассказал, как в условиях фронта можно выправить согнутые лопас
ти винта. Техники, конечно, уже знают опыт Халхин-Гола. У нас два самолета с
тоят с поврежденными во время приземления винтами. Мне представляется к
артина, как сейчас на аэродроме в Сынжерее ребята бьют кувалдой по дюрал
евым лопастям, стараясь, чтобы до утра самолет был в полной боевой исправ
ности. Светлее становится на душе. Если до утра будут устранены поврежде
ния на машинах Селиверстова и Дьяченко, если группа Фигичева сидит где-т
о недалеко отсюда, то завтра нам будет на чем работать.
Я снова отправился на аэродром звонить по телефону. Когда связался со шт
абом дивизии, неожиданно попал на командира.
Ч Кто это? Ч спросил он.
Ч Старший лейтенант Покрышкин.
Ч Покрышкин? Где твоя эскадрилья?!
Попробовал объяснить все по порядку, но сразу почувствовал, что комдив в
ложил иной смысл в свой вопрос. Он дал понять, что вся вина за случившееся
лежит на мне.
В полночь возвращаюсь с аэродрома один. Тишина… Подышать бы чудесным без
молвием, которого так не хватает днем. Но мысли о завтрашнем дне заставля
ют забыть обо всем.
Пробираюсь к своей койке, укладываюсь, думаю о Фигичеве. Неужели он сдела
л это нарочно, подогретый завистью ко мне? По летному стажу он старше меня
, а эскадрильей поручили командовать мне. Потом вспоминается приказ комд
ива о вылете в грозу.
За окном успокаивающая тишина, лицо приятно обвевает свежее, прохладное
дыхание ночи. Друзья сладко похрапывают.
…На следующее утро наш «законный» командир Соколов стал принимать эска
дрилью. Я рассказал ему о положении дел, о боевых успехах живых и о мужеств
е погибших. Беседуя, мы посматривали на небо: не летит ли звено Фигичева? Н
ам уже сообщили, что оно приземлилось на аэродроме в Котовске.
Неожиданно меня вызвали на КП. Прибежал туда и увидел рядом с Ивановым ко
мандира дивизии. Жестикулируя руками, он что-то доказывал. Его одутловат
ое лицо было недовольным.
Ч Где твоя эскадрилья? Ч резко спросил он, когда я доложил о прибытии.
Точно такой же вопрос комдив задавал мне вчера вечером. Я ответил, что зве
но Фигичева скоро должно возвратиться на аэродром, а остальные летчики п
риводят свои самолеты в порядок.
Ч О Фигичеве без тебя знаю, Ч оборвал он меня. Ч Почему растерял группу
? Молчишь?! Командир должен за все держать ответ. Ч И, повернувшись к Ивано
ву, тем же тоном добавил: Ч Подготовьте приказ о снятии его с должности ко
мэска.
Ч Он не командир, а заместитель, Ч спокойно пояснил Иванов.
Ч И с заместителя сниму! Я не забыл, как он расстрелял СУ-2!
Ч За СУ-2 готов отвечать, товарищ комдив, Ч отозвался я. Ч А в этом случае
вина не моя.
Ч Плохо воюем! Ч продолжал комдив. Ч Немцы уже под Минском и Ленинград
ом!..
Ч В этом не только летчики виноваты.
Ч Что?! Как ты разговариваешь? Кто тебе позволил так рассуждать? Запомни:
буду людей награждать Ч ты не рассчитывай на награду.
Ч Я за Родину воюю, товарищ комдив, Ч не сдержался я.
Над аэродромом появилась группа Фигичева. Но, несмотря на рокот моторов,
я хорошо расслышал, как рассерженный комдив приказал снять меня с должно
сти замкомэска.
Ч Можно идти?
Ч Идите!
Тяжелый камень лег мне на душу. Хотелось полететь в самое пекло.
Ч Ну что? Ч встретил меня вопросом Соколов. Я вкратце передал ему содер
жание разговора с комдивом.
Ч Зачем спорил? Ч упрекнул меня комэск.
Ч А, Ч махнул я рукой. Ч Все равно не сегодня, так завтра зенитка собьет
или «худой» свалит!..
Ч С таким настроением воевать негоже, дружище. Иди-ка отдохни.
Подошел улыбающийся Фигичев. Соколов не дал ему закончить доклад и строг
о спросил:
Ч Почему откололся?
Ч А куда же он нас вел? Ч кивнул Фигичев в мою сторону.
Ч Не кивайте на других, Ч возмутился Соколов его самоуверенным тоном.
Ч На Халхин-Голе за такие действия под суд отдавали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
огоде. Мы все думаем о Дубинине. Каждый из нас надеется на лучшее из возмож
ного Ч на то, что он сел на другом аэродроме или приземлился на
«живот» в поле. А худшее… Оно такое многоликое, бывает таким неожиданным.
О том, что произошло с Дубининым, мы узнали два дня спустя. Собственно, мы у
знали только о нескольких минутах его полета, которые содержали молниен
осные и трагические события.
Над Молдавией видимость была совсем хорошей, и там с утра шныряли «мессе
ршмитты». Пара «мессеров» заметила наш одиночный самолет. Дрался Дубини
н с противником или нет Ч об этом никто не знает. Тот, кто рассказывал нам
о Дубинине, лишь видел, как его самолет, прижимаясь к самой земле, уходил о
т преследования «мессеров». Они поочередно заходили сзади и стреляли. На
ш истребитель маневрировал, и вражеские трассы летели мимо. Это, видимо, д
о конца распалило врагов: они стали брать И-16 в «клещи». Но и теперь наш ист
ребитель успевал уклоняться от прицельного огня.
Дубинин уже летел над нашей, неоккупированной территорией, земля помога
ла ему защищаться от врагов. Он льнул к ней все ближе и ближе. Однако в поле
те есть предел такой близости. Как раз в тот момент, когда один из «мессерш
миттов», выйдя вперед, атаковал Дубинина в лоб, его самолет на большой ско
рости задел за скирду сена и сделал сальто. А «мессершмитт» врезался в на
шего истребителя. Дубинина с кусками оторванных привязных ремней выбро
сило из кабины.
И вспыхнули факелом два истребителя. Немцу не повезло: он сгорел в обломк
ах своей машины. Дубинина крестьяне доставили в больницу и рассказали о
том, что произошло.
А в это время мы ожидали сведений о погоде над Молдавией.
Когда туман рассеялся, командир полка повел шестерку штурмовать вражес
кие войска.
И вот мы над целью. Колонна вражеских войск растянулась на несколько кил
ометров. Над нею летает «хеншель-126». Иванов с ходу атакует его и сбивает. В
ражеский корректировщик не успел даже сманеврировать.
Кто-то из наших летчиков устремляется за горящим «хеншелем» и открывает
огонь. К чему это? Дальнейшее еще больше удивляет: наш истребитель подход
ит почти вплотную к вражескому корректировщику. Они вот-вот столкнутся.
Летчик резко отворачивает самолет, но он, как норовистый конь, выходит из
повиновения и, перевернувшись, врезается в землю. Чуть подальше падает и
«хеншель».
По номеру машины определяю: погиб Семенов. Какая нелепая смерть!
Командир полка заводит группу для штурмовки вражеской колонны. Я осматр
иваюсь и выбираю цель Ч продолговатую крытую автомашину, на которой нар
исован опознавательный знак для немецкой авиации. Прицеливаюсь и броса
ю бомбы. Потом делаю еще один заход. С ненавистью жму на гашетки. Хочется с
низиться и винтом рубить головы гитлеровских захватчиков.
А из головы не выходят мысли о Семенове. Почему-то вспомнился наш первый с
овместный полет, когда его МИГ вдруг задымил и я решил, что его подбили.
«Ты что, винт не облегчил?» Ч спросил я тогда на аэродроме. «Да, не облегчи
л…»
Ответ Семенова показался мне странным. Почему летчик не сделал того, что
было обязательным? Ведь это элементарное правило эксплуатации мотора! Н
а этот раз его небрежность оказалась роковой. Он слишком резко рванул вв
ерх машину, идущую на малой скорости, и она, естественно, не смогла взмыть
после такого рывка.
Нечто подобное произошло и с инспектором полка Куриловым. Этот отличный
летчик допустил непростительную небрежность: на малой скорости резко п
ереложил машину на крыло, и она, сорвавшись в штопор, врезалась в землю.
Кажется, каждому хорошо известно, что МИГ-3 очень строгая в управлении маш
ина и не терпит резких эволюции на малой скорости. Почему же Семенов забы
л эту прописную истину? Да, видимо, не все наши товарищи в совершенстве овл
адели новым истребителем. Вот и расплачиваемся за свое неумение.
Вражеская колонна заметно поредела. На дороге пылали десятки автомашин.
Но мы слишком увлеклись штурмовкой. Вот-вот могли появиться истребители
противника. Перед каждым очередным заходом я с опаской поглядываю на бо
льшое облако, надвигающееся с юго-запада. Из-за него очень удобно нападат
ь.
Вот и они. Идут большой группой. Обстановка меняется. Надо вступать в бой,
надо, обороняясь, уходить… Схватка сразу расчленяется на несколько очаг
ов. Я, почему-то один, закружил с четверкой «мессеров» на горизонтальных в
иражах. Облака не дают перейти на вертикаль. Задний из них вот-вот попадет
в мой прицел. Я сколько могу подворачиваю нос своего МИГа, дожимаю еще хот
я бы на несколько сантиметров, но мой самолет, не выдерживая такого полож
ения, срывается в штопор. Вывожу его из штопора и, разогнав, иду вверх, вска
киваю в тучу.
Темно, как ночью. Воздушная струя тянет меня из кабины. Зависаю на ремнях.
Чувствую, что-то бьет меня по лбу Ч фонаря кабины нет, его сорвало во вчер
ашнем бою. Что это, пули? Так почему же не убивают? Ничего не вижу. Вываливаю
сь из тучи и проскакиваю мимо вражеских истребителей. Снова вверх Ч и с д
оворотом, снизу, на вертикали прошиваю очередью ближайшего «мессера». Он
задымил, скорее «запарил» Ч белая полоса потянулась за ним. Подбил. Эх, к
ак жаль, что нет крыльевых пулеметов! Были бы они, «мессеру» сразу бы прише
л конец. Догнать, добить! Но в хвост моему МИГу уже пристраивается другой.
Снова пикирование и горка. Прыть у оставшихся «мессеров» пропала, они от
ошли в сторону.
Где же наши? Никого не видно. Надо и мне уходить.
Возвращаюсь на свой аэродром в Сынжерею, оглядываюсь. Вспоминаю подробн
ости вылета. Он кажется мне необыкновенно долгим Ч так много событий и в
печатлений прошло через сознание, через душу. Нет Семенова… Значит, нас в
эскадрилье осталось восемь… Что било по лицу? Наверное, в глубине тучи кр
ужил, рождаясь, град. Где же вся эскадрилья?
На аэродроме вижу семь самолетов, один почему-то застрял на краю летного
поля. При посадке он попал колесами в щель. Лопасти винта стали похожи на б
араньи рога. Верно говорят, что беда одна не приходит.
Снова приказ о вылете. Надо перехватить группу «юнкерсов», которая идет
на Кишинев.
«Лапотники», как называли мы самолеты Ю-87 за их нёубирающиеся шасси, зави
дев нашу семерку, беспорядочно сбросили бомбы и повернули домой. Но две м
ашины мы все-таки успели сбить.
На нас навалились подоспевшие «мессершмитты». Одному из них удалось зай
ти Дьяченко в хвост и дать прицельную очередь. Летевший рядом Лукашевич
бросился на помощь другу, да опоздал. Правда, он сбил этого фашиста, но уже
после того, как тот сумел атаковать наш МИГ.
Перевернувшись через крыло, самолет Дьяченко вошел в пике и устремился к
земле. Мы ждали, что летчик выбросится с парашютом, но он почему-то медлил.
«Прыгай! Прыгай!» Ч закричал я во весь голос, словно Дьяченко и в самом де
ле мог услышать меня.
У самой земли самолет вдруг резко вышел из пике и повернул на восток. Лука
шевич догнал его и сопровождал до аэродрома.
После посадки выяснилось, что Дьяченко пытался, но не мог покинуть машин
у. Оказывается, во время пикирования открыть фонарь невозможно. После эт
ого случая все наши летчики стали летать с открытыми кабинами. Я же лишил
ся фонаря намного раньше, чем выявился его дефект.
Вчера мы, возвращаясь домой, по своей доброй воле «завернули» за линию фр
онта, а сегодня нам штаб дивизии приказал перед возвращением в Маяки обя
зательно проштурмовать вражеские войска между Унгенами и Бельцами. При
нимая приказ по телефону, я заметил, что надвигается грозовая облачность
и поэтому темнота наступит нынче раньше обычного. Командир полка пообещ
ал сообщить мои соображения командиру дивизии. Через несколько минут зв
онок:
Ч Лететь во что бы то ни стало! Да, надо немедленно взлетать.
Идем навстречу широкой туче. Черная стена, расчерченная молниями, стоит
перед нами. У меня на минуту появляется сомнение в успехе такого вылета. Р
азвернуться бы и уйти на аэродром. Но тут же вспоминаю о характере комдив
а. Каждый его приезд на наш аэродром кончался разносом, смещением кого-то
с должности, выговорами. Когда в боевом полете, перед испытанием, перед гр
озой вспоминаешь о своем высоком командире именно такое, когда думаешь о
наказаниях, суровых словах, которые сорвутся с его уст, тогда теряешь тре
звое, рассудительное отношение к своему делу и выполняешь его почти форм
ально. Если я, очутившись перед грозовой тучей, возвращусь домой, мне комд
ив не поверит, что сделано это не из упрямства. А то еще обвинит в трусости.
До войны мне однажды пришлось увидеть, как молния попала в самолет, и он, п
адая, сгорел как спичка. Ищу, где туча пореже, и устремляюсь в это затянуто
е сеткой дождя окно.
Здесь, за черной стеной, чудесная погода: прямо перед нами за горизонт сад
ится солнце, на мокрых дорогах блестят лужи, стекла немецких машин.
Мы в несколько заходов проштурмовали вражеские войска и легли на обратн
ый курс.
И снова перед нами бушующая туча, теперь еще гуще. Ни одного просвета. Идем
напролом. Из дня влетаем прямо в ночь. Вспышка молнии наполняет черный до
ждевой мрак ослепительным светом. Молния рядом. Но думаешь не о ней. Забот
ишься только о том, чтобы не отклониться от своего направления: где-то вбл
изи летят товарищи. Приборов не видно.
Минута длится очень долго. Но вот впереди уже забрезжил свет. В полумраке
видны очертания местности. Звено Фигичева выскакивает из облаков рядом
с моим. После такой тьмы приятно увидеть самолеты всей группы.
Однако здесь, по эту сторону тучи, в самом деле ночь. Куда лететь? Как добир
аться до Маяков?
Лучше всего найти железную дорогу, над ней дойти до Котовска, а оттуда дом
ой рукой подать.
Некоторое время вся группа идет за мной. Но что это? Фигичев вдруг отвалил
в сторону, за ним повернули и его ведомые. Куда он повел звено? Что за своев
олие!
Бросаюсь в погоню, но самолеты словно растворяются в сумерках. Убедившис
ь, что искать их бесполезно, выхожу на Маяки.
Сели в темноте, с фарами. На стоянке звена Фигичева не оказалось. Техник чт
о-то мне говорит, а я думаю о своем. Из всей эскадрильи на аэродром возврат
илась всего одна пара. Где же сели остальные самолеты, куда повел их Фигич
ев? А что, если заблудятся и ''идут в Молдавию? Нет, не может быть! Там, на запад
е, высекает молнии неутихающая гроза Ч надежный ориентир. Ну, а если они п
риземлились где-нибудь у соседей? Все равно должны были сообщить о себе.
С тяжелыми думами прихожу на КП. Виктор Петрович начинает обзванивать аэ
родромы, а я стою и проклинаю Фигичева. Нигде его нет Ч ни в Григориополе,
ни в Котовске.
Иванов кладет трубку и говорит:
Ч Поехали на ужин! К утру все прояснится.
Ч Конечно, найдутся, Ч успокаивает Никандрыч, укладывая в папку какие-
то бумаги. Ч Да, товарищ майор, Соколов прибыл.
Ч Очень хорошо, что прибыл, Ч заключает Иванов и внимательно смотрит на
меня.
Ч Зачем так поздно нас выпустили на задание? Ч спрашиваю его убитым гол
осом.
Ч Вот завтра сюда прибудет сам, его и спросишь, Ч отвечает командир. Ч П
онимаешь?
Ч Понимаю.
Ч Поехали.
В столовой было уже полно народу. Только за столом нашей эскадрильи сиде
л всего один человек Ч Анатолий Соколов. Улыбаясь, он шагнул мне навстре
чу, но, заметив, что я темнее тучи, озабоченно спросил:
Ч Что случилось?
Когда я рассказал, как потерял звено Фигичева, он даже рассмеялся.
Ч Тьфу ты! А я-то думал, в самом деле беда свалилась.
Ч Да, беда, и немалая.
Ч Брось хандрить! Найдутся, На войне всякое бывает, надо ко всему привыка
ть. В Монголии среди пустыни садились. Случалось, что наш летчик, выбросив
шись с парашютом, сталкивался со сбитым им самураем прямо в дикой степи. Н
а ножах дрались… А здесь кругом своя земля. Так что завтра притопают как м
иленькие. Давай-ка подкрепимся. Ч И он пододвинул мне стакан со ста грам
мами.
Ч Закончил курсы? Ч спросил я.
Ч Какие теперь курсы! Отпустили, еле отпросился
Ч Как там в городе?
Ч Тишина.
Ч Мне бы хоть денек такой тишины.
Ч А я вот не выдержал. Панкратов где?
Ч Оставлен на курсах инструктором.
Возле нашего стола остановился командир третьей эскадрильи Назаров. Ки
внув на пустые скамейки, он с усмешкой сказал:
Ч О, оказывается, командир-то здесь! А я считал, что и его нет. Вот ситуация:
водки много, а пить некому.
Я знал, что Назаров несправедливо таит обиду на меня.
А ведь прошло почти два года с тех пор, когда произошел случай, обозливший
его.
По прибытии из школы в полк я был зачислен в его звено. Мы с Мироновым стал
и его ведомыми. Однажды из-за небрежности командира чуть не произошло ст
олкновение в воздухе. Назарова тогда строго наказали, а к нам назначили д
ругого командира.
Соколов рассказал, как в условиях фронта можно выправить согнутые лопас
ти винта. Техники, конечно, уже знают опыт Халхин-Гола. У нас два самолета с
тоят с поврежденными во время приземления винтами. Мне представляется к
артина, как сейчас на аэродроме в Сынжерее ребята бьют кувалдой по дюрал
евым лопастям, стараясь, чтобы до утра самолет был в полной боевой исправ
ности. Светлее становится на душе. Если до утра будут устранены поврежде
ния на машинах Селиверстова и Дьяченко, если группа Фигичева сидит где-т
о недалеко отсюда, то завтра нам будет на чем работать.
Я снова отправился на аэродром звонить по телефону. Когда связался со шт
абом дивизии, неожиданно попал на командира.
Ч Кто это? Ч спросил он.
Ч Старший лейтенант Покрышкин.
Ч Покрышкин? Где твоя эскадрилья?!
Попробовал объяснить все по порядку, но сразу почувствовал, что комдив в
ложил иной смысл в свой вопрос. Он дал понять, что вся вина за случившееся
лежит на мне.
В полночь возвращаюсь с аэродрома один. Тишина… Подышать бы чудесным без
молвием, которого так не хватает днем. Но мысли о завтрашнем дне заставля
ют забыть обо всем.
Пробираюсь к своей койке, укладываюсь, думаю о Фигичеве. Неужели он сдела
л это нарочно, подогретый завистью ко мне? По летному стажу он старше меня
, а эскадрильей поручили командовать мне. Потом вспоминается приказ комд
ива о вылете в грозу.
За окном успокаивающая тишина, лицо приятно обвевает свежее, прохладное
дыхание ночи. Друзья сладко похрапывают.
…На следующее утро наш «законный» командир Соколов стал принимать эска
дрилью. Я рассказал ему о положении дел, о боевых успехах живых и о мужеств
е погибших. Беседуя, мы посматривали на небо: не летит ли звено Фигичева? Н
ам уже сообщили, что оно приземлилось на аэродроме в Котовске.
Неожиданно меня вызвали на КП. Прибежал туда и увидел рядом с Ивановым ко
мандира дивизии. Жестикулируя руками, он что-то доказывал. Его одутловат
ое лицо было недовольным.
Ч Где твоя эскадрилья? Ч резко спросил он, когда я доложил о прибытии.
Точно такой же вопрос комдив задавал мне вчера вечером. Я ответил, что зве
но Фигичева скоро должно возвратиться на аэродром, а остальные летчики п
риводят свои самолеты в порядок.
Ч О Фигичеве без тебя знаю, Ч оборвал он меня. Ч Почему растерял группу
? Молчишь?! Командир должен за все держать ответ. Ч И, повернувшись к Ивано
ву, тем же тоном добавил: Ч Подготовьте приказ о снятии его с должности ко
мэска.
Ч Он не командир, а заместитель, Ч спокойно пояснил Иванов.
Ч И с заместителя сниму! Я не забыл, как он расстрелял СУ-2!
Ч За СУ-2 готов отвечать, товарищ комдив, Ч отозвался я. Ч А в этом случае
вина не моя.
Ч Плохо воюем! Ч продолжал комдив. Ч Немцы уже под Минском и Ленинград
ом!..
Ч В этом не только летчики виноваты.
Ч Что?! Как ты разговариваешь? Кто тебе позволил так рассуждать? Запомни:
буду людей награждать Ч ты не рассчитывай на награду.
Ч Я за Родину воюю, товарищ комдив, Ч не сдержался я.
Над аэродромом появилась группа Фигичева. Но, несмотря на рокот моторов,
я хорошо расслышал, как рассерженный комдив приказал снять меня с должно
сти замкомэска.
Ч Можно идти?
Ч Идите!
Тяжелый камень лег мне на душу. Хотелось полететь в самое пекло.
Ч Ну что? Ч встретил меня вопросом Соколов. Я вкратце передал ему содер
жание разговора с комдивом.
Ч Зачем спорил? Ч упрекнул меня комэск.
Ч А, Ч махнул я рукой. Ч Все равно не сегодня, так завтра зенитка собьет
или «худой» свалит!..
Ч С таким настроением воевать негоже, дружище. Иди-ка отдохни.
Подошел улыбающийся Фигичев. Соколов не дал ему закончить доклад и строг
о спросил:
Ч Почему откололся?
Ч А куда же он нас вел? Ч кивнул Фигичев в мою сторону.
Ч Не кивайте на других, Ч возмутился Соколов его самоуверенным тоном.
Ч На Халхин-Голе за такие действия под суд отдавали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54