— Из слов Марата вытекало бы, что редакции «Пролетария» нужно вынести одобрение за борьбу против богостроительства.
Но у Марата вышло иначе. Теперь ему приходится высказываться. И он это делает, но как? Максимов все время повторяет, что он большевик, что он наш, а сам мешает нам бороться с богостроителями. Нужно урегулировать дела фракции. Нужно или связать руки Максимову, или развязать нас от Максимова. Иначе работать нельзя.
— В протокол! В протокол!—закричал Богданов.— Существо дела в том, что требуется почва и повод для агитации — и вот вы ее теперь нашли. Будущее покажет, кто во всей этой истории лучше выражает марксизм.
Он еще несколько раз по ходу прений брал слово: для оглашения своих заявлений, для справок, для внесения изменений в проект резолюции. Но при голосовании демонстративно просидел, крепко сцепив кисти рук. Против проголосовал только один Шанцер.
Дискуссия о партийной школе на острове Капри началась с такой формулировки:
— Вопрос о школе сводится к вопросу о расколе нашей фракции. Эта школа стремится сделаться политическим центром. Она является выражением безнадежности в смысле того, что рабочие могут вести какую-нибудь повседневную работу. И это есть не что иное, как центр, и даже более сильный, чем ЦК, ибо ЦК не имеет двадцати агентов, а школа хочет их иметь. Она есть центральный комитет того идейного раскола, от которого страдает партийное дело. Организация школы на Капри группой инициаторов, и прежде всего Максимовым, шла с самого начала помимо редакции «Пролетария» и сопровождалась агитацией пробив нее.
— Мы топчемся на пятачке. Это — невыносимое положение. Нам надо освежить силы.— Богданов потребовал слова, едва дождавшись зачтения проекта резолюции, в которой заявлялось, что большевистская фракция никакой ответственности за каприй-скую школу нести не может.— По какому же случаю шум? По двум обстоятельствам: дело важное, и вокруг него модно затеять скандал. Это задевает мою честь. Говорят, из школы образуется другой центр. «Раскол, раскол!» Но ведь это зависит от нас же! Если БЦ согласится и пришлет контролера, если Ленин там будет читать, разве может тогда школа сделаться организацией более сильной, чем Большевистский Центр?
— При условии контроля не понимаю, как можно быть против школы!—Шанцер драматически всплеснул руками.— Здесь говорят, что мы, что я хочу устроить раскольничий центр. Но я не имею права покинуть свой партийный пост, я избран съездом, и значит — будем работать вместе. Я не хочу раскола, а мне все швыряют новым центром. Меня интересует сохранение единства большевистской фракции!— Он чуть смешался, когда Ленин с места бросил реплику: «Была Троя!», но все же продолжал: —
И на этой точке зрения буду стоять, пока не убеждусь в противном... И тогда заговорил Ленин:
— Товарищ Максимов напрасно горячится, ибо не было ни одного раскола без крайних обвинений, и всегда инциденты раскола путали с вопросами чести. Помню сцены с Кричевским в 1901 году, с Мартовым в 1905 году и в 1907 году с Плехановым — и все набрасывались на меня с криками о чести. Дело не в чести, а в том, что в процессе борьбы люди дезорганизуют свою фракцию и организуют новую. Так делает и Максимов. И он же нам говорит о приглашении Ленина в школу, о контроле— смешно! Ясно, что школа — новый центр, новое течение. Марат говорит, что он своих постов не покинет. Да вы же, товарищ Марат, целиком поддались фракционной страсти, определяемой политической борьбой «божественных» отзовистов!
— Это клевета,— белыми губами пробормотал Шанцер,
— Что такое фракция?—продолжал Ленин.—Это союз единомышленников внутри партии. Тот пост, который вы заняли от партии, у вас может отнять только партия. Мы теперь ругаемся — это оттого, что у нас нет союза единомышленников. На ваш партийный пост никто не посягает, и его не к чему припутывать. У нас раскол фракции, а не партии. А о чести здесь говорить нечего. Надо признать то, что есть: два центра, два течения и школа как факт.
— Надо выяснить, кто разрушил Трою — большевистскую фракцию?—Вся наглаженность с Богданова слетела.— Говорят, что мы стремимся под большевистским флагом проводить антибольшевистские тенденции. Но можно ли отождествлять фракцию с Лениным? Большевистский флаг, и Ленин не одно и то же!
И кто-то насмешливо отозвался:
— Максимов спрашивает, отчего погибла Троя? От коня, товарищ Максимов! Вот и вы, как троянского коня, хотите ввести в нашу фракцию каприйскую школу. Голосовать резолюцию!
Проголосовали «за» абсолютным большинством. Против— Богданов и Шанцер.
Дубровинский вышел на трибуну и закашлялся. Столь затяжного кашля у него по возвращении из Давоса еще не было. Четвертый день сидения в тяжелой духоте и нервном напряжении, а ночи без сна. И одно еще дело выступать в прениях, другое — самому быть докладчиком. А Богданов с Шанцером все больше рвут и мечут, создают склочную обстановку и все откровеннее показывают свою неприглядную изнанку.
Он вытер губы платком, мельком бросив взгляд на него — нет ли пятен крови? Нет, не было. Разгладил свисающие усы.
— Прения по отдельным частным вопросам уяснили, что единства взглядов в данном собрании нет. Я говорю о задачах в партии той части нашей фракции, которая отметает отзовизм, ультиматизм, богостроительство, и выражаю мнение большинства здесь присутствующих,— начал он, чувствуя, что постепенно полностью овладевает собой.— Практически линия поведения большевиков в партии намечена уже давно. Большевики поставили себе целью всесторонне поддерживать ЦК и для этой цели жертвовали некоторыми узкими фракционными интересами. Уже два года тому назад, на Лондонском съезде, фракция выбрала свой путь.
Богданов сидел и саркастически кривил губы. Совсем так, как когда-то в Женеве, слушая выступление Дубровинского на реферате Луначарского. И в этой кривой улыбке сейчас было: «Опять ты лезешь с суконным рылом в калашный ряд».
— С тех пор с полной ясностью определился поворот к контрреволюции,— продолжал Дубровинский, редко покашливая.— Если в период второй Думы мы ставили задачу непосредственного свержения самодержавия, то после ее разгона задачей была не непосредственная борьба, а организация, сплочение партии. Меньшевики боролись против партийности, атака шла все более быстрым темпом... — Он напомнил несколько общеизвестных примеров.— ...Началась реформистская критика основ марксизма. Перед большевиками выдвинулась необходимость охранения принципов и организации рабочей партии. И в настоящий момент перед нами задача — сохранение этого единства. На почве организационного отчаяния меньшевики бросаются сначала в профсоюзы, затем в кооперативы, затем дело сводится к узкопропагандистским — просветительным обществам в рамках современного полицейского государства. В то же время они начисто отказываются от нелегальной организации...
Богданов умышленно громко передвинул стул, наклоняясь к Шанцеру и что-то весело шепча ему на ухо. Дубровинский вновь ощутил нервную дрожь — предвестье того, что он готов сорваться и, отступив от текста доклада, может грубо одернуть фигляр-» ствующего Богданова. Но пересилил себя и продолжал размеренно:
— Ликвидаторство быстро обнаружило свою внутреннюю несостоятельность. В среде меньшевиков намечается расслоение. В этом отношении чрезвычайно характерно выступление Плеханова, одного из лучших представителей ортодоксального и революционного марксизма...
— В протокол! Эти слова Иннокентия обязательно в протокол!— вскрикнул Богданов, прерывая разговор с Шанцером.
— В прочности марксизма Плеханова никто усомниться не может. И то, что он вышел из редакции меньшевистского ликвидаторского «Голоса Социал-демократа», весьма характерно,— отрезал Дубровинский,— В тот же двухлетний промежуток вре-
мени другое крыло нашей партии, левое, с самого начала поставило целью соединение нелегальной деятельности с легальной а целесообразной пропорции. Под этой формулой кроется содержание не только организационное. Эта формула означает соединение методов действия нелегального и легального с идеями марксизма. Именно на проведении этой задачи в жизнь мы и столкнулись с теми элементами внутри большевистской фракция, от которых надо отмежеваться. Что же предстоит нашему собранию...
Словно бы, кроме них, никого больше и не было в зале, Богданов и Шанцер в полный голос заговорили между собой, давая понять Дубровинскому, что с этого момента его доклад они и слушать не желают.
Дубровинский, сдерживая себя, заканчивал:
— ...в каждом крыле партии идет дифференциация. У меньшевиков слышны пока лишь отдельные голоса протеста против их меньшевистской тактики, у большевиков размежевка идет отчетливее и энергичнее. Максимов утверждает, что отзовисты ныне в большинстве. Это не так. В каждом крыле партии есть свои попутчики и свои немарксисты. Большевики должны первые открыто и честно констатировать происшедший в их рядах раскол и разорвать те гнилые веревки, которые пока связывают нашу фракцию.
Он сел, дыша тяжело и вытирая платком со лба испарину, ГГотчас поднялся Богданов, поправляя манжеты.
— Иннокентий поставил задачу — очищение партии. Только не спешите ли вы? Раньше Плеханов рассматривался как лидер оппортунистов, теперь вы называете его «лучшим представителем ортодоксального революционного марксизма».— Он, как дирижер в оркестре, сделал плавные, волнообразные движения руками.— Ваша формула: «целесообразное соединение легальной с нелегальной деятельностью» — голословна и абсолютна бессодержательна. Она пригодна только для агитации. Да, изменения происходят. Были большевики, стали необольшевики...
Кто-то из зала бросил иронически: «И появился неомарксизм!»
Богданов ладонью словно бы оттолкнул этот голос:
— Всякий, делающий шаг вперед, заслуживает названия неомарксиста, в хорошем смысле, а ваш необольшевизм — это шаг назад. Вы будете «победителями», если реакция продолжится. В период подъема революции вы потерпите позорное поражение...
Даже Шанцер, снизу вверх поглядывая на стоящего и как бы дирижирующего Богданова, несколько от него отодвинулся. Сразу понеслись возбужденные, протестующие голоса. И все повернулись к Ленину, торопливо набрасывавшему на листке бумаги тезисы своего выступления.
— Я считаю излишним в сотый и в тысячный раз отвечать Максимову по существу, то есть повторять, что он создает, откалываясь от нас, фракцию карикатурных большевиков или божественных отзовистов,— заговорил Ленин, держа перед собой листок бумаги, но в него не заглядывая.— Все это в Пролетарии уже сказано, напечатано, разжевано, подчеркнуто. И я говорю только: скажите печатно,— он нажал на это слово,— скажите печатно то, что вы говорите здесь в четырех стенах,— тогда и только тогда вместо недостойной перебранки, которая царит здесь четвертый день, получим мы идейную борьбу. Скажите печатно, что мы «необольшевики», «неопролетарцы» «в смысле новой «Искры», то есть в сущности меньшевики, что мы «сделали два шага назад», что мы «разрушаем драгоценнейшее наследие русской революции — большевизм», скажите печатно эти вещи, записанные мной из вашей речи, и мы покажем публике еще и еще раз, что вы именно подходите под тип карикатурного большевика. Скажите печатно, что мы — опять цитирую ваши слова — «погибнем политической смертью, будучи в плену у Плеханова, в случае нового подъема», что мы «победим в случае длительной реакции», скажите это печатно, и мы дадим еще раз полезное для партии разъяснение разницы между большевизмом и «божественным отзовизмом».
Богданов дернулся, хотел врубить какую-то свою реплику, но ловко слова у него не сложились, и он только досадливо махнул рукой.
— А раз вы отказываетесь,— Ленин всем корпусом подался в его сторону,— раз вы отказываетесь открыто бороться и продолжаете склоку внутри,— то мы должны добиться открытого выступления с вашей стороны путем прямого выделения вашего из нашей фракции,— он подчеркнул,— не из партии, а из фракции,— выделения для идейной борьбы, которая многому научит партию.
И хотя после этого заседание продолжалось и выступали еще многие и по нескольку раз, в том числе и Богданов с Шанцером, не скупясь перебивать ораторов ядовитыми репликами, и обсуждалась в деталях резолюция о задачах большевиков в партии, предложенная Дубровинским,— это был хотя и бурный, но по смыслу своему уже затухающий спор. Всем было ясно и Богданову самому, что он остается в глухом идейном одиночестве.
Поглядывая на него виновато, Шанцер написал витиеватую записку председателю, что в общем он за резолюцию, но по ряду причин от голосования воздерживается.
Следующий день совещания начался сразу же новыми обострениями, когда возникла необходимость поставить на поименное голосование вопрос: все ли члены Большевистского Центра обязуются отныне не только подчиняться принятым решениям, но и проводить их в жизнь.
Шанцер, суматошно вскакивая, без конца повторял одно и то же:
— Я не против, но я не понимаю... Что же, я теперь должен вышибать из фракции каждого ультиматиста и отзовиста, и себя в том числе?
Богданов, хмурясь, заявил, что никто не обязан подчиняться незаконным решениям. А все принимаемые решения незаконны, потому что БЦ и редакция «Пролетария» лишь исполнительная коллегия и без большевистского съезда проводить такие резолюции нельзя.
— Предлагаю прекратить комедию,— диктовал он размеренно.— Вы расколотили посуду, склеивать ее тут нельзя. Это могут сделать лишь действительные большевики.
Говорить становилось не о чем. Это был не принципиальный раскол большевистской фракции, а вызывающе грубый откол от нее одного Богданова. Оставалось принять резолюцию:
«Признавая, что в связи со всеми вопросами порядка дня с очевидностью обнаружилось отсутствие принципиального и тактического единства между десятью членами расширенной редакции «Пролетария», с одной стороны, и т. Максимовым, с другой стороны; признавая далее, что со стороны т. Максимова за последнее время были сделаны шаги, направленные также и к нарушению организационного единства большевистской фракции; констатируя, наконец, что т. Максимов дал отрицательный ответ по "вопросу о подчинении постановлениям расширенной редакции «Пролетария» и о проведении их в жизнь,— редакция «Пролетария» в расширенном составе снимает с себя отныне всякую ответственность за все политические шаги т. Максимова».
Резолюцию приняли. Всеми голосами против одного — Шанцера.
— Итак, здесь,— Богданов помедлил, оттеняя значение этого слова,— здесь мне делать больше нечего.
Поправил манжеты, встал и направился к двери.Расходились поздно. Однако солнце еще играло на стеклах окон в верхних этажах домов,— дни были самые длинные. Под вечер пролился наконец долгожданный дождь, схлынула духота, и улицы Парижа казались особенно радостными и светлыми.
За столиками, вынесенными из многочисленных кафе на свежий воздух под полосатые тенты, бурлило молодое веселье. Хлопали пробки, позванивали хрустальные фужеры. Скрипачи в подпирающих горло белых воротничках наигрывали польки, вальсы и стремительные галопы. Кружевные, батистовые девушки и кавалеры в легких чесучовых костюмах пританцовывали между столиками.
Дубровинский случайно очутился рядом с Шанцером. Некоторое расстояние им было идти по пути. Шли молча. Потом вдруг Шанцер сказал:
— Моя мать по национальности француженка, а я родился уже в России и русский, конечно, до корней волос. А вот слышу французскую речь именно здесь, в Париже, и у меня возникает некое мистическое чувство. Будто я слышу голос деда своего, будто он идет рядом со мной по этим мостовым, будто мой дед — это я сам. С вами такого никогда не бывает, Иосиф Федорович?
— Подобного? Нет,— рассеянно ответил Дубровинский, весь еще полный переживаниями дня.— Мистике я не подвержен, Виргилий Леонович.
— Да я не в прямом смысле. Так, по ассоциации. Человек — существо тонкое. И вот иногда...
— Человек — существо тонкое,— механически повторил Дубровинский.— Против этого я не спорю.
И опять они шли молча.
— Резолюция, принятая сегодня относительно Александра Александровича, равнозначна устранению его из состава Большевистского Центра,— проговорил Шанцер, угадывая мысли Дубровинского.— Уверен, что Красин точно так же истолкует эту резолюцию и в отношении себя, хотя он в ней и не упоминался. Они, я полагаю, будут апеллировать к партии. И справедливо.
— Вы говорите так, Виргилий Леонович, словно вы прежде них хотите апеллировать.— Дубровинского не очень влекло поддерживать этот разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104