— Все может быть! Писал Луначарскому, Горькому — ответы благоприятные, сотрудничать с нами готовы оба. Алексей Максимович согласен систематически давать беллетристику, и это архиважно — сделать газету живой, увлекательной в чтении, но... И тут «но», Иосиф Федорович! Луначарский с ушами увяз в философии эмпириокритицизма, которая отличима от богдановского эмпириомонизма ничуть не больше, чем желтый черт от черта синего. А Горький, как это ни прискорбно, им сочувствует. Во что со временем преобразится их сотрудничество?
— Мне думается, Владимир Ильич, единственное, что можно сделать,— это совершенно не касаться философских проблем в нашей газете.
— Именно так и я полагаю, Иосиф Федорович! И в ответном письме Алексею Максимовичу я посоветовал не связывать философию с направлением партийной работы, с большевизмом. Но вот вопрос: сами мы не проявим инициативы — нас вынудят это сделать те же Богданов, Луначарский, Базаров, дудящий с ними в одну философскую дуду. Ведь они сплошь и рядом публично высказываются в этом плане. Вы проштудируйте внимательно их статьи из недавней книги «Очерки по философии марксизма». Это же махизм чистейшей, вернее, мутнейшей воды!.
— Да, я читал и с вами полностью согласен.
— То-то и дело, что мы с вами между собою согласны, а с Богдановым, Базаровым и компанией согласиться не можем, но работать с ними должны. Борьба против махизма и этих «русских махистов» должна быть развернута беспощадная, истребитель-! ная, но вестись должна со всесторонним учетом обстановки, так, чтобы «Пролетарий» и большевики, как фракция партии, не были задеты. А что прикажете делать, когда Богданов и компания переполняют чашу сию своими махистскими выступлениями, выдаваемыми за марксизм? Что прикажете делать, когда переметнувшийся душой и телом к меньшевикам Плеханов, вся политическая тактика которого верх пошлости- и низости,— в марксистской философии оказывается на коне и отстаивает правое дело, обвиняя большевиков в поощрении махизма? Да, да, в поощрении, ибо и Богданов и Луначарский — большевики! Долго ли мы сможем оставлять такие обвинения без надлежащего отпора?
— Действительно, вся штука в том, что отпор давать мы обязаны не меньшевику Плеханову, а большевикам Богданову и Луначарскому,— задумчиво проговорил Дубровинский.
— А лично для меня штука еще и в другом.— Ленин был возбужден чрезвычайно, шел, жестикулируя зажатым в руке сложенным зонтом.— Штука в том, что я в Анатолия Васильевича верю и знаю, что придет пора, когда он сам станет стыдиться нынешних своих убеждений, одолевших его от чрезвычайно тонкого ума и чувствительного характера! Это не больше как болезнь, и болезнь излечимая. Но оборвать ее развитие я не в силах, пока она не пройдет какой-то свой цикл, пока не минует кризис. И я должен остаться, и я буду оставаться безжалостным
к этому больному, как был безжалостен к заболевшему меньшевизмом Георгию Валентиновичу, а теперь хочу пожать ему руку. Потому что я тоже верю в него.
— Вы верите, что Плеханов полностью порвет с меньшевизмом?
— Верю в то, что он порвет с подлостью меньшевизма! А это уже много. С благородным противником, с партийным меньшевиком,— Ленин нажал на слово «партийным»,— с высокозруди-рованным в теории и философии марксизма ученым, наконец, с Плехановым-человеком я лучше предпочту иметь дело, чем с зазнайкой и махистом Богдановым, кичащимся своим большевизмом, а объективно борющимся против него.
— У меня уже временами начинает вскипать нечто такое..»
— Нет! Будем продолжать общую работу, Иосиф Федорович! Будем, пока это возможно. Проявим необходимую терпимость, сдержанность, что совсем не исключает самой жестокой философской драки с исказителями марксизма. Пока за рамками газеты.
— А если эта драка все же неизбежно ворвется и на ее страницы? Тогда, пожалуй, выиграют только меньшевики...
— Точь-в-точь, как и вы, сомневается Горький. А в одном немецком журнале уже написали, что разногласия в вопросах философии между Плехановым и Богдановым — принципиальные разногласия меньшевиков с большевиками. Но написавшие это дурак или дура нам только помогли. Теперь и Богданов не сможет отказаться от публикации редакционного заявления «Пролетария», что попытка представить такие разногласия как фракционные несостоятельна, что в среде и той и другой фракции есть сторонники обоих философских направлений. А что касается меньшевиков, так они выиграют только в том случае, если мы решительно не отделим себя от философии Богданова и компании. Поверьте, если философская драка пойдет вне фракций, то все позиции меньшевиков неизбежно будут полностью сведены к политике, и только, а тут им смерть! — Ленин легонечко наконечником зонта ткнул в мостовую.— Кстати, вы не прочитали ещз гранки моих «Политических заметок»? Там в конце я сделал некоторые поправки.
— Нет, не читал, Владимир Ильич! Знаю лишь по первому набору.
Увлекшись разговором, они незаметно для себя сошли с набережной и брели по узкой улочке, где порывов ветра совсем не чувствовалось, но пахло застойней сыростью, скопившейся возле чугунных оград. Ленин вынул из кармана пиджака свернутые в трубочку гранки своей статьи, отыскал нужное место и вполголоса прочитал:
— «Мы умели долгие годы работать перед революцией. Нас недаром прозвали твердокаменными. Социал-демократы сложили пролетарскую партию, которая не падает духом от неудачи первого военного натиска, не потеряет головы, не увлечется авантюрами. Эта партия идет к социализму, не связывая себя и своей судьбы с исходом того или иного периода буржуазных революций. Именно поэтому она свободна и от слабых сторон буржуазных революций. И эта пролетарская партия идет к победе». Так я заканчиваю, Иосиф Федорович, свои «заметки», и, я думаю, это имеет прямое отношение к нашему сегодняшнему разговору касательно предстоящей борьбы. Если вам не нравится» критикуйте!
— Готов,— шутливо отозвался Дубровинский.— Мне не нравится, что это написали вы, Владимир Ильич, а не я. И еще мне не нравится, что нас, кажется, занесло в какой-то совсем глухой переулок.
— Ого! Слышали бы денежные тузы, что живут в этих особняках,— Ленин широко повел рукой,— слышали бы они, как непочтительно вы отзываетесь об их аристократической улице! А что касается того, каким образом занесло нас сюда, каюсь: сила привычки. Именно через эту улицу мы с Надюшей после вечерних прогулок у озера захаживаем в наше любимое кафе «Ландольт». Так вот, не поддаться ли и нам этому непроизвольному влечению? — Он вынул часы, посмотрел и щелкнул крышкой.— Впрочем, что же я? От пансиона сегодня мы отказались, и нас сейчас дома с обедом поджидает Надюша. А в «Ландольт» заглянем попозже. Хотя, честно говоря, если туда наряду с нашими товарищами набьются эсеры, пускаться с ними в политические споры мне надоело хуже горькой редьки еще с первой эмиграции!
— А надо,— сказал Дубровинский.— Горькая редька очень полезна.
— Вот вы в Женеве ее досыта и отведаете! Вам ее здесь начнут подавать и с российским квасом и с прованским маслом. Взмолитесь: дайте хрена! Хотя, как известно, хрен редьки не слаще. Но — не пугаю, Иосиф Федорович! Скорее, заманиваю в здешнюю эмигрантскую кухню. Постарайтесь в ней занять место повара. Другим больше нравится мыть посуду. А также перемывать чужие косточки.
— Будем вместе держаться, Владимир Ильич! Постараюсь не подвести.
— Меня? Подводите меня сколько угодно! Дело, которое мы с вами делаем, не подводите!
— Напоминание о прошлом?
— Нет. Кто старое помянет, тому глаз вон! Это на будущее, В настоящем же нам следует ускорить шаги. По словам Надюши, опоздание к обеду равносильно карманной краже. Краже времени у хозяйки дома. А для мужчин нет ничего позорнее, как обворовывать женщину!
Они опоздали немного. Стол был уже накрыт, в квартире приятно пахло корицей и лавровым листом. Крупская встретила их немым покачиванием головы. Дубровинский принялся извиняться, а Ленин, хитренько подмигивая из-за спины Надежды Константиновны, показывал ему жестами, как тот, дескать, залезает в чужой карман. Но тут же присоединился к Дубровинскому и сказал, что полностью всю вину за опоздание принимает на себя, потому что, увлекшись разговорами, забыл совершенно о соловье, которого баснями не кормят. К тому же они забрели далеко от дома, а на обратном пути дул сильный встречный ветер. Здесь Ленин весело расхохотался.
— Прошу, однако, Надюша, не истолковывать этих слов превратно, в ущерб нашему мужскому достоинству, а расценивать их с точки зрения прикладной математики, в которой наш Инок, Иосиф Федорович, дьявольски силен. Это он объяснил мне по дороге, каким образом, меняя галсы, плавают против ветра парусные корабли. И, разумеется, прибывают в гавань с некоторой задержкой.
Крупская, принимая от Дубровинского пальто и шляпу, корила, почему он но такой холодной погоде ходит без перчаток, И Дубровинский честно признался, что их у него попросту нет. Забыл в вагоне. А тратиться на покупку новых жаль.
— Ну как же можно! — воскликнула Крупская. Тут же побежала в другую комнату и, вернувшись, принялась засовывать в карман пальто Дубровинского пару кожаных перчаток.— Володя, я взяла твои запасные.
— Надежда Константиновна, что вы делаете! — взмолился Дубровинский.— Я сгорю от стыда!
— Погасим, сгореть не дадим,— успокоил Ленин.— Очень правильно сделала, Надюша!
Он взял под руку Дубровинского и повел к столу. Выбрал для него место поудобнее, посадил, а сам удалился на кухню, помогать жене.
— Иосиф Федорович,—крикнула из кухни Крупская,—будьте добры, сдвиньте со средины стола блюдо с хлебом, туда мы сейчас водрузим суп.
И появилась, неся прихваченную полотенцем через ушки дымящуюся ароматным паром кастрюлю.
— Обед у нас сегодня из пяти блюд,— торжественно объявила Надежда Константиновна, готовясь разливать суп в тарелки.— Вначале, как полагается, закуска. Она мысленная. На выбор. Соответственно избалованным вкусам каждого: семга с лимоном, паюсная икра, ветчина, яйцо под майонезом, холодный гусь или устрицы. Вообразили?
— Мне хочется горькой редьки,— заявил Дубровинский.— Владимиру Ильичу она порядком надоела, а я к ней должен привыкать.
— Браво, Иосиф Федорович! — хлопнул в ладоши Ленин.— Но в таком случае из солидарности я обязан составить вам компанию.
— Ну-у,— разочарованно протянула Крупская,— а я-то старалась! Даже как-то неловко теперь мне брать для себя не только устрицы, а самую обыкновенную ветчину. Разве уж маленький-маленький кусочек.— Она сделала вид, будто аппетитно закусывает.— А теперь я наливаю суп. Вполне реальный. Он с мясом, но без мяса. Потому что мясо из супа будет вам подано на второе, а с учетом мысленно съеденной закуски — на третье. Четвертым будут макароны с маслом, если вы не потребуете присоединить их как гарнир ко второму, которое третье. И наконец, на пятое я предлагаю простоквашу с корицей и сахаром. Итак, милости просим, кушайте и нахваливайте!
— Прекрасно!—отозвался Владимир Ильич, приступая к еде. Суп ему и в самом деле понравился. Особенно после долгой прогулки на свежем воздухе.
— Очень вкусно,— подтвердил и Дубровинский.
Надежда Константиновна загадочно улыбнулась. Но, убедившись в том, что в словах Владимира Ильича и Дубровинского нет никакого лукавства, что их похвалы совершенно искренни, она открылась:
— А знаете, незадолго до вас заходил Александр Александрович. Я пригласила остаться на обед, разговор происходил на кухне, и надо же было видеть выражение его лица, когда он понял, что его ожидает! Он сказал: «Извините, Надежда Константиновна, но у нас дома Наталья Богдановна тоже готовит обед». А я не стерпела намека, договорила: «...и он, конечно, как всегда, лучше вашего!» Александр Александрович расфыркался и убежал, потому что я зацепила его под ребро. Он ведь любит поесть изысканно.
— Да, такую слабость за ним я еще в Куоккала замечал,— сказал Дубровинский.— А я, например, в этих самых разносолах ничего не смыслю.
— Что же касается меня, так после тюрьмы только Надюша с Елизаветой Васильевной и поставили меня на ноги,— добавил Ленин.— Ем теперь лишь то, что они прикажут. А это всегда бывает вкусно. Но чего ради, Надюша, приходил Богданов?
— Ответ из Вены от Троцкого получил,— сказала Крупская.— Сотрудничать в «Пролетарии» не желает. Ссылается на чрезмерную занятость другими делами.
Ленин тихонько опустил ложку. Сощурясь, весело поглядел на Дубровинского.
— Вы не находите, Иосиф Федорович, что это, пожалуй, я хорошо, когда Троцкий занят другими делами?
— Вполне согласен с вами. Обойти его приглашением было нельзя, а иметь такого сотрудника было бы и того хуже,
— «Внефракционный эсдек». Однако чурающийся большевиков и подпевающий при каждом случае меньшевикам!—уже сердито проговорил Ленин.— Продаст — недорого возьмет! Других новостей Александр Александрович не принес?
— Он был вообще в дурном настроении,— ответила Крупская, распределяя по тарелкам второе и выбирая для гостя кусочек получше.— Вскользь бросил колючее словечко насчет того, что ты, Володя, приписываешь ему в философии Маха и Авенариуса, тогда как он Богданов и только Богданов. Он, дескать, никого не повторяет, а создает свою собственную марксистскую философию.
— Если философия «собственная, богдановская», значит, это уже опровержение, ревизия марксистской философии,— заметил Дубровинский.
— Примерно так и я сказала Александру Александровичу, от чего настроение у него испортилось еще больше,— отозвалась Крупская.— Володя, я кладу тебе с хрящиком. Это полезно.
— Спасибо, Надюша! Мне уже приходилось объявлять философу Богданову «иду на вы», когда только что появился его «Эмпириомонизм». Но это была легкая дуэль на шпагах, как любит называть наши споры Александр Александрович. Теперь я буду стрелять из пушек. Вероятно, получится объемистая работа, у меня постепенно накапливаются черновые наброски, и это будут «критические заметки об одной реакционной философии». Определением «реакционной» я сразу вышибаю опору из-под ног у тех, кто хотел бы себя и Маха прилепить к Марксу и Энгельсу. А в целом книга, очевидно, получит название «Материализм и эмпириокритицизм». Название всегда должно быть строгое и точное... — Он что-то поискал глазами на столе, и, догадавшись, без слов Надежда Константиновна придвинула ему баночку с горчицей.— Спасибо, Надюша! Люблю эту приправу к вареному мясу. Да, о Богданове! Хорошо, если бы мамочка с Маняшей разыскали в Питере мое «объяснение в любви» Александру Александровичу. Сам не знаю, куда девались эти тетрадки. Они очень бы мне пригодились. Вижу, без большой драки не обойтись!
— Александр Александрович еще пригрозил,— сказала Крупская,— ну, в общем, не пригрозил, а заявил достаточно зло, что, если ты, Володя, вздумаешь связывать его философские взгляды с партийной деятельностью, он привлечет тебя к партийному суду!
— Браво! Сейчас я всеми силами стараюсь этого не связывать. Но мера терпения есть всему! Готов предстать и перед судом. Не зря ли только Александр Александрович мечтает об этом?
— Мечтает, наверно, найти судьей какого-нибудь Шемяку,—проговорил Дубровинский,
— Гм, гм! Так я и соглашусь на кого попало!—воскликнул Ленин.— Шемяку... А впрочем, как раз Шемяку бы и хорошо. Ведь в роли бедного брата оказываюсь я! Вы знаете сказочку о Шемяке, Иосиф Федорович?
— Нетвердо. Знаю, что «Шемякин суд» — несправедливый суд.
— Совершенно верно,— подтвердил Ленин.— Но, как всегда, в народных сказках есть особая изюминка. Хотите, расскажу? Жили-были два брата, богатый и бедный. Бедняк попросил у богача взаймы лошадь куда-то там съездить. Богач лошадь дал, но без хомута. Что делать? Бедняк привязал сани к хвосту лошади и поехал. А подворотню вынуть забыл. Сани уперлись, он стегнул кнутом, лошадь скакнула и хвост начисто оторвала. Богач бедного — в суд. К прославленному Шемяке. Едут вдвоем, остановились переночевать у попа. Бедняк ночью с полатей возьми да и свались прямо на колыбельку с ребенком. Задавил малыша. Поп в ярости. Теперь уже втроем едут к Шемяке. Бедняк в отчаянии, кругом виноват. И на въезде в город решил покончить с собой, спрыгнул с моста, чтобы разбиться об лед. А в это время понизу ехал парень и вез покойника старика, который только что у него прямо на санях скончался.
— Володя, кажется, старик был живой,— поправила Крупская.
— Есть разные варианты, Надюша, этот больше в тон всей сказке,— ответил Ленин. И продолжил:—Бедняк-то и упал как раз на него. Парень в крик: «Убийца! Убить тебя самого!» И теперь уже вчетвером едут к Шемяке. Ясно, дела у бедного плохи. Завязал он в платок гирю чугунную и на суде издали показывает Шемяке: вот, мол. А тот по-своему определил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104